Я чувствую, что тело умирает. Всё болит и боль не уходит. Мне даже пришлось выпить почти полпачки обессоливающего, которое я нашла в этом гадюшнике. Свою сумку с находками я потеряла, когда меня обнаружили. Но там особо не о чем жалеть. Сейчас передо мной гораздо больше добыча.
Нужно брать с собой всё, что смогу унести и валить. Второго шанса не будет. Эта не одиночная банда отморозков, и скоро их хватятся. Если узнают, что я уничтожила целый отряд вояк, меня прибьют на месте без суда и следствия.
Совесть молчит. Здравый рассудок подсказывает, что я сделала всё правильно. Мне нужно выжить любой ценой. Ни один из этих мерзавцев не достоин жить.
Вечереет. Холодный ветер с воем проносится через пустые глазницы окон полуразрушенного здания и таскает из стороны в сторону костровое пламя. Я ушла достаточно далеко, чтобы меня смогли найти те, кто мог бы организовать погоню. Но видимо никто и не собирался за мной гнаться. Никто наверное и не будет разбираться почему эти твари передохли. Мало ли, перепутали флаконы.
В одном из помещений под перевернутом шкафом я нашла кое-какую одежду, которую видимо побрезговали брать мародеры. Да и кому сейчас нужна старая женская одежда?
Я сижу и разглядываю своё еле проглядывающееся отражение в оконном стекле, стоявшем рядом у стены – чудом уцелевшем за этот проклятый год: Бомжеватый свитер на голое тело, спортивные штаны на три размера больше и жуткие мешки под глазами.
– Зато живая – шёпотом успокаиваю я себя.
Мёртвый город… Раньше это навевало на меня страх, но теперь мне всё-равно… Теперь по вечерам здесь относительно тихо и мне это на руку.
Теперь я люблю тишину. Особенно утром, когда слышно пение птиц. Если не считать автоматные очереди, где-то там, далеко, за бесконечными бетонными коробками многоэтажек. К ним постепенно привыкаешь. Как привыкаешь и к ощущению пустоты, в бывшем когда-то миллионном мегаполисе. Иногда очереди стихают, и слышно, как живёт природа без человека. Если прислушаться, можно даже услышать стрёкот сверчков! А потом снова бои.
От Москвы осталось, разве что одно название. Каждый район контролируется и тщательно патрулируется разносортными группировками – коммунисты, националисты, интервенты, мародёры… Кого сюда только не занесло. Называются они по-разному, у каждых имеется свои собственные лозунги, но цели у всех схожа – добыть как можно больше ресурсов и средств к существованию. Что они и притворяют в жизнь, день за днём.
А ещё в Москве до сих пор много одиночек. Таких, как я. Несмотря на то, что их активно истребляют, их по-прежнему много. И я даже не могу предположить, сколько таких горемык. Если бы мы могли объединиться и дать отпор… Мы бы могли восстановить города, могли бы вернуть нашу прежнюю жизнь, посадить за решетку всех психов и мразей… Нас бы никто не смог остановить!
Но нет никаких «нас». Каждый сам за себя. Поэтому мы и умираем. И если что-то случится, то никто из них мне не поможет. Я могу рассчитывать только на саму себя. Есть только я – пережившая заражение и имеющая иммунитет. Та “счастливица”, которую волею судьбы занесло во всю эту «кашу».
Подумать только – всего год назад в этом здании располагалась местная школа, а длинные коридоры сотрясал детский топот, смех и долгие звонки на перемену. А теперь в этом разбитом и разграбленном корпусе сижу я. И замерзаю у догорающего костра. Совсем одна.
Лирические воспоминания о прошлом прерывает лязг траков за окном. Внизу по дороге, с характерным рычанием медленно ползёт бронемашина, а за ней военный «УАЗ», с выведенной на скорую руку, красной звездой. Это «красные» – отечественные коллаборационисты, перешедшие на сторону НОАК, оккупировавшую часть города.
– Проедут или нет? – проносится в голове. Скрипящий звук тормозов, будто пройдясь остриём лезвия, дал понять, что всё-таки нет.
