4
День увольнений

Давненько мы с вами не беседовали, верно?

Я стараюсь изо всех сил, но мне непросто. Каждый день я это чувствую. С каждым днем все труднее выбираться из кровати. Что-то пульсирует в животе. Пью кофе, как маньяк, лишь для того, чтобы днем удерживать вертикальное положение.

Знаете, о чем я думаю не переставая?

О вещах, которые делаю в последний раз.

Вот на днях ехали мы по Нью-Джерси, ехали на юг по Садовому штату, и я говорю Джерри, моему шоферу, остановиться возле магазина, где продают сэндвичи. Называется «Бадз-Сабз». Клянусь вам, лучших сэндвичей, чем здесь, на всей земле не сыщете. И всякий раз, как оказываюсь в радиусе тридцати миль от этого места, мне хочется туда заехать. Джерри останавливает машину, бедному парню придется ждать в очереди часа полтора, чтобы попасть внутрь. Вот таким спросом пользуются эти сэндвичи.

И вот появляется он с «Бад-Саб-Особыми». Ну, это и сэндвич, доложу я вам: длиной в два фута, с салями, проволоне, ветчиной, капиколой и сладким перцем. Раньше я покупал по два сэндвича сразу. Один, чтобы съесть на месте, другой про запас. Но на этот раз взял только один, аппетит у меня последнее время слабоват. Решил, что съем половину. А другую припасу на следующий день. И вот съел я почти половину и почти на седьмом небе от удовольствия, и тут понимаю, что в последний раз ем я такой сэндвич.

Положил я, что осталось, расстроился. Что еще я делаю в последний раз? Наверно, не будет у меня больше времени съездить на рыбалку или на охоту, а только тогда я и отключаю сотовый телефон и не отвечаю на звонки. Никогда больше не увижу рождественского утра с женой и дочкой. И так тяжело это мне, что некоторое время даже писать настроения не было.

Но чем больше я об этом думаю, тем легче мне это принять. Как и со всем остальным, такие карты мне сдали, они мне не нравятся, но играть-то надо. Я решил, что настал подходящий день поговорить немного о нашем времени. В Облаке сегодня День увольнений. Мы увольняем всего четыре дня в году, но всякий раз люди недовольны. Называют это варварством. Я с этим не согласен. Я уже говорил об этом ранее: нет ничего хорошего в том, чтобы выполнять работу, которая не годится вам или результаты которой не устраивают вашего нанимателя.

Не то чтобы мне нравилось увольнять. Я вообще не хочу, чтобы кто-нибудь уходил. Но так лучше и для людей, и для меня. То, как об этом рассказывают, сводит меня с ума. Людей будто бы вышвыривают, они бегут перед поездами или что-то еще такое. Такого вообще не бывает, а если бывает, то крайне редко, и, как бы то ни было, это признак какого-то неблагополучия. Гадко винить нас в несчастьях таких людей, в том, как у нас обращаются с ними, это просто способ опорочить Облако, представить его как своего рода империю зла. Я неплохо представляю себе, кто этим занимается – те же самые гении, что ответственны за бойню в Черную пятницу. Имена называть не буду, моих юристов и так уже кондрашка хватила.

Дело в том, что работу надо заслужить. Работа – не то, что вам дают просто так. Таков американский девиз: стремись к величию сам, а не кричи о том, что у кого-то что-то есть.

Как бы то ни было, сожалею. Как я уже говорил, в последнее время мне есть о чем подумать. Пытаюсь оставаться оптимистом. Лучше уж быть оптимистом, потому что нет смысла грузить вас чернухой. Оставлю ее для себя.

Важно отметить, что мое путешествие по стране проходит довольно успешно. После Нью-Джерси мы направились в Пенсильванию, в одно из первых выстроенных мною Материнских Облаков. Я там не бывал уже много лет, и теперь было на что посмотреть. Раньше Материнское Облако располагало двумя общежитиями, каждое высотой в шесть этажей. Теперь общежитий четыре, каждое по двадцать этажей, и они продолжают расти. Все вместе выглядит как одна гигантская стройка. Я люблю строительные машины. Шум работающего экскаватора – это признак прогресса. А в Пенсильвании видеть экскаватор особенно приятно. Тяжелое машиностроение исторически было одним из важнейших направлений развития этого штата. Уж мне ли не знать. Я вышел на этот рынок лет двадцать назад.

Надо было пройтись по складу, познакомиться с прекрасными людьми. Это лишний раз напомнило мне, почему я провожу свои последние несколько месяцев в дороге, а не сижу дома, коротая день за днем. Потому что есть такие люди, как Том Дюли, один из старших сотрудников в красных рубашках.

Стали мы с ним говорить. Оба мы старослужащие, так что у нас много общего. Он рассказал, как потерял жилье во время последнего жилищного кризиса, как они с женой купили этот драндулет, автофургон, оборудованный кухней, спальными местами и туалетом, теперь в нем и живут. Рассказал, как ездили по стране, как брались за разную работу, пока однажды не остановились заправиться бензином. Но оказалось, что они не знали, какими средствами располагают: жена Тома выписала чек за что-то, о чем забыла сказать Тому, и на счету у них ничего не осталось. Так вот они и застряли посреди Пенсильвании, без денег, без цели и с запасом еды, которого едва хватило бы на неделю.

И надо же, чтобы именно в эту неделю в Пенсильвании открылось Материнское Облако. Вот и говорите, что Провидения не существует. Том с женой получили хорошо оплачиваемые должности, жилье и были так благодарны. У меня тоже душа радовалась. Том сказал, что это все благодаря мне, а я говорю: нет, Том, неправда. Я сказал ему, что это благодаря ему и его жене, тому, что они работали усердно и не сдались. Они выжили.

Мы с Томом говорили так долго, что решили поесть. Я поговорил с начальником кафетерия и его женой, Магрет, она закончила смену в центре технической поддержки. Мы и ее привлекли, посидели, как в доброе старое время. Ближайшие несколько недель они будут ходить знаменитостями, уж вы мне поверьте. Видели бы вы, сколько людей хотели поговорить с ними после нашего расставания.

Том и Магрет, спасибо вам за вашу доброту, спасибо, что послушали мою стариковскую болтовню. Рад видеть, что все у вас так хорошо, желаю счастья на долгие годы.

От встречи с ними я воспрял духом.

Хочу сообщить вам и кое-что еще: я готов назвать имя своего преемника.

И это…

…будет объявлено в следующем моем посте.

Простите, не хотел вас дразнить. Это из уважения к тому факту, что сегодня у нас День увольнений. Он полон событий, и я не хотел бы отвлекать внимание на себя в такой суматошный день. Но важно, что решение принято. Утечек не ожидайте. Я сказал лишь одному человеку, моей жене, Молли. И я оглашу имя преемника раньше, чем она проговорится. Так что тайна хранится надежно. Можете рассчитывать, что вскоре услышите еще что-нибудь на ту же тему. Думаю, что все останутся довольны. На мой взгляд, я сделал наиболее обоснованный выбор.

Как бы то ни было, на сегодня все. Вперед, на запад, к новым впечатлениям. Оказалось, для меня важно думать об этом вот так, потому что я получил действительно важный урок. Сбавить темп, почувствовать вкус, потому что никогда не знаешь, когда все закончится. Клянусь вам, когда я взял себя в руки, «Бад-Саб-Особый» показался мне вкусным как никогда.

Мне будет не хватать этого вкуса, но я рад, что познал его.

Женщина упала на колени и закричала.

Цинния пыталась добиться, чтобы желтая полоска сменилась зеленой, когда это случилось. Поглощенная работой, она старалась не обращать внимания на боль в колене, но все же остановилась, чтобы посмотреть на женщину. То же сделали и находившиеся поблизости человек десять в красном.

Ей было чуть за тридцать. Крашеные розовые волосы, все лицо в веснушках. Очень красива, но теперь также и огорчена. Она взглянула на часы, всхлипнула и продолжала смотреть на экран, как будто то, что она на нем видела, можно было изменить, долго и пристально глядя на него.

Рядом с Циннией оказалась пожилая женщина с серебристыми кудрями. Она покачала головой и сочувственно цокнула языком.

– Бедняжка.

– Что случилось? – спросила Цинния.

Пожилая женщина посмотрела на нее, как бы говоря: «Как можно не понимать?», а вслух сказала:

– День увольнений. – Она взглянула на упаковку, которую держала в руках – чехол для клавиатуры для компьютера-планшета, – и сорвалась с места к нужной конвейерной ленте. Цинния некоторое время смотрела на женщину с разбитой коленкой. К той подошла, по-видимому, ее знакомая и стала утешать. Цинния отвернулась и занялась поисками набора инструментов в футляре розового цвета. Крик женщины, разбившей себе колено, звучал в ушах, несмотря на то, что теперь она была уже далеко. Такого рода горе редко проявляется, лишь на похоронах и при пытках.

«Пора взрослеть, – говорила себе Цинния, – нечего соваться в чужие дела», – но она не стала бы отрицать, что на сердце у нее стало тяжело.

