Глава 6. Мясник

Я сидел на кухне и смотрел на еду, злой и усталый после стычки с эмиссаром. Все мы были выжаты, как бельё в центрифуге.

Макароны тихонько шевелились, расползаясь по краям и норовя выпасть на стол. При этом они оставляли за собой дорожки из слизи, как садовые улитки. Кусок говядины покрылся пушистой шапкой белой плесени, в которой кишели какие-то блохи, совсем как у дворового кота. Краюшка хлеба скукожилась и почернела обугленной головешкой.

Я зло отложил помутневшую вилку, проклиная всё на свете.

– Лимит калорий на ужин истёк, – раздался тихий шипящий голос из-под потолка.

Фантом-охотница добросовестно выполняла функции антивируса, да вот только всякие призрачные вирусы и проклятия не удаляла до конца, а по просьбе Мягкой Тьмы, собирающего коллекцию такой заразы, помещала их в изолятор, отчего в углу над холодильником образовалось самое настоящее сборище заразы к тихому недовольству домового. Там, помимо плесени всех сортов, ядовитых грибов, а также ползающих, копошащихся и роящихся тварей, экосистему дополняли настоящие трилобиты.

Я мог прекратить это безобразие, но решил потакать маленькой прихоти Мягкой Тьмы. Он был полезным демоном.

Коллекция заразы преследовала еще одну цель: отбить у меня желание лазить в холодильнике. К тому же, в смартфон была загружена программа контроля за моей диетой. Она считала калории, заставляя фантомную охотницу ехидно улыбаться и откидывать вот такие фокусы с едой.

– Задолбала меня эта диета, – тихо выругался я. – Вот пойду в кафе и наемся суши и шашлыков.

– Чем недоволен? – раздался со стороны дверей заупокойный, как на похоронах, девичий голос.

Я толкнул пальцем вилку, отчего та сделала пол-оборота на столе, и перевёл взор на новое действующее лицо, мимолётно остановившись на вместилище всего вожделенного, то есть холодильнике.

– Я есть хочу, – ответил я Оксане.

– Ты же сам хотел похудеть, а то всё жалуешься, что как маг мало двигаешься. Тебе даже за сахаром в антресоль тянуться не надо. Глаза выпучил, зубами скрипнул, и кубики сами в чай посыпались. Вот и жирок завязался. Сколько ты весишь? – спросила утопленница, засунув голову в раковину и открыв кран с холодной водой.

– Нормально я для мужика вешу.

– Метр семьдесят росту и весишь восемьдесят кило. Пузо отрастил. Скоро лишний вес появится. Боевой маг, называется.

– Хватит меня подкалывать. Я худею.

– От чего ушли, к тому пришли. Что жалуешься? Метод работает, все довольны.

– Жрать хочу.

Девушка выпрямилась, отчего по её бледному телу и длиннющим чёрным волосам побежали струи воды прямо на пол. Если бы я был обычным человеком, то моя женщина устроила бы мне взбучку за непотребство на потолке, голую девку на кухне, хлещущую воду из-под крана, как с глубочайшего похмелья. Вот, только моя женщина тоже была необычным человеком, и её не волновал этот ходячий труп, постоянно гундящий о жизни после смерти, при этом записанный для конспирации как моя племянница. А хрень на потолке, похоже, кроме меня никого сильно не напрягала, ни Александру, ни деда Семёна, ни тем более Оксану. Даже Ангелина не удостаивала призрачную вирусную базу взглядом, лишь изредка отмечая интересные новинки.

– Оксан, – раздражённо заговорил я, – мне даже Ольху удалось к одежде приучить, а ты что, хуже, что ли?

– Вот только не начинай. Я нежить, мне простительно.

– И посыльных встречать нагишом? И гостей тоже?

– Да ладно тебе. У тебя все гости либо нелюди, либо нежить, либо чародеи. Ни одного нормального человека. Нашёл, кого удивлять. Один раз даже польза была.

– Тебя мама не учила, что ли?

