Глава 9. Яробор и город до небес

После той сшибки долго пришлось ехать на железной телеге, воняющей странной гарью, словно не дрова горели в печи, а неведомая гадость, но всё же Яробора и Лугошу довезли до самого города. И чем ближе был стольный град, тем больше дивились они. За много вёрст стали видны блестящие на солнце башни и громадные дворцы, украшенные разными рисунками.

Но вскоре их ссадили с верха повозки, оставив пешими идти дальше. Стрелецкий чин сослался на непонятные дела, покаявшись в вине, что не может далече их подвести. Там же они распрощались, подняв напоследок свои зеркальца так, будто через стекляшки смотрели. Яробор непрерывно озирался по сторонам, выглядывая непривычное лесным жителям бытие. Тут и обычный деревенский мужик ходить будет, разинув рот, а уж про лесного бога и вовсе молчать можно, хоть он и старался не подавать виду, ведя себя деланно спокойно. Вокруг них, на дюжину саженей вверх, не меньше, уходили стены огромадных домов. В каждом окне стёкла в два-три аршина, ровненькие-ровненькие. Сколько изб там было составлено одна на другую, со счёта сбиться можно. И все каменные, и ни одного из сосны или лиственницы, а землянок и подавно нет. Хотя нет, были. Люди непрерывным потоком уходили под землю, и таким же потоком выходили оттуда, но всё время новые, словно не землянка то была, а лаз широкий, токмо куда ходили они, оставалось загадкой.

И люди. Они ходили, ряженые непривычно, по широкой улице, устланной тем самым серым наносом, что и дорога, где бой шёл. Люди ходили по окраинам, а посерёдке ездили телеги всякоразные. Сами собой ездили, и без колдовства даже. Их было так же много, как и людей. Видимо-невидимо. Чёрные, как ворона крыло, червлёные, как ягоды земляники, синие, как небо, и прочие. Аж в очах мельтешило. Яробор даже глаза закрыл ненадолго, чтоб в думах порядок навести.

В голове у него кружилась птичкой-невеличкой спасительная мысль, что люди всегда те же, что тысячу лет назад, что сорок тысяч. Ну, наряды другие, ну, возы самоходные, ну, дома высотные. Люди-то те же.

Город меж тем жил своим чередом, кипя, как ярмарка на праздник, пестря нарядами, шумя на всевозможный лад. Прохожие огибали Яробора и его спутницу, посматривая косо на одёжи да на наручи жёлтые, словно те клеймом были, но слов не говорили и перстами не тыкали.

Глаза же лесного бога стали присматриваться к мелочам, а внутренний колдовской взор довершал рисунок бытия. Вот беззаботные юнцы шумно обсуждали какого-то препода. Что это за чин такой, непонятно, потом узнается, как узнается и то, почему он их загрузил каким-то сопроматом, но, видать, не так уж тяжка та поклажа, раз такие костлявые да немощные снести смогли. Всяко легче брёвен для сруба да мешков с мукой на мельнице.

Юнцы остановились и поглядели вслед очень легкомысленно одетой девице, цокая языками и называя её классной тёлочкой. Ещё пара странных слов.

Девица горделиво прошагала в чёботах с высоким-высоким каблуком. Даже дивно, как она ноги не переломала, идя нарочито важным шагом.

Мимо прошёл гладко выбритый мужчина, от которого запахло резким непривычным благовонием. На мужчине был тёмно-серый сюртук с портами из дорогой, слегка поблескивающей, как шёлк, ткани. Светло-голубая сорочка и шейная тряпица в пару были сюртуку. На ногах блестящие чёрные обутки, как те, что у Белкина. Мужчина презрительно смерил Яробора взглядом с ног до головы, отчего тому захотелось открутить человеку голову и насадить на странный фонарь о трёх сменяющих друг друга цветных огнях. Яробор со злости стиснул кулак, услышав короткое «Ой» от Лугоши, чью ладонь держал своей руке.

А недалече немолодая уже баба объясняла малому дитяти, что какой-то лего они покупать не будут, но ребятёнок орал во всё горло, мол, хочу, и всё. Потерявшая терпение баба поволокла дитё прочь, злая, как цепная собака. Но сие как раз не ново, бабы, утруждённые хозяйством и детскими капризами, часто брались похуже мужиков.

Мужики. Все без шапок, да и бабы простоволосы. Срам, да и только.

– Дядя Яробор, – начала Лугоша, дёрнув за рукав своего спутника и указав на другую сторону улицы, – а я знаю, что это.

