Весна отвоевывала с каждым днем все больше и больше территорий. И вот потекли ручьи, которые вскоре высохли, оставив вокруг только зеленые ростки. В воздухе пахло кострами – люди жгли мусор, ветки, оставшиеся после схода снега. Дагон теперь был занят с другими мужчинами на полях. Они вспахивали землю, вместе с тощими коровами впрягаясь в плуг; гоняли овец далеко-далеко на юг, где луга уже покрылись пышной растительностью; пели веселые песни, танцуя по ночам у огня.
Вскоре и лето сменило весну. На вязах шелестели листочки. На высоких соснах, что окружали деревню с севера, долго и заливисто пели крапивники. Они носились с куста на куст в поисках пауков и насекомых.
Самая тяжелая пора была позади, и теперь детишки после выполнения своих обязанностей, собирались неподалеку от домика Шуе. Колдунья же только посмеивалась над ними, проходя в хижину то с горшочком фильмйолка, то с восхитительной кровяной колбасой.
Однажды Шуе не было несколько дней. Сквозь щели в двери ребятишки видели как капитан мел пол, зажигал огонь, но внутрь их и не приглашал.
Наконец, шаманка вернулась. Мешок ее был полон ароматных трав, а в отдельном мешочке болтались побеги душистой руты. Дети сразу узнали ее резкий, не вполне приятный запах. Их часто посылали к колдунье зимой за этой травой, которую выкладывали на спину больным с грудным кашлем. Ее так же давали жевать старикам для успокоения болей в суставах и крепкого сна или вешали над входом в хижины для отпугивания злых духов.
Но больше всего детей волновало, нашла ли Шуе сладкие корешки солодки. А она их нашла, и даже позвала всех изнывающих от нетерпенья ребятишек в хижину. Там всем были розданы сладости, после чего стало ясно, что без рассказа Дагона они никуда не уйдут. Поняв это, капитан тихо рассмеялся и неторопливо продолжил свой рассказ.
«Проснулся я в своей каюте, – начал он, – было практически ничего не видно, но я сразу узнал это место. Жесткая койка, карты серого течения, которые я составлял после каждого прохода через сквозной мир. Небольшой стол с диодным освещением. Микроскоп на пыльной деревянной полке. Сейф с оружием и засохший кактус под иллюминатором. Пахло жареной рыбой. В пересохшей гортани стоял ком. На столе я нащупал миску с мокрой тряпкой. За ней стояла кружка свежей воды. Я попробовал приподняться, но руки отозвались сильной резью. В дверь постучал и зашел Рийто. В свете желтой лампы, которая приплыла с ним, здоровяк выглядел очень обрадованным.
«Ты очнулся, дружище?» – спросил он.
«Да, сколько времени прошло?» – был мой вопрос.
«Двое суток. Вы когда с Вераком поели, уснули прямо у огня, я не мог добудиться. А потом бредить начали, каких-то тварей гонять. В общем, с трудом в лодку вас посадили. Я тебя немного приложил, а то ты буянил шибко» – мой помощник смущенно улыбнулся, – «В общем, довезли вас. А тут жар у обоих поднялся. Команда сперва испугалась, думали вы заразные какие, но я-то знал, что это из-за рук ваших. Мне девочка рассказала про бабочек. В общем, все быстро успокоились…Мы сейчас входим в серую Безбрежность. Насколько я понял из твоего невнятного бормотания, мы должны девчушку доставить как можно скорее к месту назначения, я правильно понял?»
«Да, да!» – быстро воскликнул я.
«Я хоть и не умею рассчитывать так курс как ты, но все же, если верить твои картам… Вот, проверь!»-он сунул мне схему перехода из мира морской колдуньи в мир продавцов порроков. – «Видишь, мы, в первый раз спускаясь вниз в серую Безбрежность, проходили вдоль по потоковой силе основного течения, которая протащила нас сквозь еще один мир. А возвращаться мы будем против потока, поэтому нас сперва выбьет в этот промежуточный мир. Очевидно, он в группе наших миров, так что там тоже будет чем поживиться!». – от восторга у моего помощника блестели глаза. Мне почему-то сделалось неприятно. Я не хотел задерживаться в том мире. Мучимый угрызениями совести, я хотел немедля доставить девочку.
Рийто ушел. Иллюминатор постепенно начал впускать угрюмый серый свет. Я встал, надел биопротекторный комбинезон, задул свечу и вышел на капитанский мостик. Команда смотрела за борт. Парус был разложен, нас уносило на волновой силе притяжении неизвестного мира.