– Не трогай мою жизнь, – сухо вспыхнула навья, – я мертва. Родителей не помню. Меня изнасиловали, утопили связанную и сделали нежитью, не начинай.

Я вздохнул, вспомнив случай, произошедший, когда мы во время ремонта в городке жили на съёмной квартире. Тогда к нам пришли свидетели Иеговы проповедовать. Надо было видеть их лица, когда дверь открыла обнажённая, бледная и худая девушка. С длинных, до самого пола, чёрных волос текли струи воды, на непрошенных гостей смотрели белесые выцветшие глаза, немигающие как у змеи, а в коридоре с потолка на них уставилась сотня очей растёкшегося там Мягкой Тьмы. Один из свидетелей, заикаясь, спросил воды. Оксана отжала волосы на бетон лестничного пролёта и спросила, мол, хватит утопиться? Кажется, один из этих сектантов ноги сломал, убегая по лестнице.

Я снова толкнул вилку, а потом увидел ещё одно действующее лицо. Ольха, находящаяся сейчас в облике человека, подскочила к столу и с широкой улыбкой пододвинула мою тарелку к себе. Она поджала губу, рассматривая мой расползающийся ужин, а потом схватила кусок говядины и стала чавкать им с огромным аппетитом. Конечно, всё, что творилось с едой, было хорошим мороком, реалистичным на вкус, по запаху и на ощупь, но желание поесть отбивало сразу. Зрелище того, как ребёнок уплетает кусок заплесневелого мяса, заставил поморщиться. Лесавка доела мою пайку и оглядела стол в поисках ещё чего-нибудь вкусного, а не найдя, так же беззаботно убежала восвояси.

Зато проявился из воздуха дед Семён. Домовой деловито осмотрел кухню, а потом выставил вперёд правую руку и зажмурил левый глаз. Он развёл большой и указательный пальцы, измеряя что-то, понятное только ему.

– Дед, ты хотя бы скажи этой нудистке, чтоб не ходила в чём мать родила.

– Я хожу, в чём умерла. Я… – возразила Оксана.

– Да, я помню. Уже сто тысяч раз слышал. Надоело. Хотя бы саван накинь, – скорчил я мученическую физиономию, стараясь не опускать глаза ниже подбородка навьи.

Но глаза сами пробежались по двум бледным грудям второго размера с сосками такого цвета, какой бывает у людей, до посинения плескающихся в ледяной воде. Взор поднялся выше и остановился на совершенно белом шраме под левой ключицей, оставшемся от поражения серебряной пулей. Раны от обычного оружия на ней заживают без следа, и только эта напоминает о тех днях, когда закрыл собой удочерённую русалку от выстрелов снайпера.

– Саван в стирке.

– Он у тебя всегда стирке. У тебя их десять штук на все случаи, и ни один не используешь. Всё лежат стопочками с бирками, по какому поводу они предназначены.

Несмотря на довольно привлекательную фигуру утопленницы, распускать руки чревато. Александра, как экстрасенс высшего порядка, за сто километров почует мои поползновения и сразу позвонит на сотовый телефон, дабы, вежливо стиснув зубы, напомнить о себе. Если другая девушка попробует обратить на меня внимание, то порча лёгкого типа, например, со слабительным эффектом, конкурентке гарантирована.

Оксана же действительно труп, и потому не проявляет никаких сексуальных рефлексов, исключая повод для ревности и скандалов. В моей команде, как известно, были ещё две совершеннолетние особи женского пола, но Света сосредоточила своё внимание на Сорокине, а Ангелина мужчинами не интересуется в принципе. Для неё мы все просто приматы.

– Дед, – повторно обратился я к домовому, – повлияй.

– Некогда мне, – ответил старец. – Я к переезду готовлюсь.

– К какому?

– За город.

– Дед, во-первых, там ещё не построили, а во-вторых, я роту не набрал.

– Во-первых, построят, а во-вторых, я тебе не домовой более, если не поторопишься, – насупившись, ответил дед Семён.

– Дед, чего я не понял?

– Я бумаги сам глянул. Ты там вслух не дочитал малость, – отозвался домовой, не поворачивая ко мне головы.

