Глава 25

Жизнь крестьян сложно назвать простой. Детство заканчивается рано, игры превращаются в тяжёлый труд. Но обычно никто не жалуется, ведь самое главное, что есть у простого человека – это семья. Те люди, которые никогда не отвернутся, поддержат в трудную минуту.

Разве что старшим детям всегда легче, чем тем, кто рождается потом. Да, приходится присматривать за малышнёй, но вероятность того, что начало самостоятельной жизни будет более сытым, греет душу. Старшему сыну достаётся почти всё. Двум старшим дочерям готовят хорошее приданое. А дальше уж как боги пошлют. Получится – будет что передать, а не получится… ну, значит такова судьба, высшее провидение.

Тимара была пятой дочерью и восьмым ребёнком. Она ещё не осознавала все те трудности, которые ждут её в будущем, но чувствовала, что любят её куда меньше старших сестёр и гораздо, гораздо меньше братьев. Дети не могут выразить это словами, понятными взрослым, но часто высказывают свою обиду иначе. Они ведь не виноваты в том, что родились не первыми? По сути, они не виноваты даже в том, что родились. Это не их выбор.

Так зарождался молчаливый конфликт, который крепчал день ото дня. Мать Тимары старалась не сильно привязываться к дочери, понимая, что ту ждёт тяжёлая жизнь. Ведь своё дитя всегда любимое, а его горести и несчастья бьют по сердцу ножом. Проще представлять, что это чужой ребёнок, что его надо просто вырастить, не дать умереть с голода, не дать стать нахлебником. Тяжёлое решение человека, находящегося не в самом завидном положении. Но малышу этого не объяснить. Он видит мир в ярких красках и отчаянно хочет любви.

Тим боролась за нежность, за внимание, но получала в ответ лишь раздражение. А потом мир перевернулся, словно кто-то из богов услышал, узнал о её горе и решил помочь. Через деревеньку проезжала семья аристократов.

Карета, запряжённая двумя огромными шаграми, лениво перебирающими лапами. Какой ребёнок сможет устоять перед желанием пойти посмотреть? Вот и Тимара бросила всё и побежала. Экипаж остановился у дома старосты, с козел спрыгнул мужчина в невероятно красивой одежде, золотые пуговицы так и блестели на солнце, а в начищенные сапоги, казалось, можно смотреться как в зеркало. Он шикнул на собравшихся и важно прошёл в дом главы деревни, не особо обращая внимания на толпу.

А господа даже в окошко не выглянули. Было немного обидно. Ведь так хотелось посмотреть на женщину, у которой есть всё. Шагры стояли, периодически щёлкая зубастой пастью, прогоняя слишком уж близко подошедших зевак. Солнце пекло, облака летели по небу. Тим даже подумала, что в чёрной карете должно быть до ужаса жарко. А отец часто просил её в жару принести воды.

Решение пришло само собой, она метнулась в дом, взяла самый красивый глиняный кувшин с травяным орнаментом, набрала туда из колодца студёной воды и снова подошла к карете.

Огромные ящеры выглядели опасными, но оглобли вроде бы крепкие, и если подойти сзади и постучать в дверцу, то можно будет помочь путешественникам пережить жару. Тимара осторожно протискивалась сквозь толпу, стараясь никого не ударить и не расплескать воду.

Вблизи от кареты веяло холодом, и Тим засомневалась, а нужна ли господам её вода, но потом вспомнила слова матери: «Лучше оказать ненужную помощь, чем пройти мимо человека в беде». Собравшись с силами, она подняла руку, дотянулась до дверцы и постучала.

От страха сердце грозило выскочить из груди, и Тимара невольно отступила на шаг.

– А ну пошла отсюда, побирушка! – закричал возница, стрелой вылетевший из дома старосты.

Он схватил Тимару за шкирку, поднял вверх и тряхнул с такой силой, что кувшин от неожиданности выпал из рук девочки и разбился, ударившись о дорогу.

Вот тогда стало действительно страшно. И от того, что с ней могут сделать господа, и от того, что мама будет ругать за разбитую посуду. Зажмурившись, Тимара старалась не плакать.

Она не увидела, как тихонько открылось окно кареты и оттуда выглянула женщина лет тридцати с огненно-рыжими, как и у Тим, волосами. В её больших зелёных глазах плескалась печаль. Аристократка выглядела прекрасной… и безгранично подавленной.

