Глава восемнадцатая
Тончайший писатель Евгений Попов вгрызается в душу несчастного полковника

Вероломство и коварство я воспринимаю как вполне естественный профессионализм любой спецслужбы и отнюдь не намерен по этому поводу ханжить.

Шотландское виски требует терпеливого освоения, как Рихард Штраус или Андрей Платонов, но зато, погрузившись в скотч и продержавшись в нем несколько лет, открываешь новый мир.

Виски – «он»? «оно»? «они»? В любом варианте напиток волшебен, если понимать в нем толк. А если не понимать, то следует учиться понимать, учиться, учиться и учиться.

Что есть виски? – это вопрос поважнее, чем «Быть или не быть?».

Я все же любил тогда свою пиратскую профессию, я гордился своей причастностью к касте избранных, наверное, не меньше масонов ложи розенкрейцеров.

Я разочаровался в разведке как в форме человеческой деятельности, я не уверен в своей правоте, но я прошел в разведке через все круги, я вербовал, работал с агентурой, следил, соблазнял, меня самого вербовали.

…все-таки в разведке мы не чувствовали себя жандармами, а на пенсии… там всех стригут под одну гребенку, и не объяснить звероподобной волчице в ЖЭКе, что ты не выдирал ногти у ее дедушки.

В конце концов, каждый из нас немного шпион.

Тихая квартирка в писательском доме, что в районе бывшего Безбожного, а ныне Протопоповского переулка города Москвы…

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: – Вы мне намекнули по телефону, Михаил Петрович, что интервьюеры ДОСТАЛИ ВАС всеми этими вопросами о том, КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ГБ. Поэтому я предлагаю вам поговорить на нейтральную тему. О ВЫПИВКЕ, которая не чужда ни бывшему гэбэшнику, ни бывшему, извините за выражение, «инакомыслящему», ни всему бывшему советскому народу, включая зеленую молодежь, распустившуюся после «перестройки». Тем более, что я, как писатель, обыватель и гуманист, полагаю – одно дело ШПИОНИТЬ за бугром, рискуя угодить на ИХНЮЮ ЗОНУ лет эдак на двадцать, а другое – мирных овечек стричь, как это делали некоторые ваши непотребные коллеги, что шмонали так называемых диссидентов, храбро изымая у них из под подушек так называемую АНТИСОВЕТЧИНУ. Хотя, признаться, функционер из Союза писателей для меня был хуже всякого гэбэшника. Тот хоть по службе старался, а этот – по велению сердца, принадлежащего коммунистической партии, как остроумно сформулировал лауреат Нобелевской премии Шолохов.

МИХАИЛ ЛЮБИМОВ: – Генерал КГБ Ильин, «заведовавший» писателями, был другом нашей семьи, работал еще с моим отцом. Он и сам сидел. Отец, я помню, уже был на пенсии, когда Ильин пришел к нам в дом, возвратившись из лагерей. Без зубов совершенно, работал каким-то прорабом. Потом его – старые связи – устроили секретарем Союза писателей. Мы с ним много беседовали. Он одних писателей любил, про других говорил «Сволочь». Войновича не любил, Солженицына тоже. Но ведь они фрондировали очень жестко, другие – более умеренно, с ними РАБОТАЛИ. Почему, вы думаете, фрондирующих писателей выпускали за границу, дачи им давали, роскошные квартиры?

Беседуем с писателем Евгением Поповым

Е. П.: – Да я об этом как-то не думаю, поздно об этом думать…

М. Л.: – Отделяли козлищ от агнцев, и формы подкупа были весьма разнообразные… Да писатели и сами хороши! Стучали друг на друга – ого-го!

Практически в любом рабском государстве писатели вынуждены играть постыдную роль. А что, Солженицын не хотел альянса с Хрущевым после успеха «Одного дня Ивана Денисовича»?

Е. П.: – История не терпит сослагательного наклонения, но мне всегда было любопытно, что было бы, если Солженицын получил Ленинскую премию, которую у него тогда оттяпал Олесь Гончар.