– Что? – коротко спросил лесовик, подняв бровь и переведя взор в ту сторону.

– Это трактир.

Когда Яробор присмотрелся, то и правда узрел трактир. За большим стеклом было видно, как за столами сидят люди и едят, обсуждая промеж себя всякое.

– Дядь Яробор, пойдём посмотрим, – взмолилась девчурка. – Я ж никогда в трактире не была.

– Да ты только в деревню бегала людей издали смотреть. Скотину видела и избушки, – усмехнулся тот, вспоминая, как вытащил ручейницу, когда та застряла в амбаре, где тайком подглядывала, как молодые уединялись.

Она тогда горностаем обернулась, да в капкан, который на крыс ставили, попалась. Пришлось весь амбар на досочки разломать и тащить рыдающую девчурку на руках. Давно это было. Лет триста назад. Там и деревни давно уже нет, даже следа не осталось.

– Я пока в трясине не утопла, тоже в тереме жила. Кажется. Наверное, да. Плохо помню. И коров было вот столько.

Девчурка показала растопыренные ладони, явив десяток перстов.

– И свиней стокма же. А кур и гусей без счёту.

– Так уж и без счёту? – усмехнулся лесовик простоватой ручейнице, которую привечал и к которой привязался за многие сотни лет.

– У меня пальцы кончились, – не смущаясь, ответила та. – Пойдём. Я всегда хотела на трактир поглядеть. В соседнее село, когда народ ездил, всё бахвалился, как в кабаке хорошо.

– Ну, пойдём, – протянул Яробор, и они шагнули через улицу. – Токмо ты жёлтое колечко спрячь. Не по нраву мне сие. Как скот меченый.

Лугоша кивнула и убрала свой наруч за пазуху. Да и Яробор тоже положил в мошну на поясе гибкое кольцо, решив потом достать, когда надобность на то будет.

Сбоку что-то дико завизжало, заставив оглянуться. Белая гладкая низкая карета, скуля колёсами, как побитая псина, остановилась, едва не коснувшись бедра. Из оконца почти по пояс тут же вылез мужик и стал браниться как полоумный.

– У тя чё, урод, глаз нет?! Ты чё под машину кидаешься, ублюдок! Бампер после тя делать, как после тупой собаки!

Яробор побелел от ярости, почуяв, как всё нутро свело. Холоп голос повышает. На божество.

Мужик бранился, а Яробор подошёл к нему и, скрипя зубами, схватил сквернослова за горло. Тот захрипел и попытался руками разжать жилистые пальцы, стиснутые на кадыке, но слабоват он был, с лесовиком тягаться, который лосю хребет выдёргивает одним рывком, медведя шутя скручивает.

– Дядька, не надо, – звонко воскликнула Лугоша, подняв ладоши, дабы глаза закрыть, ежели её спутник в ярость впадёт. – Пусть живёт юродивый. Ну, дядька, пожалуйста. Мы в трактир хотели, а не на скотобойню.

Яробор, тяжело дыша и смиряя в себе порыв гнева, разжал руку, а потом положил ладонь на подоконник окошка.

– Язык вырву и брошу тупым собакам, может, он им более пригодится, – выскользнули тихие злые слова, обращённые к этому выродку.

Под пальцами лесного бога заскрипело железо двери, и лопнуло стекло, осыпавшись мелкими осколками на лавку и дорогу.

Тут же подскочила Лугоша и поволокла своего дядьку за собой, не желая видеть драки. Яробор, отвернувшись от обидчика, вдохнул и выдохнул. Так они и шагнули в трактир, взъерошенная девочка и древний бог, полный гнева.

Там они сразу стали рассматривать корчму. Рядом со стеклённой калиткой виднелся пустой столик с лавками, туда они и сели. Лугоша немного потрогала обитую чем-то мягоньким скамью, оставшись на самом краешке, а Яробор откинулся на спинку.

Он ещё раз глянул сквозь окно, узрев, что та карета с блудословным вы́меском стоит на месте. Только у неё жёлтые огни начали то вспыхивать, то гаснуть. В трактире же воцарилась тишина. Все смотрели на новоприбывшую парочку. Некоторые достали свои зеркальца и подняли так, что они оказались меж глазами и гостями.

– Эй, трактирщица! – крикнул Яробор кабацкую девку, что стояла недалече. – Снеди нам!

Девка, прикусив губу и поглядывая то на странного гостя, то на окно, подошла к столику. В глазах у ней читалась опаска.

Правильно. Богов бояться надобно, дабы почтение проявлять.