Мы прибыли. Берега не было. Все разочарованно смотрели по сторонам. Нам предстояло пробыть здесь не менее суток, прежде чем мы смогли бы двинуться в следующий мир – таковы были законы путешествия среди миров. Наш корабль пребывал во времени позже нас, поскольку был массивным, поэтому, для корректного его воссоединения требовалось оставаться на одном и том же месте.
И вот теперь мы смотрели на бесконечную водную гладь в надежде увидеть горизонт, но все было тщетно. Лишь отблески солнца лениво искрились на поверхности. День обещал быть скучным, и все пошли спать, оставив только часового.
Внезапно всех разбудили крики. Мы бросились наверх, полусонные. От резкого пробуждения всех трясло, как от холода. Одна вспышка, другая – это был шторм. Быстрые приказы опустить парус. Доклад, что механизм еще не перешел до конца, – его заело. Два матроса, ползущих вверх в попытке расправить его вручную – все это как мгновение проносится в моей памяти. Потом затишье… И новые раскаты в темно-фиолетовом небе. В вспышке молнии я увидел рядом с собой худое детское лицо. Через секунду огромная волна захлестнула нас, и я очутился на перилах борта. Матросов не было видно. Я с трудом поднялся по накрененному полу, влез на мачту и стал поднимать чешуйки параллельно палубе. Новый толчок – и я лежу лицом вниз. Из носа льется горячее, темное. В висках стучит кровь. Плавное покачивание корабля под бешенные вспышки, освещавшие небо как древние салюты.
Долгая темнота, длившаяся почти вечность. Сил не оставалось вовсе. Руки, изорванные в кровь от попыток удержаться за трос, снова воспалились. Но никто не приходил ко мне, и я лежал, умирая в полуосвещенном коридоре нижней палубы, куда меня забросило во время шторма. Было очень холодно, и с каждым часом холод только усиливался. Мне удалось забиться в темную коморку для припасов воды, где я проспал много часов или дней, просыпаясь лишь для того, чтобы выпить воды из бочонка, да чтоб оправиться под себя.
Рассвет. Дышалось тяжело, но я все еще был жив. С огромным трудом оторвав спину от пола, я открыл дверь коморки, прополз вверх по темной деревянной лестнице и осмотрелся. Руки были онемевшими. Ног тоже почти не чувствовал. Сквозь легкий пар, шедший от воды, были видны сиреневые облака. На смену дикому холоду пришло тепло. В горле снова пересохло. Палуба была пуста. Все. Это конец.
Один посреди чужого простора…Сомнений не было, меня спас проклятый медальон. Злоба подкатила к горлу. Я несколько раз ударил затылком о стену. Хотелось плакать. Гадкое ощущение немытого тела заставило доползти до своей каюты, вернувшись на нижнюю палубу, и привести себя в порядок. Холодная ржавая вода, которую некому было согреть, смывала грязь и кровь. После ледяного душа к конечностям вернулось тепло, и я стал оживать. Сдаваться было рано. Надо осмотреть корабль.
Первым делом я очистил коморку с питьевой водой. Затем приступил к исследованию корабля. Как ребенок во время панихиды страшится увидеть в гробу кого-то из своих близких, боялся я, заглядывая за каждый поворот. Но каждый раз испытывал лишь облегчение, которое было сродни разочарованию – я оставался абсолютно один. Общая картина начинала напоминать что-то сверхъестественное. Мне становилось не по себе.
Но реальное положение вещей оказалось гораздо менее мистическим. Во время шторма остальные выжившие тоже расползлись по нижней палубе, кто куда. Так нашлось еще пятеро живых. Все они были без сил.
Я перетащил их одного за другим по каютам. Затем я снова прилег. Транспортировка отняла почти все силы. Везде царил страшный беспорядок. Конечно, было счастьем, что почти все члены команды оказались живы. Учитывая, в каком состоянии был корабль, чудом было, что он не пошел ко дну. Еще одна удача повисла на невидимом звездном фюзеляже медальона. Я снова держал его в руках. Простой кусок металла. Как он мог усиливать удачу? В колдовство я не верил. Ведь карты работали не на колдовстве, а на законах устройства миров. Медальон тоже должен был иметь механизм. Я тщетно пытался расковырять его, найти скрытый механизм, пока глаза и пальцы не устали. Он, похоже, был цельным куском. Но ведь в тот раз он светился…
Пришла пора возвращаться к своим обязанностям капитана. Слабая надежда, что остальные могут все еще плавать на том месте, где их смыло, тревожила грудь. Мне надо было вспомнить, с какой стороны вынырнул корабль. Несмотря на то, что сознание меня покидало, путь должен был остаться в памяти.
