Часть 29

Адмирал Фишер дочитал донесение британского дипломатического агента в Софии и, отложив его в сторону, взялся за высокий стакан горячего «адмиральского» чая.

– У вашего племянника, Берти, – отхлебнув обжигающего ароматного напитка, проворчал он, – хватка как у нильского крокодила. Бедняга Фердинанд оказался ему на один укус – и вот уже, как вы и предсказывали, русские войска стоят на турецкой границе в ста километрах от Константинополя.

– Господь с вами, Джеки, – усмехнулся король, отпив той же адской смеси. – Майкл очень милый и гуманный молодой человек и совсем не заслуживает сравнения с крокодилом. Бывшего князя Фердинанда выставили из Болгарии как проворовавшегося лакея из приличного дома. С глаз долой – из памяти вон. И никакой, обычной в таких случаях мелочной славянской мстительности с нарубанием нелюбимого монарха вместе с женой на порционные куски. Хотя не могу не признать, что в этом деле стремительность и решительность моего племянника просто поражают.

Адмирал в ответ пожал плечами.

– Меня, Берти, больше удивляет то, – произнес он, – что ваш племянник отчего-то не торопится воспользоваться своим политическим успехом и ввести свои войска на территорию Болгарии?

– Возможно, – сказал король, – он и его советники знают несколько больше, чем соизволили сообщить нам с тобой. Ведь Британия так и не перестала быть геополитическим противником России, и поэтому глупо рассчитывать на полную откровенность со стороны Майкла и его советников из будущего. Врать нам они не будут, но и всей правды тоже не скажут. И это меня тревожит.

– А почему, Берти, вы думаете, что нам не будут врать? – спросил адмирал. – О родственных чувствах вашего зятя и племянника попрошу не упоминать, мне хотелось бы услышать аргументы повесомее.

– Достоверно известно, – сказал король, – что пришельцев из мира будущего – около пяти тысяч человек. И это не только высокопоставленные господа, состоящие в окружении русского царя, но и экипажи кораблей, а также солдаты наземных подразделений, герои Фузана и Окинавы. При этом они не спрятаны в каком-то потайном месте, а, так сказать, внедрены в российское общество на всех его уровнях, перемешавшись с аборигенами. Сохранить полную тайну в таких условиях не получится, несмотря ни на какие меры секретности. Хотя бы в общих чертах, но информация просачивается, и ее возможно собрать. Из общего шумового фона трудно вычленить конкретные факты, но все, что удается выяснить нашим людям, в целом подтверждает информацию моего зятя и племянника. Правда, есть тут одно «но». Большинство простых людей, даже таких высокообразованных, как простолюдины из будущего, живет сегодняшним днем и совсем недавним прошлым. То есть большая часть информации, которую удается выяснить таким путем, касается непосредственно мира будущего, а точнее, того временного слоя, в котором существовали те люди. И если собрать и обобщить информацию, касающуюся Британии начала двадцать первого века, то возникают только два чувства: жалость и омерзение. И эта информация не противоречит тому, что адмирал Ларионов рассказывает моей дочери, а Майкл мне. Единственная разница – Тори трепетно берегут от самых мерзких подробностей, которые не подобает знать настоящей леди; мне же рассказывают все.

– Ну, если дела обстоят именно так, Берти, – спросил адмирал Фишер, – то в чем же тогда причина вашей тревоги?

– Причина в том, Джеки, – задумчиво произнес король, – что я не уверен, что нас добросовестно информируют о событиях, которые непременно произойдут или должны произойти в самом ближайшем будущем. Точнее, я уверен в прямо противоположном. У меня такое чувство, что, взяв под контроль Болгарию, Майкл ждет какого-то события, о котором основная масса пришельцев попросту не помнит, а специалистам из его окружения – например, господину Тамбовцеву, господину Бережному или моему зятю – о нем прекрасно известно.

– Не секрет, – ответил адмирал Фишер, – что турецкая империя в настоящий момент изрядно напоминает изношенный бурдюк, наполненный бродящим навозом. Султан Абдул-Гамид Второй (чтобы он поскорее издох) не только ограбил свою страну, но и привел ее в полное расстройство. В упадке не только промышленность, сельское хозяйство и торговля; этот старый придурок не платит жалование своим военным и полицейским чиновникам, отчего те тоже находятся в состоянии, близком к возмущению. Дела в Турции и так обстоят неважно, а тут еще и это.