Идя по складу, Цинния увидела еще несколько человек, которые стояли, глядя на только что полученное сообщение, означавшее крушение планов и надежд.

Положив планшет-компьютер на ленту конвейера, она заметила человека в красном, спорившего с начальником в белой рубашке. Говорили о травме ноги, не позволявшей работнику двигаться достаточно быстро. Начальник в белом был непоколебим, работник сжал кулаки, но сдержался. Цинния чувствовала витавшую в воздухе напряженность, чреватую насилием. Пахло кровью. Расплавленной медью. Она хотела остановиться и посмотреть, что будет дальше, но, взглянув на часы, обнаружила, что полоска желтеет.

Беспроводные наушники. Шагомер. Книга. Кроссовки. Шаль. Детские кубики. Бумажник, определяющий владельца по радиочастотам, излучаемым специальным чипом…

Неся бумажник к ленте конвейера, Цинния почувствовала, что он смещается в футляре. Она осмотрела футляр и заметила в нем сбоку прорезь. Бумажник на вид был в полном порядке, но она не знала, как быть с товаром в поврежденной упаковке. Она хотела было вернуться и взять другой бумажник, но стеллажи уже переместились, а она забыла номер контейнера. Цинния подняла часы и сказала:

– Мигель Веландрес.

– Начальник.

Тихое жужжание повело ее через склад, Цинния шла почти полчаса. Полоска на экране часов, отражавшая скорость ее работы, милостиво застыла. Цинния прошла шесть человек в белых рубашках, но часы вели ее все дальше и дальше. Это казалось напрасной тратой рабочего времени, но, возможно, ее должен был проконсультировать специалист.

Она вошла в длинный проход между стеллажами, занятыми предметами домашнего обихода и товарами для санузла. Коврики, кронштейны для душа, занавески, сиденья для унитазов. Часы жужжали, не переставая.

– Вы на месте.

Она обернулась и увидела Рика.

– Вы что, шутите? – спросила она.

Он улыбнулся, показав желтоватые зубы.

– Вы так красивы и милы, что я добавил вас в свой список. Теперь если что-нибудь нужно, пожалуйста, ко мне. Я ваш начальник. Видите, Цинния, поддерживаете хорошие отношения со мной – и к вам относятся лучше.

Ей хотелось ударить его. Блевануть ему в лицо. Хотелось убежать. Хотелось сделать совсем не то, что она сделала. Она отдала ему футляр с бумажником.

– Он вскрыт. Я не знаю, как поступить со вскрытой упаковкой.

Рик, беря бумажник, выставил руки дальше, чем было необходимо, и прикоснулся к руке Циннии. Его рука была холодна. Рептилия. Или, может быть, ее воображение подыграло отвращению к этому человеку. Она отдернула руку.

– Сейчас посмотрим, – сказал Рик, повертел в руках упаковку и нашел разрез. – Могло прийти на склад уже с повреждением. Но вы правильно поступили, принеся вещь сюда. Мы не хотим, чтобы покупателям поступали поврежденные товары.

Он сделал шаг к Циннии и поднял руку с часами.

– Мы вот как поступаем, дорогая, – сказал он с расстановкой, как будто объясняя ребенку, – подносим часы ко рту и говорим: «Поврежденный товар». И система укажет вам конвейерную ленту, как и для любой другой вещи.

Он улыбнулся ей, будто только что поделился секретом вечной жизни. Цинния чувствовала его дыхание. Пахло тунцом. Она подавила поднявшуюся к горлу тошноту.

– На самом деле это вам должен был сообщить ваш наставник, – сказал Рик, поднимая бровь и как будто огорчившись. – Вы не назовете мне имя этого человека?

Цинния на мгновение задумалась. Мигель, вероятно, забыл упомянуть об этом. Она не хотела выдавать его и сказала:

– Джон… фамилию не помню.

Рик поморщился:

– Такие вещи следует помнить, Цинния.

– Буду иметь в виду.

– Но не волнуйтесь, не сомневаюсь, вы это загладите. – Он поднял руку с часами и постучал по экрану. Ее часы зажужжали. Она взглянула на них. Следующий товар – набор медиаторов для гитары.

– Продолжайте, – сказал Рик. – Увидимся. Заканчиваете в шесть?

Цинния не ответила. Повернулась и ушла.

Оставшуюся часть смены она внимательно следила за цветом полоски, отражавшей темп работы. Она остановилась на время, чтобы посмотреть на людей, получивших уведомления об увольнении. Как она ни старалась, добиться зеленой полоски на экране часов не удавалось.

Стоя в очереди к сканеру по окончании смены и по дороге в общежитие, она думала, что, проходя через вестибюль, надо бы посмотреть, все ли спокойно и нельзя ли посадить «крысу». Но она понимала, что сейчас ею движет отвращение и злость. Такого рода эмоции не должны были сказываться на принятии решений.

Она поднялась на свой этаж. Как правило, здесь в коридоре можно было видеть не более двух человек сразу, но сейчас тут собралось человек пять вокруг высокого пожилого мужчины с коротко стриженными волосами и отеками на лице. На спине у него был вещевой мешок, мужчина смотрел в пол, остальные, в том числе Синтия, его утешали. Два сотрудника безопасности – чернокожий мужчина и женщина-индианка – стояли рядом и смотрели. Девушка с глазами, какие бывают у героев мультфильмов, тоже была тут. Хэрриет? Хэдли.

Хэдли-миляга.

Все эти люди стояли в коридоре примерно через десять дверей от Циннии. Прощальная церемония. Объятия, поцелуи, похлопывание по спине. Ясно, что человек с вещевым мешком проработал тут некоторое время. С ним прощались тепло, и от этого Цинния снова почувствовала холодок в груди.

Собравшиеся не расходились, как будто хотели задержаться в этом мгновении. Но вот Синтия хлопнула в ладоши, требуя внимания. Пора было расставаться. Прощание закончилось, мужчина с вещевым мешком ушел, сотрудники охраны поплелись за ним. Не то чтобы его сопровождали, но шли достаточно близко, чтобы при необходимости вмешаться. Когда мужчина проходил мимо Циннии, она обратила внимание на ремешок часов, украшенный позолоченным кубиком для игры в кости с точками на гранях. Стоявшие в коридоре стали расходиться по комнатам. Синтия, оставаясь на месте, переглянулась с Циннией и покачала головой, как бы говоря: «Кто бы мог подумать?!», и повернула кресло-каталку в сторону своей комнаты.

Цинния остановилась у своей двери, положила руку на ручку, но вместо того, чтобы войти, подошла к квартире Синтии и постучала.

Через несколько секунд дверь отворилась внутрь. Синтия улыбнулась:

– Чем могу помочь, дорогая?

– Хотела обсудить с вами одну вещь, – сказала Цинния. – Между нами.

Синтия кивнула. Цинния придержала дверь, позволив Синтии задним ходом въехать в комнату. Цинния вошла и закрыла за собой дверь. Синтия доехала до самого окна, освободив место для Циннии, которая села на матрац.

– Дела, да? – сказала Синтия. – Увольнения.

– Кто это был?

– Билл, – сказала Синтия. – У нас здесь его все звали Доллар-Билл, потому что он все свое свободное время проводил в казино. Восемь лет здесь проработал.

– А почему его уволили?

– Он вышел на пенсию, перешел на облегченную работу, – сказала Синтия. – Сохранил подвижность, любил ходить, продолжал отыскивать товары, получил высший рейтинг. – Она вздохнула, и у нее на лице снова появилось то же выражение, с каким она смотрела Биллу вслед в коридоре. – Но он старел, уже не мог работать с прежней скоростью, а думал, что может. И вот… такие дела. – Синтия взглянула на Циннию. – Стыд и срам. Ему надо было получить переназначение.

– Как это?

– Если травма или человек не справляется с работой по объективным причинам, его переводят на другую работу, – сказала Синтия. – Я раньше тоже отыскивала и доставляла товары к конвейеру, но упала со стеллажа. Нижняя часть тела парализована.

– Господи, – сказала Цинния, внутри у нее все сжалось.

Синтия пожала плечами:

– Не пристегнула карабин, так что сама виновата. Но мне еще повезло. Меня перевели в службу технической поддержки. Я еще могу говорить по телефону и пользоваться компьютером. Неважно. Суть в том, что Билл должен был принять переназначение, но он отказался.

Цинния, сидя на матраце, выпрямилась и снова почувствовала холодок в груди.

– Печально.

Синтия снова пожала плечами и горестно улыбнулась.

– По крайней мере, у меня есть работа, понимаете? – Она наклонилась вперед и похлопала Циннию по коленке. – Простите, дорогая, вы хотели о чем-то спросить, а я все о себе да о себе. Так что у вас случилось.

– Ну, я…

– О господи. – Синтия приложила руку ко рту. – Хороша хозяйка! Не хотите чего-нибудь выпить? Боюсь, вам все придется делать самой, но я должна была предложить.