Чёрт, так и знала, что не надо было разводить костёр! Перетерпела бы как-нибудь до утра, не околела бы! Сердце стучит так сильно, что мешает думать.
Я, поспешно отпрыгнув от окна и встав на четвереньках, начинаю тушить огонь валяющимися рядом кусками побелки, осыпавшимися с разрушенной стены. Но костёр, будто бы по закону подлости, начинает дымить ещё сильнее.
– Проклятье!
Кое-как, дымящиеся куски древесной рамы всё же удаётся засыпать. Но с нижних этажей уже доносятся звуки шагов и мужские голоса. Ретироваться уже некуда. Разве что, попытаться спрятаться за остатками школьной доски, небрежно валяющимися на захламлённом полу.
Я оттаскиваю кусок доски и ставлю к углу, а сама забираюсь вовнутрь. Сердце вырывается из груди, а с каждым вздохом чувствуется дрожь, проходящая через всё тело.
Через прощелину между доской и стеной, я вижу несколько мужчин в масках и с автоматами. Они входят в класс, который до сих пор окутан густым дымом и принимаются осматривать свежее кострище. От ужаса и напряжения у меня пересохло во рту и начинала кружиться голова. Я чувствую, как по щекам текут тоненькие струйки. Не знаю, был это пот или слёзы, но в какой-то момент я себя выдаю всхлипом.
– Угол!
Один из них снимает свой АКСу с предохранителя и, прицелившись в мою сторону, начинает приближаться. Он подходит и отбрасывает доску, за которой, беспомощно свернувшись, сижу я. В этот момент я окончательно теряю самоконтроль и начинаю реветь.
– Руки над собой! Дёрнешься, тварь, я тебе полчерепа снесу!
Он берёт меня за волосы и ставит на колени. Пока его напарник держит меня на мушке, он стаскивает с меня свитер.
– Чистая… Ну-ка встала! Штаны сняла.
Я послушно встаю и медленно снимаю свои заношенные тренировочные «адидасы», на которые мелкими капельками падают слёзы с щёк.
– Тоже чисто. – сообщает он, хотя мне не совсем понятно, что он этим хотел сказать?
– Ребята, не стреляйте, пожалуйста, я просто согреться…
– Рот закрой. Оделась, быстро. – обрывает мою реплику один из них.
Как только я натягиваю свитер обратно, он тут же больно заламывает мне руки и ведёт вниз, держа перед собой. Проведя через лестницу, на которой я несколько раз споткнулась, меня вывели на улицу. У машины стояло ещё двое, которые принялись пристально сверлить меня взглядом.
– Уууу, какие люди.
– На втором этаже, за доской сидела. Прикинь?
– Ух ты, какая! Наркоманка что ли? – поинтересовался один из боевиков.
– Не, вроде чистая.
Тут они с интересом принимаются обсуждать мою дальнейшую судьбу:
– И чё с ней будем делать?
– А чё? Ну Воронычу отдадим, пусть он с ней разбирается.
– Ну поехали. А ну, запрыгивай, давай – один из них открывает заднюю дверь УАЗа и толкает в спину прикладом. Я кое-как пытаюсь забраться в автомобиль, но он тут же окрикивает меня:
– Не на сиденье! На пол ложись!
Дальше в машину забираются они. Я чувствую, как мне на голову наступил тяжёлый армейский ботинок и прижал подбородком к коврику. Двери захлопнулись и в монотонной тишине заработал двигатель, а автомобиль, дёрнувшись, тронулся с места. В таком положении, я не могу увидеть, куда меня везут. Слышно только, как один из боевиков сообщает что-то по рации:
– Хулиган – КПП, Хулиган.
– КПП на приёме.
– Задержали гражданскую, в здании школы. Передай кэпу, что ему подарок везём.
– Принял. – прошипел голос из динамика.
Запах пыли сдавливает дыхание, а состояние шока не даёт до конца понять, что со мной происходит. Рыдать, даже в таком состоянии, уже нет сил. Кажется, что закончились все слёзы, а за шумом мотора не слышно всхлипов. Я морально приготовилась к худшему и просто смотрю в пол.