– Вы думаете, мой племянник Майкл ждет, когда в Турции разразится революция, чтобы провернуть свое дельце с минимальными потерями? – быстро спросил король.

Адмирал покачал головой.

– Революция – нет, я бы это так не назвал, – сказал он, – просто переворот, во время которого под восторженные крики дикой толпы одни мерзавцы и убийцы сменят у власти других. И неважно, отрубят голову самому султану или только его визирю. В отличие от революций, перевороты крайне скоротечны, так что период замешательства в османском государстве будет коротким. Я даже не исключаю, что поводом для вмешательства в турецкие дела станет реставрация «законной» власти свергнутого султана. Ну а потом все пройдет, как это обычно бывает в таких случаях: спасенный султан благодарно отписывает своему спасителю пару провинций на границе…

– Это едва ли, Джеки, – покачал головой король, – для Майкла такая комбинация была бы слишком мелочной. Тут что-то другое. При несомненном интересе русских к Черноморским проливам конечный замысел моего племянника либо предусматривает полное разрушение Турции как государства, либо же переворот в Болгарии – это лишь отвлекающая операция, а главный удар последует в каком-нибудь другом месте. Не зря же люди моего племянника с таким усердием сколачивают так называемый Балканский Союз, пытаясь соединить несоединимое: Сербию, Черногорию, Болгарию и Грецию. Уж по крайней мере, греки, сербы и болгары терпеть друг друга не могут, ибо все эти три нации претендуют на одни и те же земли, сейчас входящие в состав Турции. Но если они объединятся, то ослабленные внутренними неустройствами турки будут биты и без непосредственного русского вмешательства. К тому же меня настораживает, что русские дипломаты тщательно обхаживают Софию, Афины и Белград, но при этом игнорируют Бухарест. Без Румынии антитурецкая коалиция получается неполной, ведь одними морскими перевозками на Варну при снабжении ведущих сражения войск не обойтись.

– А если война окажется крайне короткой – такой, что не успеет всполошиться ни одна европейская страна, а русские войска уже маршируют по улицам Константинополя? – высказал предположение адмирал Фишер.

– В таком случае, Джеки, – парировал король, – количественный или качественный перевес стран Балканского Союза над турецкой армией должен оказаться подавляющим. Даже десантный корпус господина Бережного, который, как говорят, вышколен безупречно, не способен настолько переломить ситуацию в пользу противников Турции, чтобы война закончилась ее поражением за несколько дней. Есть еще какое-то неизвестное, которое мы упускаем в своих расчетах. Скорее я бы предположил, что, пока союзники России в стиле прошлой войны на Балканах возятся с Турцией, мой племянник нанесет сокрушительный удар где-то в другом месте…

– При таком раскладе, – хмыкнул адмирал Фишер, – кандидатов в мальчики для битья всего двое: двуединая австро-венгерская монархия во главе с выжившим из ума старым императором Францем-Иосифом и Швеция… Других враждебных соседей на западном направлении у России нет. Я бы проголосовал за Швецию. Там у русских торчит самое мощное военно-морское соединение, которому шведский флот на один зуб, и там же дислоцируется корпус морской пехоты генерала Бережного – красивая и мощная игрушка, которая обошлась в немалые деньги, но тем не менее ни разу не бывала в деле… Кроме того, шведы изрядно замазаны в финских делах и были не раз ловлены на поддержке российских социалистов-революционеров – а такого ваш племянник обычно не прощает никому.

