Глава 29

Мелроуз

Я бросаю телефон на кровать и визжу во всю мощь своих легких. Комната кружится, я не могу дышать… я никогда в жизни не была в таком восторге.

Дверь моей комнаты распахивается, на пороге возникает Саттер; он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, лицо его выражает замешательство.

– Чего ты кричишь? – спрашивает он, застыв в дверях. Я бросаюсь к нему, обвиваю руками его крепкие плечи и едва не вскарабкиваюсь на него – а потом целую. Мне плевать. Я целую его и еще раз целую.

– Что случилось? – спрашивает он минуту спустя, отдирая меня от себя.

– Я получила роль! – Я так широко улыбаюсь, что щеки у меня болят.

– Что за роль?

– Одна из главных в полнометражке! – От того, что я произношу это вслух, оно не перестает казаться мне сном. Мне нужно, чтобы меня как следует, от души, ущипнули.

– Не может быть. Черт побери, поздравляю. – Ни в его лице, ни в голосе не чувствуется того восторга, который можно было бы ожидать, но он, в конце концов, не работает в киноиндустрии. Он не знает, насколько это редкая возможность, особенно для таких, как я: для тех, кто все еще пытается выбиться из общей безликой массы. Эта роль может определить всю мою карьеру. Это моя стартовая площадка. Она может означать мой будущий успех или провал.

– Кажется, им нужно было найти замену для одной из ведущих актрис в фильме Гильермо дель Торо – съемки начнутся через две недели. Актриса, которую изначально взяли на эту роль, была «госпитализирована с нервным истощением»… обычно это означает лечение от зависимости. Но не так важно, что меня взяли на замену кому-то. Тот факт, что меня вообще захотели взять… ты не представляешь, что это значит.

Саттер, должно быть, думает, что я просто болтаю чепуху, и выгляжу я, вероятно, так, словно у меня бред. Но он, с другой стороны, так и торчит в дверях моей комнаты с того момента, как ворвался сюда, точно принц, готовый спасать прекрасную даму, попавшую в беду.

– Вечером это нужно будет отпраздновать, – говорю я и возвращаюсь к кровати, чтобы взять свой телефон. Я начинаю набирать сообщение для группы, добавляя в список адресатов всех, кого могу вспомнить, потому что именно так это и делается, когда случается «большой рывок». На секунду я перестаю набирать и поднимаю взгляд на Саттера. – Ты тоже должен там быть.

Сегодня вторник, так что народа должно собраться немало. Если кто-то скажет, что на вечер вторника у него есть более важные планы, он солжет.

Я заканчиваю набирать сообщение, нажимаю «отправить», потом снова смотрю на своего соседа, приросшего к месту.

– Чего ты ждешь? – спрашиваю я. – Иди переодеваться. Мы выезжаем через час.

Но Саттер не успевает ответить, как мой телефон начинает звонить.

Ник.

– Никки, привет! – Я улыбаюсь во весь рот, расхаживая по комнате.

– О боже, Мел, поздравляю! Это круто.

– Это невероятно на самом деле. – Я поднимаю взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Саттер разворачивается и уходит. Полагаю, он поедет со мной. По крайней мере, он не сказал «нет». Я роюсь в своем шкафу и достаю комбинезон без лямок, с цветочным узором.

– Я дико горжусь тобой, – говорит Ник. – Жаль, что не смогу быть там сегодня вечером, чтобы отпраздновать вместе с тобой.

В его голосе звучат печальные нотки, но я слишком занята своими мыслями, чтобы расшифровать их смысл.

– Все в порядке. Я поеду с Саттером. Он тебя заменит. – Я смеюсь, закрываю свою дверь и начинаю переодеваться.

– Ты что, шутишь? Саттер в качестве замены мне?

Он говорит почти с… ревностью. Почти.

– Ну да. Мик Джаггер занят, а ведущий вокалист «Kings of Leon» не отвечает на мои звонки, так что…

– Ты коварная женщина!

– Слушай, мне нужно готовиться. – Я роюсь в комоде в поисках лифчика без бретелек. – Спасибо, что позвонил, Никки. Для меня это много значит.

Он прощается, и я завершаю звонок. И все же странно: за весь этот разговор я ни разу не ощутила внутреннего трепета.

Глава 30

Саттер

Бар «Бунгало» в Санта-Монике полон народа, что странно для буднего дня. Кто-то упомянул, что неподалеку отсюда проходит премьера какого-то инди-фильма, и это объясняет обилие хипстеров, девушек, похожих на поп-певиц, и мужчин, с головы до ног одетых в дизайнерские шмотки с монограммами; хотя попадаются и явные любители нестандартного искусства, выглядящие так, словно всю жизнь проводят за книгами и фильмами.