– Что случилось? – холодно спросила она, медленно обводя взглядом собравшихся.

– Да вот, оборванка какая-то осмелилась приблизиться, сиятельная кинна. Не извольте беспокоиться.

– Что ты хотела? – всё тем же безразличным тоном спросила аристократка, обращаясь к девочке. – Чтобы я подала тебе милостыню?

– Нет, госпожа! – пикнула Тим. – Жара на улице. Я… я принесла холодной воды. Вам могло быть жарко.

По щекам покатились горькие слёзы отчаяния. Словно она сделала что-то ужасное и теперь вынуждена оправдываться за это.

– Вот как. Поставь ребёнка на землю. Ты решил вопрос?

– Ещё нет, сиятельная кинна. Не успел, эта… помешала. Приношу свои извинения, – принялся блеять мужчина.

– Тогда я хочу её, – женщина кивнула и захлопнула окошко.

Фраза прозвучала очень странно. Тимара, перепугавшись, побежала домой, спряталась на чердаке, надеясь, что всё закончится хорошо. Глупая детская вера в чудо не покидала её до последнего момента. В её маленькое убежище, кряхтя, забралась мать. Впервые за долгое время она выглядела счастливой.

– Умница, моя хорошая. Выиграла билет в счастливую жизнь. Пойдём, – позвала её женщина, спускаясь.

В этих словах было столько любви и нежности, долгожданных и желанных, что все горести тут же исчезли. Тим даже не подумала о том, что её не ругают за разбитый кувшин. Ловко слезла с чердака и тут же угодила в цепкие руки старших сестёр. Её подхватили и потащили в баню. Там мыли так, словно она искупалась в болоте несколько раз. Натирали кожу пахучими маслами, подгоняли новое платье, делали красивую причёску. Тимара не понимала, что происходит. Но ей определённо нравились эти забота и тепло.

В тот момент Тим казалось, что её наградили за добрый поступок, наконец-то приняли в семью. Но она ошиблась.

Реальность оказалась куда прозаичнее. Её продали. Конечно, жить в доме аристократов приёмной дочерью легче, но как выбросить из сердца образ любимой мамочки?..

Тимара не заметила, как по щекам покатились слёзы. Вспоминать было больно. Тем более вспоминать так подробно. Ещё хуже было от того, что в детстве всё происходящее воспринималось как игра, приключение, а сейчас становился понятен весь ужас произошедшего. Отдать ребёнка… Не по собственной воле родить его для других, не позволить случиться милости богини, а обменять на счастье для семьи и для отданного дитя? Это казалось диким, но было правдой.

– Тише, успокойся. Всё хорошо. Это же прошло, ведь так? – шептал Вертон, прижимая Тим к себе.

Он не был сентиментальным, не видел в произошедшем трагедии, но раз дорогой человек плачет, значит ему больно.

– Это осталось в прошлом, но раны до сих пор болят, – одними губами ответила жрица.

Снова чувствовать себя преданной, брошенной, никому не нужной. Это было больно и совершенно бесполезно. Зачем кому-то знать о том, что творится у неё в душе, если это ничего не изменит?

– Они не перестанут болеть, если ты не отпустишь. Пока будешь помнить, пока будешь считать, что ты в чём-то виновата, своими мыслями будешь вновь и вновь бередить эти раны. Нужно отпустить, – посоветовал Вертон.

– Но как отпускать, если оно до сих пор болит? – прошептала в ответ Тим.

– Делиться болью, не держать её в себе. Со временем станет легче. Рядом появятся те, кто знает тебя настоящую. Не нарисованную идеальную женщину, у которой нет трудностей, а живого человека. Что было дальше? Разве путёвка в высший свет не хороший приз в самом начале жизни?

Тимара подняла на него зелёные глаза, полные слёз, и продолжила рассказ. Через силу, через боль, пропуская сквозь себя всю ту черноту, что тянулась за ней долгие годы.

В ту ночь Тимара впервые узнала, что слезами можно обжечь. Ей казалось, что это всего лишь красивое выражение, не имеющее ничего общего с реальностью, но нет.

В чужом доме было страшно. Мягкая постель с балдахином, о котором раньше приходилось лишь мечтать, пугала. Она была слишком большой, слишком просторной и неуютной. Даже свет магического ночника, разгонявшего длинные чёрные тени, не давал ощущения спокойствия. Ведь рядом не было никого. Даже мамы, которая не любила её, но всегда сидела рядом, если не получалось заснуть.