– Он много чего никому не прощает, – проворчал король, – в том числе и убийство своего брата. Линейные крейсера – убийцы торговли, это как раз по нашу душу. Моя дочь пишет, что, по словам ее мужа, в их конструкцию внесли достаточное количество новшеств из будущего, чтобы, при условии последовательных модернизаций, они продолжили оставаться в строю еще сорок или пятьдесят лет, то есть до естественного конца Британской Империи из другой истории. Ни одна ваша лоханка, Джеки, из-за естественного устаревания не продержится в линии и половины этого срока. Но разгром Великобритании не является для Майкла первоочередной необходимостью, поэтому вексель за убийство его брата выписан на очень длинный срок, и у нас еще есть возможность погасить его разными добрыми делами. А вот турки отмечены в поддержке единоверных им бандитов на Кавказе и в Центральной Азии, австрийцы поддерживают малороссийских и польских сепаратистов, а шведы, как вы уже сказали, поощряют силы, желающие отколоть Финляндию от России и снова присоединить ее к Швеции. Как видите, ни у одной из этих стран нет решающего преимущества, исходя из которого русская армия должна заняться ею в первую очередь…

– Швеция, – парировал адмирал Фишер, – накрепко связана с союзной России Германией, а что касается Австро-Венгрии – то это жилистый и неудобоваримый кусок мяса, в котором увязнут зубы и более опытного хищника, чем ваш племянник Майкл. В свое время от поглощения империи Габсбургов воздержался и старина Бисмарк – а уж этот волк от политики знал толк и вкус в аннексиях и контрибуциях. Если принять эти рассуждения за истину, то получается, что Турция и есть настоящая цель русской комбинации вокруг Болгарии… но это настолько очевидно, что не может быть правдой.

– Знаете что, Джеки, – хмыкнул король, – таким образом мы с вами можем гадать хоть до второго пришествия. Русские демонстрируют свой интерес к Черноморским Проливам, но мы ничего не знаем об их настоящих планах, составленных на основании неизвестной нам информации. Сейчас русский царь и его советники играют с нами в наперстки…

– Играют во что? – не понял адмирал Фишер.

– Это, – пояснил король, – такая старая азартная игра простонародья. С недавних пор стала чрезвычайно популярна в преступном мире Петербурга, так как хорошо подходит для обдуривания простаков. Суть игры заключается в том, что берутся три наперстка, под один из которых укладывают горошину, после чего ведущий начинает быстро-быстро их перемешивать. Как только процесс заканчивается, игроку (он же простак) предлагается сделать ставку и угадать, под каким наперстком расположена горошина. Даже если простак очень внимателен, это ему не поможет, потому что по ходу перемешивания ведущий жульничает, перекатывая горошину между наперстками. Ловкость рук позволяет ему делать это совершенно незаметно…

– А! – воскликнул адмирал Фишер, – я понял твою аналогию, Берти. Горошина – это действительный русский интерес, три предполагаемые страны-цели – это наперстки. Только вот в чем незадача. Ведь мы вовсе не собираемся делать ставку в этой игре, потому что мы с тобой не простаки и понимаем, что выигрыш, если он будет, окажется ничтожным, а вот потерять мы можем очень многое. Нет, лучшее, что простак может сделать в таких условиях – это вовсе отказаться от игры.

Произнеся эти слова, первый морской лорд сделал небольшой глоток почти остывшего напитка и задумался.

– Я ведь проверил те твои слова об информации из будущего, – сказал он через некоторое время, отодвинув опустевший стакан. – Наша империя действительно расползается по ниткам, как прелая тряпка, буквально на глазах. Канада, Новая Зеландия, Австралия и Индия с каждым днем удаляются от Метрополии, как будто их уносит морским течением. Пока этот процесс еще находится под контролем и почти незаметен… но время неумолимо. С каждым днем наша способность достигать своих целей уменьшается, а удерживать целостность наших территорий становится все труднее и дороже. Я, честно сказать, не знаю, что нужно для того, чтобы обратить этот процесс вспять, но в любом случае нам нужно перестать разбрасываться невосполнимыми ресурсами – и, в первую очередь, нашим политическим авторитетом. Мне ли не знать, как сильно подкосила нас Формоза… Авторитет Роял Нэви и британских кораблестроителей пал в грязь и повторение чего-то подобного добьет нас окончательно… например, гипотетическая стычка «Дредноута» с троицей русских прерывателей торговли или с единичным германским монстром, броня которого будет держать наши двенадцатидюймовые снаряды, а его четырнадцатидюймовая артиллерия сможет добиваться пробитий на всех эффективных дистанциях боя. Я уже не говорю о таком варианте событий, в котором точку в морском сражении поставят тяжелые ракетные снаряды с русских кораблей из будущего… Идти на схватку с Российской Империей в таких условиях будет безумием, тем более что мы даже не понимаем смысла задуманной игры, а противоположная сторона читает нас будто раскрытую книгу. Это как с болотом: чем больше ты в нем трепыхаешься, тем больше тебя затягивает… И неважно, что стоит на кону: Швеция, Австро-Венгрия или Турция. Выигрыш даже в случае успеха будет ничтожен, а издержки огромны…