– Они в сейфе. И зачарованы от подсматривания, – повысил я голос.

– Да ладно тебе. Мы с Ангелиной вскрыли. У неё все твои пароли есть и ключи от заклинаний.

– Да чтоб вас, – выругался я.

Во мне опять проснулось желание хоть чуть-чуть побыть одному. Даже на спальню приходится кучу чар навешивать, чтобы можно было уединиться с Александрой. А теперь они и до сейфа добрались.

– Мне чин дают, – повысил голос домовой, – и паспорт. Я теперь не голь запечная, а цельный прапорщик.

Я вздохнул и подошёл к холодильнику, дёрнув за дверцу, но та и не подумала выполнять свои функции врат в райское место с омлетом и супом. Я ещё раз подёргал за ручку, боясь применить телекинез, так как мог вовсе оторвать. Домовой, нахмурившись, поглядел на мои манипуляции.

– Она меня обижает, – послышался тихий хнычущий голос.

Я повернулся, шумно втянув воздух и сжав кулаки. Ни деда, ни Оксаны на кухне уже не было. Они ушли по своим делам, то есть, дед считает своё добро, нажитое за мой счёт, а русалка спряталась тонуть в ванной, причём в моей ванной, хотя у неё своя есть. Оттуда уже слышался шум бегущей из крана воды. До вечера проваляется без дыхания и движения, а ночью будет бродить по коридору как привидение, тихо напевать песенки или слушать тяжёлый рок в наушниках на такой громкости, что и остальные услышат.

На пороге стоял Мягкая Тьма – тощий ребёнок-неандерталец на вид детсадовского возраста, одетый в набедренную повязку и жилетку из сшитых шкурок грызунов, казавшихся неким меховым паззлом с абстрактной картиной. Серые домовые мыши соседствовали с бурыми полёвками, чёрными крысами и ярко-рыжей белкой. Тут же где-то затерялся и соседский хомячок. Сам ребёнок был вымороженной в вечной мерзлоте мумией с пергаментом жёлтой кожи, обтягивающим хрупкие косточки. Тонкие сухие губы плотно сжаты, а пустые провалы глаз жутко смотрелись на этом лице, не растерявшем на удивление некую детскую миловидность. Чёрные густые волосы растрёпанными прядями торчали в разные стороны. Даже дурак не ошибётся в его сверхъестественном происхождении. Марионетка Мягкой Тьмы держала обычную трёхлитровую банку, но из той на меня смотрело месиво из множества разномастных глаз, утопающих в чём-то, похожем на чёрную поблескивающую нефть. Глаза тоже были позаимствованы у незадачливых жертв этого выходца из глубин палеолита.

– Чем тебя обидели? Чем тебя вообще можно обидеть? Тебя даже ядерный взрыв не пронял, хотя ты был в трёх километрах от эпицентра.

– Она дразнится.

– Кто?

– Оксана, – тихо произнёс бог древней пещеры и показал на ванную.

– Хорошо. Я поговорю с ней, – кивнул я и проводил взглядом унылое создание, пошедшее в коридор, где оно спрячется в нише шкафа за верхней одеждой, обнимая банку с тёмной субстанцией.

Впрочем, субстанция и была демоном, а мальчик лишь его марионеткой.

Я сложил ладони коробочкой и создал внутри колдовскую пчелу. Слегка светящееся насекомое размером со спичечный коробок, мохнатое, как упомянутый хомячок, и забавно жужжащее жёсткими слюдяными крылышками, цеплялось колючими лапками за кожу рук. Оно успокаивало. Это была моя защита и моё оружие. Моё средство самовыражения, дающее хоть немного покоя. Я мог сотворить сотни таких, способных служить датчиками движения, поисковыми дронами, яркими светлячками или гранатами. Но сейчас оно помогало сосредоточиться.

Я раскрыл ладони, выпуская на волю пчелу. Та тяжело загудела и поднялась в воздух. Насекомое сделало круг, а я устало закрыл глаза. Мерное «ж-ж-ж» успокаивало и нагоняло сон, охота была опустить голову на руки, сложенные на столешнице, и просто сидеть так в объятиях Морфея.

