Пробки сегодня утром просто ужасные.
Вчера вечером я собирался сказать Мелроуз о своих чувствах… по крайней мере, бросить для начала пару намеков. У меня была возможность. Она стояла над раковиной, по-дурацки пританцовывая в такт какой-то попсе восьмидесятых годов, и мыла посуду, полностью погруженная в свой уютный мирок. Собранные в хвост волосы мели по спине, бедра покачивались, и я понял, что жажду ощутить сладкий вкус ее губ.
Поэтому я поцеловал ее. А она поцеловала меня в ответ, прижимаясь ко мне всем телом и запустив мыльные пальцы мне в волосы.
А потом она вдруг начала без умолку болтать о том, что мы всего лишь друзья и ничего больше, и тем самым полностью пресекла эту возможность. Она непрестанно задавала вопросы, добавляя к ним «верно?» – как будто хотела, чтобы я сказал «да».
Только сегодня утром, когда я ехал на работу, до меня дошло, что в этом могло заключаться что-то еще. Конечно, нам хорошо вместе. Но должна была быть какая-то веская причина, по которой она вдруг захотела удостовериться, что это все не выходит за рамки физического наслаждения.
А чем еще это может быть?
После того случая с Робертом Макколи она больше не ходит на свидания с мужчинами. Ездит только на прослушивания. И, насколько я могу видеть, единственный парень, с которым она регулярно общается, – это Ник.
В моей памяти всплывает то, каким счастливым сделалось лицо Мелроуз, когда Ник позвонил ей пару недель назад, и я едва не проезжаю на красный свет.
Это он. Это наверняка он. Она дожидается Ника.
Я знаю, что они с детства были лучшими друзьями, у них есть общее прошлое, но Ник не заслуживает ее. И не потому, что я ее хочу.
До того, как он получил приглашение в это турне, он ни разу не упоминал о ней.
Он распространялся о каждой своей подружке направо и налево. И я знаю, потому что он болтал о них всякий раз, когда слишком сильно напивался этим дрянным «Old Milwaukee».
Он почти всегда запаздывал с внесением арендной платы – и не потому, что у него не было денег, а потому, что ему лень было выписать чек или доехать до ближайшего банкомата.
Этот чувак даже ради спасения собственной жизни неспособен вовремя постирать свои шмотки. Я уж не знаю, сколько раз я перестирывал его завонявшиеся вещи, которые он на несколько дней оставил в стиральной машине. Ну да, конечно, он всегда изображает небрежно-сексуальный вид. Интересно, вешались бы на него все эти девчонки, если бы знали, что он носит футболку по пять дней подряд, прежде чем наконец постирать ее?
Конечно, Ник – парень веселый. Он гениальный музыкант, он умеет устраивать буйные вечеринки и никогда в жизни не испытывал недостатка в сексе – но на этом его впечатляющие качества заканчиваются.
К тому времени, как я прибываю на место работы в Санта-Монике, моя бригада уже там. Они смотрят на меня так, словно ожидают увидеть у меня в руках поднос с кофе и пончиками. Я поднимаюсь по пандусу в шикарный приморский особняк – мы тянем проводку по заказу какого-то крутого застройщика из Оранж-Каунти.
– Пробки, – ворчливо поясняю я, застегивая на талии свой рабочий пояс.
В кармане у меня вибрирует телефон и, разблокировав экран, я обнаруживаю сообщение от Мелроуз.
МЕЛРОУЗ: ТЫ УЖЕ НА РАБОТЕ?
Я набираю короткое «да», прячу телефон обратно и приступаю к работе. Он жужжит снова, но я занят. Что бы это ни было, я уверен, оно может подождать.
Я беру катушку провода и направляюсь на кухню, где один из моих ребят уже начал подготовку к установке розеток. Женщина в джинсовом костюме и туфлях на каблуках замеряет кухонную технику и заносит результаты в свой блокнот, потом улыбается мне и скрывается в глубинах дома, пахнущего опилками и морской солью.
– С тобой сегодня все в порядке? – спрашивает Мэнни, мой заместитель.
– А почему нет? – фыркаю я.
– Ты выглядишь… не знаю… как будто на что-то зол.
– Передай мне вот тот изгибатель для провода. – Я меняю тему разговора, потому что это не его дело, а если он будет продолжать в том же духе, я разозлюсь еще больше.
Мэнни передает мне инструмент, и я чувствую на себе взгляд работника, но игнорирую его. Мне нужно сделать работу и не ошибиться ни в чем – ошибка слишком дорого обойдется моему бизнесу. Эти крутые застройщики только так штрафуют за «потерянное время» и тому подобную чепуху. У них в каждом телефоне на быстром наборе забиты номера целой своры юристов. Одна ошибка – и компании «Alcott Electric» придет конец.
Я тяну провод, когда в моем кармане опять жужжит телефон, но я не прекращаю работу – нам поставлены жесткие сроки.
Но потом он жужжит снова. И снова.
Вздохнув, я лезу в карман и проверяю, в чем дело.
МЕЛРОУЗ: БОЖЕ, МЁРФИ ПРОПАЛ.
МЕЛРОУЗ: НАВЕРНОЕ, ПРОЛЕЗ ПОД ОГРАДУ.
МЕЛРОУЗ: Я В ПАНИКЕ.
– Всё в порядке? – спрашивает Мэнни.
Мне представляется прекрасное лицо Мелроуз, залитое слезами. Представляется, что ее глубокие синие глаза потускнели и опухли от рыданий, дрожащие руки прижаты к груди.
Прежде чем я успеваю ответить на ее сообщения, она звонит мне.
– Мне нужно съездить и кое с чем разобраться, – говорю я, сбросив звонок и сунув телефон в карман. Я перезвоню ей, когда сяду в машину.
– Серьезно? Ты собираешься скинуть все это на меня? – спрашивает Мэнни, наполовину притворяясь, что шутит. Иногда мне кажется, будто он напрочь забывает, что я босс.
– Не начинай, – отвечаю я. Я знаю, что времени у нас не так много и что нам нельзя срывать сроки работы. Но я не могу заставить Мелроуз ждать. Может, я и моральный урод, но не настолько.
Мэнни вскидывает руки в знак примирения.
Положив катушку провода на подмости, я снимаю пояс и быстрым шагом выхожу наружу.
– Ты вернешься сегодня? – спрашивает Мэнни мне вслед.
– Надеюсь, да.