– Знаешь, Джеки, – сказал король, также отодвигая от себя опустевший стакан, – я тоже много об этом думал и пришел к выводу, что пришло время прекратить бесплодные умствования и повторить тот трюк, который я провернул четыре года назад. Чтобы разобраться во всем детально, нам с тобой необходимо совершить небольшой рабочий визит к моему племяннику. Именно нам. С мистером Асквитом, как ты уже убедился, дела не сделаешь. К тому же есть вещи, которые нельзя доверять почте, даже дипломатической, и, кроме всего прочего, тебе пора лично познакомиться с моим зятем. А там, глядишь, и для нас забрезжит свет в конце тоннеля, поскольку ни Майкл, ни мой зять, ни господин Бережной не пылают ненавистью к Великобритании как к таковой. К кузенам их отношение не в пример хуже. Ведь у нас – русских и англичан – и вправду нет причин конфликтовать, и мы действительно можем разделить мир на сферы влияния как две равновеликие империи. А если на эту встречу припрется еще один мой племянник, кайзер Вильгельм, вместе со своим верным клевретом адмиралом Тирпицем, то мы можем предложить им полакомиться французскими колониями, если уж русский царь пока не разрешает им взять Париж и целиком съесть жирного французского каплуна. Должен же и у германцев быть в этом деле хоть какой-нибудь интерес. Попутно посмотрим на реакцию Майкла. Быть может, нам хоть немного удастся расшатать русско-германский союз. Как говорили древние: «разделяй и властвуй».

– Я думаю, Берти, – сказал адмирал Фишер, вставая из-за стола, – это ты неплохо придумал, особенно с германским кайзером. Это дело ни в коем случае нельзя пускать на самотек, и твой второй племянник Вилли непременно должен оказаться на этой встрече. На троих мир значительно приятнее делить, чем на двоих – хотя бы тем, что всегда можно найти виновного в неблагоприятном развитии событий. Я, пожалуй, организую утечку из Адмиралтейства – и тогда кайзер с Тирпицем прискачут хоть во Владивосток, хоть на Мурман.

– Не надо так далеко, – сказал король, – думаю, моя встреча с племянником Майклом состоится в Ревеле, где-нибудь в первых числах июня. А историки потом назовут ее, к примеру, «Ревельская конференция», желательно с эпитетом «судьбоносная». И, кстати, чтобы не умалить моего королевского достоинства, мы с тобой пойдем на эту встречу на «Дредноуте». Как говорят русские – себя показать и людей посмотреть. Ты уж не обижайся, Джеки, но так уж вышло, что на большее твое детище оказалось неспособно.

С момента детронизации князя Фердинанда прошло пять дней. В Софии отшумели вызванные этим поводом народные гуляния и отгремели дипломатические ноты ближних и дальних, не очень дружественных держав. Франция, Великобритания, Италия и даже Греция с Испанией – все были возмущены и требовали объяснений в меру фантазии жесткости своих антироссийских и антиболгарских позиций. Но больше всего отставка князя Фердинанда встревожила совсем не турецкого султана в Стамбуле (для него этот факт почти ничего не изменил). И самого султана Абдул-Гамида Второго, и его Великого Визиря Мехмед Ферид-пашу больше заботили брожения и неустройства во Фракии, Македонии и Албании, продолжительное время потрясавшие престарелую османскую державу. Это было смертельно опасно, особенно при том, что турецкие полицейские чиновники и армейские офицеры уже несколько месяцев не получали жалования. К тому же оружие к болгарским партизанам-четникам исправно поступало и при князе Фердинанде, как и русские офицеры-добровольцы. В Стамбуле прекрасно понимали, что любой болгарский политический деятель, кем бы он ни был, лишится головы сразу после того, как обрежет поддержку македонским революционерам. Этот поток можно было сделать больше или меньше, но совсем перекрыть его не представлялось возможным.