Поездка заканчивается довольно быстро. Примерно через десять минут мы совершенно точно где-то останавливаемся, а из машины кто-то выходит. Слышится звон металлического замка и гулкий скрип ворот. Проехав чуть дальше, мотор заглушают.
– Всё, приплыли.
Двери авто открывается и меня, крепко схватив за шиворот, вытаскивают из салона. Всё что я успеваю разглядеть, прежде чем мне снова заломили руки – огороженная бетонным забором площадка и трёхэтажное здание. Окружает этот индустриальный пейзаж сплошная лесополоса.
– Подожди-ка – тут мне через голову перекидывают пропахшую то ли бензином, то ли машинным маслом тряпку и завязывают глаза, а потом снова ведут через здание длинными лестничными проходами наверх.
– Кэп у себя?
– Нет, его в штаб вызвали.
– Вот как. Ну ладно, – бормочет мой конвоир.
Меня заводят в какой-то кабинет, и усадив на стул, привязывают руки к его спинке. Только после этого повязку с глаз наконец снимают. Я осматриваю помещение, это небольшая комната, заставленная металлическими шкафами, посреди которой сижу я.
Напротив стоит офисный стол с какими-то бумагами, а над ним висят портреты Сталина и Мао Цзэдуна. Судя по общей атмосфере, раньше здесь располагалась то ли какая-то фабрика, то ли административное здание. Теперь же, в бывшем казённом строении вовсю хозяйничают боевики.
За столом сидит лысый, пухлолицый мужчина в камуфляже и пристально сверлит взглядом, как-будто с недоверием что-то высматривая у меня в глазах.
– Зовут-то тебя как?
– Кира! – переведя дыхание отвечаю я.
– Кира… Кира… И что же ты, Кира, делала в разбитой школе? – будто бы с подковыркой спрашивает он.
– Я ничего не делала, клянусь! Я просто замёрзла и зашла разжечь костёр.
– А пряталась зачем? – отведя взгляд в сторону и будто бы уже не обращая на меня внимания, спрашивает боевик.
– Просто испугалась ваших. Страшно было, вот и спряталась…
– Ну понятно.
Тут из шкафчика стола он достаёт какие-то бумаги и медленно перебирая начинает что-то читать про себя.
– Значит то, что несколько дней назад из здания этой школы снайпер расстрелял двух китайцев, ты тоже не в курсе, так выходит?
В этот момент по телу проходит холодок. Теперь ясно, зачем они меня сюда притащили и так грубо обращаются. Неужели они решили, что я какая-то там снайперша? Я ведь действительно совершенно случайно попала в эту чёртову школу!
– Нет же, поверьте мне! Я просто искала ночлег и убежище от холода! – начинаю снова оправдываться я. Но, судя по выражению лица этого урода, он совсем мне не верит. Да и не особо хочет верить, даже если бы был уверен в моей невиновности.
– Да у тебя ж на морде написано, что ты снайперша! Ну-ка… – в этот момент он подходит и ножом распаривает мне свитер на груди. – Вон, даже синяк на плече. А ты мне сказки рассказываешь!
И действительно, у плеча справа, как назло, виднелся здоровенный синяк. Только откуда он мог взяться? Да откуда угодно, но только не оттуда, в чём меня пытались обвинять. Наверняка по всему телу такие же, а может ещё похлеще! Сколько меня били и насиловали?!
– Ты думаешь, ты здесь самая хитрая? Или какая-то особенная? – он хватает меня за подбородок и больно сдавливает пальцами.– Так я таких хитрых, как ты, уже десятки видел. Вон, через 200 метров за забором кладбище, по полметра на каждого. Я тебя прямо сейчас могу просто китайцам выдать, и они тебя запытают до смерти. У них это хорошо выходит, ты не сомневайся.
Я даже не успеваю ничего ответить, как внезапный удар по лицу отправляет меня на пол, вместе со стулом. С разбитых губ стекают кровавые слюни.