А тут и дерево ветками бьёт в стекло, и сквозь огромное окно светит луна… Всё не то, всё чужое!

А выбираться из комнаты было ещё страшнее. Неизвестно, кто притаился за дверью. Этот жуткий седой мужчина, которого называют дворецким, или худая, даже тощая, женщина… горничная!

Ночь прошла в судорожных попытках уснуть. Стоило задремать, как ветки начинали громче стучать в окно, казалось, что кто-то ходит за дверью и даже кладёт ладони на ручку. Тимара просыпалась, сжималась в комок и пыталась уговорить себя, что всё в порядке.

Впрочем, утро немного скрасило печаль. Бессонная ночь подарила невероятную усталость и головную боль, но Тим знала, что это не повод не заниматься работой. Но… Работы не было! Всё, что нужно было сделать, это встать. И одеться помогут, и причёску сделают, и даже завтрак можно съесть в собственной комнате.

Долго не верилось, что это огромное пространство, обставленное так богато, принадлежит только ей. Казалось, что это какая-то злая шутка, проверка, и Тимара старалась лишний раз ничего не трогать. Ни фарфоровую куклу, ни заводного шагра, из спины которого торчал, поблёскивая в солнечных лучах, ключик.

Но всё хорошее имеет свойство заканчиваться. Побыть в одиночестве и меланхолии удалось лишь до обеда. Потом снова пришла горничная, заставила надеть другое платье и выйти в обеденный зал.

Тимара понуро плелась за женщиной, понимая, что ей некуда бежать. Не замечая окружающей красоты, она вошла в столовую и увидела ту самую рыжеволосую женщину, которая добродушно улыбнулась и протянула к Тим руки, подзывая к себе. Горничная ласково подтолкнула вперёд, и пришлось идти, старательно скрывая страх.

– Чего же ты боишься, дитя? Ты не голодна? Меня зовут кинна Алирия. Но ты называй меня мамой, – ласково говорила женщина.

И тут внутри словно прорвало всё. Все те слёзы, которые Тимара старательно запрятывала глубоко внутрь себя, покатились по щекам, оставляя за собой болезненно горящие дорожки.

– Вы не мама! Вы чужая! – выкрикнула девочка, топнув ножкой.

Как можно называть мамой чужого человека? Тем более, если родная мамочка жива? Тимара не понимала и не хотела понимать.

– Нет, теперь я твоя мама, – строго повторила кинна Алирия. – А это твой папа, кин Лорит. Ты теперь часть нашей семьи, часть рода Калислийских.

Тим нахмурилась. Фамилия показалась знакомой. Она что-то о них слышала. Кажется, владельцы большого куска земли, на котором стоит и их деревня. Неужели они забрали её в рабство? Но тогда почему? Почему мамочка и сёстры радовались?

Недовольно поджав губы, Тимара смотрела прямо в глаза Алирии, ожидая объяснений. Но их не было. Никто и не подумал, что малышке пяти лет нужно знать подобные вещи.

– Садись за стол. Давай посмотрим, умеешь ли ты себя вести…

Естественно, Тимара не умела. Простым людям важно, чтобы было сытно. Ну и вилкой неудобно есть суп. А нож детям и вовсе не дают… Откуда Тим было знать, какой вилкой подцепить сыр, а какой фрукты? Да и зачем? Можно же взять руками! Что она и сделала, вызвав обречённый стон Алирии.

– А я говорил, что это будет непросто. Да, она человек, но манеры обезьяны, – печально заметил Лорит, поглаживая пальцами подбородок. – Боюсь, нам придётся многому её научить, прежде чем мы сможем показать её друзьям.

– Ну, да. Это жизнь. Кто-то учится работать в поле, а кто-то – сидеть ровно, прижимая локтями подушки. У каждого свои проблемы. Но это ведь вряд ли тебя утешит?

– Не знаю, – после долгих раздумий ответила Тимара. – Это очень странные воспоминания. Знаешь, с одной стороны, я благодарна им за все те знания, которые получила. Но, с другой стороны, мне не хватало детства. Всей этой беготни, возможности попрыгать по лужам, плавания в реке. Это всё забрали и дали что-то взамен. Наверное, что-то намного лучшее, более ценное и важное. Но это сделали без спроса…

– Хочешь, побегаем по лужам? – предложил Вертон.

– Нельзя… я ведь амматиса и должна соответствовать… – выдала Тимара заученную фразу.