– Привет, кажется, мы так толком и не познакомились. Я Марица, любимая кузина Мелроуз. – Ко мне подсаживается темноволосая девушка, так похожая на Мелроуз, что они могли бы быть родными сестрами.

– Любимая кузина? Скажи уж «единственная». – Мелроуз подмигивает и отпивает глоток «Московского мула». – О, смотрите, Аэрин пришла. Я сейчас вернусь.

Мелроуз молнией проносится через бар, взмахом руки приветствуя одну из своих подруг, и оставляет меня с девушкой, которая, судя по всему, жаждет задать мне тысячу и один вопрос.

– И давно у тебя это с моей кузиной? – спрашивает Марица, пока я пью пиво. Я едва не давлюсь напитком.

– То есть?

– Давно она тебе нравится?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. – Я делаю еще глоток и окидываю взглядом бар.

Сегодня у меня практически не было шансов осмыслить тот факт, что через две недели Мелроуз уедет на съемки фильма – Ник со своим дурацким звонком попал, как всегда, «вовремя».

Я слушал, как она называет его «Никки», смотрел, как она улыбается и порхает по комнате, словно школьница, болтающая с лучшей подружкой.

Со мной она никогда не была такой веселой и восторженной.

Теперь я на девяносто девять процентов уверен, что она дожидается Ника. И на девяносто девять целых девять десятых процента уверен, что она не захочет начать что-то, хотя бы отдаленно напоминающее серьезные отношения, за две недели до съемок самого важного фильма в ее карьере.

Я был бы эгоистичным мерзавцем, если бы попросил ее хотя бы подумать об этом.

Я рад за Мелроуз. Я действительно рад. Она заслуживает этого больше, чем кто-либо еще.

– Не дури мне голову, – говорит Марица. – Наша бабушка научила нас читать людей. Мы знаем, как подмечать нюансы и расшифровывать язык тела. Когда ты сидишь рядом с ней, ты подаешься в ее сторону. Когда она идет к тебе, ты делаешь глубокий вдох. Когда она идет прочь, ты коротко, искоса посматриваешь на нее.

– Это делают все. – Я снова обвожу взглядом помещение, мысленно молясь, чтобы кто-нибудь спас меня от кузины Марицы.

Несколько минут назад я видел ее парня в очереди в мужской туалет. Он выглядит славным чуваком – тихим, спокойным, ничуть не похожим на эту цыпочку.

– Отрицай сколько угодно, красавчик, но ты ее хочешь, – заявляет она, поднимая темные брови и протягивая руку за стаканом с мятным джулепом. – И могу сказать, что ты тоже ей нравишься, к твоему сведению.

– Что, потому что она делает глубокий вдох, когда я к ней иду? – фыркаю я.

– Нет. Потому что она мне это сказала.

Я едва не давлюсь пивом.

– Когда?

– В тот раз на банкете у бабушки. Я имею в виду, она не выразила это прямыми словами – то, что ты ей нравишься… но явно подразумевала это. – Марица машет рукой кому-то, сидящему через несколько столиков от нас.

– Откуда тебе знать?

– Оттуда, что я знаю ее лучше, чем кто-либо еще. – Она снова поворачивается ко мне. – Например, я знаю, что если она кого-то отталкивает, то это потому, что она боится. И отталкивать людей проще, чем признаться и быть отвергнутой. Отказ на прослушивании можно принять как вызов, но когда речь идет о сердечных делах, то Мелроуз – самая трепетная фиалка из всех, кого я знаю. К тому же у нее пунктик насчет эмоционально недоступных парней. Это вроде как ее личный заскок.

– Не говори этого.

– Чего? – спрашивает она, отвлекаясь на сообщение, пришедшее ей на телефон.

– Ничего.

– О чем это вы болтаете? – Мелроуз возникает, словно ниоткуда, наваливается на меня и забрасывает руку мне на плечо, чтобы сохранить равновесие.

Кажется, с тех пор, как мы приехали сюда, она осушила уже четыре бокала, и если она не снизит темп, завтра ее ждет адское похмелье.

– О героине сегодняшнего вечера. – Марица поднимает свой стакан и делает маленький глоток. – Где твоя выпивка? Хочешь еще? А я хочу. – Повернувшись, она постукивает пальцем по плечу Исайи, и пару секунд спустя они поднимаются и направляются к барной стойке.

– Веселишься? – спрашиваю я, хотя в самом вопросе уже скрывается ответ. Мелроуз не перестает улыбаться с тех пор, как мы приехали сюда, и будь это кто-то другой, подобное веселье меня бы раздражало. Но у нее… это выглядит довольно мило.

