Глава 27. Отцовский долг

Детишки сидели, почти не моргая, смотрели на огонь. Дагон вертел скрученный мох, оторванный от какого-то дерева. Со свертка то и дело что-то падало на пол. Когда капитан, наконец, допотрошил мох, он задумчиво понюхал пальцы, почти невротически наслаждаясь запахом. Потом сказал ребятам: «Я устал. Приходите после того как будете освобождены от домашних дел на закате. На этой неделе я дорасскажу эту историю. Ту ее часть, которую знаю». Дети, сонные, отправились по домам. Их воображение, зараженное свободолюбивыми мыслями, делало зависимость от родителей, которые были хозяевами их жизни, фактически их владельцами, невыносимой. Мальчишек здесь продавали в рабство, не всех, конечно, и редко, но все-таки иногда такое случалось. Закон племени гласил, что «родитель в праве продать своего ребенка в случае крайней необходимости, если речь идет о благосостоянии всего племени». Однако что за благосостояние – было неясно. Вождь продал двух своих детей за безделушку, которая через пару дней сломалась, и никакой пользы ни племени, ни их владельцу не принесла.

Вообще, в этом выводке ребятишек никого до сих пор не продавали. Лишний рот означал лишь лишние руки, которые могли работать в поле, пасти скот, охранять деревню, строить жилища. Но все-таки такая возможность быть преданными очень беспокоила маленьких жителей деревни. На этой неделе каждый день будет последним самым радостным в их жизни. Все, кроме самых маленьких, понимали, что после Дагон уйдет. И им едва ли когда-нибудь удастся узнать конец этой истории. Но благодаря этим историям, каждый чувствовал себя особенным. Как если бы его вдруг наградили необычными способностями, недоступными другим.

Утро следующего дня началось для обитателей скромной хижины на окраине со стука в дверь. За стеной слышался почти звериный хрип.

В хижине вождя племени этой ночью не спал никто. Огромный мужчина пил. Он пил один. Злой, разочарованный. Он все больше убеждался, что причина всех его неудач в жизни тот, кто отнял у него детей. Тот, чье имя стало легендой, перекрыв его позором, смыть который можно было лишь кровь. Кровь…она вытекала из разрезанного куска мяса…Эта сука снова недожарила мясо! Гнев объял его тело. Нож полетел в хрупкое тело забившейся в угол женщины. В глазах стало темно. Он проваливался…это плохо. Воздуха было мало. Тесная хижина была слишком мала для его силы. С трудом выбравшись, вождь остановился у входа. Неуклюже помочившись, он, как в делирии, пробирался в лес. Надо было решаться. Да-да. Сходить к его врагам…кто там? Ар-аппа. Да. Надо забрать у него сына. И эту дуреху тоже. Забивает детям головы.

Черное полотно неба стало разрушаться. В синих разрывах бледнела атмосфера. Вождь сплюнул на полную луну и, пошатываясь, повалился в снег. Затем он пошел на другой край деревни, к хижине Шуе.

Стук в дверь. Храп за стеной. Чоки, которому стало гораздо легче, приподнялся в постели, настороженно прислушиваясь к шуму за стеной. Шуе не было. Дагон спал на своей подстилке, приоткрыв нижнюю челюсть.

Чоки встал, с трудом опершись на косяк. Завернутый в одеяло, он выглянул во двор. Там стоял пьяный отец. Мальчик хотел быстро нырнуть обратно в дом. Но огромной рукой отец придержал дверь и сказал: «Привет, сынок». Просто. Как-будто так и надо. Как-будто ничего не было. Чоки поджал губы. Он молчал. Кровь прилила к его голове, в глазах стало темно. Дико хлестало возбуждение по спине, как у волка. В кончиках рук закололо. Он вскинул голову и посмотрел прямо в хмельные глаза отца. И по невидимой линии, провалившись в их головокружительную пустоту, полетел по каналам синей пропасти. Дном был он сам. Мальчик был готов напасть, но с трудом сдерживал себя. Он лишь спросил: «Что тебе?».

