Предисловие

Живая проблема: «Глядя на траву», Киприан Сен-Сир

В промежутках между своими ежегодными посещениями психотерапевта Ластборн Снодграсс, шестой из двенадцати детей Снодграссов, любил захаживать к Р. Хорсли, озаркскому мудрецу, чтобы побеседовать о том о сем.

– Почему ты думаешь, что я утратил интерес к жизни? – спросил он однажды вечером.

– Потому, что ты не знаешь, как сказать «здравствуйте», – ответил Хорсли.

– О нет, я умею говорить «здравствуйте», – возразил Снодграсс. – Я знаю, как надувать людей, когда я с ними здороваюсь, и все меня любят.

– Ты умеешь смотреть на траву? – спросил Хорсли.

– Забавно, что ты об этом спрашиваешь. Как раз на днях я лежал в поле и в первый раз с тех пор, как стал взрослым, по-настоящему увидел траву.

– Ты обманывал траву?

– Нет, просто смотрел.

– Так вот, сказать «здравствуйте» так же трудно, как увидеть траву, – сказал Хорсли. – Приходи через пять лет, когда научишься говорить «здравствуйте». Тогда я скажу, что делать дальше.

Вопрос. Что труднее: сказать «здравствуйте» или увидеть траву?

10. Анализ сценариев

Игры, по всей видимости, являются частями более сложной последовательности трансакций, называемой сценарием. Сценарии относятся к числу трансфертных явлений, то есть представляют собой производные, или адаптации, детского опыта и реакций. Но сценарий – это не просто реакция или ситуация переноса. Это попытка воспроизвести в адаптированном виде целую драму переноса. Зачастую она разбита на акты, чем напоминает театральное представление, которое есть не что иное, как интуитивное воспроизведение артистами драм нашего детства. С точки зрения функционирования сценарий – это сложная совокупность трансакций, которые по природе своей носят повторяющийся характер. Однако здесь дело может обойтись и без повторений, так как иногда человеку требуется вся его жизнь, чтобы доиграть спектакль до конца.

Женщина, которая берет в мужья одного алкоголика за другим, реализует типичный трагический сценарий. В его основе лежит желание вырвать несчастных из лап пагубной страсти. Ввиду того что чудесного исцеления, предписанного сценарием, не происходит, женщина подает на развод и пробует снова. В конце концов обладательница сценария разочаровывается в себе и в жизни. Многие из таких женщин растут в семьях отцов-алкоголиков, поэтому детские корни сценария найти обычно несложно.

Практичный же и созидательный сценарий может сделать человека счастливым. Правда, для этого следует быть внимательным при выборе кандидатур на те или иные роли.

В ходе сценарного анализа происходит сбор трансактного (отношения в группе) и социального (отношения за пределами группы) материала, позволяющего пациенту осознать природу своего сценария. Сценарии невротика, психотика и психопата почти всегда трагические; они в точности следуют аристотелевским принципам драматургии: в них есть пролог, кульминация и развязка, или катастрофа, с реальными или символическими пафосом и отчаянием, которые дают основания для настоящего погребального плача. Пациенту необходимо показать ранние истоки его жизненной драмы, чтобы контроль за его судьбой перешел из рук Ребенка в руки Взрослого, или от археопсихического бессознательного к неопсихическому сознанию. В ходе сеансов групповой терапии можно наблюдать, как пациент, участвуя в играх и времяпрепровождениях, изучает потенциал остальных членов группы и выбирает кандидатов на роли в его спектакле. То есть сперва он выступает в качестве режиссера, проводящего кастинг актеров, а уже потом переходит к исполнению главной роли.