– Нельзя нарушать законы. А вот радоваться жизни – можно. Зачем загонять себя в такие жуткие рамки? Неужели ты действительно думаешь, что несчастная амматиса лучше счастливой? Но ты пока думай, а у меня кое-что не сходится. Зачем им понадобился ребёнок, да ещё и чужой… И как ты стала жрицей? Эти люди, вложив столько в некровного родственника, вряд ли бы тебя так отпустили.

Тимара грустно шмыгнула носом. Плакать уже не было сил. Внутри образовалась странная пустота, кутающаяся в платок, сотканный из обречённости.

– Алирия долгое время не могла забеременеть. Она уговорила своего мужа взять приёмного ребёнка. Не знаю, почему именно меня. Возможно, из-за того злосчастного кувшина с водой, возможно потому, что родители продали меня дешевле… Я не уточняла. Но, когда мне исполнилось девять, кинна оказалась в тягости. А стоило родиться младенцу, я и вовсе стала нежеланной, нелюбимой. Она часто кричала, срывалась на меня, не подпускала к брату, а одной ночью Лорит увёз меня в какую-то деревушку, дал кошель и бросил…

Взгляды Вертона и Тимары пересеклись. Торговец не понимал, как так можно поступить с ребёнком, жрица искала поддержки.

– И что было дальше?

– Я прождала его до рассвета. Он обещал вернуться, чтобы вместе пойти за подарком для Алирии. Но… Естественно, никто не пришёл. А кошелёк у меня тут же утащили. Долго ли обвести вокруг пальца девятилетнюю девчонку?

– И что было дальше? – осторожно спросил Вертон, вытирая большим пальцем слезинку, скатившуюся по щеке жрицы.

Тимаре доводилось раньше слышать про города, но она и представить себе не могла, что они настолько огромные. Дома в два-три этажа в высоту, широкие улицы, но людей столько, что всё равно тесно. И запах, отвратительный запах помоев, который в деревне можно было уловить только у компостной кучи.

До последнего хотелось верить в хорошее. В то, что Лорит просто задержался, что он обязательно вернётся за ней. Но время шло, а никто не приходил. Кто-то ловко вырвал из рук кошель, и Тим не смогла его вернуть. Погоня была короткой, скоро в горле стало драть, словно наждаком, дыхание сбилось. Тимара остановилась и принялась оглядываться по сторонам. Вскоре пришло понимание того, что она заблудилась. Дорогу назад не найти. Даже если Лорит вернулся, он обязательно решит, что она просто попыталась сбежать и не будет её искать. Особенно после рождения кровного сына.

Только чувство собственного достоинства, вбитое за годы учителями, не давало разреветься. Тимара собралась и пошла вперёд, надеясь на то, что как-нибудь да выкрутится.

На неё косились, но никто не протягивал долгожданную руку помощи. Приходилось выкручиваться самой. В животе резало от голода. Завтрак уже два часа как прошёл. Время лёгких закусок, а у неё с утра и росинки во рту не было!

Она шла и шла вперёд, пока перед глазами не начали появляться тёмные пятна. Сама того не замечая, Тимара ходила кругами и не могла этого осознать.

В один прекрасный момент она не заметила, как врезалась в женщину в бирюзовых одеждах. Тим ожидала, что её оттолкнут, отправят куда-нибудь далеко-далеко решать проблемы самостоятельно, но вместо этого получила тёплую ласковую улыбку. Так её приветствовала Алирия до того, как родила сына.

– Что случилось, дитя, почему ты одна? – спросила женщина, кладя ладонь на плечо Тим. – Ты потерялась?

Вот тут-то Тимару и прорвало. Словно какой-то нерадивый человек вынул камешек из плотины, и она разлетелась на кусочки. Тим ткнулась лбом в бок жрицы и заплакала. Было очень страшно, словно она наконец-то нашла спасительную соломинку, но может в любой момент её потерять.

Так Тимара оказалась в храме Эрешты. Других святилищ в городе не было, кроме неё некому было заботиться об обездоленных. Похлёбка на обед была простой, но сытной. Тим даже не пришлось уговаривать: то ли сказалось детство, проведённое в деревне, то ли голод был сильнее аристократических привычек, но она не только съела свою порцию, но и попросила добавки.

И началось томительное время ожидания. Никто не решится говорить чужому ребёнку, что следует делать. А Тимара хотела верить в то, что за ней придут. Конечно же, забирать будут из храма. Откуда ещё? Других мест в городе не было.