Цинния покачала головой:

– Нет-нет, не беспокойтесь, спасибо. Я просто… Это строго между нами, хорошо? Просто хотела спросить.

Синтия важно кивнула, как будто поклялась на крови.

– Тут один парень, – сказала Цинния. – Начальник. Рик…

Синтия шумно выдохнула и закатила глаза.

– Рик.

– Так это со всеми так?

– Со всеми, – сказала Синтия. – Он живет в том конце коридора. Дайте-ка угадаю. Вы пошли принять душ, а он повесил на туалет табличку «Не работает»?

– Как его до сих пор не уволят?

Синтия повесила голову.

– Понятия не имею. Наверно, родственник какой-нибудь здешней шишки. Или руководство просто не хочет с ним связываться. Знаю только, что одна женщина – славная такая, Констанс, – пожаловалась на него в отдел кадров. В следующий же День увольнений ее выставили. Она в службе поддержки со мной работала, очень умная женщина. – Синтия вздохнула. – Я понимаю, это не самое приятное. И не тот ответ, который вы бы хотели услышать. Просто… как увидите его, отойдите. Пользуйтесь только женским туалетом. Если повезет, он переключится на кого-нибудь другого.

Слово «повезет» показалось Циннии странным. Хорошо везение!

– Я сегодня попросила о консультации с начальником, и часы привели меня прямо к нему, – сказала Цинния.

– Он вами всерьез заинтересовался, – сказала Синтия. – Нехорошо.

– И насколько далеко это может зайти?

– Он неглуп, – сказала Синтия. – Он не будет силой тащить вас в кровать. Он слизняк. Любит подглядывать. Мой совет? Просто… – она снова вздохнула, – договоритесь с ним.

В первое мгновение Цинния не могла решить, на кого она больше зла: на Синтию или на Рика. Как можно предлагать такое?

Цинния поблагодарила Синтию за уделенное время и вышла из ее квартиры прежде, чем успела сказать то, о чем потом могла бы пожалеть. Прошла по коридору, открыла с помощью часов дверь своей квартиры, бросилась на матрац, включила телевизор, надеясь, что его звук заглушит шум у нее в голове.

Пораженная праздной мыслью, она подняла руку с часами и, сомневаясь, что такой вопрос предусмотрен системой, спросила:

– Каков мой рейтинг?

Часы показали четыре звезды.

– Пошли вы, – сказала Цинния.

Из задней части выдвижного ящика на кухне она достала складной нож, встала на матрац, отцепила гобелен и принялась за работу. Оставалось прорезать лишь несколько дюймов, и на этот раз она не останавливалась, пока не довела дело до конца. Она втыкала лезвие ножа в потолок, будто это было горло Рика. Наконец прямоугольный кусок гипсокартона отвалился. Посыпалась собравшаяся на нем гипсовая пыль. В потолке образовалось темное прямоугольное отверстие.

Цинния бросила кусок гипсокартона на матрац, ощупала края отверстия, ища наиболее надежное место, ухватилась двумя руками, подтянулась к потолку и осветила фонариком сотового телефона пространство над гипсокартоном шириной примерно 60 сантиметров, в которое можно было легко пролезть. Провода, тянувшиеся в разных направлениях, трубы. Пахло какой-то гнилью. Цинния видела несущие стены, ориентируясь по которым, могла быть уверена, что не провалится в чужую квартиру.

Она посчитала, что ее комнату отделяло от женского туалета 37 метров.

Человек со сросшимися на переносице бровями толкнул плечом Пакстона, который едва устоял на ногах. Он посмотрел на толкнувшего, ожидая извинений, но тот лишь буркнул:

– Мать вашу, целый час в очереди простоял.

Он вошел в микроволновой сканер, поднял руки и позволил металлическим лопастям обойти себя со всех сторон. Пакстон посмотрел на Робинсон, женщину, следившую за экраном. Она слегка кивнула – ничего запретного не обнаружено.

Ни у кого ничего запретного. Дураков воровать здесь нет. Всякий знал, чем чревато уличение в воровстве: немедленным увольнением. Даже пожитки собрать не разрешали. Просто выводили за границу Материнского Облака и там оставляли.

Пакстон уже третий день исполнял этот танец и счел толчок плечом приятным развлечением. Никому не нравилось стоять в очереди к сканеру после целого дня, проведенного на ногах. Поэтому Пакстон сделал то, что получалось у него лучше всего: улыбнулся, сделал вид, что все нормально. Он надеялся увидеть Циннию, но среди тысяч людей, прошедших мимо него за последние три дня, ее не было. Пакстон не исключал, что она работает в другой части склада.

Стрекотали лопасти сканера, Робинсон кивала, а Пакстон думал о трехзвездном рейтинге, который обнаружил в часах уже после ухода из кабинета Добса.

Он думал о рейтинге и о точках, которыми на схеме обозначались люди.

Возможно, это ничего не значило. Может быть, Цинния просто пошла его искать. Объяснить движение точек на схеме можно было миллионом разных способов, а не тем, что Цинния за ним следила.

Размышление о звездах рейтинга и точках позволяло отвлечься от экранов, расположенных по периметру помещения, на которых повторялся все тот же ознакомительный видеофильм. Под конец первого дня Пакстон уже знал наизусть все титры из фильма. На второй день они ощущались как сверло, буравящее дыру у него в голове. На третий день стали звуковым оформлением ада, в котором терзалась и мучилась его душа.

После смены он медленно побрел к «Живи-Играя», где увидел Дакоту. Она бежала к нему от лифтов.

– Что случилось, детка? – спросил Пакстон.

– Не зови меня деткой. Я, кажется, старше тебя. Мы с тобой назначены на патрулирование.

– Я только что отработал смену, – сказал он.

– Сегодня День увольнений, а это означает – свистать всех наверх. Если не хочешь вернуть себе расположение кое-кого, обязательно скажи «нет».

Пакстон пожал плечами и смирился.

– Куда, начальник?

– Так-то лучше. Пройдемся туда-сюда по променаду. Главным образом, будем присматривать за трамваями.

– Почему за трамваями? – спросил Пакстон.

– Сегодня многие уезжают и приезжают, – ответила Дакота. – Перестань задавать вопросы и шевели задницей.

– Ладно-ладно, – проворчал Пакстон себе под нос. Он попытался подавить досаду, но понял, что не сможет, и потому спросил: – Если Добс меня выставил, то почему не выставляешь ты?

Дакота искоса взглянула на него:

– Потому что у тебя в голове половина мозга, а это на три четверти больше, чем у большинства болванов, которые проходят через Материнское Облако. Ты облажался, но, я считаю, Добс обошелся с тобой слишком сурово. Я пыталась заступиться и вернуть тебя на работу по борьбе с «Забытьём», но он неумолим.

– Ты имеешь в виду работу, которой нет?

– Это все одно.

– Ну, спасибо за попытку.

Дакота пожала плечами:

– По крайней мере, на сегодня я тебя заполучила.

Они дошли до променада, по которому шли люди с заплаканными лицами, с вещевыми мешками за спиной, с чемоданами на колесиках. Все направлялись к остановке трамвая возле Прихожей.

Часы на руке у Дакоты сыграли мелодию. Она подняла руку и посмотрела на экран.

– В инженерном корпусе код J, – произнес голос.

Дакота нажала кнопку в верхней части часов.

– Принято.

– Код J? – спросил Пакстон.

Дакота улыбнулась, как каменная статуя:

– Скоро все узнаешь.

Они прошли еще немного.

За два часа ничего особенного не произошло. Люди с печальными лицами, шаркая, шли к остановке трамвая. Дакота и Пакстон воспользовались перерывом, чтобы пообедать. Пакстон предложил зайти в «Облачный Бургер», но Дакота поморщилась и настояла на тако. Могло быть и хуже. Ели молча, смотрели на прохожих. Пришло еще два сообщения о коде J. Дакоту они не особо интересовали. Она лишь подтверждала получение и снова принималась за еду.

После долгого молчания Пакстон, надеясь завязать разговор, поделился мыслью, которая пришла ему в голову:

– Что, если это вроде камеры Фарадея?

– О чем ты?

– Об экране, которым отгораживаются от электромагнитных полей. Назван по имени ученого, который изобрел его еще в 1800-х годах. Поэтому твой телефон плохо работает в лифте. Металлический экран.

Дакота кивнула:

– Железная коробка лифта блокирует сигнал.

– У нас это использовалось в тюрьме. Сотовыми телефонами там пользоваться нельзя, но заключенным их тайком доставляют. У нас были сенсоры, позволявшие определить наличие телефонного сигнала. Некоторые заключенные догадывались носить телефоны в сумках, у которых подкладку делали из алюминиевой фольги.

– И удавалось скрыть сигнал?

