Вокруг Ливви раздавались стоны и скрипы корпуса деревянного судна. Завывающий в такелаже ветер напоминал женские вопли, только не прерывался ни на мгновение. В деревянном скрежете различались тихие всхлипывания, а сверху, на палубе, гремели топот и мужские выкрики. Ливви прижала колени к груди и задрожала. Из щели над головой вытекала тоненькая струйка ледяной воды. Капли, одна за другой, шмякались прямо на плечо девочки. Они впитывались в шерстяной рукав и, преодолевая нижние слои одежды, хватали Ливви холодными пальцами.

Рядом с ней, в полумраке трюма, сидела женщина из Ипсвича. Она согнулась пополам и уткнулась лицом в фетровую шляпу. Едкий запах не до конца переваренной говядины ужалил ноздри Ливви, и она сглотнула подкативший к горлу комок. Пол был скользким от влаги, рвотных масс и мочи. Уже несколько дней подряд пассажиры не могли посетить гальюн из-за северного штормового ветра. Словно сам Нептун дул на корабль влагой и холодом, раздувая мощные щеки. В конце концов все сдались и забились по углам. Держаться на ногах едва ли представлялось возможным. Корабль непрестанно взмывал на крутых волнах и обрушивался в темную бездну.

По другую сторону от Ливви жались друг к другу Анна и Роберт Хасселтайны. Их тупоносые ботинки и подол платья матери перепачкали нечистоты. Руки Анны были плотно прижаты к телу, а пальцы переплетались под подбородком как в молитве. Ко всему прочему это еще и помогало согреться. Роберт одной рукой обнимал жену, а другой держался за ее предплечье. Они покачивались вместе с кораблем. Анна с зажмуренными глазами шептала незнакомые Ливви слова. Роберт глядел наверх, пытаясь отследить перемещения моряков по палубе.

– Взялись! Давай! – скомандовал кто-то, а затем послышался скрип натянутых канатов.

Корпус корабля заскрипел, и Ливви подобралась поближе к матери.

Всего на борту находилось пассажиров сорок. Среди них были три или четыре светских дамы с горничными. Они расположились в отдельных каютах в кормовой части судна. Ливви удалось взглянуть на аристократок во время посадки в Ипсвиче, и она сильно ругала себя за то, что восхитилась ленточками на их роскошных рукавах. Господа – спутники дам – охотно заняли рубку, где не испытывали недостатка в крепленом пиве и вине. Все остальные – мужчины, женщины, дети, младенцы – ютились на батарейной палубе.

Шторм настиг их в первую же неделю. Батарейная палуба из просто неуютного деревянного помещения превратилась в смрадную сточную канаву для рвотных масс и отчаяния. Это тянулось уже около месяца. Две недели назад умер чей-то ребенок. Вскоре после этого молодой беременной женщине с осунувшимся от ужаса лицом стало настолько плохо, что пассажиры соорудили для нее подвесной парусиновый гамак. Она раскачивалась вместе с кораблем и глядела перед собой стеклянными глазами, свесив руку.

Ливви никого здесь не знала. Вместе с ними следовали несколько таких же семей: родители с обеспокоенными лицами и не отходящие от них дети. Братья и сестры. Будущие пятнадцатилетние, семнадцатилетние, девятнадцатилетние рабы со впалыми от нищеты щеками избегали смотреть людям в глаза. Тем не менее такого затравленного взгляда, как у Анны и Роберта, не было ни у кого. Взгляда людей в бегах.

Корабль круто кренился, раскачивая факелы, отчего человеческие тени безумно искажались и плясали по половицам. Сверху раздались крики, приглушенные обезумевшим ветром.

– Всем сюда!

Команда передалась далее по цепочке от матроса к матросу:

– Всем на палубу!

Роберт стиснул руку жены сильнее.

– Я должен идти.

Анна отвлеклась от молитвы и раскрыла светлые глаза.

– Нет! – взмолилась она.

Послышался громкий топот – это матросы второй дежурной смены заторопились вверх по сходному трапу. Роберт стиснул челюсти.

– Я должен. Я не могу оставаться в стороне.

– Да что ты смыслишь в мореплавании?! – возмутилась Анна с непривычными ядовитыми нотками в голосе.

Ливви никогда еще не слышала, чтобы мама повышала голос на папу. Он был главой их семьи, точно как Христос в церкви.

Пошатываясь, Роберт поднялся на ноги.

– Ничего. Но это не важно. Пойти я должен. Рабочие руки лишними не бывают.

Анна впилась ногтями в мускулистые руки мужа.

– Пусти меня, – спокойно попросил Роберт.

Ливви вскочила на ноги.

– Папа! – позвала она из-за маминой спины.

– Не пущу! – воскликнула Анна.

Пассажиры пристально поглядывали на чету. Раздался плач младенца, но быстро стих.

– Ты поклялся защищать нас – вот твой долг!

Отец грубо выдернул руку из тисков.

– Я не собираюсь бездействовать и ждать, когда мы все погибнем в китовом чреве! – прорычал Роберт и, пригнув голову, чтобы не удариться о балки, побрел неуверенной походкой вдоль батарейной палубы.

– А в адовом пекле ты бы нас тоже бросил? – прокричала Анна вслед мужу.

Роберт не обернулся. Он взялся за поручни сходного трапа и стал карабкаться наверх, к люку. Открыл его и исчез из виду.

Анна рухнула на пол палубы, пряча лицо в ладонях.

Ливви завязала плащ под подбородком, натянула капюшон и последовала за отцом.