Если психотерапевт хочет продвинуться в работе со сценариями, ему следует подобрать адекватную теоретическую базу для их изучения. Во-первых, в психоанализе нет соответствующего термина для обозначения архаического опыта, служащего основой для формирования реакций переноса. В сценарном анализе семейная драма, которая в раннем детстве пациента заставляла его испытывать негативные эмоции, называется протоколом. Обычно это архаическая версия Эдиповой драмы, воспоминания о которой впоследствии подавляются. Они закладывают основу для собственно сценария, который является предсознательным производным протокола. Но в любой социальной ситуации собственно сценарий должен быть приведен в соответствие с текущими обстоятельствами. Такой компромисс получил техническое название адаптации; именно ее пытается воплотить в жизнь пациент, когда манипулирует другими людьми. На практике протокол, сценарий и адаптация обычно объединяются общим словом «сценарий». Это единственное из трех слов, которое мы употребляем в терапевтических группах: оно вполне соответствует целям, которые стоят перед сценарным анализом, а также несет наибольшую смысловую нагрузку.

В поисках подходящих кандидатур на роли, положенные по сценарию, пациент рассматривает других людей под весьма специфическим углом зрения, причем его наблюдениям нередко свойственна большая интуитивная проницательность. Так, он ищет тех, кто мог бы сыграть роль его отца, матери, братьев, сестер и других персонажей из раннего детства. Когда кастинг завершен, пациент переходит к следующему этапу: он пытается добиться от выбранных им людей поведения, которое соответствовало бы их ролям. Если в группе не хватает людей, некоторые из ее членов могут играть двойные роли. Если же людей слишком много, не исключено, что одну и ту же роль будут играть сразу несколько человек. Кроме того, возможно введение новых ролей, принадлежащих людям, которые также были задействованы в протоколе, но присутствие которых не является обязательным. Пациент может просто игнорировать тех, кто не представляет никакой пользы для его адаптации.

За подобным поведением стоит потребность вновь получить или увеличить однажды полученные дивиденды. Пациент может пытаться воспроизвести некогда имевшую место катастрофу, что делает его поведение похожим на поведение компульсивных личностей. Или же постарается сделать так, чтобы на сей раз все закончилось хорошо. Так как цель сценарного анализа – «закрыть плохой спектакль и освободить место для хорошего», несущественно, какая из названных альтернатив выбрана пациентом. По той же самой причине трансактный аналитик не будет пытаться разрешить детские конфликты пациента. Например, представляется неважным, что движет женщиной, которой однажды не удалось спасти своего страдавшего алкоголизмом отца: желание воспроизвести этот неудачный опыт со своими мужьями или стремление достичь цели, которой она не сумела добиться, будучи ребенком. Возможно наличие двойной мотивации. Важно лишь освободить женщину от власти компульсии, заставляющей ее проживать детскую ситуацию снова и снова, и помочь ей встать на созидательный путь. Так аналитик поступает с любым сценарием, который доказывает свою неконструктивность.

На примере миссис Каттерс мы рассмотрим практические проблемы сценарного анализа. Она много времени провела на кушетке, но терапия не давала результатов. Ее главной защитой была неторопливая манера речи, которая ловко прятала за собой Ребенка. Естественно, от пациентки сложно было услышать то, что пролило бы свет на симптоматику ее заболевания. Однако после того, как ее включили в состав терапевтической группы, женщина почти сразу же приступила к активным действиям. Она приняла самое живое участие во времяпрепровождении «Как вы обращаетесь с неверными женами?» (разновидность «Родительского комитета»). Также миссис Каттерс стала инициатором игры «Давайте подеритесь», с удовольствием наблюдая за спором, в который втянула нескольких мужчин. Когда группа играла в «Разве это не ужасно?», она со смехом рассказывала страшные истории, которые происходили с ее друзьями и знакомыми. В итоге за несколько недель групповой работы удалось собрать о ней намного больше информации, чем за месяцы, проведенные ею на кушетке. Но поскольку сценарии обычно очень сложны и полны идиосинкразии, невозможно осуществить их адекватный анализ, используя лишь групповую терапию. Перед психотерапевтом стояла задача окончательно прояснить сценарий миссис Каттерс на основе информации, полученной в результате групповой работы.