М. Л.: – И вообще – кто из писателей наиболее известен? Тот, у кого был скандал. Пастернак – «Живаго», Евтушенко – «Автобиография». Да и сейчас – то же самое…

Е. П.: – А это – общая психология. Гораздо интереснее прочитать в газете, как кому-то башку отрезали, чем о том, как человек весь день работал, потом пришел домой, посмотрел телевизор и лег спать, чтобы утром встать и пойти на работу…

М. Л.: – То же самое и на Западе. Жан Поль Сартр – маоист, левак, скандалист 60-х. Впрочем, у нас – своя цивилизация, своя литература. С этой литературой иностранец может соприкасаться, но ему будет трудно. Вспомните, как Набоков крыл английских переводчиков. Эту Гарнетт, которая перевела «Войну и мир»… Считал их полными бездарями. В какой-то степени так оно и есть. Я тут недавно открыл Андрея Платонова в английском переводе, прочитал несколько страничек и ужаснулся. Чистенький такой, чрезвычайно легкий для восприятия текст, ничего общего с Платоновым не имеющий. Вообще ничего! Так популярно все изложено, вроде синопсиса. И скука, скука…

Е. П.: – Ладно, литература вещь хорошая, но выпивка еще лучше. Что, кстати, явствует из ваших книг. Там персонаж просто осанну виски поет, а как к этому относитесь вы, прототип, полковник в отставке М. П. Любимов?

М. Л.: – Вы знаете, у меня сейчас сахар в крови высокий… А так, что значит как «отношусь»? Положительно. Я и к водке хорошо отношусь. Но вот взлетает к чертовой матери сахар!

Е. П.: – Из-за виски?

М. Л.: – Из-за всего. Начнем с того, что виски мне нужно минимум грамм четыреста, если не пол-литра, тогда более или менее нормально. А так, по рюмочке тянуть – это издевательство.

Е. П.: – Я почему про виски спрашиваю, потому что всю жизнь пил водку, а теперь перешел на красное вино по выслуге лет. Вот скажите, пожалуйста, вы виски пили, как мы в книжках «про американцев» читали, как Хемингуэй велел? Со льдом, содовой?

М. Л.: – Я когда жил в Лондоне, то виски разбавлял водой. Из-под крана, тогда обычной воды в бутылках не было. Но не газировкой. Это все американское варварство – газировка, лед… Хотя со льдом можно пить, со льдом это в общем-то неплохо… Но только не молт, тогда я не знал, что такое молт…

Е. П.: – А я и сейчас не знаю…Для меня все…всё виски на одно лицо, как белый человек для азиата…

М. Л.: – Молт – это солодовый виски… И туда лед нельзя класть ни в коем случае. Их много, «молтов», в основном это «глены»…

Е.П.:-?

М. Л.: – Глен – это вид молта. Сделаны на чистейшей родниковой воде. Все эти «гленливеты», «гленфидики», «гленморанджи» сварены из ячменного солода, высушенного над горящим торфом и антрацитом. Отсюда – этот дымный вкус, этот самый привкус неповторимый…

Е. П.: – А-а, это те, которые – дорогие…

М. Л.: – Конечно дорогие. Все хорошее стоит дорого…

Е. П.: – То-то я смотрю в Шереметьевском аэропорту во «фришопе» – продукт вроде бы один, а цены – полярные. А что вы думаете об американских штуках?

М. Л.: – «Бурбон» американский я терпеть не могу. Ни американский, ни канадский, ни ирландский… Фу! Гадость! Все эти «Джеки Дэниелсы» и так далее…

Е. П.: – Чем же они плохи?

М. Л.: – Они не плохи, там вкус другой. «Бурбон» делается, по-моему из ячменя… «Канадиан клаб» – ну, я не знаю из чего. По-моему, тоже мерзость. Ирландский виски еще можно с кофе пить, но тогда надерешься жутко и будет стенокардия. А скотч конечно же хорошо пьется… Я, честно говоря, стал его с возрастом разбавлять очень сильно…

Е. П.: – А зачем вообще виски разбавлять? Почему русскому человеку до перестройки не приходило в голову водку портить всякими соками? «Кровавая Мэри» – единственное исключение, подтверждающее правило.