Мелроуз щелкает меня по носу и хихикает. Я никогда не видел ее настолько пьяной.

– У меня есть секрет, – говорит она.

– Да? И какой же.

Она подается ко мне, обдавая теплым дыханием мое ухо, и отвечает:

– Я очень хочу поцеловать тебя.

– Ты слишком много выпила.

Марица и Исайя возвращаются, набрав полные руки стаканов с текилой, и раздают их всем, кто пришел праздновать, – так раздают леденцы на каком-нибудь детском утреннике. Когда Марица протягивает стакан мне, я отмахиваюсь. Предпочту сохранить трезвую голову и приглядывать за Мелроуз.

Марица пихает Мелроуз в бок.

– Кэлли и Обри только что сообщили мне, что они здесь. Может, пойдем поищем их?

Девушки уносятся прочь, а я прихлебываю свое пиво и разговариваю с Исайей. Он кажется обычным парнем: скромным, работящим. У него есть старый «Порше», который она сам отремонтировал.

Уважаю таких серьезных мужчин.

Когда девушки возвращаются, я замечаю это потому, что чувствую на себе взгляд Мелроуз – в то время как Марица шепчет что-то ей на ухо.

Наши взгляды встречаются поверх стола, и Мелроуз улыбается. Я улыбаюсь в ответ.

– Мел, уже довольно поздно, – говорит ее подруга Аэрин, соскальзывая со своего стула и обнимая Мелроуз на прощание. – Наверное, мы с девочками поедем.

Исайя смотрит на свои часы.

– Пожалуй, нам тоже нужно об этом подумать.

Марица надувает губы, но Мелроуз смеется и закатывает глаза.

– Если вы оба устали, то поезжайте домой, конечно. То, что вы приехали сюда вечером во вторник ради меня, очень много значит. Я ужасно вас всех люблю.

Она обходит бар, обнимая своих друзей и приятелей, целуя их в щеки и делая на прощание селфи с ними, и к тому времени, как она возвращается ко мне, ее сонный, пьяный взгляд неотрывно устремлен на меня. Она делает глубокий вдох.

– Поедем домой, – говорю я, вставая и поддерживая ее под локоть. Мы маневрируем между столов и стоящих в проходе посетителей, пока не доходим до выхода.

Теплый морской бриз бросает волосы Мелроуз ей на лицо, и она улыбается, слегка пошатываясь и стараясь стоять прямо.

– Ты нализалась, – говорю я ей.

– Такое бывает примерно раз в год, – говорит она, точнее, тянет. Потом грозит мне пальцем. – Обычно я так не делаю, так что не мешай мне, ладно?

– Ладно, поехали домой.

* * *

По пути домой я покупаю ей бургер и картошку-фри в закусочной, продающей еду навынос, но Мелроуз засыпает на пассажирском сиденье моей машины, и к тому времени, как мы входим в дом, еда уже остывает и заветривается.

Тем не менее Мелроуз присаживается в гостиной и пытается съесть несколько ломтиков фри.

– Тебе нужно что-нибудь поесть, – говорю я. – Что-то, что впитает алкоголь.

– Это, по-моему, детские сказки, – говорит она, разворачивая бургер. – Кстати, ты когда-нибудь думал о том, чтобы жениться?

Я откидываю голову назад.

– Неожиданно.

– Просто ответь мне, Олкотт. Мне любопытно. Ты не кажешься человеком, склонным к браку. – Она берет еще ломтик картошки. – Ты такой… недоступный.

Именно тогда я припоминаю высказывание ее кузины о том, что Мелроуз нравятся эмоционально недоступные мужчины. Она не может устоять перед ними. Это ее пунктик или что-то в этом роде. И я не могу не вспомнить, как Марица заявила, будто я нравлюсь Мелроуз. Если сложить два и два… то получится чертовски наглядная картина.

Она хочет меня только потому, что считает, будто не может получить меня, и это означает, что едва она меня получит, то больше не захочет.

Мелроуз отодвигает недоеденную порцию в сторону и встает.

– Куда ты идешь? – спрашиваю я.

– Наверх, переодеться. – Она ковыляет к лестнице, и я иду рядом с ней. Меньше всего кому-либо из нас нужно, чтобы Мелроуз упала и сломала ногу перед своим важным дебютом.

Едва мы доходим до ее комнаты, как она начинает сдирать с себя одежду, пинком отправляя ее в угол комнаты, потом выпускает своего пса из вольера.

– Ты не хочешь сперва одеться? – спрашиваю я.