Но прошло много часов перед тем как я действительно приступил к поискам маршрута. Теперь жара стояла невыносимая. У команды была лихорадка. К счастью, корабельный врач, Эскома, находился все время в сознании и руководил мной. В одной из кают нашлись тархе и орел. Они были слабы, но тоже помогали ухаживать за больными, как могли. На третьи сутки по большим песочным часам, расположенным у меня в каюте, ребята почти поправились.
Мы устроили диагностику корабля. Оба двигателя потеряли управление. Наводные винты были тоже повреждены. К сожалению, наше старое судно без них было обычным корытом. На восстановление системы требовалось как минимум пару дней.
Я стоял на корме и рассматривал корабль. Парус болтался вертикально на штативе наподобие парусов полуразвитых племен. Всюду валялись битые чешуйки. Поршневый подъемный механизм заело. Парус следовало починить в первую очередь, на случай если шторм повторится.
Команда построилась. Я, как и они, понимал, что шансов кого-то найти из упавших за борт нет. Надежда не горела в наших глазах. Чужое солнце лишь отражалось своим немилостивым светом в них. Но я отдал приказ продвинуться назад, на запад, чтобы поискать трупы. Мы не должны были оставлять своих, даже мертвых, в чужом мире.
Было без четверти семь по моим часам, всего через двадцать минут после собрания, когда я даже не услышал, а почувствовал гул. Всем телом. Внизу, в трюме в запаянных бойницах гудели сверла. Слышались крики матросов. Здесь кипела работа. Из мятых кусков железа делали лопасти. Из мебели выходили древки, из которых вытачивались веретена, валики, рукоятки. Потом через борт перекинулись веревки, с корабля спустились люди, они соединяли лопасти с просунутыми в бойницы древками, и получались весла. Корабль медленно, но мерно тронулся.
После выхода на нужный курс прошло почти десять часов непрерывной гребли. Уставшие остатки команды, вышедшие на палубу, вглядывались в чужое, совершенно пустынное море, светившееся аметистовым светом, в надежде, которая быстро нас оставила. Обнаружилось, что карта слетела во время шторма. Это была карта, ведущая из этого мира. Другие карты могли лишь приоткрыть завесу, но вскрыть протоку без системы законов конкретного мира не могли.
Так в тщетном ожидании скорого конца потянулось время. Здесь было постоянно светло, как будто позднее утро застряло в этом краю, как и мы. Но, постепенно, солнце светило все ярче и ярче, и море вокруг стало испускать плотный пар. Когда поднимался ветер, пар клубился внизу, от чего казалось, что судно плывет по облакам. Сколько времени мы проболтались так, сложно сказать. По моим подсчетам, около недели. Парус за это время был починен. Но вот один двигатель так и остался нерабочим. Пока ребята работали над ним, наш корабль шел малым ходом в одном направлении. У нас была только одна надежда – найти сушу.
Я стоял, перегнувшись через борт, рассматривая странную воду в попытках увидеть местных рыб. Море казалось абсолютно прозрачным, светлым, как будто глубины здесь не было. Но не было и дна. Мимо корабля плыли рыбки, похожие на летучих рыб. Лениво проплывали октопусы. И иногда слышалось пение, похожее на пение птиц в моих краях. Прислушавшись, я понял, что летучие рыбы, когда выпрыгивали из воды, издавали приятный мелодичный свист. От воды стал подниматься пар.
Но то, что произошло дальше, случилось почти одновременно. Облака, что плыли под нами, резко метнулись в стороны, обнажая пик горы впереди. Поверхность воды забурлила. И из нее буквально вынырнул странный корабль. Он несся стрелой сначала вверх, потом, сделав разворот в воздухе, стал падать вниз. Если бы черви летали без крыльев, то мы сочли этот корабль именно летающим червем. Когда он приземлился возле нашего борта, в тени помещения на трап вступили два силуэта. Лиид и Рийто. Это выглядело очень подозрительным. Как адский фокус поррока, утолявшего воспаленное сознание.
Мы кинулись к борту корабля, чтобы лучше рассмотреть чудесный мираж. И вот, наконец, наши знакомые были на палубе, целыми и невредимыми.
Мы смотрели на них, живых, и никак не могли поверить своим глазам. Мои матросы радовались, как дети, и я их за это не осуждал. Но я смотрел на Лиид. После всех испытаний она выглядела по-иному. В её облике появилась какая-то необыкновенная лучистость, радовавшая глаза окружающих.
Я тихонько подсел к девочке и попросил рассказать, что произошло.