М. Л.: – Вы знаете, это просто английская культура. При том, что англичане – алкаши жуткие…

Е. П.: – Да уж наслышан. И имел личную возможность в этом убедиться…

М. Л.: – Пьют много, но надираются медленно, понемножку. Доктор Сэмюэль Джонсон (18 век), сильно любил, например, портвейн. Выпьет две бутылки портвейна и – хорош.

Но конечно, так, как русские, они, наверное, не пили. Меня вообще удивляет, как на Западе пьют… По пятьдесят, сто грамм, но каждый день. У меня, если я выпью всего сто грамм, тут же начинает болеть голова.

Е.П.: – Авино?

М. Л.: – Вино я вообще обожаю. Красное. Все время пил вино и сейчас пью. Но вино для моего сахара еще хуже, чем виски…

Е. П.: – Самое время нам сейчас с вами сделать рекламную паузу и сказать «Минздрав предупреждал»…

М. Л.: – … потому что там виноград.

Е. П.: – А всякие там суперсухие, брют например?

М. Л.: – Брют это шампанские вина, а я их не выношу. Я сухонькое люблю, разумеется, sec пью. Беда в том, что у нас в стране сплошные подделки. И виски подделывают. Я однажды купил бутылку в киоске, открыл и повеяло «Шипром».

Е. П.: – Поясним для юных читателей, что так назывался знаменитый советский одеколон.

М. Л.: – Вы же не знаете, где делают этот виски, никто же не занимается этим, у нас ведь нет таких органов, которые пробуют – настоящий это скотч или поддельный. Может, его в Мытищах делают. Наклейки, бутылка – это все вопрос техники. А вина, они тем более фальшак. Вот у нас внизу, слава Богу, в магазине большой выбор. Но ведь хорошее вино в Москве стоит не менее, чем триста – триста пятьдесят рублей, а то и пятьсот. Вот обычная испанская «Риоха». Я ее очень люблю, и на Западе ее можно купить где-то за сто пятьдесят рублей в переводе на наши деньги. А у нас цены взвинчивают жутко. Я, например, не могу себе позволить пить по три бутылки вина в день, как парижский клошар. То есть, наверное, мог бы, если продался иностранной разведке, но мне уже нечего продавать, правда? (Смеется.) И платят плохо.

Е. П.: – Они или мы?

М. Л.: – Все. Шефу русского отдела ЦРУ, нашему агенту Эймсу, который передавал черт знает какие секреты, заплатили всего-навсего миллион за семь лет. Это что, много что ли?

Е.П.:-Рублей?

М. Л.: – Долларов. А он сдал двенадцать агентов КГБ. Это же смешно! Расскажите об этом «новому русскому», и он будет хохотать.

Е. П.: – Пока что старый русский хохочет. (Хохочет, потом лихорадочно считает.) Миллион за семь лет. В год – 120 штук, в месяц – десять штук. Неплохо, если, вдобавок, налогов не платить…

М. Л.: – А мы вообще держались на идейной агентуре всегда. Ким Филби вообще от денег отказывался, как и его коллеги, вся знаменитая на весь мир английская «пятерка шпионов» из высшего общества. Бывший сотрудник английской разведки Блейк живет теперь в доме напротив меня, он тоже денег никогда не брал. Они все идейные были, марксисты, считали ниже своего достоинства получать за свой энтузиазм деньги. Вот если на оперативные расходы, ну, в смысле с кем-то надо встретиться и потратиться для дела, тогда – можно. Сталин приказал сразу после войны каждому из «пятерки» пенсию назначить «за выдающиеся заслуги», так они все отказались. «Не надо нам никакой пенсии. Мы служим великому делу социализма против проклятой капиталистической Англии». И я их понимаю, потому что если бы и я жил в эпоху, когда зарождался фашизм, когда правительство Чемберлена шло на смычку с Гитлером, делило Чехословакию, я бы тоже ненавидел это правительство, если бы имел такие убеждения, как они. Они были левые, полулевые – зачем им нужна была такая капиталистическая Англия? Другое дело, что у них чересчур много иллюзий имелось на наш счет – они ведь никогда не были в Советском Союзе. До поры до времени идеализировали Сталина. А потом уже, когда «коготок увяз», трудно было восставать.

