Родительское программирование

Человек с самого начала делает, что ему велят. Большинство животных этого не делает. Вот в чем настоящая разница, и, как обычно, вопреки тому, что об этом говорят. Сексуального человека иногда называют животным, но человек по своей природе сексуальнее животных, так что не сексуальное животное нельзя было бы, конечно, назвать человеком.

Злобных людей называют животными, но животные не злобны, а большею частью просто голодны. И человека называют свободным, хотя он самое покорное из всех животных.

Некоторых животных можно выучить кое-каким трюкам, но их нельзя приручить. Других животных можно приручить, а также выучить кое-каким трюкам. Но человек приручен с самого начала и выполняет трюки для своих хозяев: так сначала это Мама и Папа, потом учитель, а потом все, кто может увлечь его и выучить подвигам войны и революции или трюкам мирного образа жизни. Революция, ура! Отстань, Алекс, я теперь играю в команде Джо. Фу, Манчжу! Теперь вместо као у тебя будет Мао. Веруй, трудись и повинуйся. Я не верю Мэнни и пойду за Бэнни. Имею право крикнуть «Хайль!» и пойти направо, найти свой путь и с него свернуть, повыше влезть или крепко сесть.

Человек так устроен, что должен повиноваться, повиноваться, повиноваться повинующимся или повиноваться гражданскому неповиновению. Равняйтесь налево, направо, не отставайте! Ни на кого не равняйтесь, отстаньте от них! От кого мне отстать и за кого бороться? Не надо бороться. Слушайте, включайтесь, проваливайте. Это приказ! Не слушайте этих чужих свиней, слушайте своих. Станьте анархистом. Будьте же независимы, черт вас возьми! Будьте оригинальны. Нет, нет, не так, а вот так. Важнее всего радоваться и быть непосредственным.

Теперь посмотрим, как это происходит.

С первых же месяцев жизни ребенка учат не только тому, что он должен делать, но и что должен видеть, слышать, трогать и чувствовать. А сверх того ему говорят также, победитель он или побежденный и как должна окончиться его жизнь. Все эти инструкции программируются в его психике, в его мозгу столь же прочно, как если бы они были пробиты на перфокартах, заложенных в банк компьютера. И то, что он в более поздние годы считает своей независимостью и автономией, есть всего лишь свобода выбрать некоторые из карт, но большей частью на них остаются те же самые старые дыры, пробитые вначале. Некоторые люди испытывают восторженное чувство свободы, устроив мятеж; это означает обычно одно из двух: либо они вытянули пачку перфокарт, пробитых в раннем детстве и никогда не применявшихся с тех пор, либо перевернули некоторые карты навыворот и делают обратное тому, что говорят. Часто это сводится всего лишь к тому, что они выполняют инструкцию, записанную на отдельной карте: «Когда тебе исполнится 18 (или 40) лет, используй эту новую пачку карт или переверни следующие карты». Другой вид мятежа следует инструкции: «Когда тебе исполнится 18 (или 40) лет, выбрось все карты серии А и оставь на их месте вакуум». А затем этот вакуум надо как можно скорее заполнить новыми срочными программами, которые доставляются наркотиками или каким-нибудь революционным вождем. Таким образом, вместо того чтобы стать жирноголовыми или яйцеголовыми, люди становятся кислоголовыми или горькоголовыми.

Во всяком случае, каждый человек в возрасте пяти или шести лет – да, в возрасте пяти или шести лет – уже обзаводится сценарием жизни, продиктованным преимущественно его родителями. Этот сценарий предписывает ему, как он проведет свою жизнь и как он ее закончит: удачником, малоудачником или неудачником. Предстоит ли ему умереть в большой комнате в окружении близких, или в кровати, втиснутой в один из коридоров Городского госпиталя, или упав, как налитая свинцом птица, в беспокойные воды Золотых Ворот? В пять или шесть лет он еще этого не знает, но знает уже о непобедимых львах и тоскливых коридорах и о мертвой рыбе в холодной воде. И он уже достаточно знает, чтобы быть первым или вторым, как его отец или папа, или последним, как его старичок, он уже знает, чего ему держаться. Это свободная страна, но не смей пялить глаза. У нас свобода слова, ты будешь слушать, что я тебе говорю. Если ты сам о себе не позаботишься, никто о тебе не позаботится, но (а) нет, нет, этого нельзя трогать, или держи свои липкие руки подальше от моих денег, или (в) что же из тебя вырастет, вор или что-то вроде?

Ладно, дай ему сдачу. Ты ударил его неправильно, извинись. Смотри у меня. Подожди гаденыш, тебе будет от чего плакать. Ты должен чувствовать себя раздраженным, неспособным, виновным, запуганным, обиженным. Я научу тебя, как думать и чувствовать. Таких мыслей у тебя не должно быть. Подумай об этом как следует, и ты будешь думать, как я. Сейчас я покажу тебе, как это делается. Вот так, и тебя на этом не поймают. Ты не знаешь, чем ты будешь, когда вырастешь? Я скажу тебе чем. Будь хорошим. Делай это, тебе говорят, Адольф, и не задавай вопросов. Не будь таким как все. Почему ты не можешь быть как все дети?