На одном из индивидуальных сеансов она пожаловалась, что совершенно беззащитна перед лицом мужской агрессии. Психотерапевт, опираясь на собранный материал, предположил, что одна из причин ее беззащитности – это ее озлобленность на мужчин. И женщина боится, что если она проявит хоть каплю ответной агрессии, то может зайти слишком далеко. Миссис Каттерс сказала, что ей трудно представить, как она может питать к мужчинам такую ненависть. Потом она стала излагать свои фантазии по поводу смерти ее мужа, который был пилотом реактивного самолета и любил пофлиртовать с женщинами. Однажды он попадает в аварию, или какая-нибудь женщина ранит его ножом. Окровавленного и находящегося на последнем издыхании, его приносят домой. Он умирает, и она становится романтической фигурой в кругу своих друзей, трагической вдовой.

Затем миссис Каттерс рассказала, какое разочарование и злость, даже ярость, вызвало у нее рождение маленького брата, которого родители, как ей казалось, любили больше, чем ее. Особенно сильно она злилась на отца: «Отец заслуживает того, чтобы его убили. Матери от этого будет только лучше». Также она представляла себе, что его смерть поможет ей занять привилегированную позицию в кругу своих друзей. Образ умирающего отца доставлял ей удовольствие. Она почти смеялась от радости.

Были и другие сложности, которые в данном случае можно опустить. В самой упрощенной форме протокол выглядел так. Тот факт, что миссис Каттерс желала смерти своему отцу, был обнаружен без всякой инициативы с ее стороны. Образ смертного одра доставлял ей довольно специфическое удовольствие. Также эта женщина испытывала приятные эмоции, представляя себе, как она извещает о случившемся мать и наблюдает за ее горем. А когда все заканчивается, она становится романтическим героем в глазах своих друзей.

В фантазиях по поводу смерти ее мужа воспроизводилась та же драма, но почему-то отсутствовал один элемент: убитая горем мать. Поэтому психотерапевт осведомился у миссис Каттерс, присутствовала ли в ее фантазиях мать мужа. Она ответила, что конечно же да. За образом смертного ложа всегда следовала другая сцена: женщина представляла себе, как она идет к свекрови и объявляет ей о смерти сына.

Протокол включал шесть важных ролей: саму пациентку, отца, мать, соперника, убийцу и аудиторию. Он мог быть разделен на несколько сцен: ревность, ранение, смертное ложе, извещение и романтический траур.

В сценарии было также шесть главных персонажей: пациентка, муж, свекровь, соперницы, убийца и аудитория. Он делился на такое же количество актов, или сцен. Выбор мужа был частично мотивирован ее патологической потребностью в ревности, или, говоря иначе, необходимостью подбора адекватного сценарию актерского состава.

Отметим, что выигрыш, получаемый от сценария, в два раза превосходит тот, который давал протокол. Первичная внутренняя выгода имеет непосредственное отношение к ее нездоровому смеху при упоминании об образе смертного ложа. Первичная внешняя выгода заключается в том, что женщина избавляется от причиняющего ей беспокойство объекта любви и мстит за свои страдания его матери. Вторичная польза связана с наследованием его имущества, а социальная выгода – с той трагической ролью, которую она отныне может играть в своем окружении.

Адаптация сценария, за которую незамедлительно принялась миссис Каттерс, став членом терапевтической группы, обнаружила себя в трех играх: «Неверный муж» (разновидность «Родительского комитета», сцена первая, «Ревность»), «Давайте подеритесь» (сцена вторая, «Нападение») и «Разве это не ужасно?» (сцена третья, «Смертное ложе»). Анализируя то, как она вела себя на кушетке, аналитик отметил ее привычку делать «объявления», когда что-то шло не так (сцена четвертая, «Объявление»). Наконец, она любила обсуждать то, как можно произвести впечатление на вечеринке (сцена пятая, «Романтическая героиня»). После того как с пациенткой были проработаны все элементы сценария (правда, на практике это выглядело чуть менее стройно), она пришла к довольно ясному пониманию его природы. Миссис Каттерс осознала, что могла провести всю оставшуюся жизнь, делая все новые и новые постановки одного и того же спектакля. Раньше она вынуждена была подчиняться бессознательным архаическим импульсам, теперь же у нее появилась возможность контролировать свое поведение в обществе.