Е. П.: – Мне один австриец-славист рассказывал, как мальчонкой состоял в австрийском комсомоле, бредил эсэсэсэрией, за свои комсомольские успехи был премирован поездкой в Москву, откуда вернулся законченным антисоветчиком, насмотревшись на нашу развеселую жизнь тех лет, когда, как вы пишете в одной из своих книг, дорогущее виски «Шивас Ригал» стоило 15 брежневских рублей, а маэстро из вашей Конторы Глубокого Бурения «не оставляли стараний» и вовсю прессовали «шибко умных» советских граждан вроде Сахарова.

М. Л.: – А вообще-то все приличные люди прошли через социализм и коммунизм. Вот писатели. Назовите мне хотя бы одного нашего нынешнего классика, который этим не соблазнился. Ну, может быть, Булгаков исключение. А Платонов? И «Котлован» и «Чевенгур» – не антисоветские книги. А возьмите моего любимого Замятина, которого выслали из СССР. Я долго думал, как и все, что «Мы» – это пасквиль на Советский Союз. Да ничего подобного! Это – пародия на Англию. Страну, которая постепенно, в результате прогресса, превращается в механизированную и тоталитарную, где все расписано вплоть до того, когда трахнуть жену.

Е. П.: – Интересная мысль! Но написано-то это все было в Совдепии… Хотя, с другой стороны, тогдашняя советская жизнь скорее располагала к сочинению рассказа «Пещера» об одичавшем питерском интеллигенте.

М. Л.: – А что, Бернард Шоу очень любил консервативное правительство? Или Герберт Уэллс был неискренним, когда писал, что ему приятны кремлевские звезды? Единицы ПОНИМАЛИ, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ У НАС ТВОРИТСЯ. Например, философ Бертран Рассел, как его не ублажали в Москве, вернулся и заявил, что большевиков терпеть не может. И на всю жизнь остался «врагом». А в основном-то все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО любили Страну Советов. Андре Жид – как поздно разочаровался. Я уж не говорю о Ромене Роллане, Анри Барбюсе. А Камю, что ли, не переболел коммунизмом?

Е. П.: – Тут дело не в писателях, а в том, что весь мир участвовал в пиршестве коммунизма. Только они все быстро-быстро из-за стола выскочили, а России пришлось за всех платить. Впрочем, вы МГИМО закончили, белый свет повидали и в этих вопросах конечно гораздо более информированы, чем я…

М.Л.: – Да ладно уж…

Е. П.: – Нет, я серьезно. Меня все эти штуки вроде политики никогда особо не интересовали, у меня другая сфера интересов. Но я должен признать, что все это действительно существовало. Рабочие там, Сакко и Ванцетти, которых в Штатах подвели под вышку в начале двадцатых. Или ИРМ (а не МОПР? Впрочем, это я просто вспомнил) – Индустриальные Рабочие Мира. Когда читаешь книги или смотришь кинохронику тех лет, видишь, какая у них действительно тогда была классовая напряженка. И как они тогда бедно жили, почти как мы. Вон Хемингуэй описывает, что у него в Париже сортир чуть ли не на улице был, прямо, как у нас… А безработица! А экономическая депрессия! Они на самом деле были на грани революции. У нас временнОе (с ударением на «о») отставание ровно на те самые 70 большевистских лет.

М. Л.: – Я в Лондоне служил в 60-е годы, а вот сейчас приехал, когда работал над книгой «Гуляния с Чеширским котом» и увидел – Боже мой, как изменился город! Там действительно были жуткие доки! Да и сейчас такие еще трущобы остались, что наш самый худший спальный район – это цветущая окраина. Серые мерзкие дома, где живут, конечно, бедные люди. Восточная и южная части, не везде, конечно. Или если войти в глубину знаменитого Ноттинг-Хилла. Вот бы вот Льва туда пустить (фотографа Шерстенникова) он бы снял что-нибудь на тему «Руины капитализма».