Зато в наивысшее возбуждение пришел старый венский маразматик Франц-Иосиф, одновременно накатавший грозное послание в Софию с требованием вернуть на трон «любезного брата Фердинанда» и жалобную кляузу кайзеру в Берлин о том, как его обижает плохой русский царь. Этот император-старожил, самый старый и долго правящий из ныне здравствующих европейских монархов, был замечателен тем, что во время Крымской (восточной) войны предал еще прадедушку нынешнего русского царя императора Николая Первого, незадолго до этого спасшего Австрийскую империю от развала, грозившего ей из-за мятежа в Венгрии. В результате восстание свободолюбивых венгров было задавлено русскими штыками, а всего пять лет спустя «благодарный» за спасение Франц-Иосиф де-факто выступил на стороне турко-франко-англо-сардинской коалиции. И причиной этого предательства было желание присоединить к Австро-Венгрии еще и территорию Валахии, то есть нынешней Румынии. Более полувека он выживал, паразитируя на страхе Бисмарка и его германских последователей перед размерами Российской Империи, и теперь по привычке отписался по старому адресу в надежде, а вдруг опять подействует.

Не подействовало. В Берлине прекрасно понимали выгоды от союза с Россией, и поэтому от австрийского жалобщика отмахнулись как от назойливой мухи, а Санкт-Петербург разразился дипломатической нотой, требующей уважать свободный выбор болгарского народа. Министр иностранных дел Австро-Венгерской Империи Алоиз фон Эренталь по слогам читал короткую как удар плетью русскую дипломатическую ноту и не понимал смысла слов «свободный выбор». Как же это возможно – позволить каким-то там болгарам свободно выбирать себе государя? Или эти русские так нагло издеваются: с помощью своих ставленников провели военный переворот и посадили на трон мальчишку-марионетку, за спиной которого стоит верный царский клеврет, и теперь требуют уважать их право на добычу? Болгария не хочет видеть Фердинанда своим князем ни в каком виде, а переход власти к его сыну Борису закрывает все вопросы к легитимности этого процесса. При этом в Европе стало известно, что Великая княгиня Анастасия Николаевна, которая кричала, что болгарский трон следует отдать ее супругу Великому князю Николаю Николаевичу Младшему, помещена под наблюдение врачей в лечебницу закрытого типа с диагнозом «Вялотекущая шизофрения». Ну в самом деле, не может же нормальный человек, подобно пулемету «Максим», выговаривать по шестьсот слов в минуту…

Пока грохотали эти дипломатические баталии и контрбаталии, означенный «мальчишка-марионетка» Борис, а также его брат Кирилл и сестры Евдокия и Надежда проводили время в компании вышеупомянутого царского клеврета и его супруги и в то же время дочери английского короля Виктории Великобританской. Тетушка Тори, добрая душа, вдобавок к собственной двухлетней дочери Елизавете взяла опеку над несчастными сиротками, старшему из которых было четырнадцать лет, а самой младшей девять. Мать этих детей, Мария Луиза Бурбон-Пармская, умерла девять лет назад, а отца у них не было вовсе, поскольку князь Фердинанд этому высокому званию соответствовал мало. Чтобы считаться отцом, мужчине недостаточно просто оплодотворить женщину, бросив в нее свое семя, для этого необходимо воспринимать родившихся детей как неотъемлемую часть себя самого – а этого Фердинанд не умел. Точно так же, как он не умел воспринимать частью себя доставшееся ему в удел Болгарское княжество и его народ. Когда император Михаил говорит, обращаясь к русским людям «дети мои» – это ведь не просто фигура речи, пришедшая из глубины веков, а знак того, что монарх воспринимает свое владение как часть себя, а себя – как часть единого народа.