Пакстон пожал плечами:

– От сумки зависело. Если фольга со всех сторон окружает телефон, то удавалось. Идею, думаю, позаимствовали у тех, кто тайком выносит вещи из магазинов. Берешь сумку, выстилаешь изнутри фольгой, идешь в магазин, кладешь в нее предмет, который хочешь вынести. Фольга блокирует сигнал датчика, закрепленного на этом предмете. Датчик сработал бы, если бы ты попыталась вынести предмет из магазина, не заплатив. Как бы то ни было, прямо возле нашей тюрьмы выстроили новую башню сотовой связи, и система, позволявшая понять, есть сигнал от сотового телефона или нет, перестала работать. Сигнал рядом с башней оказался слишком силен.

Дакота доела последний кусок тако, вытерла рот салфеткой и бросила ее на поднос. Они встали, выбросили упаковочную бумагу и салфетки в урну и вышли в коридор. Дакота кивала, как будто слушала музыку.

– Так, значит, думаешь, эти гении оборачивают запястье фольгой? – спросила она.

– Сомневаюсь, – сказал Пакстон. – Этот способ позволял скрыть сигнал сотового, но был не очень надежен. Но, может быть, у них что-то в этом роде.

Часы Пакстона и Дакоты стали издавать звук, похожий на потрескивание.

– Код S, код S. Вестибюль «Клена».

– Вечеринка начинается, – сказала Дакота.

– Что значит код S?

– Кто-то уперся. Не желает соглашаться с увольнением.

– И что будем делать?

– Сейчас поймем.

Они сорвались с места и чуть не трусцой побежали в сторону «Клена». По мере приближения к общежитию людей становилось все больше, они останавливались посмотреть, что происходит. Поиски протестующих оказались недолгими. Шесть человек – двое красных, двое зеленых, коричневый и голубой – лежали на земле, не сопротивляясь и позволяя бригаде голубых оттащить себя в сторону трамвайной остановки. Повсюду лежали сумки, некоторые из них были открыты, рядом валялись личные вещи и одежда. Пакстон носком ботинка отбросил с дороги розовый флакон дезодоранта. Из-за сотрудников охраны, столпившихся вокруг лежащих, доносились крики:

– Пожалуйста!

– Нет!

– Дайте нам хотя был шанс!

– Господи, – сказала Дакота и бросилась в потасовку. В это время Пакстон заметил Циннию, она шла к коридору, ведущему к туалетам. При виде нее у Пакстона в голове что-то закоротило.

– Не стой! – крикнула ему Дакота.

Пакстон спохватился, что отстал, и подбежал к Дакоте, которая за руку волокла к трамваю женщину среднего возраста.

– Что, собственно, мы здесь делаем? – спросил Пакстон.

– Сажаем их в этот чертов трамвай, а уж в здании Прихожей с ними разберутся, – сказала Дакота.

– Это что, лучший способ использовать наше рабочее время? – Пакстон опустился на колено рядом с блондинкой среднего возраста и сказал:

– Мисс, меня зовут Пакстон. Не могли бы вы назвать свое имя?

Она посмотрела на него глазами, полными слез. Губы ее зашевелились, как будто она собиралась заговорить, но вместо этого плюнула ему в лицо. Теплая жидкость потекла по щеке Пакстона, и он закрыл глаза.

– Пошел ты, свинья, – сказала женщина.

К этому времени потасовку окружила стена сотрудников охраны в голубом, не позволяя посторонним видеть, что происходит в середине. Дакота осмотрелась, убедилась в этом и сильно надавила большим пальцем над ключицей женщины. Та закричала и попыталась вырваться, но Дакота держала ее крепко.

– Вставай на ноги, мать твою, – сказала Дакота. – Игра закончена.

– Пожалуйста, не надо… – сказала женщина.

– Дакота, – сказал Пакстон.

– Что? – Она взглянула на Пакстона и надавила сильнее. – Они здесь больше не работают. И неважно, что мы им сделаем. Чем скорее покончим с этим, тем лучше, потому что…

Позади них послышался крик.

Пакстон вскочил на ноги и побежал на голос. Кричали на трамвайных путях. Еще бо́льшая толпа, чем вокруг лежащих, стояла у лестницы, ведущей на платформу, к которой как раз подходил трамвай. Пакстон, расталкивая стоявших, пробрался к краю платформы.

Трамвайный кондуктор, пожилой лысый мужчина с выражением лица, как у пьяного, наклонился над путями. В пятнадцати метрах от себя на путях Пакстон увидел что-то бесформенное, что, когда он сумел подойти чуть ближе, оказалось человеком.

Пакстон спрыгнул на пути и пошел к нему, но, еще не доходя, понял, что человек мертв. Слишком много крови. Он лежал совершенно неподвижно, одна нога в колене противоестественно согнута. Что-то сверкнуло у него на запястье. Это были Облачные Часы, украшенные позолоченной игральной костью.

Пакстон остановился над телом, испытывая легкое головокружение. Рядом с собой он почувствовал движение и, обернувшись, увидел Дакоту. Она смотрела на мертвого.

– Это и есть код J, – сказала она.

– То есть «прыгун», – сказал Пакстон.

Дакота кивнула.

– Надеялась, что по крайней мере в первый День увольнений тебе не придется с этим столкнуться. Но не судьба. – Дакота посмотрела на свои часы.

– У нас код J, трамвайные пути у общежития «Клен».

Пакстон опустился на землю и засунул в рот руку. Это был не первый мертвец на его веку. Хоть условия работы в тюрьме были далеко не кошмарные, на его памяти все же случилось несколько нападений и передозировок, закончившихся смертью. Кое-что ему пришлось повидать, но больше он видеть такого не хотел.

– Давай, – сказала Дакота. – Надо расчистить территорию. – Она помолчала. – Пусть лучше он, чем мы. Верно?

Пакстон попытался ответить, но смог произнести лишь одно слово, да и то застряло в горле.

Нет.

Пятнадцать минут пролежала Цинния над ложным потолком. Смотрела сквозь щель между потолочными плитками, ждала, когда туалет опустеет. Это после двух ударов током – она случайно закоротила обнаженные провода – и глубокого пореза коленки.

Дышалось тяжело из-за пыли, которую она подняла, передвигаясь ползком в тесном пространстве. У нее на глазах люди волнами, по несколько человек сразу, приходили в туалет или принять душ. Наконец осталась только одна женщина. Она вымыла руки и пошла к двери.

Цинния вынула потолочную плитку и спрыгнула на пол. Стала на скамью и приладила плитку на место. Потолок был невысок, и она смогла бы забраться обратно. Она вышла в коридор и не обнаружила в нем у двери туалета наряда в голубых рубашках. Если бы он здесь был, она бы нисколько не удивилась. Пока все шло по плану.

Она проверила, в кармане ли футляр для очков, и натянула на запястье рукав свитера, чтобы скрыть отсутствие часов.

Чувствовалось, что День увольнений – день особый. Если что-то и предпринимать, то, конечно, именно сегодня. Не то что ей хотелось поскорее убраться отсюда. Впрочем, выполнив задание, вполне можно было бы вернуться, чтобы вышибить дерьмо из Рика. Просто ради удовольствия.

Группа из нескольких человек шла к лифтам. Цинния пошла за ними. В лифте возле сенсорной панели возникла небольшая давка: каждый пытался провести перед нею часами. Достаточное прикрытие. Цинния, убрав руки за спину, протиснулась к дальней от входа стене лифта.

Лифт остановился на следующем же этаже, вошли два человека, потом на следующем. Цинния закатила глаза и едва удержалась от шумного выдоха. Конечно. Пора начинать парад.

На первом этаже двери лифта открылись в вестибюль. Цинния подумала, что можно было бы найти зажигалку и что-нибудь поджечь – испытанный способ привлечь внимание окружающих. Такая мысль всякий раз приходила ей в голову с тех пор, как подожженный мусорный бак спас ее в Сингапуре от смертного приговора. Но, едва ступив на отполированный пол вестибюля, она поняла, что поджигать что-либо нет нужды. Несколько человек устроили здесь протестную акцию, легли на землю и отказывались двигаться, а сотрудники охраны пытались поставить их на ноги.

Идеально. Цинния направилась к коридору, в котором находились автомат Облачной Точки и туалеты. Внимание всех проходивших мимо было направлено на участников потасовки.

Она оглянулась и убедилась, что все спокойно. Дойдя до автомата Облачной Точки, она присела и пошла гусиным шагом, чтобы не попасть в поле зрения камеры. Миновав опасную зону, встала и прошла в туалет. У него не было двери, просто ведущий к нему проход образовывал прямой угол, выглянув из-за которого можно было заглянуть в помещение с раковинами. Цинния заглянула в мужской туалет, там было пусто. Затем зашла в женский. Из-под стенки одной из кабинок виднелись сандалии на платформе. Отлично. Цинния выбрала кабинку, села на унитаз и сосредоточилась на собственном дыхании. Женщина в сандалиях на платформе спустила воду, вымыла руки и ушла. Времени на это ушло больше, чем хотелось бы Циннии, но, по крайней мере, в туалет больше никто не вошел.

Цинния снова заглянула в мужской туалет. По-прежнему никого. Она быстрым шагом вышла в коридор. В конце коридора несколько человек прошли в одну и ту же сторону, к остановке трамвая.