ЛЕВ ШЕРСТЕННИКОВ (отложив фотоаппарат): – Меня от помоек воротит!

М. Л.: – Но это ведь была бы ПРАВДА! А доки убрали, всех, кто обитал в этих районах, куда-то переселили. Так и у нас нужно сделать – вы посмотрите на берег Москва-реки, что напротив Хаммеровского центра, пройдите дальше. Ведь это то же самое, что Темза раньше. Ужас! Какие-то склады, гаражи, грязь. Отвратительно! А теперь представьте, что найдется хозяин, который все это снесет к чертовой матери и выстроит там богатые дома. А ведь это – набережная, самая красивая часть.

Е. П.: – Так там и собираются строить Москву-Сити.

М. Л.: – Пока все это выглядит очень пошло. Планируется какой-то очередной вариант нью-йоркских небоскребов… Но это всем свойственно – вот она цивилизация! А как англичане свой Лондон изуродовали? Настроили стеклянных коробок. В лондонском Сити – пятнадцатиэтажные дома, искусственное озеро. Кому-то в голову пришло поставить это чертово колесо обозрения перед Вестминстерским аббатством напротив Биг Бена…

Е. П.: – Не знаю, зато весь Лондон, извините за штамп, «как на ладони»… (Спохватившись.) Давайте лучше снова про виски. Виски – для России мистическое слово. У одного моего знакомого писателя есть замечательный рассказ под названием «Товарищ виски». Там простые люди узнают, что есть такое понятие «виски» и очаровываются этим волшебным словом. Товарищ Виски – это полет, романтика, фантазия, иные горизонты. Ведь у простых людей в России всегда было только два напитка. «Белое вино» – то есть водка, и «красное» – все остальное за исключением естественно – пива, коньяка, который по народному мнению «пах клопами» и шампанского, которое разложившийся шпион Пеньковский, продавший американцам наши космические секреты, «пил с туфля», – я сам слышал, как один мужик в пивной именно так выразился, когда гремел процесс Пеньковского, в конце которого он получил «вышку». Виски – это откуда-то оттуда, где «буги-вуги лабает джаз», «идет автобус на Сан-Луи» и «жил-был в Лондоне стиляга». Как коктейль «Драй мартини» – это Джеймс Бонд. Короче, ШПИОНЫ ПЬЮТ ВИСКИ. Вам, кстати, какое слово больше нравится – разведчик или шпион?

М. Л.: – I am a spy! В английском языке нет слова «разведчик». А виски я впервые попробовал, когда в 58-м меня направили за границу. Мелким клерком советского посольства в Финляндии. Мне виски был не очень по карману. Я и в Англии сначала не мог вволю напиться виски, поскольку бутылка настоящего скотча стоила в три-четыре раза дороже, чем канадское пойло в нашем беспошлинном посольском кооперативе. А скотча в кооперативе не было. Я с тех пор Канадиан Клаб и возненавидел. А что по этому поводу считает народ – не знаю. Виски удобно пить, именно потому, что можно разбавлять. Вы правы, водку никогда не смешивали. Хотя – стоп! Во времена моей юности в Самаре водку пили «с прицепом», то есть с пивом, везде такие симпатичные киоски стояли…

Е. П.: – … с жигулевским пивом, по всей стране море разливанное было дрянного разбавленного бочкового «Жигулевского»… Был термин такой ГОРЬКУЮ ПИВОМ ОТЛАКИРОВАТЬ. А сейчас, это я в порядке ЛАКИРОВКИ нынешней горькой действительности, сам лично видел, бомжи заходят в магазин и один другого тихо спрашивает: «Балтику» будем брать или «Хамовники»? И продавщице говорят: «Ты уж из холодильничка нам дай»…