Перекладины трапа были мокрыми от морской воды и дождя, и ботинки Ливви скользили, пока она взбиралась наверх. Она добралась до люка и попыталась откинуть крышку рукой, но та оказалась тяжелой. Девочка поднялась еще выше и надавила плечом. Наконец заслонка со скрежетом сдвинулась, ее тут же подхватили пальцы вихря и унесли прочь.

Ладони и колени Ливви оказались на верхней палубе прежде, чем она успела что-то понять. Через секунду ткани ее юбок облепили бедра, а деревянный настил ушел из-под ног и замаячил где-то внизу. Все вокруг громыхало. Кто-то выругался, но не успел схватить девочку. Ливви сощурилась, стараясь разглядеть отца за ледяными иглами дождя среди мельтешащих фигур. Волна катилась, поднимая корабль и направляя его нос прямо в мрачные тучи. Сперва вся вода стекла с палубы, а затем с оглушительным грохотом судно рухнуло в пучину. Ливви ударилась подбородком о доски. Зубы заскрежетали, а из глаз посыпались искры.

– Папа! – вскричала Ливви, но ее голос заглушили стоны оснастки.

Босые ноги, мелькающие тени и трепещущая парусина – моряки пытались ослабить парус. Выкрикиваемые команды тут же подхватывало и уносило ветром.

Ливви сгорбилась, стараясь противостоять яростной буре. Трепещущие подолы ее плаща прилипли к веревочной обмотке основания одной из мачт. Корабль подбросило вверх новой волной. Ледяная морская вода омывала ладони и колени девочки, пропитывала ее платье и забиралась в ботинки. Судно добралось до гребня волны, зависло на мгновение в воздухе и в очередной раз обрушилось в бездну. Ливви полетела на палубу лицом вниз.

– Что ты здесь делаешь? Сейчас же спускайся обратно! – прогремел прямо над ухом девочки мужской голос, но она не обратила на него внимания.

Ливви ползла по палубе, надеясь, что сможет удержаться за канаты. Выстроившиеся в ряд мужчины, включая нескольких пассажиров, тянули трос, пытаясь свернуть один из парусов, но ветру до этого не было никакого дела.

Корабль снова рухнул с гребня волны, и Ливви на секунду воспарила в воздухе перед тем, как удариться о доски корабля. Удар сотряс кости девочки. Разглядеть отца среди остальных мужчин ей никак не удавалось. Они все выглядели одинаково: вымокшими насквозь. Мокрые волосы, свисающие на лица, мокрая одежда и мокрые бороды – вот и все, что удавалось рассмотреть Ливви, когда небеса, словно гнев Господень, озаряла зигзагообразная молния.

Наконец Ливви удалось доползти до мачты. Она изо всех сил старалась ухватиться за нее, но судно налетело на очередную волну, и девочка лишь взмыла верх, ударяясь о шест. Ее тело пронзила боль. Удар был настолько сильным, что Ливви непроизвольно ахнула. Она вцепилась в канат и, подтянувшись к мачте, крепко обвила ее руками. Если держаться хорошо, она будет качаться вместе с шестом, как белка на ветке. Нос корабля пополз к гребню новой волны высотой с дом – все выше и выше, прямо в небо, в чернеющее сердце грозы. И в этот самый момент Ливви увидела отца.

Шапку Роберта унесло вихрем, а его редкие волосы болтались сзади мокрыми прядями. Он морщился, борясь с неумолимым ветром. Как и остальные, тянул на себя трос, упершись пятками в настил палубы. Пальто Роберта вымокло до нитки.

Ливви знала, что должна делать, но не представляла, как это осуществить. В бушующем водовороте она казалась себе совсем крошечной, а задача была слишком велика. К тому же девочке нужны были руки, но она не могла оторвать их от мачты.

Ливви обвила шест ногами, прижимаясь щекой к пропитанной влагой древесине, просунула предплечья под намотанный на мачту канат и поднесла ладони к глазам. Ветер свистел между пальцев, оттягивал кожу на щеках и стремился забраться под веки. Ливви сложила пальцы перед глазами в виде раскрывшегося бутона, вглядываясь в группу мужчин. Ее отец на фоне остальных выглядел старым и уставшим. Молодые моряки были небольшого роста, жилистые, с крепкими мускулами, что обвивали их тела, словно лозы.

Мама учила Ливви, какие слова нужно читать, но вспоминались они с трудом. В основном заклинания Анны были на английском, но это следовало произносить на латыни. Мама сказала, оно очень древнее. И никому не известно, насколько. Анна заставила Ливви заучить слова наизусть. Когда дочь спросила, что они означают, мать ответила, мол, не знает.

– Это неважно, – сказала Анна.

Ливви колебалась. Она не любила читать непонятные заклинания.

Зажмурившись, девочка постаралась сосредоточиться и не обращать внимания на всепоглощающий шум. Ливви пыталась вспомнить мамину книгу врачеваний с рецептами. Сама книга на данный момент покоилась на дне сундука Хасселтайнов, обернутая батистом и перевязанная бечевкой. Она лежала рядом с Библией под простынями и слоями шерстяной одежды. Однако девочке никак не удавалось воспользоваться версией, сохраненной в ее собственной голове. Она помнила заляпанные масляными пятнами кроваво-красные форзацы с черными и позолоченными узорами. Помнила толстые страницы, исписанные множеством рук. Помнила рецепт припарки от геморроя, добавленный Анной. И список трав для изготовления противоожоговых компрессов, вписанный ею же. Ливви продолжала мысленно перелистывать страницы. Где же заговор шторма? Где?

Вот!

Ливви набралась решимости.

Сейчас придется терпеть невыносимую боль.