Цинния, прижимаясь к стене, встала у основания автомата Облачной Точки на четвереньки, потом на колено и выставила ступню. Одной рукой развязала, вытянула шнурок и бросила на пол, тогда как другой достала футляр. Открыла его, вытащила трубку от шариковой ручки и вставила ее в цилиндр замка. Повернула с усилием. Тонкая металлическая панель отошла от стенки автомата.

В полости за панелью среди проводов и компьютерных чипов Цинния стала на ощупь искать свободный USB-разъем. Ощупывала поверхности, которых не могла видеть. Сердце учащенно билось. Она стала думать, что будет делать, если свободного разъема не окажется.

В конце коридора к дверям прошло еще несколько человек. В коридор никто не свернул.

Но рано или поздно кто-нибудь свернет.

Она нашла пальцами свободное место, которое могло бы быть разъемом. Рискнула взглянуть на него.

Нет. Не то.

Продолжала искать.

Цинния уже готова была отказаться от дальнейших поисков, когда нащупала невысокий тонкостенный выступ прямоугольной формы. Она вставила в него USB-разъем «крысы», мысленно сосчитала до десяти, затем добавила на всякий случай еще одиннадцать и вытащила разъем «крысы» из гнезда.

Шаг первый.

Она закрыла панель Облачной Точки и завязала кроссовки. Сердце бешено колотилось. Она прошла несколько метров, опираясь на колени и ладони, затем поднялась в полный рост и торопливо вышла из коридора в вестибюль. Прошла к лифтам и, переминаясь с ноги на ногу, подождала, пока разойдется толпа, собравшаяся у остановки трамвая, а у лифта соберется побольше народу – в таком случае увеличивалась вероятность, что кто-нибудь из пассажиров лифта выйдет на ее этаже. В это время показался Пакстон, он шел от остановки трамвая в коридор.

Не столько шел, сколько плелся. Руки вяло висели по бокам. Дважды он останавливался и смотрел на них, но с такого расстояния Цинния не могла понять, зачем он это делал. Она зашла за киоск, где продавались карты, чтобы Пакстон, случайно обернувшись, не заметил ее.

Пакстон помахал ладонью перед сенсорным датчиком движения, пускавшим воду над раковиной. Больше всего на свете ему сейчас хотелось смыть с кожи клейкую засыхающую кровь.

Вода не потекла. Он сложил ладони чашечкой и подвигал ими вверх-вниз, затем описал круг под краном. Ничего. Он помахал кистями рук. Увидел в серебристом кране отражение своего лица.

Сжал кулак и ударил по крану. Раз. Другой. Оставил на нем кровавые пятна, чтобы больше не видеть своего отражения.

Он знал, что человек на путях мертв, но все же, несмотря на такое обилие крови, пощупал у него пульс. Одного из спасателей, также оказавшегося возле трупа, вырвало, и он убежал. Пакстон помог другому переложить тело в пластиковый мешок. Как будто сумка с монетами.

Он закрыл глаза. Вдохнул носом. По очереди подставлял кисти рук под кран. Наконец из него потекла тонкая струйка воды. Он намочил кисти, выдавил на них из дозатора жидкое мыло и потер ладони друг о друга. Вода была теплая, а ему хотелось горячей, чтобы обжигала. Хотелось счистить поверхностный слой кожи. Даже вымыв руки, он чувствовал на них кровь.

Он вышел из туалета, прошел мимо Облачной Точки, нижняя панель которой была приоткрыта. Он наклонился, прикрыл ее, но до конца закрыть не удалось. Мешал язычок замка. Пакстон провел пальцем вдоль замка и обнаружил небольшой кусочек застрявшего в нем белого пластика.

Он видел, как в коридор входила Цинния. Вероятно, шла в туалет. Пакстон подумал, не могла ли она видеть приоткрытую панель автомата? Не мог ли кто-нибудь о нее споткнуться? Он вернулся в вестибюль и махнул рукой Дакоте, которая говорила там с кем-то в голубой рубашке.

Она подбежала к нему:

– Что?

Пакстон подвел ее к автомату и слегка толкнул панель носком ботинка. Дакота стала на колено и внимательно осмотрела замок.

– Тут кусочек пластика.

– Что думаешь?

Дакота поднялась на ноги и уперлась руками в бока. Посмотрела в сторону входа в коридор, потом на автомат Облачной Точки.

– Возможно, какой-нибудь подонок. Я проверю данные часов.

– Думаешь, подонок?

– Не простой подонок. Поздравляю, это заслуга.

– Не надо большого ума, чтобы заметить, – сказал он.

– Не обсирай комплимент, братан.

– Ладно, не буду.

Дакота нажала на кнопку в верхней части часов.

– Можно прислать техническую команду в коридор с туалетами, выходящий в вестибюль общежития «Клен»? Пусть посмотрят автомат Облачной Точки, тут вмешательство. – Она посмотрела на Пакстона.

– Смена закончена.

– Уже? – удивился Пакстон.

– Говорила с Добсом, – сказала Дакота. – Можно считать, что на сегодня хватит. Как увидишь что-нибудь подобное… считай, достаточно.

Пакстон посмотрел в сторону вестибюля. Даже с того места в коридоре, где стояли они, было видно, что он заполняется людьми.

– Давай поможем расчистить территорию, – сказал он. – Тогда и закончим.

– Точно, – кивнула Дакота.

Они влились в толпу и стали просить собравшихся разойтись по комнатам и освободить вестибюль. Большинство из тех, к кому они обращались, послушались. Особенно действенными оказались просьбы худенькой Дакоты, ее узнавали. Через некоторое время появились люди в зеленых рубашках с моющими средствами, намеревавшиеся убрать крупу, рассыпавшуюся в бакалейном магазине и разнесенную ногами покупателей по всему вестибюлю.

Пакстон подождал, пока Дакота договорит с какой-то женщиной, затем подошел к ней.

– И такое каждый День увольнений?

– Иногда. – Она замолчала, как будто собиралась сказать что-то еще, но передумала. – Слушай, в настоящий момент, я считаю, ты свой просчет загладил. Можешь идти домой.

– Ладно, – сказал Пакстон. – Спасибо.

Он помедлил, соображая, не следует ли сделать чего-нибудь еще. Если это было испытание, то ему следовало бы остаться на месте. Но Дакота отвернулась, переключившись на что-то другое.

Пакстон пошел к себе, затем включил обжигающе-горячую воду и стоял под душем. Заплатил кредитами за дополнительные пять минут. Вернувшись к себе в комнату, вытянул матрац, сложил горкой подушки и одеяло так, что мог полулежать, вытащил клавиатуру и включил телевизор.

Показывали рекламу хорошего термоса, от этого Пакстону захотелось кофе. Он нажал на кнопку, зашел на сайт облачного магазина и купил этот термос. Ему предложили купить также кофе-машину и молотый кофе в пакетиках из фильтровальной бумаги. Он спохватился, что пока не покупал ничего из того, что могло бы потребоваться в хозяйстве. Он и не хотел покупать. Чем надежней здесь укоренишься, тем дольше пробудешь. Но без кофе никак нельзя, поэтому он заказал эти пакетики. Все купленное, как следовало из сообщения на экране, будет доставлено ему в комнату в течение часа.

Кофе можно было заварить в кружке, найденной в комнате.

Он пока не решил, как быть с Циннией. Может быть, лучше оставить все как есть.

Она красива. Он ей, по-видимому, интересен, разве этого недостаточно? Надо ли осложнять ситуацию, играя роль рокового мужчины?

До встречи с нею, чтобы пропустить по стаканчику, оставалось несколько часов, и он решил, что неожиданно оказавшееся в его распоряжении свободное время надо использовать с толком. Пакстон подошел к небольшой стопке привезенных с собою книг, нашел пустой блокнот, сел и открыл его на первой странице. Пустой, новенький, многообещающий.

В верхней части страницы он написал: «Новая идея».

И смотрел на эту страницу, пока не доставили кофе-машину. Стук в дверь заставил его вздрогнуть так, что он выронил блокнот. В дверях маленький бледный человечек в красной рубашке поло и с неоново-желтым ремешком облачных часов отдал Пакстону коробку, кивнул и убежал.

Пакстон раскрыл ее на стойке, достал кофе-машину и пакетики с молотым кофе. Коробку он отставил, чтобы заняться ею потом. Пакетики кофе были с разными вкусовыми добавками. Он выбрал вкус булочки с корицей и поставил под носик кофе-машины старую кружку, найденную в выдвижном ящике шкафчика. Сбоку на кружке было написано «ГОРЯЧЕЕ». Пока машина готовила кофе, Пакстон сел, открыл на экране телевизора интернет-браузер и запустил поиск «революционные устройства для кухни». Он надеялся, что знакомство с чужими идеями поможет рождению его собственной. Используя тачпад, он просмотрел блоги, посвященные цифровым весам, связанным с компьютером через блютус; настольной машине, готовившей сложные коктейли из пакетиков, и измельчителю для палочек замороженного сливочного масла, которое в измельченном виде было удобней намазывать на хлеб.