– Вот меню, – сглотнув комок в горле, произнесла она.

На столик легла книжка в красной обложке с буквами на ней. Меню́, тебю́, ею́. Чудные слова.

– Дядь, а что здесь написано? – спросила полушёпотом смущённая Лугоша.

– Су-ши бар, – по слогам прочёл Яробор непривычное письмо, а потом открыл книжицу. – Наверное, сушёная рыба такая, бар называется. Это, я разумею, чтоб выбрать могли по рисункам. Умно, но дорого. Одна бумазея сколько стоит, а всяк её пальцами тискает, сотрётся быстро. Хозяевам убыток будет. А рисунки нарочитые, добротные. Ты чего хочешь? – спросил он у Лугоши.

– А вот это, – осторожно показала ручейница во что-то забавное и цветное. – И вот это.

Яробор повернулся к трактирной девке, услышав меж тем тихий голос недалече.

– Это либо офигенный косплей, либо он из этих.

– Вот клоуны, – раздалось из другого угла.

Там сидело двое стражей. Стражники, коих можно опознать по таким же, что у стрельцов, пищалям, были одеты в светло-серые кафтаны с золотистыми полосками на плечах. Они, открыв рты, глядели, что будет дальше.

– Не суетись, – ответил один из них своему собеседнику, – досмотрим шоу и примем, как тёпленьких.

– Нам, – начал Яробор, пропустив мимо ушей непонятные чужие слова, сказанные явно про них, – вот эту снедь, вот эту, этот кисель, и красну рыбицу с бел зерном в листе верчёную. И крынку хладного кваса.

Он оглядел с ног до головы девку, отчего та одёрнула подол короткого платьица, безуспешно стараясь натянуть его ниже колен.

– Мороженое, васаби, роллы с лососем, мисо суп, квас и кофе. Так? – уточнила она.

– Должно быть, – вздохнул лесовик и брякнул на стол две монеты, заставив девку вздрогнуть, а потом, подумав, что не пристало жадничать, и положил ещё одну. – Три копейки серебром. Принесёшь быстро, добавлю.

– У нас можно безналичный расчёт, – вжав голову в плечи, произнесла девица.

– Тебе серебро по весу? Чем тебе чеканки не угодили? – недоумевая, уставился на неё Яробор.

Думая, что и взаправду страшно выглядит. Вон, вся побледнела и покосилась на стражников, что сидели тут же. Вот только, таращились они в другую сторону.

Яробор посмотрел на окно, а там народ бросился врассыпную, обступая девичьи фигурки в синих платьях.

– А-а-а, по нашу душу пожаловали! – протянул Яробор, с усмешкой разглядывая прибывшую троицу. – Так разумею, что тот колдунишка о нас донёс уже.

– И что? – спросила Лугоша, привстав со скамьи и с любопытством вглядываясь в новых гостий.

– А ничего, – усмехнулся Яробор, а потом обратился к кабацкой девке. – Что столбом стоишь? Неси снедь. Али серебра мало?

Трактирщица бросилась куда-то бежать, всё оборачиваясь на тонкие фигурки за окном, а те стояли, словно не спешили никуда. Народ тихонько зашептался.

– Она и одна к беде, а тут целых три… – произнёс стражник, горестно сглотнув.

– Мы умрём? – заскулила какая-то баба за дальним столиком, готовая вот-вот разрыдаться.

– Тихо, тихо. Я в МЧС работаю. Я их часто видел. Не всегда они к смерти. Может, обойдётся, – успокаивал её мужик.

Яробор вздохнул и глянул туда, куда убежала трактирщица. А та выскочила обратно очень быстро, неся поднос с яствами. Поставив дрожащими руками его на стол, она быстро спряталась, не взяв серебра.

Наконец, гостьи шагнули внутрь. В кабаке окончательно стихло. Тощие девушки прошли прямо сквозь стекло, не разбив его, а потом подняли руку в знак приветствия.

– Здрав буди, Яробор Двулесович, Велесов внук, – произнесла старшая, у ней ещё на лице одет был странный намордник из тонкой голубой ткани. Словно тряпица от кашля.

– И ты здравствуй, – ответил тот, пододвинув себе поднос с угощением, – Чума, племянница Мары Моревны.

Лугоша ловко подхватила два кубка с едой и маленькую ложечку, заставив дядьку сжать губы от недовольства, так как ложка была одна. Видать, дурёха трактирщица забыла вторую положить со страху.

– Присоединяйтесь, – показал Яробор рукой на пустующее место на лавке, разглядывая гостий.