М. Л. (неожиданно): – Кстати, когда вы материал будете готовить к печати, не забудьте где-нибудь написать, что моим крестным отцом в новой жизни, писательской был журнал «Огонек». Именно «Огонек», тираж которого был тогда 5 миллионов, печатал мой первый роман с сентября 90-го года по до декабря 90-года. Я думаю, никого больше из российских прозаиков «Огонек» не печатал подряд так долго, целых три месяца. Тогда ведь еще КГБ существовал во главе с будущим путчистом Крючковым, и там все это читали, точнее, вычитывали, и конечно же, им не нравилось, что герой романа, советский разведчик, пьет, трахается и так далее. К тому же с начальством все было НЕ СОГЛАСОВАНО. Вот они меня и атаковали рецензиями – в разных газетах.

Е. П.: – Чего ж согласовывать, если вы к тому времени уже добрых два десятка лет были на пенсии?

М. Л.: – По-моему, до сих пор согласовывают даже беллетристику.

Е. П.: – Так значит, правильно гласит молва, что разведчик бывшим не бывает?

М. Л.: – Да нет, это так, на всякий случай…

Е. П.: – Какой случай?

М. Л.: – Ну… неприятностей всяких… К тому же вспомните, это был ДЕВЯНОСТЫЙ год, а не год 002. И вдруг роман о советском разведчике, резко отличающемся от Штирлица. Алкаш, бабник… Атака на меня была очень сильная, меня обвиняли в аморальности, во всех смертных грехах. ГЕРОЙ С ПРЕЗЕРВАТИВОМ И ПИСТОЛЕТОМ, так писали о моем главном герое. Я, кстати, все эти нападки использовал для рекламы. Экономика должны быть экономной, как говорил Брежнев.

Е. П.: – Если бы в 91 – м «мятеж закончился удачей» вам бы кисло пришлось?

М. Л.: – Да, мне говорили, что ОНИ меня внесли в какой-то там список, «наружка» за мной ходила… Этот список даже был опубликован, но я не знаю, насколько все это было серьезно… Там был я, генерал КГБ Олег Калугин, священник Глеб Якунин, люди, чьи имена теперь вряд ли что скажут новому поколению. Я не знаю, как попал в эту обойму и сильно удивился.

Е. П.: – Скорее удивительно, почему Глеб Якунин оказался между двумя…э-э-э… ПРОФЕССИОНАЛАМИ.

М. Л.: – Нет, там многие тогдашние демократы были – Собчак, Яковлев…

А вообще-то я недавно перечитал и вижу – эта книга сугубо патриотическая. С тех пор столько понаписали на эту тему говна, что я – просто наивный романтик на нынешнем фоне. Возьмите этого пещерного, как его… Доценко, что ли? Там какие-то боевики, конечно, они были в КГБ, в «Альфе» или «Вымпеле». Но это же спецназ, а не разведка.

Е. П.: – А кто ж тогда Троцкого альпенштоком по голове до смерти угостил?

М. Л.: – Спецагент Меркадер, это не спецназ. Ну, был конечно спецназ. Но он что, последние годы «застоя» работал, что ли, очень сильно? Возьмите этот знаменитый штурм дворца Амина в Афганистане. Это же вообще был абсурд, штурмовать дворец и убивать Амина, когда по приглашению того же Амина советские войска УЖЕ вошли в Кабул.

Е. П.: – А что надо было делать?

М. Л.: – Да надо было его спокойно и тихо кокнуть. Или арестовать на приеме или еще где. Нет, нужно было всей этой «Альфе» лететь…

Е. П.: – Ну, почему? Почему даже ваша контора так плохо работала?

М. Л.: – А почему «даже»? Это у вас – типичное интеллигентское. Что там Т-А-А-КИЕ ЛЮДИ! Что такое вообще тайная полиция?