– Егор!

Я со вздохом открыл глаза и наткнулся взглядом на деда Семёна. Совершенно дикое выражение на его лице заставило похолодеть всё внутри.

– Шурочка, – выдавил домовой.

Мои пальцы вцепились в кожу кухонного уголка, а обеденный столик от телекинетического импульса отлетел к плите, со звоном уронив посуду на пол и разбив стекло на духовке. Я рванул в спальню, где отдыхала Александра. Прихожая, двери в ванную и санузел размазались в один штрих, как на экшн-камере. Дверь открылась раньше, чем я к ней подбежал.

Александра лежала на кровати лицом вниз, а над ней склонилась массивная фигура, одетая в охотничий камуфляж. Глубокий капюшон с москитной сеткой мешал разглядеть лицо. Под сеткой едва различимо виднелись горнолыжные тёмные очки и шарф, намотанный на рот и нос. Фигура упёрлась коленом в спину Шурочке и держала бледную от страха девушку одетой в перчатку рукой за волосы. В правой руке у незнакомца тускло блестел лезвием охотничий нож.

Я ударил фокусным импульсом. Энергии было достаточно, чтоб разорвать человека пополам, но незнакомец лишь поднял скрытое под капюшоном лицо, а по воздуху разлилось призрачное свечение. Оно языками холодного пурпурного пламени поднялось к потолку и растаяло. Импульс был попросту поглощён.

Я даже не заметил, как Игла скользнула мне в ладонь, загоревшись янтарным угольком на навершии.

– Ур-род! – закричал я и бросился вперёд.

Незнакомец отпустил Шурочку и выставил вперёд левую руку. Чёрный клинок вошёл в запястье чужака, не встретив сопротивления. Рана засияла белым, словно там зажглась ксеноновая лампа. Демон молча дёрнулся и захотел всадить свой нож мне в плечо ударом сверху, но кто-то дёрнул меня за шкирку, и тяжёлая рука вогнала лезвие в матрас. Я ударился спиной о стенку, уронив при этом на пол телевизор, задев его локтем.

Мелькнула Ангелина. Это она отдёрнула меня. Хранительница, одетая в белые шорты и спортивный топ, держала в руке пистолет-пулемёт. Вот только целилась она не в чужака, а в сторону окна. Я только сейчас заметил небольшую фигуру в тёмно-синем спортивном костюме, сидящую на подоконнике. И тот же глубокий капюшон, и те же чёрные очки. Показалось, что подбородок, губы и нос тоже были чёрными, как уголь.

Ангелина нажала на спусковой крючок, и тесную комнату заполнил грохот долгой очереди. Тот, кто сидел на подоконнике, успел вскинуть руку, и пули стали вязнуть в силовом щите.

Массивный чужак в охотничьем костюме быстрым движением ухватил кровать за край и опрокинул её вместе с Шурочкой, поставив сначала на торец. Александра, коротко охнув, упала на пол рядом со мной, зацепив при этом Ангелину и заставив её прекратить стрельбу. Кровать не рухнула до конца, упершись в стену подголовником, но при этом она совершенно загородила того колдуна, что виднелся в окне.

В комнате потемнело, и через дверь по потолку быстро протиснулся огромный чёрный паук. Двухметровые мохнатые лапы цеплялись за косяк, шкаф и люстру. Восемь глаз блестели, а жвала шевелились.

Луника в истинном обличие.

Демон ночи индейцев майя замер на долю секунды, а потом бросился вперёд. Перед ней тёк защитный барьер, сдвигая и роняя всё со шкафа, сминая висюльки на плафоне. Огромная туша размером с холодильник дёрнула лапами, зацепив чужака. Капюшон слетел с его головы. Упали на коврик очки.

Сползший шарф явил безликую, чёрную, слегка поблескивающую, как пластиковый манекен, гладь, там, где полагается быть глазам, носу и рту. Мясник, а это был он, взмахнул рукой, и охотничий нож перерубил лапу Луники прямо на сгибе сустава. Брызнула белесая жижа.