И все-таки, несмотря на то что Взрослый по-новому взглянул на ее действия и отношения с людьми, попытки воплотить сценарий в жизнь продолжились. Но положение миссис Каттерс стало лучше, причем не только в социальном, но и в клиническом плане: оба – и психотерапевт, и пациентка – теперь ясно осознавали, с какого рода попытками имеют дело. Сексуализация смерти, которая сделала посещение кладбищ ее хобби, уже не была изолированным явлением. Ее можно было анализировать как составную часть жизненного сценария пациентки. То же касается других особенностей и симптомов.

Рассмотренный сценарий не является атипическим сценарием невротика, пусть даже он и может показаться тому, кто не привык иметь дело с такими архаическими драмами, в высшей степени нездоровым. Далее будет рассмотрена реализация сценария, протокол которого так и не удалось, ввиду технических трудностей, прояснить до конца.

Мистер Кинц, двадцатипятилетний холостяк, приехал на выходные в Нью-Йорк, чтобы немного поразвлечься. Он прибыл рано утром, чувствуя себя уставшим и несколько раздраженным. Чтобы улучшить настроение, мистер Кинц принял барбитураты вкупе с алкоголем. Когда он пошел в бар, было еще темно. Там он вступил в разговор с двумя мужчинами бандитской внешности, надеясь, что они помогут ему найти женщину. Кинц показал, что у него с собой только десять долларов, но они сказали, что этого будет достаточно. Затем они посадили его в свою машину и отвезли в пустынный район, который находился около реки. В разговоре с ними Кинц невзначай упомянул, что у него с собой охотничий нож, и один из мужчин попросил показать его. Через несколько минут бандиты остановили машину. Мужчина, сидевший на заднем сиденье, ударил Кинца локтем по шее, а второй приставил к горлу его же нож. Они потребовали денег, и мистер Кинц вытащил из кармана кошелек и отдал им. Они выбросили его из машины и уехали, помахав на прощанье рукой. Мистер Кинц вытер кровь с шеи и отправился на поиски полицейских. Однако он рассказал историю таким образом и его внешний вид к тому времени стал настолько неприглядным, что на полицейских ему не удалось произвести никакого впечатления. Они записали все необходимые детали и отправили его восвояси.

Доложив об ограблении, мистер Кинц немного перекусил. Затем, даже не позаботившись о том, чтобы умыться, он направился в клуб своего отца. Дворецкий его не знал, но все же, недоуменно пожав плечами, сказал прислуге, чтобы о нем доложили хозяину. Отец принял его в библиотеке, где он разговаривал со своими состоятельными и консервативными деловыми партнерами. Мистер Кинц не удосужился объяснить отцу, почему он так выглядит. Когда отец спросил, что с ним произошло, Кинц спокойно ответил, что ему чуть было не перерезали горло. Отец предложил ему подняться наверх и переодеться в чистую одежду. Мистер Кинц так и сделал. Затем он снова спустился к отцу и, вежливо попрощавшись с ним и его друзьями, отправился на поиски новых приключений.

Что интересно, оба головореза, кажется, заранее знали, что мистер Кинц не поднимет переполоха и даже не особенно разозлится на них из-за кражи бумажника. Тем не менее, когда мистер Кинц рассказал свою историю, он сперва отрицал, что сам спровоцировал ограбление или какое-либо из его действий выглядело странным. Больше всего Кинца, очевидно, интересовало, вышвырнет ли его из клуба отец, и если да, то как.

Умению мистера Кинца подбирать актеров можно только позавидовать. Не так-то просто в реальной жизни найти людей, которые готовы перерезать горло из-за десяти долларов. Он дал им не только повод, но и оружие, которым они могли его убить. Делалось все под видом поисков сексуально доступной женщины. Протокол для этой части сценария неизвестен. Что касается заключительного акта, тут все более или менее понятно. Мистер Кинц был не по годам развитым ребенком. Однажды он ворвался в комнату отца, где тот показывал друзьям свои последние достижения. Присутствующие отнеслись к ребенку с равнодушием, что сильно его расстроило. Эта сцена врезалась ему в память на всю жизнь. Затем не раз повторялась такая ситуация: он попадал в переделку из-за женщины, после чего шел к своему отцу. Поиск женщины был сопряжен у мистера Кинца с повышенной опасностью, причем он шел на это сознательно. Когда контроль над личностью переходил ко Взрослому, мистер Кинц становился приятным, добрым и застенчивым молодым человеком.