Машина для изготовления лапши в домашних условиях.

Кастрюля, автоматически регулирующая температуру подогрева.

Машина для моментального приготовления оладий.

Его сознание оставалось бесплодной пустыней. Никаких озарений. Он совсем забыл обо всем, бродя по страницам Сети. Потом вспомнил о кофе. Вытащил кружку из кофе-машины, поставил ее себе на живот и, кликая мышью по экрану телевизора и слегка сдувая пар, стал искать что-нибудь интересное. Большинство каналов показывали рекламу. Он задержался на несколько секунд на Сети Облачных новостей, здесь говорили о росте акций компании и о том, что Рей Карсон будет назван главным исполнительным директором.

Незадолго до встречи с Циннией Пакстон надел чистую рубашку и допил остывший кофе. Он оказался в баре за десять минут до назначенного времени, но Цинния уже сидела на табурете и успела выпить полстакана водки. Пакстон подошел к табурету рядом с ней, проверил, достаточно ли он прочен, и забрался на него.

Цинния махнула бармену, тому же, что работал накануне. Тот налил Пакстону того же пива, что и вчера. Пакстон почувствовал себя завсегдатаем бара. Приятно чувствовать себя где-нибудь завсегдатаем, даже и в таком месте, как Материнское Облако.

Более того, он чувствовал себя так же, как от запаха кофе в своей комнате. Рядом с Циннией этот огромный зал ожидания превращался в место, где можно жить.

Цинния помахала рукой перед платежным сенсором:

– Сегодня плачу я.

– Согласиться с этим с моей стороны было бы не слишком по-рыцарски.

– Надо быть сексистом, чтобы полагать, будто мне нужны ваши деньги, – сказала Цинния, нахмурилась и повернулась к Пакстону. Он замер. Но она улыбнулась. – Я девушка современная.

– Ладно, – сказал Пакстон, принимая стакан, за который она заплатила. Они чокнулись, он пригубил пиво. Несколько минут сидели в молчании.

Наконец Цинния заговорила:

– Я слышала, кого-то задавил трамвай возле «Клена».

– Да.

– Несчастный случай?

– Нет.

Она шумно выдохнула:

– Ужас.

Пакстон кивнул.

– Да, ужасно. – Он отпил пива и поставил стакан на стойку. – Не хотите рассказать, как прошел день? Только без ужасов.

Например, о точках на схеме, которые обозначали людей. Можем поговорить о точках?

– Находила вещи, бросала на конвейер, – сказала она. – Совершенно ничего интересного.

Цинния замолчала, Пакстон попытался представить, о чем она может думать, но не смог.

День для беседы по душам выдался неподходящий. Он сделал еще несколько глотков, помолчал и уже собирался попрощаться, чтобы снова встретиться через несколько дней, но Цинния вдруг спросила:

– Как продвигается ваше особое задание?

– Кажется, с этим покончено, – сказал Пакстон. – Решили двигаться в другом направлении. Я буду работать у сканеров при выходе со склада.

– Плохо, – заметила Цинния.

– Да, потрясающих озарений не случилось, небо и землю в первую неделю я местами не поменял. Есть загадка: люди ухитряются перемещаться так, что часы это не регистрируют. Никто не понимает, как это возможно. И вот появляюсь я и не могу предложить никакого решения. Всех это ужасно злит. – Пакстон шумно выдохнул. – Извините.

Цинния сидя выпрямилась и просияла:

– Не за что извиняться. Вот это действительно интересно.

Пакстон оживился:

– Да, действительно. Возможно, это связано с блокировкой сигнала, исходящего от часов. Если их снять надолго и не положить на зарядный коврик, по идее, должен сработать сигнал тревоги. И без часов нельзя выйти из комнаты.

Цинния посмотрела в сторону входа в бар, в вестибюль «Живи-Играя». Там толпился народ. За стеклянными дверями сновали туда-сюда сотрудники в рубашках поло разных цветов.

– И как же удается обмануть систему?

– Планировать продажи «Забытья»?

– Может быть.

Пакстон засмеялся так, что в ребрах закололо.

– Нет, – сказала она, взяла стакан и высоко подняла его. – Нет. Это просто очаровательно.

Пакстон кивнул и отпил пива. Подумал о точках на схеме. Спросить или не стоит? Как просто было бы произнести слова вопроса!

Но чем дольше он сидел, тем более безразличен становился ему возможный ответ.

Она скользнула ладонью по стойке и прикоснулась к его локтю. Почти дружеское прикосновение. Таким движением пытаются привлечь внимание.

– Я целыми днями бегаю, отыскиваю вещи, кладу на конвейер. Интересно было бы послушать о чем-нибудь другом.

Она снова улыбнулась. От такой улыбки можно забыться, и на мгновение ему показалось, что она приглашает его наклониться и поцеловать ее. Но в это время кто-то пробормотал рядом:

– Черт возьми…

Бармен смотрел на свои часы, поэтому Пакстон посмотрел на свои. На экране была изображена незажженная спичка. То же и на часах у Циннии. Пакстон постучал пальцем по экрану, но ничего не произошло. Изображение застыло и не менялось.

– Что бы это могло быть? – сказала Цинния.

Как бы отвечая на этот вопрос, спичка на экране загорелась, на серной головке появился завиток пламени. Изображение стало растворяться, а на его месте из мелких квадратиков как будто стали складываться слова. Затем экран очистился, и появилась заставка домашней страницы: крупными цифрами время суток и мелкими в углу показания таймера обратного отсчета времени, оставшегося до начала следующей смены.

Цинния и Пакстон посмотрели на бармена как на человека, давно находящегося в Материнском Облаке и лучше знающего, что здесь к чему. Он просто пожал плечами:

– Ничего не понимаю.

Пакстон решил завтра спросить об этом у Дакоты. Возможно, какая-то неисправность. Нежность, которую он только что испытывал к Циннии, рассеялась как дым, он снова вспомнил о трупе на трамвайных путях и подумал, что одного этого воспоминания достаточно, чтобы не уснуть в эту ночь.

Кровь. Лицо трупа. Отсутствие выражения на нем. Бесформенность мертвого тела.

Рядом с этой картиной вопросы о точке на схеме и об открытой дверце на автомате Облачной Точки представлялись гораздо менее важными.

Пакстон все взвесил. Вопросы донимали его, как назойливые мухи. Надо было прихлопнуть их или, по крайней мере, попробовать.

– Хочу вас спросить, – сказал он.

– Валяйте.

– Я вас сегодня видел.

Цинния не ответила, поэтому Пакстон повернулся к ней. Глаза у нее были широко раскрыты. Она, казалось, замерла на своем табурете, и, если бы он слегка подтолкнул ее локтем, она бы упала и, как стекло, рассыпалась на мелкие осколки.

– Вы шли из вестибюля в коридор, где туа- леты.

– И?..

– Да ничего, я просто хотел узнать… Мне потом пришлось зайти в туалет помыть руки, а дверца на автомате Облачной Точки оказалась открытой. Вы не видели там кого-нибудь возле автомата?

Цинния шумно выдохнула и кивнула:

– Я это тоже заметила. Я хочу сказать, тут половина вещей изломана.

– Да, – сказал Пакстон. – Может быть. Это странно. Как будто кусок пластика застрял или чего-то такого. Я дал знать начальству.

Рука Циннии, лежавшая на барной стойке, сжалась в кулак, она повернулась на табурете от Пакстона к выходу из бара. Он вдруг пожалел о сказанном. Что она могла подумать?!

– Простите, – сказал он. – Я не следил за вами, вы не подумайте. Просто… Простите. Мне не следовало спрашивать. – Он прижал ладони к вискам. – Ну и денек выдался.

– Эй, – сказала Цинния.

– Да.

– Все в порядке?

– Нет.

Цинния кивнула:

– Не хотите немного погулять?

– Конечно, – сказал он.

Они допили, что оставалось, и молча вышли из бара. Цинния, судя по всему, знала, куда идет. Они прошли по променаду к лифтам общежития «Клен» и вошли в пустой лифт. Цинния провела часами перед датчиком, и номер ее этажа появился на панели. У Пакстона кольнуло в груди. Цинния прислонилась к стене, глядя перед собой с выражением человека, отправляющегося на войну.

Пакстон не считал себя самонадеянным, но тут решил, что основания для надежд появились.

Они подошли к двери ее комнаты, и она открыла ее, проведя часами перед сенсором. Вошли. Свет не горел. Лучи заходящего солнца едва проникали сквозь матовое стекло окна, в комнате стоял полумрак. Потолок закрывали внахлест полосы ткани под гобелен всех цветов радуги, и Пакстон подумал, что знает о Циннии то, что можно узнать, только побывав в ее комнате. Он был сантиметров на двадцать пять выше ее, но вдруг почувствовал себя ниже, как если бы она вдруг выросла, заполняя собой пространство. Он взял ее за руку, наклонился и поцеловал в губы. Она ответила поцелуем, сначала нежным, затем энергичным, затем положила обе ладони ему на грудь и толкнула. Пакстон упал на матрац, который уже был разложен.