Паук отпрянул назад, а убийца из орды выхватил из-за спины обрез какого-то ружья. Я только увидел непривычный револьверный барабан, отчего оружие походило на причудливый старинный пистолет двенадцатого калибра.

Я, задыхаясь отбитой об стену спиной, вскинул руку, и кровать отлетела обратно. Но я не успел. Пять выстрелов прозвучали один за другим. Пули по идее должны были завязнуть в щите Луники, но они вспыхнули синими трассерами и прошли барьер, как того и не бывало.

Паук заверещал со звуком пенопласта, потёртого о стекло, дёрнулся и рухнул на пол, затрясшись в мелкой судороге. Из полыхающих фиолетовым огнём ран потекла толчками прозрачная, зеленоватая жижа. Дёргающиеся в агонии лапы несколько раз больно ударили меня по ноге и расцарапали до крови лицо.

Ангелина быстро сменила магазин в пистолете-пулемёте и дёрнув затвором, снова начала стрельбу. Гильзы посыпались на прикроватный коврик, сброшенные на пол подушки и одеяло, звонко отскакивали от полированной дверцы шкафа, оставляя на ней отметины. Но мясник уже стоял рядом с колдуном, и пули опять не достигли цели.

Спальню заполнил громкий скрипящий, полный ярости шёпот, в котором не угадывалось ни слова. Смешанный с металлическим звоном в ушах после замолчавшего оружия Ангелины, он давил на рассудок.

Чужаки спрыгнули вниз со второго этажа. Я ударил клинком по воздуху, и все окно взорвалось мелкими-мелкими стеклянными брызгами, перемешанными с обломками пластиковых рам, рухнувшими на газон. С улицы донеслись крики и визги. А когда я, держась за живот, подошёл к подоконнику, то твари орды уже исчезли из виду.

Рядом, зло шевеля челюстью, встала Ангелина. Я глянул на неё, а потом проковылял к Александре.

– Ты как?

Она не ответила, вздрагивая от тихого плача.

Я, задержав дыхание и сморщившись от боли, сел рядом с девушкой и опустил голову. Луника уже перестала двигаться. Аура её угасла. Она умерла.

Эти твари достали нас даже в городе. Ещё одно такое нападение, и я не смогу гарантировать, что сумею защитить Александру. Я потерял одну свою женщину и не хочу, чтобы абсолютно та же участь постигла вторую.

Наших сил оказалось недостаточно. Нужно больше. Нужен целый гарнизон. Даже если он за барьером богов. Нужно срочно заняться этой долбанной ротой.

Рука сама собой нырнула в карман. На свет показался артефакт-склянка, вручённая мне полковником Белкиным. Я поглядел на этот пробник непонятно чего, качающийся на чёрном силиконовом шнуре, а потом осторожно надел его на шею Александре.

– Что это? – севшим голосом спросила она.

– В акции поучаствовал, – постаравшись придать своим словам максимум правды, ответил я.

Она чует ложь, и потому обманывать бесполезно. Но вот на такие уклончивые отговорки специально не реагирует. Она боится, что если начнёт допытываться до каждой мелочи, испугает меня.

Внутри крохотного сосуда стала заметна тонкая белесая жилка, похожая на рыболовную леску, натянутую от донышка к пробке. Жилка начала легонько подрагивать, как гитарная струна, и биться в ритм сердца Шурочки. Тинь-тинь, тинь-тинь, тинь-тинь. Энергии в артефакте было больше, чем требовалось для такого простенького эффекта, и её, скорее всего, придётся маскировать, чтоб враг не учуял. О том, что Шурочка снимет подарок, не было и речи, она даже проклятую метку Дубомира, хозяина северных лесов и по совместительству владельца заповедника, не снимает, а эту стекляшку и подавно.

Не знаю, что это, но лучше пусть висит на ней. Тем более, что предстоит нам быть далеко от города, да ещё и по соседству с диким богом.