– Мы в служебном обличии. Не хочу карточку светить, – ответила одна из них.

– Понахватались слов новодельных, аки псы блох, – усмехнулся лесной бог, подняв чашку с жидким киселём, который трактирщица обозвала мисо супом, и отхлебнул через край. Пустой он, этот кисель, непривычный, но как диковинку можно отведать.

– Ты серебром платить хотел? – спросила Чума, увидев монеты на столе.

– Ну не златом же, – огрызнулся Яробор.

– Сейчас не так платят.

– Ты мне остальных не представила, а уже поучаешь. Я ж могу и взашей прогнать, – выдавил Яробор, заставив народ в трактире ахнуть.

Ещё бы, неведомый мужчина саму смерть поучает.

– Ну что же, справедливо, – согласилась мора Чума, указав на девушку в обляпанном кровью длинном платье. – Это новенькие наши. Старые не успевают счёт смертям вести, так людей много стало. Это Травма. А это наша младшенькая, Искорка.

Девчонка вытащила из ушей тонкие верёвочки с камешками на концах, от которых шла тихая музыка, и достала палицу небольшую. Конец палицы затрещал крохотной молнией.

– Чума павшим от всякой заразы счёт ведёт, это я помню, – вздохнул Яробор. – Вот эта – смерти кровавой. А ты чем, юница, занимаешься? Али теперь за побитых молнией не Перун ответствует?

– Я гроза электриков, – произнесла та.

– Ну, раз знаешь теперь кто мы, – продолжила Чума, – буду тебя поучать. Сейчас деньги не золотые и не серебряные, а бумажные.

– Деревянные? – изумился Яробор. – Так у меня в лесу дерева столько, что княжество купить могу, вместе с князем.

Моры одновременно засмеялись.

– Нет, всё сложнее. Злато в казне хранится, а бумажки – лишь написанное о них обещание оплаты.

– Все долговыми расписками платят, – пробормотал Яробор. – И бунта нет? Ведь казначеи и обмануть могут. Злато у них, что хотят, то и сделают.

– Ну, обманывают порой. Как без этого, на то они и казначеи. Но это чуть-чуть. Потому и бунтуют одиночки. Не страшно.

Чума поглядела на Искорку и достала из небольшой котомки бумажный свёрток. Пока разговаривали, Лугоша уплетала ложечкой пахнущую молоком и ягодами снедь, время от времени облизывая испачканные губы. Ручейница переводила любопытный взгляд то на дядьку, то на помощниц богини смерти.

– Платят ныне и вовсе без бумажек, – продолжила Чума, раскрыв свёрток.

Она достала оттуда небольшую тонкую вещицу с буковками и цифирями и протянула лесному богу.

– Честным словом? – усмехнулся тот, взяв вещицу.

– Почти. Это банковская карточка. Она помнит, сколько злата-серебра у тебя в казне лежит. Расплатишься, там деньги из кучки в кучку перекрадут. Пин-код четыре нуля. Это чтоб не забыл. Украсть-то у тебя не украдут.

– И сколько у меня злата-серебра?

– Четыре фунта червонных задатка. Это много. Это две тьмы по великому счёту деревянных рублей, то бишь два миллиона. Ещё по полфунта златом ежемесячно будут тебе в кучку подкладывать.

– Забавно, – ответил Яробор, покрутив карточку в пальцах, – токмо непонятно.

– Дьяк тебе срочно нужен, – пробормотала Чума.

Лесовик кивнул и взял пальцами комочки белого зерна с красной рыбой, отправив их рот. Забавная снедь. Роллы, кажется, называются. Он поднял ещё одну как раз в то время, когда Лугоша вскочила с места и схватила стеклянный кувшин с квасом. Девочка сделала несколько больших глотков, и давясь питием, выдавила из себя слова, словно обожглась кипятком изнутри.

– Горькая зелёная гадость. Хуже редьки с чесноком.

Яробор усмехнулся, а потом отпил из маленькой чеплашки чёрной жижи, приятно прокатившейся по горлу.

– Кофе, – подсказала Чума. – Что с дьяком решил?

– Нужен, – согласился Яробор, ещё раз отхлебнув кофия, – только они в ряд не стоят, готовые в лес податься.

– Есть у меня на примете один, – подала голос Травма, – не помер пока. Если поспешим, то будет у тебя и дьяк, и хакер.

– В пекло его, подождёт, – ответил лесной бог, выискивая глазами трактирщицу, – Кофия ещё!