Глава 41

Настя

– Ты портишь себе руки, – говорит мне Джош, берет мои ладони в свои и, развернув их к себе, принимается пристально разглядывать кожу. Я высвобождаю руки, едва сдерживая улыбку – для меня это комплимент. Эти слова даже лучше, чем «отвлекающе хороша».

– А мне нравится, – отвечаю я, рассматривая свои руки. – Сразу видно, что я ими что-то делаю. – Пусть их и нельзя использовать так, как мне хочется – повезет, если только игра на пианино одной рукой войдет в моду, – но я хотя бы что-то могу делать. Джош ненавидит шкурить дерево. Самое нелюбимое занятие, которое, по его словам, наводит тоску. Он все пытается приучить меня к шлифовке на станке, когда это более целесообразно, но для меня в этом нет никакого удовольствия. Мне нравится шкурить вручную: повторяющиеся однотипные движения позволяют думать. Я сглаживаю все грубые поверхности. А под конец вечера, глядя на результат своей работы и горку древесной пыли, ощущаю, будто сумела довести что-то до конца. При взгляде на свои руки я не замечаю царапин и порезов. Не вижу ран, только заживление.

Наверное, я до сих пор с глупой улыбкой пялюсь на свои руки. Поднимаю голову и встречаюсь с взглядом Джоша – тот смотрит на меня с неким уважением. И это лучше всяких слов о моей красоте.

– Раньше они были мягкими, а от наждачной бумаги загрубели, – продолжает он. – Скоро станут как у меня. – Думает, сравнив мои руки со своими, он меня обидел? Да его руки – это настоящее чудо. Я могу часами наблюдать за ними, как они превращают дерево в предметы, о которых оно даже не смело мечтать.

– Значит, я больше не буду к тебе прикасаться, тогда ты ничего не заметишь.

– Не стоит делать необдуманных заявлений, – шутит Джош. Затем снова берет мои руки и проводит большим пальцем по одному из шрамов на левой ладони. Пластические хирурги сотворили чудо, но добиться совершенства так и не смогли. Если приглядеться, то по-прежнему заметны все дефекты. – Мне просто нравятся твои руки, – говорит он, не сводя с них глаз. – Порой мне кажется, они единственное настоящее в тебе.

Джош часто говорит мне подобное. Словно напоминает: если он не задает вопросы, это не значит, что их нет.

– Хочешь проверить на практике? – улыбаюсь я. Он, не выпуская моих рук, прижимает меня к стене.

– Только не с открытой дверью.

* * *

Половину субботнего утра мы с Джошем проводим в «Хоум депо». Я со скрещенными ногами восседаю на плоской тележке, пока он возит меня между стеллажами с пиломатериалами, рассказывая, чем один тип древесины отличается от другого. Я узнаю, какое дерево лучше использовать для изготовления мебели, а какое больше подходит для паркета или отделки. В конце концов он сгоняет меня с тележки, чтобы можно было сложить на нее доски, и мне приходится идти самой. Я бы, наверное, возмутилась тем, что Джош вынудил меня встать, если бы следующие двадцать минут мне не представилась возможность понаблюдать, как он грузит древесину. Жаловаться в таком случае неразумно по многим причинами. Ради такого зрелища не грех и постоять.

После возвращения домой мы собираемся заняться отделкой, но тут начинается дождь. В закрытом гараже работать невозможно, да и покрытие из-за влажности становится мутным. Теперь уж я разбираюсь в таких вопросах. Благодаря Джошу и урокам труда.

Поэтому днем мы остаемся на кухне. Я подумала: раз уж он обучает меня разбираться в древесине, я могу научить его печь нормальное печенье. Во время готовки я ругаюсь на Джоша за то, что он насыпает муку в мерный стакан. А он специально продолжает это делать, лишь бы меня позлить. Тогда я отбираю у него муку и стакан и насыпаю все сама.

– Зачем мне учиться печь, если у меня есть ты?