Это очень средний тип человека, между прочим. Были, конечно, выдающиеся персоны, бесспорно. Но я думаю, что давным-давно и на Западе, и у нас разведка стала самой настоящей бюрократической организацией. Для того, чтобы принять решение, туда-сюда гоняют бумаги, на согласование и так далее. А сейчас, скорей всего, еще более бюрократическая. Я не сталинист, но помню поколение своего отца. Оно дрожало. Каждый из них мог моментально застрелиться, если бы ему сказали «застрелись». Они жили в страхе, привыкли к внутреннему страху, к тому, что их убивают все время. Я помню разговор отца с сослуживцем за рюмкой. «КОЛЯ, ты помнишь Васю?» – «Ну, а как же?» – «Его когда, в 37-м расстреляли или в 38-м?» – «Вроде в 38-м. Я, помню, зашел в кабинет, а он сидит привязанный, и ему руки ломают». Вот такие разговоры. Это были сильные люди, которые прошли Отечественную войну, некоторые – Гражданскую, нелегалами работали… А потом – бюрократизация… Почему никто не пикнул, когда Дзержинского с постамента стаскивали и на глазах разваливали огромную страну? Где они были, все эти убежденные? Я таких взглядов не разделяю, я просто констатирую РАЗЛОЖЕНИЕ. «Перестройку» проморгали. А ведь даже диссидент Амальрик их предупреждал, написав «Доживет ли Советский Союз до 1984 года», но только ему никто нее верил.

Е. П.: – Моего приятеля, покойного писателя Володю Кормера, автора «Крота истории» как-то в очередной раз дернули на Лубянку для промывания мозгов, зачем, де, он на Западе печатается, и ему КУРАТОР говорит: «Если вас кто спросит, скажите, что мы с вами до шести вечера работали, а то мне сегодня пораньше надо уйти, тещу встретить на Казанском вокзале». Кормер удивился: «Кто это меня может спросить?» – «Да я это так, на всякий случай», – отвечает ему гэбэшный чиновник. Правильно вы говорите, Михаил Петрович, без души ваши люди служили!

М. Л.: – А я, когда был студентом, очень переживал, что мной совершенно не интересуется КГБ, хотя я очень хотел работать в органах ПРОТИВ ВРАГОВ, потому что я был коммунист, большевик и так далее. В конце концов на фестивале молодежи в 57-м, где я работал переводчиком, я сам вычислил ЭТОГО МУЖИКА, подошел к нему и говорю: «Владимир Ефимович, я бы хотел, чтобы вы мне какие-нибудь задания дали». Он и его коллега стали меня использовать для работы ПО БАБАМ против шведского посольства, знаете, как это интересно? Так вот, мы встречались время от времени, напивались жутко в ресторане, и они мне подсовывали счет, а я писал расписку, что якобы эти деньги получил, которые мы только что прокутили… Потом они оба спились, один умер прямо на Пушкинской площади, на скамейке… Дивный был, кстати, человек!

Е. П.: – Потрясающие совпадения! Подпольный писатель Евгений Харитонов, которого ваши тоже таскали, тоже умер от разрыва сердца на Пушкинской площади, тоже был дивный человек. Ему принадлежит великая, но загадочная фраза: «ЧТОБЫ ПИСАТЕЛЕМ ЗАИНТЕРЕСОВАЛСЯ КГБ, ОН ДОЛЖЕН ХОРОШО ЗНАТЬ РАССТАНОВКУ СИЛ В ГОРОДЕ». КГБ, получается, как виски. «Он»? «Она»? «Оно»? И все-таки, как спрашивал один из героев Мольера: «Кой черт вас понес на эту галеру?»

М. Л.: – Извините, но боюсь, что вам этого не понять. Встречный вопрос: зачем вы писали и публиковали на Западе «идейно-ущербные, близкие к клеветническим произведения с элементами цинизма и порнографии»?

Е. П.: – Я так хотел.

М.Л.: - Ну, а я - ТАК.

Е.П.(спохватившись): – Да, а как насчет спиртного?

М. Л.: – В смысле налить?

Е. П.: – В смысле, что все-таки лучше? Водка или виски? Восток или Запад?

М. Л.: – Для меня сейчас этой проблемы нет. Для меня главный вопрос, чтобы все у нас, в том числе и напитки, было ПОДЛИННЫМ.