Этому-то русский адмирал на правах воспитателя и наставника и учит юного болгарского князя, а также его брата и сестер. Монарх должен находиться в резонансе со своим народом, как свои воспринимать его беды, стремления и надежды, и только в таком случае его существование может быть оправдано. И дети, особенно самовластный, но пока ограниченный в правах юный князь Борис, слушают его слова крайне внимательно. Еще бы – ведь адмирал Ларионов – пришелец из будущего, ему открыты многие тайны, победитель японского флота и сподвижник молодого русского императора. Да и те несколько дней, которые болгарские княжеские отпрыски прожили с адмиралом и супругой, кажутся им поездкой на курорт после долгого существования в темной и затхлой тюрьме. Но душой и любимицей детской компании стала двухлетняя Елизавета – дочь адмирала и британской принцессы. Правда, общаться им приходится на немецком языке, потому что адмирал и его супруга не знали болгарского языка, а дети русского. Некоторая схожесть между двумя языками при общении «напрямую» можгла стать источником комических ситуаций, ведь фраза «заперди прозорища» при переводе с болгарского обозначает «задерни занавески».

Но сегодня лирика отошла на задний план. Во дворец на площади князя Александра Первого на посольском «Руссо-Балт Дипломате» приехали премьер-министр Болгарского Княжества Александр Малинов и русский дипломатический агент Сементовский-Курилло. Вид у мужчин был деловой и немного встревоженный.

– Ваше княжеское высочество, – сказал премьер, обращаясь к насторожившемуся Борису, – пришло время исполнить задуманное. Народ ждет от вас объявления полной независимости Болгарии.

– От имени моего государя, – добавил Сементовский-Курилло, – официально заявляю, что Российская Империя безоговорочно поддержит провозглашение болгарской независимости и незамедлительно признает вас самовластным царем Болгарии, разумеется, с ограничениями, которые накладывает на вас возраст. Одновременно, в случае провозглашения независимости, я уполномочен предложить вам незамедлительно подписать с Российской Империей Договор о Дружбе, Союзе и Взаимной Помощи, который обеспечит безопасность вверенного вам Богом Болгарского царства и невмешательство третьих стран в его внутренние дела.

– Значит ли это, – звонко спросил юный князь, – что право вмешиваться во внутренние дела Болгарии ваш император оставляет исключительно за собой?

– Однажды, – ответил русский дипломатический агент, – тридцать лет назад Российская империя штыками своих солдат вмешалась в болгарские дела, после чего у болгарского народа появилось собственное государство со всеми его атрибутами…

– Мы, болгары, помним об этом, – сказал Александр Малинов, – и благодарны русскому царю и его народу за то, что они сделали для Болгарии.

– Когда в болгарские дела наконец вмешалась Европа, – добавил Сементовский-Курилло, – то территория Болгарии была урезана втрое, а сама она оказалась снова в вассальной зависимости от Османской империи. И по сей день после того вмешательства на землях Западной Болгарии льется кровь из-за того, что магометане убивают христиан, а так называемая «просвещенная Европа» смотрит на это сквозь пальцы, озабоченная исключительно сдерживанием Российской империи.

– И это мы тоже помним, – кивнул Александр Малинов, – ну что, государь, решайтесь…

– Я, в общем-то, не против, – ответил Борис и тут же спросил: – Но почему именно сейчас, сразу после того, как вы изгнали моего отца?

– Дело в том, – ответил Сементовский-Курилло, – что сегодня власти Великобритании объявили о предстоящем рабочем визите своего короля и первого лорда адмиралтейства адмирала Фишера в город Ревель, где произойдет его встреча с моим государем. Одновременно туда же засобирался и кайзер Вильгельм с адмиралом Тирпицем.

– Враги, – сказал Александр Малинов, – хотят устроить нам новый Берлинский конгресс, ограничивающий права болгарского народа, а русский царь не сможет их отстаивать, если вы, государь, не объявите о независимости Болгарии.

– Император Всероссийский, – сказал Сементовский-Курилло, – считает, что эта встреча была бы хорошим поводом подвергнуть ревизии статьи пресловутого Берлинского трактата, а то и для полной отмены этого дипломатического недоразумения, ставшего результатом выкручивания рук царю-освободителю Александру Второму. Но это возможно только в том случае, если вы, Борис, будете присутствовать там в качестве полностью самовластного болгарского царя, а не вассального князя Османской империи.

– Я должен присутствовать на встрече трех императоров? – удивился тот.

– А как же иначе? – пожал плечами адмирал Ларионов, – Разве можно решать судьбу Болгарии без самой Болгарии? Ты – первый урожденный болгарский государь; тебе, как говорится, и бросить первую горсть земли на могилу Берлинского трактата. Для начала Россия будет требовать полного уничтожения несправедливого Берлинского соглашения и возвращения к условиям Сан-Стефанского мирного договора.