– Понимаешь, – говорю я, пододвигая к нему мешок с коричневым сахаром и еще один мерный стакан, раз ему так нравится все отмерять, – однажды меня может не оказаться здесь, в этом случае ты останешься без печенья и сильно расстроишься. – Я тут же жалею о сказанном, как только слова слетают с моих губ. Мысленно хватаю это идиотское предположение, пинаю его между ног, а когда оно сгибается пополам, бью коленом по лицу, чтобы больше никогда не показывало свою уродливую рожу. К несчастью, уже слишком поздно.

– Все нормально, – тихо произносит Джош с едва различимой улыбкой. – Я на это больше не реагирую. Хотя многие думают иначе и боятся сказать лишнее. Не будь как они, ладно?

– И тебя это не злит?

– А какой смысл?

– Значит, тебя это устраивает?

– Я сказал, что не злюсь. Но не говорил, будто меня это устраивает. Я понимаю всю ту чушь, что болтают люди. Это естественно. Неизбежно. Такова жизнь. Разумеется, приятного мало, когда кто-то исчезает из твоей жизни, будто его никогда не было. Но злостью все равно тут не помочь. Уж я-то знаю. Сам все время ходил злой на всех. Мне надоело.

– Я бы на твоем месте была самым злым человеком на свете.

– Думаю, ты уже такая.

Спорить с этим заявлением бесполезно, поэтому я принимаюсь показывать ему, насколько сильно нужно растирать сахар. А у самой при этом гадко на душе.

– Когда закончим с печеньем, не поможешь мне передвинуть от стены кофейный столик? Пора бы уже избавиться от той рухляди, что стоит перед диваном, – меняет тему Джош, избавляя меня от неприятных мыслей.

– Ты хочешь любовь всей своей жизни поставить в центр комнаты, чтобы Дрю мог осквернять ее своими ботинками в любое время, когда ему захочется? – Меня искренне удивляет такое решение, потому что я знаю, как дорог Джошу этот стол.

– С каких это пор он стал любовью всей моей жизни? – изумляется он.

– Ты говоришь о нем как о своей девушке.

– Ну что тут сказать? – Джош пожимает плечами. – Этот стол вызывает во мне желание быть лучше. Неужели ты ревнуешь?

– Ты же знаешь, Дрю не переживет, если лишится возможности класть ноги на стол. Если только ты ему не позволишь.

На лице Джоша отражается ужас. Видимо, представляет себе такую картину.

– Пусть остается там, где стоит.

– К твоему сведению, – сообщаю я ему, – однажды мне надоест делить тебя с этим столом, и тебе придется выбирать между нами.

– К твоему сведению, – передразнивает он, – я скорее порублю этот стол на дрова, чем предпочту кого-то или что-то тебе. – Подобное заявление кажется мне нелепым, но Джош пронзает меня серьезным взглядом, давая понять, что вовсе не шутит. Надеюсь, он все-таки не станет этого делать.

– Жаль будет его лишиться. – Я забираю у Джоша пачку коричневого сахара и ставлю на место – повод отвернуться. Я сейчас не настроена вести серьезные беседы, а наш разговор то и дело сворачивает на темы, которые мне не хочется обсуждать. – К тому же у тебя нет камина.

– Тебе невозможно сказать что-то приятное.

– Возможно. Но проблематично, – небрежно бросаю я в надежде, что он тоже сменит тон. Пытаясь как-то его отвлечь, я приподнимаюсь на цыпочках, чтобы поцеловать. Джош явно понимает, что я делаю, поэтому медлит всего секунду, прежде чем, обхватив рукой мой затылок, приникает ко мне в поцелуе. Его губы мягко исследуют мой рот, словно выведывают все мои тайны. Но вот я отстраняюсь – он провожает меня взглядом. Отхожу и включаю миксер в надежде, что его гул не позволит нам вести разговор.

– Расскажи мне, откуда у тебя этот шрам. – Эти слова возникают ниоткуда и отовсюду одновременно.