И вот научившись, чего не надо видеть, чего не надо слышать, чего не надо трогать, чего не надо чувствовать, чего не надо думать и чем не надо быть, ребенок отправляется в школу. Здесь он встречается с учителями и с другими детьми. Это называется начальной школой, но в действительности это юридическая школа. К десяти годам (а это и есть возраст, когда делаются юристы), он уже законченный казуист по собственным делам. Ему приходится стать таким, особенно если он зол или шаловлив. Вы сказали: не писать поверх написанного, но не сказали: не стирать с доски (или обратно). Вы сказали: не отнимать у нее конфеты, но не сказали: не отнимать жевательную резинку. Вы велели мне не говорить плохие слова кузине Мери, но не запретили раздевать ее. Вы запретили класть под себя девочек, но ничего не сказали о мальчиках.

Потом, уже в средней школе, обнаруживается подлинный сценарий. «Не ходи в автокино. Ты придешь беременной!» До этого она не знала, как можно забеременеть. Теперь она знает. Но она еще не готова. Она ждет сигнала. «Не ходи в автокино, ты забеременеешь – не ходи, пока я не дам сигнала». Она знает, что мать родила ее в шестнадцать лет, и очень скоро соображает, что появилась на свет вне брака. Естественно, мать начинает сильно нервничать, когда дочери исполняется шестнадцать. И однажды мать говорит ей: «Лето – самое худшее время, в это время школьницы становятся беременными» (обобщая, таким образом, собственный опыт). Это сигнал. И вот дочь отправляется в автокино и приходит оттуда беременной.

«Не входи в мужскую уборную, там ты встретишь плохого человека, и он сделает с тобой что-то гадкое», – говорит отец своему восьмилетнему сыну. И он повторяет это примерно раз в год. Когда приходит время, мальчик спрашивает себя, что это за гадкая вещь, о которой говорит отец, и он знает, где найти ответ. Другой отец сумел вложить в одну фразу, сказанную сыну-подростку, не только свои инструкции по поводу секса, но и целый жизненный сценарий. «Смотри же, как бы я не поймал тебя у того дома на Бурбон-стрит, где женщины все делают за пять долларов». Так как у мальчика нет пяти долларов, он крадет их из маминого кошелька, намереваясь посетить Бурбон-стрит на следующий день. Но мать случайно пересчитывает деньги в тот же вечер и находит их там, где мальчик их спрятал. Виновный пойман и наказан. Он хорошо усваивает свой урок: «Если бы я пошел туда сразу же после обеда, не откладывая на завтра, то все было бы в порядке». Тогда он не поймался бы с пятью долларами. Это хороший сценарий малоудачника. Если тебе нужны женщины – достань денег. Истрать их как можно скорее, пока тебя не поймали. Выиграть ты не можешь, но зато не проиграешь.

Инструкция неудачника звучит примерно так: «Если у тебя первый раз не вышло, – пытайся, пытайся, пытайся снова. Если ты немножко и выиграешь, пытайся еще, и, в конце концов, ты непременно проиграешь, потому что нельзя же всегда выигрывать». Инструкция удачника говорит: «А зачем вообще проигрывать? Если ты проиграл, значит, ты плохо играл. Повторяй это снова, пока не научишься играть хорошо».

Если не вмешается какая-нибудь решающая сила, то сценарий будет доведен до счастливого или несчастного конца. Есть три таких силы. Величайшие нарушители сценариев – это массовые события, неотвратимо преграждающие дорогу истории: война, голод, эпидемия, преследование. Они подхватывают и сокрушают, как космический бульдозер, всех, кого встречают на своем пути, если не считать некоторых ловкачей, которые ухитряются взобраться на такую машину и там удобно устроиться. Вторая сила – это психотерапия и другие виды обращения личности, ломающие сценарии и превращающие неудачников в малоудачников, а малоудачников в удачников (что передается словами «выздороветь», «встроиться» или «увидеть свет»).

В редких случаях одерживает верх третья сила, и сценарий ломается автономным решением или пересмотром прежнего решения, выполненным самой личностью. Мао Цзэдун, глава Китайской Народной Республики, начал свою жизнь представителем среднего класса со сценарием среднего класса, но затем, в результате внутренней борьбы, превратился в то, что он называет «настоящим пролетарием», после этого ему стало удобно в такой новой роли и неудобно в старой роли члена среднего класса, которая волей китайской истории должна была стать ролью неудачника. [3] «Встроившись» таким образом в историю, он стал удачником в войне и в политике, а также и в литературе, поскольку лишь немногие авторы нового времени имели столько читателей при жизни.

Важно отметить, что сценарий не является «подсознательным» и может быть легко расшифрован искусным исследователем или внимательным самоизучением. Трудность здесь в том, что большинство людей не решается признать существование такого жизненного плана и предпочитает демонстрировать свою независимость, разыгрывая игры, которые в свою очередь продиктованы их сценарием.