Хорошая новость – секс удался. Пакстон не довел ее до безумия, но он честно старался. Он не сдавался. Он даже приблизился к этому. И это было лучше, чем то, что ей удавалось испытать в последнее время. Она дала ему почувствовать трепет и судорожный выдох. Он это заслужил.

Они даже немного посмеялись, впервые оказавшись в положении, когда непривычные к чужому телу и ритму партнеры знакомятся друг с другом на ощупь, сталкиваются телами, останавливаются и начинают сызнова.

Потом лежали, обнявшись, на тонком матраце, пытаясь найти удобное положение. Потом голый Пакстон сел, глядя в сторону, но пытаясь повернуться к ней.

– Извини, – сказал он. – Пойду, пожалуй, к себе. Ничего против тебя не имею, совершенно ничего, но не могу спать рядом с другим человеком. У меня слишком чуткий сон. Да и матрац маловат для двоих…

Циннии стало досадно. После секса она любила спать рядом с партнером, ощущать его близость и тепло. Это давало ощущение безопасности, что само по себе было смешно, поскольку она, не меняя положения, могла бы убить Пакстона десятком разных способов. Впрочем, постель могла бы быть и чуть побольше.

Она смотрела, как он одевается. Голым он выглядел лучше, чем в мешковатой одежде, скрывавшей мощные мышцы между лопатками, которые выступали и подсвечивались тусклым светом из окна с матовым стеклом.

Одевшись, он наклонился, прижался лицом к ее щеке и сказал:

– Мне очень понравилось. Хотелось бы повторить. – И прижался губами к ее рту. Она улыбнулась:

– Мне тоже.

После его ухода она думала немного понежиться, но обнаружила, что не сможет. Мозг лихорадочно работал, и она не могла остановить его.

Кто-то нашел способ блокировать сигнал часов.

Она, как жалкий любитель, пробиралась по вентиляционному ходу над потолком, а шайка торговцев наркотиками додумалась до более изящного решения.

Это, во-первых, ее бесило, поскольку они догадались, а она нет, и, во-вторых, обязывало узнать их секрет.

Ее решение было приемлемо, но некрасиво. Гораздо лучше при необходимости блокировать сигнал, чем оставлять часы в комнате, из которой уходишь. Отсутствие часов на руке делало ее уязвимой. Если бы ее поймали, или слишком высоко задрался бы рукав, или встретилась дверь, которую она не смогла бы открыть, игра для нее оказалась бы законченной.

Надо найти способ выкачать из Пакстона сведения, не обнаруживая слишком явного интереса или нетерпения. Если кто-то научился блокировать сигнал часов, то ей хотелось узнать суть этого способа как можно скорее.

Вот почему она хотела снова повидать Пакстона.

Так она говорила себе, и после нескольких попыток ей удалось себя в этом убедить.

Она оделась и, выглянув в коридор, убедилась, что там никого нет. На двери женского туалета висела табличка «Не работает», но Цинния все равно вошла. Все работало. Принимая душ, она решила отыскать и выпить бутылку вина, перечитывая руководство по эксплуатации часов. Надо было чем-то занять себя, пока спрятанный под кучей одежды ноутбук пережевывал внутренний код Облака.

Пакстон проплыл по коридору, будто не касаясь ногами пола. Казалось, начинается что-то важное. Что-то настоящее.

Он вернулся к себе в комнату и бросился на матрац, даже не потрудившись снять ботинки. Его разбудил желтый солнечный свет, пробивавшийся в окно. Так крепко он не спал уже несколько недель.

Облачные часы, как будто понимая, что он проснулся, напомнили, что его смена начнется через три часа. Батарея часов разрядилась на 60 процентов, поэтому он снял часы и положил на зарядный коврик. Заварил кофе. Крошечная комната заполнилась ароматом обжаренных кофейных зерен. Он мысленно воспроизвел в памяти события вчерашнего вечера.

Он довел ее до оргазма. В этом он не сомневался. Это невозможно разыграть: она впилась ногтями ему в затылок и с такой силой двинула бедрами вперед, что едва не вывихнула ему челюсть.

Он включил телевизор.

– Привет, Пакстон!

Затем последовала реклама новой модели Облачного Телефона, который на два миллиметра тоньше и аккумулятор которого действует на четыре процента дольше, чем у существующего. Пакстон подумал, уж не записаться ли в очередь на покупку такого, но потом решил, что это подождет. Он слышал, что следующее поколение, которое должно было прийти на смену нынешнему, будет еще лучше.

Затем Сеть облачных новостей показала видеофильм, посвященный пересечению границ Европы. Баллоны со слезоточивым газом описывали дуги в воздухе. Полицейские в шлемах и со щитами растаскивают членов семей. Беженцы из городов вроде Дубая, Абу-Даби и Каира, ныне необитаемых из-за скачков температуры. Никто не желает принимать этих беженцев, чтобы не подвергать дополнительной нагрузке местные ресурсы. Слишком угнетающая картина.

Пакстон выключил телевизор, отпил кофе и стал смотреть на голую стену.

Кто-то вмешался в работу Облачной Точки, Дакота проверит данные о перемещениях, чтобы узнать, кто это был. Возможно, ничего узнать не удастся, поскольку, ясное дело, нарушитель действовал без часов. Пакстон подумал о точках на схеме. Вспомнил, что движение людей по Материнскому Облаку напоминало движение муравьев в муравейнике. Или движение облаков. Больших, плотных облаков, которые разделяются и приобретают новые формы. Массы людей перемешиваются…

Хм.

Он достал телефон и набрал СМС Дакоте: «Есть идея, хочу, чтобы ты попробовала воплотить. Если пожелаешь меня выслушать».

Пакстон несколько минут переключал каналы телевизора, но не смог ни на чем остановиться. Надел часы, аккумулятор зарядился на 92 процента, и отправился в душ.

Принимать душ ему почти не хотелось. Хотелось, чтобы запах Циннии оставался на коже весь день. Но он понимал, что принять душ надо: вероятно, от него пахло спиртным и сексом – являться в таком виде на работу было нельзя. Включив воду, он вспомнил, как накануне пытался отмыть руки от покрывавшей их крови человека, сбитого трамваем, и это разрушило приятные воспоминания о вчерашнем вечере.

Приняв душ и переодевшись, он немного успокоился, а проверив телефон и обнаружив ответное сообщение от Дакоты: «Приходи в Административное здание. Послушаем», почувствовал себя еще лучше.

Дакота сидела в отсеке рабочего зала. Она подняла взгляд от листочка бумаги, который читала, и сказала:

– Господи, кое-кого вчера трахнули.

Пакстон стал что-то мямлить, запинаясь и с трудом подбирая слова.

– От тебя этим разит, – сказала Дакота.

– Я… принял душ…

Дакота шлепнула ладонью по листу бумаги.

– Не признавайся. Так даже хуже.

– Прости, я…

– Ладно, хватит об этом.

Пакстон сложил руки перед грудью, как для молитвы, чтобы собраться с мыслями.

– Итак, известно, что кто-то каким-то образом блокирует сигнал часов. Сегодня утром мне пришла такая мысль: мы не можем проследить за перемещениями этих людей. Но разве нельзя зафиксировать их исчезновение со схемы? В какой-то момент сигнал от их часов пропадает. Разве не сможем увидеть хотя бы это?

Дакота смотрела на Пакстона, ее лицо ничего не выражало. Через несколько секунд она встала и вышла из отсека, бросив через плечо:

– Подожди здесь.

Пакстон видел, как она вошла в конференц-зал. Он пересел в ее кресло, все еще сохранявшее ее тепло, и, покачиваясь вперед-назад, стал смотреть в пустой отсек напротив. Затем послышались шаги. Над ним стояла Дакота.

– Иди со мной, – сказала она.

В сумрачном конференц-зале на экран была выведена та же схема, что и накануне, – «Живи-Играя» и множество оранжевых точек. Во главе стола сидел Добс, трое техников, две женщины и мужчина в коричневых рубашках поло, сидели лицом к стене с экраном.

Добс кивнул вошедшему Пакстону. Дакота села, Пакстон последовал ее примеру, оставив между нею и собой свободное кресло. Он улыбнулся техникам, которые выглядели как животные на дороге, освещенные фарами летящего на скорости грузовика.

Добс прочистил горло. Среди техников произошло движение.

– Мы тут как раз говорили об Облачных Точках, Облачных Часах и тому подобном – Добс кивнул в сторону Пакстона. – И тут приходит Дакота и рассказывает об этой твоей теории. – Добс посмотрел на техников: – Сиобхан, валяй.

Одна из женщин-техников – клубничного цвета волосы и нос кнопочкой – оживилась.

– Так, – сказал она. – Так, – повторила, глубоко вдохнула и посмотрела на Дакоту и Пакстона. – Мы на самом деле никогда… гм… я хочу сказать… дело в том, что, когда народу слишком много, все сигналы типа… смешиваются.

Добс шумно выдохнул через нос.