Вождь в нелепом порыве ярости взял его за грудки. «Ты смеешь, выродок! И ты с ним заодно. Так разговаривать! Со мной! Я тебя проучу!» И он начал бить, повторяя как машина: «С отцом? Сейчас покажу! Разговаривать с отцом!».

Внезапно на вождя налетело что-то столь тяжелое, что он поначалу решил, что это дом обрушился. Но когда он пришел в себя он увидел зубы. Свирепый оскал. В красной пене снега он лежал на земле, подмятый чудовищной силой свирепого зверя. Дагон показался мужчине последним, что он видел в этой жизни. После сильного удара кулаком по голове в районе лобной доли он получил небольшой кровоизлияние в мозг, после чего провалился на несколько недель.

Дагон снова вносил мальчика в дом и снова кричал: «Шуе!» Чоки били судороги. Пена шла изо рта. Приступ эпилепсии. Держать голову, чтобы язык не завалился. Как там… «Шуе!»

Шуе вплыла в хижину. «Скорее! Это падучая!»-орал мужчина.

«Дагон! Дагон! Мальчик просто замерз. Это нормально». Но капитану казалось, что снег на губах – это пена. В состоянии аффекта после боя все плыло у него перед глазами. Он сел, опустившись у постели Чоки, и рыдал. Вытираясь рукавом, он перемешивал кровь с соплями. Мальчик сел в кровати. Он пришел в сознание и теперь держал руку на плече капитана.

Шуе внимательно осмотрела ребенка. Челюсть распухла. Но сотрясение, похоже, было легким. Старушка уложила мальчика в кровать. Отвела Дагона в сторону и дала ему освежающий напиток с медом диких пчел и мятой.

Потом она сказала: «Вождь приходил позавчера, когда ты был на охоте. Он просил вернуть ему сына. Объяснял, что то, на что он их выменял, не работает, а значит, сделка отменяется. Но я отправила его. Чоки спал и, к счастью, не слышал этого разговора. Вот теперь как, значит, решил. Ладно, давай отнесем этого человека к нему домой. А то замерзнет насмерть».

Дагон недоверчиво посмотрел на нее: «Он живой?». «Конечно, у этого дурня крепкая башка. И у Чоки, кстати, к счастью, тоже», – засмеялась старушка.

Эта неделя должна была стать последней здесь для капитана. Он твердо решил уходить. Но событие, которое последовало за этим, заставило его планы несколько отложить отъезд. Юноша из соседней деревни пришел просить руки Карсны.

Вечером Чоки, Карсна и Дагон все вместе сидели у камина. Детишек не пустили, сказали приходить завтра. А теперь вот сидели и жгли. Сжигали два маленьких листочка бумаги, которые тлели на глазах, превращаясь в черное месиво. Это были документы на рабовладение. Они не горели, как обычная бумага. Специальная обработка не давала им сгореть в обычном пламени. Дагон облил бумаги керосином из маленького флакона, который был у него в скарбе. А теперь любовался на красивые искорки. Всем казалось, что это начало чего-то нового. Все в тайне испытывали облегчение. Детям казалось, что их мытарства позади. Капитан сразу хотел уничтожить документы, но ему захотелось сделать это торжественно, чтобы мальчик и девочка никому больше не позволяли себя унижать и помнили, какой ценой достается гордо поднятая голова.

И теперь эта нить, связавшая всех сидевших здесь, словно сгорела. Шуе поднялась и ушла готовить свадебный наряд для Карсны. Чоки встал, чтобы налить всем напитков. Карсна, несколько смущаясь, отошла, чтобы якобы помочь Шуе. На самом деле ей просто было неловко сидеть с мужчиной наедине у очага. Она словно боялась куда-то упасть. Провалиться и остаться навсегда несчастной. Поэтому она теперь терпеливо держала голубую пряжу и глядела, как старушка штопала из выкроенной ткани длинную в пол юбку. Девочке предстояло навсегда стать женой милого юноши, с которым она в тайне встречалась. Тихий вечер подходил к концу. Только Дагон продолжал смотреть в огонь и что-то вспоминать.