– Ах да… – Порывшись в верхнем ящике комода, она достает одну из старых футболок Ника и натягивает через голову. Не могу отрицать, что она выглядит чертовски сексуально в застиранной майке с эмблемой «Aerosmith» и розовых трусиках, однако не позволяю себе глазеть на нее слишком долго.

– Я выпущу Мёрфи погулять, но я хочу, чтобы к тому времени, как я вернусь, ты лежал в моей постели голым, ясно? Спасибо. – Она уходит, держа мопса под мышкой, а я стою, однако раздеваться не спешу.

Я не стану ее трахать, как бы мне этого ни хотелось. Она пьяна.

Я сажусь на край ее постели и жду, дабы убедиться, что она доберется до кровати, ни обо что не разбив голову и вообще не покалечившись. Краем глаза я замечаю фотографию, на которой изображены Ник и Мелроуз – похоже, одетые для школьного бала. На нем фрак, на ней красное платье с искрой, они стоят на фоне винтажной машины и, судя по выражению лиц, пытаются не засмеяться.

Что-то сдавливает мне грудь. Ревновать из-за давней фотографии – это для меня что-то новое, однако у Ника и Мелроуз есть то общее, чего у меня с ней никогда не будет.

История. Прошлое. И если он того захочет – будущее.

– Я вернулась… – Мелроуз вваливается в комнату. – Эй… ты почему одет?

Я встаю.

– Я не буду сегодня заниматься с тобой сексом.

Губы ее изгибаются в улыбке, она медленно идет ко мне, покачиваясь.

– Я серьезно, – говорю я, глядя на нее сверху вниз.

– Я тоже. – Она поднимается на цыпочки и пытается поцеловать меня.

– Ты пьяна.

– И что?

– Я не сплю с пьяными девушками, – отвечаю я.

Мелроуз закатывает свои невероятно синие глаза.

– Перестань.

– Перестать что?

– Перестань все время быть таким жутко совершенным. – Она усаживается в изножье своей кровати и складывает руки на коленях. Подол футболки задирается, открывая верхнюю часть ее бедер и нижнюю кайму трусиков.

Мой член пульсирует, давя на джинсы изнутри.

– Никакого совершенства не существует. – Я встаю и поворачиваюсь к двери.

– Скажи мне что-нибудь, – требует она.

– Что?

– Что угодно. Расскажи мне свои тайны. Что-то, что ты никогда никому не говорил.

Я провожу рукой по подбородку, щетина покалывает мою ладонь. У меня есть только одна «тайна», и если уж когда и признаваться в ней, то только не сейчас. Только не так.

Когда моему брату был год или около того, мои родители вместе с друзьями отправились во двор – выпить пива и пожарить мясо на гриле. Таккера они оставили в кроватке, полагая, что раз я дома, то смогу присмотреть за ним – как бывало обычно, когда он начинал плакать.

Но в тот вечер я удрал из дома – в парке собиралась компания моих друзей, и там должна была быть девушка, которая мне нравилась.

Я вернулся домой после полуночи, полагая, что смогу пробраться в дом через черный ход, но увидел красно-синие маячки «Скорой помощи», которая увозила моего маленького брата в ближайшую больницу, находящуюся в двадцати минутах езды от нашего дома.

Оказалось, что в какой-то момент он проснулся, начал кричать, а поскольку взрослые были снаружи дома, а я удрал, никто не подошел к нему. Будучи целеустремленным годовалым ребенком, он попытался выбраться из кроватки.

Следователи из Службы защиты несовершеннолетних сказали, что это был несчастный случай… что он ударился головой о пеленальный столик и из-за травмы навсегда потерял слух.

Если бы я, как предполагалось, был дома в ту ночь, этого не случилось бы.

– С чего ты взяла, что у меня есть какие-то тайны? – спрашиваю я. Мелроуз пожимает одним плечом.

– Потому что у тебя всегда такой вид, словно тебе нужно скинуть какую-то тяжесть с души. И, скорее всего, что бы ты ни сказал мне сейчас, утром я об этом и не вспомню. Вероятно, ты мог бы признаться в убийстве, а к утру… – Она проводит рукой по воздуху. – …все будет стерто. Забыто. Гарантирую, тебе от этого станет лучше.

– Нет уж.

– Конечно, «нет уж». – Она забирается в постель, подтягивает колени к груди, протягивает руку и укрывается одеялом. Смотрит на меня полуприкрытыми глазами, потом поворачивается на бок, подкладывает ладонь под щеку и улыбается.

– Что? – спрашиваю я.

– Ты когда-нибудь думал… – Мелроуз зевает. В ушах у меня отдается пульс. – Ты когда-нибудь думал, – снова начинает она, – как это было бы – встречаться друг с другом?

Ее веки смыкаются, дыхание становится ровным. Она мгновенно засыпает.