– Нет, – шепчу я. Из-за шума миксера ничего не слышно, но он точно знает, что я произнесла. Хуже всего то, что мне хочется все ему рассказать, и меня это сильно пугает. Джош дарит мне чувство защищенности, а я и не предполагала когда-нибудь снова его испытать.

Он притягивает меня к себе и обнимает. Его пальцы оставляют теплый след на моей талии. Губы щекочут ухо, всего на миг мне чудится, будто сейчас он назовет меня русской шлюхой.

– Прошу тебя.

– Я даже не знаю, о каком шраме идет речь, – говорю я. К счастью, мне не видно его лица. То, как он произносит «прошу тебя», не позволяет мне отшутиться или солгать ему. В его словах слышится отчаяние, которое я не хочу признавать.

– О любом. Хотя бы об одном. Скажи мне правду. – Его руки плотным кольцом обвивают меня, прижимая спиной к его груди, и в этом мгновении истины больше, чем было за долгое время. Но мне по-прежнему нечего ему дать.

– Я больше не знаю, что такое правда.

* * *

– Ты здесь вообще не живешь? – как-то днем спрашивает у меня Марго, когда я возвращаюсь из школы. Хотелось бы мне назвать этот вопрос неуместным, но я действительно бываю у Джоша чаще, чем тут. Забегаю домой по утрам до ее прихода с работы, чтобы принять душ и переодеться для школы. Иногда даже этого не делаю. Мало-помалу мои вещи тоже перекочевывают в его дом.

В ответ можно пожать плечами, покачать головой, прикинуться дурочкой и сделать вид, будто я не понимаю, о чем она толкует, однако Марго заслуживает большего. Я уже чуть ли не открываю рот, но все равно не могу заставить себя говорить. Если скажу, мне придется рассказать ей все, а это произойдет не сегодня. Я вырываю листок из школьной тетради и пишу:

«Если отвечу «нет», ты заставишь меня вернуться?»

– Присядь, Эм. – Марго выдвигает стул из-за кухонного стола и садится, я следую ее примеру, не выпуская карандаш и бумагу из рук. – Я знаю, ты теперь совершеннолетняя. – На слове «совершеннолетняя» она показывает пальцами кавычки. Мне хочется помотать головой и попросить ее не лишать меня уважения. – Но еще не настолько взрослая, – продолжает она. Ничего нового я не слышу.

«К делу», – пишу я и разворачиваю к ней лист. На самом деле я не пытаюсь дерзить. Просто хочу знать, придется ли бороться за то единственное, что позволяет мне оставаться в своем уме. И это не столько Джош, сколько его гараж.

– Тебе помогает? То, что ты проводишь время там?

Первым делом я, как всегда, порываюсь сказать: нет, ничего не помогает. Однако в этот раз правда иная – мне все там помогает. Само место, то, чем я занимаюсь, и человек, который не сравнивает меня с Эмилией. Я не просто киваю. А пишу на листе: «Да».

– Не буду делать вид, будто мне это нравится. Но здесь ты все время одна, и от этого я тоже не в восторге. – Некоторое время Марго молчит. Я не знаю, стоит ли мне что-нибудь написать или подождать, пока она продолжит. И она говорит: – Ты с ним спишь?

Ну, по сути, да, я с ним сплю, но, бьюсь об заклад, сейчас речь совсем о другом. Я мотаю головой, поскольку сексом мы не занимаемся, хотя и не уверена, как долго это еще продлится.

– Правда? – уточняет Марго. Сложно сказать, она разочарована, испытывает облегчение или просто сомневается в моем ответе.

«Правда».

– И все равно я хочу знать, где ты бываешь.

Я киваю. Не стоит ее за это осуждать, тем более разницы никакой, она все равно может отследить мой телефон. Это элементарное проявление уважения, так что мне не сложно.

– А он довольно симпатичный. – Она заговорщицки улыбается.

С этим я тоже соглашаюсь.