И она сидела на крыльце рядом со встречающей жрицей, рассказывала ей сказки, помогала поддерживать крыльцо в чистоте. Тянулись дни, но никто не приходил за ней. Все те, с кем она провела четыре года, враз забыли о ней, словно не существовало рыжей зеленоглазой девочки.

Постепенно ожидание чуда заменялось обречённостью, а беззаботность превращалась в желание хоть как-то отплатить за добро и помощь. Спустя полгода её и ещё нескольких девочек приняли на обучение.

Вставать приходилось ни свет ни заря, у послушниц было много работы, но Тимаре это нравилось. Она чувствовала себя нужной и важной. Просыпаясь одной из первых, она часто будила остальных, возносила молитвы богине и бежала на кухню растапливать печь. Если везло, то в ней оставались вчерашние тлеющие угли, и нужно было лишь немного поворошить их, подбросить тонких веточек, чтобы пламя разгорелось с прежней силой.

Потом готовился завтрак для послушниц, жриц и амматис. Из остатков еды готовили что-то попроще для бедняков. После быстрой трапезы нужно вымыть полы в главном зале, раздать еду голодным и можно немного отдохнуть. Бешеный ритм немного замедлялся, срочной работы обычно не было. Так, убрать то, помочь перенести это, заняться обедом.

К вечеру освобождался кто-то из амматис и принимался за обучение. Тут и начиналось самое интересное. Тимаре, как уже умеющей читать и писать, повезло. Она училась отдельно. Быстро прочитав все священные тексты и доказав амматисам, что правильно поняла их содержание, Тим смогла приступить к изучению магии.

Теория казалась скучной и неинтересной, но старательная девочка не унывала, раз за разом повторяя за наставницей всё необходимое. Спустя всего три месяца тренировок Тимара почувствовала, как во время молитвы Эрешта послала ей первое заклинание.

Очень волнительное щекочущее чувство, сворачивающееся тёплым клубком в животе. Тут же захотелось эту магию опробовать. Пальцы сами собой сплелись в нужный жест, слова вылетели из уст, и на Тимару обрушился поток чистой холодной воды.

Хохота тогда в общей келье было много, как и зависти. Никому из их группы не удавалось ещё подчинить себе магию. Тогда-то возникшие ранее разногласия, до поры до времени притаившиеся где-то, дали о себе знать.

Если раньше она могла рассчитывать на чью-то помощь, то теперь её посылали к Эреште. Мол, богиня-то сама разберётся, кому нужно помогать, а кому нет. Первые хрупкие ростки дружбы высохли и превратились в прах.

Это было больно, но не смертельно. Тимара всё так же продолжала улыбаться, стараясь не обращать внимания на колкости. Она привыкла к тому, что её считают нищенкой и безродной. На самом деле, глубоко в душе девочка знала, что так оно и есть. Родители продали, приёмные выбросили. Она была совсем одна в этом огромном мире, если не считать жриц храма. Они, конечно, не заменят матери, но всегда поддержат и утешат. Тимара отчаянно хотела быть на них похожей и старалась изо всех сил двигаться к этой мечте.

Неудивительно, что у неё получалось. Следуя наставлениям, Тимара прикладывала все силы, чтобы не допускать ошибок, и вскоре приняла сан полноправной жрицы, перебралась в личную келью и вздохнула свободнее. Как ей тогда казалось, быть жрицей в двенадцать лет очень почётно. К сожалению, она ошиблась.

Кто доверится маленькой девочке, пусть и одарённой милостью богини? Смельчаков было мало, да и те в основном просили об исцелении ран физических, а не душевных. И снова со всех сторон посыпались уколы. Старшие жрицы милостиво оставляли Тимаре работу попроще. У них не было желания обидеть, а Тим старалась, из кожи вон лезла, чтобы дослужиться до чего-то большего. Но зачастую ей доставались обязанности послушницы, хоть она и сменила белоснежное платье с бирюзовым поясом на одежды цвета морской волны.

Впереди было много работы и трудов. Нужно не только быть жрицей, но и доказать, что достойна этого звания.

Тим улыбалась, вспоминая прошлое. Впервые за долгое время оно перестало быть холодным и колючим, в нём удалось разглядеть что-то светлое и доброе.

Хвост двадцать пятый

Разделяя боль, становишься сильнее