С течением времени можно развить в себе способность удивительно быстро схватывать жизненный сценарий пациента. Следующий пример иллюстрирует, что реализация сценария может уместиться в несколько секунд.

Миссис Сейерс, тридцатилетняя домохозяйка, сидела на диване; справа от нее находилась миссис Каттерс, а рядом стоял столик с пепельницей (см. рис. 8). Эта группа начала свою работу совсем недавно. Миссис Сейерс только что закончила длинное повествование о своих проблемах во взаимоотношениях с мужем. Группа переключила внимание на мистера Троя. Во время разговора между миссис Каттерс и мистером Троем миссис Сейерс, вытянув руку на уровне груди миссис Каттерс, попыталась дотянуться до стоящей на столе пепельницы. Убирая руку, миссис Сейерс потеряла равновесие и чуть было не упала. Рассмеявшись над своей неловкостью, она пробормотала: «Извините», – и продолжила курить. Миссис Каттерс на секунду отвлеклась от беседы с мистером Троем и едва внятно произнесла: «Простите».

Рисунок 8. Расположение участников

В данной ситуации можно выделить несколько этапов.

1. Пока другие люди разговаривают, я покурю.

2. Чтобы не беспокоить сидящую рядом женщину, я пытаюсь сама дотянуться до пепельницы.

3. Я чуть не падаю.

4. Но вовремя спохватываюсь, смеюсь и извиняюсь.

5. Другой человек тоже извиняется, но я ничего не говорю в ответ.

6. Я продолжаю думать о своем.

С более субъективной точки зрения данное происшествие представляет собой серию трансакций, одни из которых носят аутистический, а другие – публичный характер.

1. Другие люди меня игнорируют, поэтому я предпочитаю ретироваться.

2. Я демонстрирую, что я здесь лишняя.

3. Как и всегда, это удается мне не слишком хорошо.

4. Показав, какая я глупая, я смеюсь и извиняюсь.

5. Я так смущена своей неуклюжестью, что заставляю другого тоже чувствовать себя неловко.

6. Теперь я действительно вне игры.

Все, что женщина смогла извлечь из ситуации, – это небольшая внешняя выгода. Миссис Сейерс в качестве благодарности за свои усилия услышала лишь нечленораздельное «простите» из уст миссис Каттерс. Такова вся жизнь миссис Сейерс – привлекательной и ответственной женщины, вынужденной в поте лица трудиться за психологические гроши. А часто она вообще не получает за свою «работу» ни цента. Не каждый будет так вежлив, как миссис Каттерс. Увлеченный беседой, другой человек может не оказать миссис Сейерс даже такого банального знака внимания.

С помощью удивительного интегрирующего механизма женщина всего за несколько секунд смогла приспособить свой сценарий к уникальной ситуации в группе. В течение жизни она разыгрывала эту сцену уже десятки раз, причем иногда представление длилось всего ничего, а иногда занимало несколько лет. Миссис Сейерс играла не только дома, в результате от нее несколько раз уходил муж и она теряла одну работу за другой. Драма миссис Сейерс уходит корнями в детство. Первый травматический опыт, или протокол, не удалось обнаружить за время, отведенное на терапию, но более поздние версии, палимпсесты, могут быть реконструированы по ее рассказу.

1. Если родители уделяют моим братьям и сестрам больше внимания, чем мне, я предпочитаю быть одна.

2. Но время от времени я пытаюсь получить хоть какое-то признание своего существования, бравируя перед матерью-алкоголичкой договором о собственной незначительности.