– Где оружие прячешь, тварь? Я буквально взвыла от безысходности:
– Я ни в чём не виновата! Умоляю, отпустите меня! Умоляю… Пожалуйста…
Вдруг, из какого-то суконного мешка он достаёт сапёрную лопатку, а на её ручку начинает натягивать презерватив:
– Раз не хочешь по-хорошему, можно и иначе попробовать.
Он окликает кого-то из коридора. В комнату входит ещё три человека – видимо, как раз те, кто схватил меня в том классе. Они разрезают верёвку, связывающую руки, снимают с меня остатки одежды и по его приказу «усаживают» меня на сапёрную лопату. Она входит глубоко и больно.
Внутри что-то лопается, а из промежности течёт струя густой крови. От тупой боли, я уже даже не способна выть или визжать. Немой ужас застывает у меня в сознании. В области живота начинает постепенно неметь. Все звуки сливаются воедино. Головокружение делает тело свинцовым и тяжко клонит набок, но они раз за разом поднимают меня и сажают обратно, затем обезумевшую от ужаса, они меня ставят на колени перед своим «старшим».
В какой-то момент я оказываюсь на столе и уже практически не чувствую, как эти изверги держат меня за волосы, принявшись по очереди насиловать. Пощёчинами, они снова и снова не дают мне «уснуть», но каждый раз глаза закатываются и я «ухожу», теряя сознание. Оно, в свою очередь, словно превратившись в диафильм, передаёт окружающие события кадрами.
Кадры смеющихся лиц в масках, окровавленных бумаг на столе и слюней вишнёвого цвета, скатывающихся на пол. А со стены, будто бы умиляясь происходящему, смотрят те же портреты.
– Будьте прокляты… сволочи… – монотонно, практически про себя повторяю я заплетающимся языком. – Ненавижу…
В глазах окончательно потемнело, и я будто бы растворилась в бесконечном летаргическом сне.
Очнулась только тогда, когда всё это закончилось. А лысая свинья натягивая штаны и застёгивая армейский ремень бросила:
– Ну так бы сразу и сказала, что ты Кира. А мы-то уж подумали… На вот, вытрешься.
Он небрежно кинул мне в лицо какое-то полотенце и, выйдя из кабинета, закрыл его на замок. Я даже не сразу поняла, где я, и что со мной произошло. Так бывает, когда ты просыпаешься в незнакомом, новом месте. Ещё несколько минут до тебя доходит происходящее вокруг, и только потом ты осознаёшь, что находишься совсем не в постели своей уютной квартиры. Кадры, возникшие в памяти, словно остриём ножа вонзились в осознание происходящего.
Спустя примерно полчаса, которые я провела неподвижно лёжа на полу в кромешной тьме, дверь снова открылась. Через бьющий по глазам свет ламп, пробивались два силуэта, которые обернули моё тело в простыню, схватили под руки и куда-то потащили.
Мне даже не стали завязывать глаза, как это было вначале. Видимо, мой истерзанный внешний вид давал понять, что я в данный момент, больше похожу на овоща. А зачем завязывать глаза растению? Сложно до конца описать то состояние, в котором я находилась. Это было даже не состояние, я просто наблюдала за происходящим, как бы со стороны, но при этом находилась в оболочке своего тела.
В подбородок вновь уперся уже знакомый коврик между сидениями. На этот раз ботинки на голову никто не ставил. Видимо, в салоне было всего два человека.
– Лучше пристрелите меня…
Но они совсем не слышали того, что я бормотала себе под нос. Ехали мы гораздо дольше, чем в первый раз. Впрочем, восприятие времени было нарушено, и возможно, мне лишь так казалось.
Мотор автомобиля заглох. Снаружи кто-то открыл дверь, и не проронив ни слова, вытащил меня, бросив в траву у обочины. Ещё мгновение, и автомобиль скрылся за горизонтом, уходя в кроваво-красный восход.
Эта кошмарная, невыносимая, и неясно как пережитая ночь разделила мою жизнь на две части – до и после. Жуткий холод совсем не вызывал дрожи. Из последних сил я попыталась встать на ноги, и по заросшим полям побрела прочь. Даже сорняки, впивающиеся в босые ступни, не причиняли боли. Я ушла в бесконечные массивы лесополос.