Сиобхан не сводила с него глаз, как будто боялась, что он может на нее наброситься.

– Данных слишком много. Народу слишком много. Сигналов слишком много. Это… – Она указала на оранжевые точки. – Во многих отношениях такая картина является результатом огрубления. Ваши Облачные часы определяют положение с использованием нескольких типов данных: вай-фая, джи-пи-эс, сотовой сети. Но мы не можем определить ваше положение с точностью до дюйма. Погрешность в определении местоположения точки может составлять три-шесть метров. Иногда больше. Иногда точки просто совершают случайные колебания с небольшой амплитудой. Тут слишком большой поток данных для анализа.

Пакстон подумал о Циннии, о том, как точка, обозначавшая ее, двигалась за точкой, обозначавшей его.

Так вот в чем дело. Цинния тогда не следила за ним, такое впечатление возникло из-за не совсем точного отображения данных программой.

– Вы хотите сказать, что не пытались обнаружить исчезновение сигнала, – сказал Добс.

Сиобхан пробормотала что-то, что можно было принять за «Нет».

Добс шумно выдохнул.

– Я думал, Материнское Облако имеет собственный спутник.

– Шесть, – сказала Сиобхан. – Но до тех пор, пока человечество не освоило квантовую обработку данных, в единицу времени мы можем обрабатывать только такой объем данных. На самом деле чем дальше, тем становится сложнее, потому что появляется все больше и больше…

Добс выразительно посмотрел на нее.

– Я хочу сказать… мы постараемся, – сказала Сиобхан. – Придется анализировать вручную, а это займет много времени.

– Постарайтесь, – сказал Добс, улыбаясь. – Только об этом я вас и прошу. Но как блокируют сигнал, вы так до сих пор и не представляете?

Три техника переглянулись, двое говорить боялись, боялись даже рот раскрыть, поэтому отвечать пришлось Сиобхан, которая шепнула:

– Нет.

– Отлично, – сказал Добс. – Просто великолепно. А не могли бы вы сказать, что это, черт возьми, была за спичка вчера?

– Я то же самое думал, – сказал Пакстон, желая показаться перед Добсом в выгодном свете, но тот сердито посмотрел на него, и Пакстон замолчал и посмотрел на Сиобхан.

– Обычная история, – сказала Сиобхан. – Хакеры. Впервые внедрились в систему. – Она посмотрела на женщину, сидевшую слева от нее. – За полтора года? Больше?

– Больше, – сказала женщина.

– Больше, – сказала Сиобхан. – Честно говоря, мы даже не знаем точно, что это было. С определенностью можно сказать лишь, что это была атака извне и что после себя взломщики ничего в системе не оставили.

Добс вздохнул. Положил руки на стол. Посмотрел на них так, будто ожидал, что они превратятся во что-то более интересное.

– Мы нашли уязвимое место в системе, которым они воспользовались, – сказала Сиобхан. – Брешь в коде, возникшая в результате последнего обновления системы. Ее уже залатали. Но придется теперь готовиться к существенному обновлению программного обеспечения. Чтобы разобраться с этим, но также, мне кажется, чтобы точнее фиксировать данные о местоположении источника сигнала. Нужно лишь… время.

Добс поднял брови и посмотрел на Сиобхан.

– Сколько времени?

– Два месяца, – сказала она. – Может быть, больше.

– Надо быстрее, – сказал Добс, и это прозвучало не как предложение. – И создайте команду, которая занималась бы исчезновением сигналов. Даже если для этого потребуется выделить людей, которые бы только и делали, что сидели в комнате и смотрели на экран.

Сиобхан раскрыла рот, как будто собиралась что-то сказать, но потом передумала.

– Хорошо, – сказал Добс. – Это все.

Трое техников поднялись с мест и гуськом, едва не наступая друг другу на пятки, вышли из зала в освещенное пространство за дверью, которую забыли закрыть. Дакота встала, закрыла дверь и вернулась на свое место.

Добс составил пальцы двускатной крышей и некоторое время помолчал.

– Иногда надо взглянуть на дело свежим взглядом, – наконец сказал он. – Не могу поверить, что мы не догадывались последить за исчезновением сигнала от часов. Ты, – он кивнул в сторону Пакстона, – заметил вмешательство в автомат Облачной Точки. Пожалуй, насчет тебя я ошибался.

Пакстон не знал, что ответить. Он просто купался в похвале Добса, как купается в солнечном свете птица в холодный день.

– Забудь о работе при сканерах, – сказал Добс. – Продолжай высказывать подобные соображения, именно для этого я тебя в нашу команду и включил. Выйдите с Дакотой, поговорите с людьми. Осмотритесь. Придется износить немало старомодной кожаной обуви, чтобы вытрясти решение. Оба можете идти. Постарайтесь принести мне что-нибудь полезное, ладно?

Дакота встала, отодвинув стул, и повернулась к двери. Пакстон помедлил, думая, что надо бы обсудить еще одну тему. Добс упорно смотрел на стол перед собой, и Пакстон знал, что совершает ошибку, поднимая эту тему, но все равно спросил:

– А этот человек, которого вчера сбил трамвай… И остальные?

– Позор, черт возьми, – сказал Добс. – А что еще?

– Может, мы должны что-нибудь предпринять? Видели когда-нибудь станции метро со стеклянной стеной перед путями. Двери не открываются, пока поезд не остановится у перрона. Тогда никто не может упасть на пути. Или, знаете…

Добс встал и положил руки на спинку стула. Наклонился вперед.

– А знаешь, во что это обойдется? Мы об этом думали. Миллионы, если сделать такое на всех станциях. Воз и ныне там. Наверху не хотят тратиться на это. Поэтому мы усиливаем наряды. Делаем, что можем. Глядишь, в следующий раз будешь лучше представлять себе, что тут и как, и мы сможем избежать подобных жертв.

Слова застряли у Пакстона в горле. Такого рода соображения ему в голову не приходили. Так это его вина? На мгновение ему показалось, что Добс так не думал, но от этого ничего не менялось. Пакстон выругал себя и подумал, что надо было уйти после похвалы, не заводя разговора о погибшем.

– Чего ждешь, сынок? – сказал Добс и указал рукой на дверь. – Возвращайся к патрулированию.

Пакстон кивнул и только тогда заметил, что Дакота уже ждала его, слушая их разговор из коридора. Они молча прошли вестибюль, сели на трамвай в сторону променада и сделали на нем почти полный круг, когда Дакота сказала:

– Это не твоя вина.

– Похоже на то.

– Просто у Добса такое настроение, – сказала она. – Но ты у него теперь на хорошем счету, а только это и имеет значение.

– Верно, – сказал Пакстон. – Верно. Только это и имеет.

Выйдя из лифта, он сказал себе, что обязательно надо проверить свой рейтинг под конец смены.

Время пришло. Пришло время сказать вам, кто унаследует мое дело после моего ухода.

Хочу, чтобы все вы знали: это было непростое решение. Мне пришлось принять во внимание множество факторов. Учесть много такого, что не давало мне уснуть по ночам, а со сном у меня дела обстоят неважно, так что эти последние несколько недель приятными не назовешь.

И я подумал: чертовски непросто будет все это объяснить. Потому что многое из того, что связано с моим решением, представляется разумным на бумаге, но есть еще и много такого, что представляется разумным только у меня в голове. И вот это-то, что у меня в голове, всякий раз, как пытаюсь изложить словами, получается очень путано.

Но, в конце концов, решать мне. Тут дело не в одном человеке. Речь идет о благополучии всей компании. О выполнении обещаний, касающихся Облака и данных мною себе – что мы будем заниматься не только перемещением товаров из одного места в другое. Что будем стараться изо всех сил и сделаем мир лучше предоставлением рабочих мест, медицинских услуг и жилья. Снижением выброса в атмосферу парниковых газов, удушающих нашу планету. Что будем жить с мечтой, что наступит день, когда люди снова смогут выходить на открытый воздух круглый год.

Я хочу поблагодарить Рея Карсона за годы, отданные им на служение Облаку. Этот человек работал в нем с самого начала. Он мне как брат. Никогда не забуду доброты, проявленной им в первый вечер существования компании, в тот вечер, когда мне хотелось выпить с ним за ее успехи, а у меня не хватило денег на выпивку. Тогдашний поступок Рея – верная характеристика его человеческих и деловых качеств. И таких свойств у него целое море. Я знаю: все вы думаете, что я назову преемником именно Рея. Все новостные сети земли, даже все те, владельцем которых являюсь я, сообщали именно о таком выборе.

Но заменит меня в качестве президента Облака и главного его исполнительного директора моя дочь, Клэр.

Я уже попросил Рея остаться на должности вице-президента и заместителя директора по производственным вопросам, сейчас я жду его ответа на эту просьбу. Искренне надеюсь, что он останется. Клэр помощь Рея необходима. И компания также нуждается в ней. С Реем управление компанией будет оптимальным. Это пока все. Я действительно хочу, чтобы это было ясно. Решение далось мне непросто. Но оно верно.