Прекрасная жизнь в глубине
Как же не понять этих тонких, глазастых девушек, разглядывающих иллюстрированные, с ароматной бумагой, журналы. Это следующий мир, после сказочного, куда им хочется переместиться. Ещё вчера они листали книжки с картинками про принцесс и чудовищ, любовались на белые платья и короны. Кот в сапогах, гуси-лебеди, мушкетёры, кудрявый принц на коне с заплетённой гривой, – и тут же происходит перемещение в мир почти такой же, только, кажется, настоящий.
Не покидает ощущение, что до него один шаг. Шаг этот можно будет со дня на день сделать, осталось только присмотреться и примериться.
«Итак, в какие интерьеры я переселюсь. Кто будет молить меня о снисхождении, а я ещё подумаю, снизойти ли. Какую из этих актрис я выберу себе в подруги».
Может быть, всё, конечно, не настолько банально, хотя отчего бы и не быть банальным. Прелесть гламурного мира как раз в том, что он банален – но таковым не кажется ни минуты. Тем более что на него работают лучшие из лучших.
В былые времена гламур и глянец возможен был только при царском дворе. Монарх и его любезная королева, а также разнообразные фавориты и фаворитки были в состоянии заказать себе гениального художника, гениального архитектора, гениального портного, гениального парфюмера, гениального музыканта, гениального артиста, гениального поэта – и все эти люди обустраивали их притязательный быт. Жизнь культуры начиналась в царских покоях – недаром творческих людей генетически тянет под крыло властей предержащих: там тепло, там можно рисовать свою картину и ни о чём не беспокоиться. Остальной мир мог только наблюдать за передвижением кортежа монаршей семьи – и даже не надеяться прокатиться на облучке.
Новое время, возможности типографий и по- лиграфии позволяют всякому жить с ощущением, что вот-вот – и он окажется в той же карете. И его так же сначала принарядят, потом надушат, потом накормят, потом развеселят, потом прокатят, а потом спать уложат.
Тем более что кто-то действительно перемещается в этот мир. Скажем, вдруг обнаружив себя в разделе «Наши вечеринки» – со смазанным, не очень трезвым лицом и красными вампирскими глазами, на фоне танцующих стриптизёрш – бронзовых и вполне себе безупречных. Или в каком-то другом разделе: пресловутая вертикальная мобильность сегодня всё-таки иногда работает, и дорасти до модельера или модели, колумниста, фотографа или редактора «глянца» – не столь уж немыслимый труд.
Тем более что глянцевых журналов много – и спрос на них пока ещё есть. Все дети верят в сказку. Все взрослые хотят попасть в стерильный мир.
Стерильный мир, где у женщины всегда отличное настроение, а недостаток у неё один, но постоянный: она слишком хорошо выглядит. И если её бурно обнять, то можно что-то такое испортить в причёске, без чего вся эта красота перестанет работать. И в снежки с такой не поиграешь, и, скажем, в лапту тоже. Но смотреть на неё можно.
Стерильный мир, где дети не болеют и не капризничают, не падают на пол в магазине с истошным криком и требованием купить звёздный мотороллер за полцены настоящего.
Где мужчины не имеют ничего лишнего, кроме щетины, и они мужественны, но добры; это, к несчастью, такая редкость, обычно либо первое, либо второе; а эти – всё сразу.
С таким и в снежки можно поиграть: он будет белозубо хохотать, а его шарф красиво развеваться, и его свитер будет немного в снегу – а вы подойдёте и отряхнёте.
От подобных мужчин пахнет счастьем, вашим достатком, вашей защищённостью, вашим удовольствием.
Гламур – это благодать нового времени. Выяснилось, что вовсе не обязательно – если желаешь угодить в хорошее место вроде рая – морить себя постами и посещать службы, соблюдать заповеди и гнать порочные мысли. О, нет – рай уже здесь, и, чтобы туда попасть, надо заниматься чем-то почти противоположным.
В гламуре есть свои таинства, свои исповеди, своё причащение, свои, не поверите, молитвы.
Это, безусловно, – новая религия, а всякий новый номер гламурного журнала – это очередной свиток бесконечной священной книги. Можно раскрыть эту книгу на любой странице и гадать по любой строке: каким (или какой) будешь ты через год, через три года, когда кончится вся эта суета, вся эта работа, весь этот насморк, вся эта мигрень, все эти офисные склоки – и останется только курорт, коктейль, коньяк; и ещё, может быть, я сделаю тату на пояснице. И пирсинг в пупке.
Мне нравится гламур и глянец, некоторое время меня туда пускали со служебных дверей, почти тайком, я ходил и озирался: надо же, мальчика из рязанской деревни, выросшего меж кур и коз, позвали в сияющий мир.
Ксения всерьёз говорила со мной и пожимала плечом. С Тиной мы столкнулись в лифте, у меня была на шесть пуговиц расстёгнута рубаха; «Привет», – сказала Тина. Мы не были знакомы. Несравненный Иван шутил со мной, а я шутил над ним. Андрей обращался ко мне на «ты», как к равному. Я наблюдал своё лицо, рассматривая его как чужое, на обложках половины ведущих гламурных изданий. Я завидовал сам себе.
Гламурный мир хорош тем, что он – таинственный.
Куда спешат эти двое мужчин с фотографии – брюнеты, на руках часы, которые стоят как несколько деревень в Нечерноземье вместе с жителями и домашней скотиной, включая мышей. Быть может, они разведчики. Да, они, очевидно, шпионы. Они идут на свою шпионскую встречу, но никто не догадается, что они шпионы. Вот только они наденут чёрные очки – и тогда их не узнает никто.