3. Я неуклюжа, поэтому мать толкает меня. Последствия должны быть плачевными.

4. Мой слабый, но любящий отец спасает меня от катастрофы. Я думаю, что в глазах матери, братьев и сестер выгляжу, должно быть, довольно глупо. Из-за этого, а также из-за своей привычки делать разные ремарки я смеюсь. Затем я понимаю, что была чересчур требовательной и агрессивной, и извиняюсь.

5. Чего я действительно хочу, так это того, чтобы они извинились за пренебрежительное отношение ко мне. Но даже если они и просят прощения, я делаю вид, что оно мне не нужно, поскольку, во‑первых, это заставляет меня чувствовать себя слишком требовательной, а во‑вторых, ожидая извинений, я могу расстроиться, не получив их. Поэтому, если они просят прощения, я отмечаю это про себя с благодарностью, но предпочитаю не подавать виду, что рада.

6. В любом случае вся ситуация настолько ужасна, что теперь я и вправду вне игры.

Существует, как минимум, три разных палимпсеста сценария, относящиеся к раннему детству: оральный, предэдипальный и эдипальный. Эдипальная версия, если коротко, выглядит так: «Как глупо быть девочкой! Мне доступны лишь самые незначительные удовольствия. Получив их, я убегаю зализывать раны». Нетрудно заметить, что именно эту версию она воплощала в жизнь, специально выбрав себе мужа, который бы постоянно ее унижал. То же самое и на работе: было достаточно одного намека на пренебрежение, чтобы коллеги по работе превратились в персонажей ее детства.

Поразительно, как много открыл такой незначительный на первый взгляд эпизод, когда ее мгновенные перемены в поведении были изолированы и подвергнуты анализу. Спектакль, поставленный на сцене этого калейдоскопического театра, безусловно, носил трагический характер: несмотря на сопутствующий пафос, он заканчивается погребальным плачем, показывая истинное качество жизни миссис Сейерс. Рассказ женщины о своем детстве объяснил и подчеркнул аутистический характер ее трансакций, подведя черту под структурным анализом: брошенный Ребенок, которого отталкивает один Родитель и спасает второй; кратковременное появление Взрослого, дающего оценку ее поведению; и последующее возвращение к архаическим фантазиям.

На основе трансактного, игрового и сценарного анализа можно разработать динамическую теорию социального взаимодействия, которая дополнит биологическую и экзистенциальную теории. В любом сообществе людей, даже если речь идет о компании из двоих человек, индивид будет стараться втягивать других в те трансакции, которые связаны с его излюбленными играми. Он попытается получить от такого общения максимально возможную первичную выгоду. И наоборот, индивид будет стремиться вступать в контакт с теми людьми, которые позволят ему получить эту наибольшую первичную выгоду. Те, кто соглашается на участие в предпочитаемых им трансакциях, станут его знакомыми. Те, с кем он может играть в игры, будут зачислены в друзья. Наконец, с людьми, которые являются наиболее подходящими кандидатурами на роли в его сценарии, он вступает в близкие отношения. Итак, сценарии оказывают на социальное взаимодействие определяющее влияние. Они, в свою очередь, суть воспроизведение в адаптированной форме протокола, в основе которого лежит опыт общения с родителями в раннем детстве. Отсюда следует, что этот опыт предопределяет, в какие отношения мы будем вступать с другими людьми и что это будут за люди. Данное утверждение носит более общий характер, чем хорошо знакомая всем теория переноса, с которой оно может ассоциироваться. В отличие от последней, оно применимо к любому виду взаимодействия и к любой социальной ситуации. Иными словами, это утверждение относится к трансакции или серии трансакций, которые не полностью определяются текущей ситуацией. К тому же любой опытный наблюдатель может проверить истинность данной идеи. Такая проверка не требует ни длительной подготовки, ни каких-то особых условий.

Поскольку человек воспринимает мир прежде всего как сцену, на которой он может снова и снова проигрывать свой сценарий, надежды на освобождение мы связываем с тем, что однажды его Взрослый увидит всю тщету такой погони за призраками и положит ей конец.