А куда торопится эта девушка – в этой своей, боже мой, юбке, на этих своих, пресветлый Серафиме, шпильках, разрезающая мир, улицу, твою душу – как раскалённый нож разрезает масло. Она не идёт в собес, они не торопится в загс, чтобы подать заявление о разводе, ей не нужен детский сад, кого она там забыла. Если она не разведчица, то определённо – руководитель художественного салона, и спешит отсмотреть картины молодого, ещё никем не признанного гения: она его признает и разглядит, и, может быть, даже приласкает немного. И он будет новый Никас. Только ему нужно придумать другое имя. Вегас, к примеру. Едва ли его могут звать Фёдор или Сидор. Вегас или Стивен.
Я обязательно читаю все попадающие в руки гламурные журналы, потому что стремлюсь к идеалу.
Быть может, я даже хочу его разрушить, растоптать, сжечь – но всё равно я даже так стремлюсь на встречу с идеалом.
Тем более я люблю неглупые гламурные журналы – где неглупый человек (верней, четыре очень неглупых человека), совсем чуть-чуть оглупляя себя, говорят о четырёх новых фильмах, четырёх новых книгах, четырёх новых играх, четырёх новых музыкальных альбомах. Это создаёт приятное ощущение, что мир состоит не только из макияжа и лимфо- дренажа.
Мне любопытно, когда две светские львицы обсуждают личную жизнь светского тигра, и тигр порыкивает на них иногда, а они всё равно не боятся, у них есть не только ногти, но и рассудок, они могут упомянуть в разговоре двух или даже трёх философов (пять уже будет много – гламур очень сдержан, у него есть правило: никогда не надоедать и не унижать читателя) – и они действительно знают этих философов, они читают книги, они помнят значения таких слов, как, к примеру, дионисийство, или дадаизм, или, скажем, манихейство.
Девочки, девушки и женщины всей страны уверены, что, если они так же накрасят ногти, как вот та львица, и будут так же независимо и уверенно держаться – они станут как она или даже лучше. Львица ведь не рассказывала им и никогда не расскажет, даже на страницах своего собственного, ей созданного журнала, что она стала тем, кем стала, оттого что отличает Блока от Блейка, а Мандельштама – от Мейерхольда. Но это лишняя информация для читательниц, считает львица.
Глянец в целом не оперирует серьёзной информацией, живой плотью, жизнью, кровью. Че Гевара – вполне себе гламурный персонаж, только потому что его убили.
Гламур естественным образом не приемлет не только войну, но даже политику. Из политики в дело может пойти только, к примеру, Кеннеди – во-первых, его тоже убили, а во-вторых, он был такой душка, такие галстуки носил, таких любовниц целовал.
На всё это не стоит сердиться: если гламур – это церковь, то святых при жизни не бывает. Могут быть только пророки. И ангелы – в виде моделей, чьих имён мы, как правило, не знаем и никогда не узнаем, чьи биографии нам не известны, да и что там может быть в этих биографиях, достаточно одной Наталии Водяновой. Если Золушек будут поставлять в промышленных масштабах, сказка перестанет работать. Золушка должна быть одна. Ну, две, если очень попросят.
В этом смысле – если говорить о мире том насущном, где бушуют страсти и сменяют власть, – гламур удивительным образом живёт в прошлом, а не в будущем. Открывая гламурный журнал, все уверены, что это – перспектива, а это – ретроспектива. Там нет, ну, навскидку, действующих полевых командиров и запылённых песками пустынь генералов – зато там есть Мэрилин Монро.
Это касается вовсе не только России – здесь просто приняли всеобщие законы. В американском гламуре тоже нет места сержантам, воюющим в Ираке, а во французском глянце не найдёшь бойцов Иностранного легиона. Или местных министров экономики, кроме разве того случая, когда попадаются сразу два министра особой ориентации, только что сыгравших роскошную свадьбу, на которую к ним приехал Роберт Де Ниро.
Гламур делает вид, что он актуален, сверхактуален, суперактуален. Но мир гламура находится вне реального контекста времени. Нет, ну, понятно: шляпки этого сезона, перчатки этого сезона, сандалии этого сезона, шорты этого сезона, очки опять же – тоже реальность. Но самое главное – то, что в итоге определит нашу жизнь, – существует где-то в другом мире, не в глянце.
В другом мире происходят чудовищные валютные спекуляции, распадаются евросоюзы, идут с молотка целые страны, там партизаны собирают партизанский отряд, там семь банкиров ставят на власть одного президента, там пишут ностальгический полонез или Девятую симфонию.
Всем кажется, что гламур – это поверхность; а это – глубь. Наверху бушует буря, тонут корабли, ломают лёд ледоколы, самолёты уходят в пике. А внизу – невиданные изящные рыбы в разноцветных нарядах поводят безупречными боками, смежают длинные ресницы, чего-то весело пугаются, изящной стайкой передвигаются с места на место, поводят необыкновенными усами, элегантно машут хвостом – туда-сюда, туда-сюда…
Вдруг откуда-то с огромной высоты, сминая толщу вод, стремительно опускается огромное железное туловище. Вздымая пыль и распугивая чету ракообразных, оно обрушивается на дно.
На несколько минут элегантные рыбы отплывают в сторону. Пережидают, пока оседает пыль.
Потом возвращаются. Читают надпись на борту, удивляются: смотри-ка, «Титаник», вроде о нём писали в прошлом сезоне.
И вскоре всё идёт как прежде.