– Но разве германский кайзер Вильгельм, – спросил Борис, наморщив лоб, – согласится с уничтожением того, что когда-то было создано гением великого Бисмарка?

– Великий Бисмарк, – ответил адмирал, – тоже допускал ошибки, за которые нынешней Германии еще платить и платить. По его инициативе был заключен антирусский австро-германский союз, втягивавший Германию во всеобщую бойню на проигравшей стороне. Кайзер Вильгельм уже согласился, что это была ошибка, и заменил австро-германский союз русско-германским. На этом фоне признание независимости Болгарии и ее права на Македонию и Фракию кажется кайзеру не столь уж выдающимся подвигом. Ведь Германия ныне не имеет никаких интересов в этой части Европы, а следовательно, ей незачем упираться по этому вопросу. Могу гарантировать, что государь-император Михаил Александрович будет чрезвычайно упорен в этом вопросе, а в таких случаях германский кайзер обычно пасует перед его натиском.

Борис глубоко вздохнул, зажмурился, как перед прыжком в холодную воду, и решительно произнес:

– Хорошо, господа, я согласен. Пусть будет посему. Давайте сюда вашу бумагу о провозглашении независимости, господин Малинов, я ее подпишу. И договор о дружбе с Россией тоже. Надеюсь, господин посол, оба экземпляра у вас с собой?

Пять минут спустя премьер-министр теперь уже Болгарского царства стоял и смотрел на непросохшую еще подпись своего князя на декларацию о провозглашении независимости и экземпляры договора с Россией, от имени императора Михаила подписанные адмиралом Ларионовым и русским посланником Сементовским-Курилло.

– Свершилось! – сказал он с чувством, – благодарю вас, государь. Болгария полностью свободна и даже формально независима от своего старого угнетателя. И вам тоже спасибо, господин адмирал, ведь мы, болгары, знаем, что лично вы и все пришельцы из будущего сделали много для того, чтобы этот день однажды наступил. Кстати, должен вам сказать, что Народное Собрание решило удовлетворить запрос вашего судебного ведомства на выдачу им генерал-майора Данаила Николаева для производства над ним справедливого суда и осуществления наказания.

– Этот деятель, – в ответ на непонимающий взгляд пояснил Борису адмирал Ларионов, – первоначально дал присягу русскому царю, и только потом перевелся в болгарскую армию. Поэтому его действия вразрез российским интересам в Болгарии может и должны трактоваться как измена присяге, со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Он-то об этом факте своей биографии, наверное, уже забыл, а у нас помнят все и даже немного больше. Не можешь держать слова – не клянись, а раз поклялся, так уж держись. От тех, кто предает только для того, чтобы выслужиться перед новым хозяином, в основном и происходит все мировое зло. Россия укрыла у себя семью этого деятеля, взрастила его, дала образование в гимназии на болгарском языке, а потом направила в военное училище, а от него вместо благодарности – лютая ненависть.

– О да, господин адмирал, так и есть, – ответил Александр Малинов, сам тоже человек со сходной судьбой и при этом не безгрешный, но находящийся сейчас на правильной стороне.

На этой оптимистической ноте встреча политических деятелей с новопровозглашенным царем Болгарии закончилась – и они вышли прочь, унося с собой подписанные экземпляры судьбоносных документов. Общение с прессой господин Малинов взял на себя. Ему, как профессиональному краснобаю-адвокату, для которого умение заливаться соловьем перед почтеннейшей публикой важнее знания законов, это было совсем не сложно. Никаких пресс-конференций (вроде той, которую отчебучил принц Георгий) он устраивать не собирался. Просто несколько особо доверенных получат черновики статей, которые им будет дозволено напечатать в этот исторический день.

Владыка Османской империи султан Абдул-Гамид Второй, встревоженный событиями, случившимися в формально вассальной ему Болгарии, вышел из полусонного забытья, навеянного дымом гашиша, и вызвал к себе Великого Визиря Мехмеда Ферида-пашу и министра иностранных дел Ахмеда Тевфика-пашу. При этом следует отметить, что оба эти государственных деятеля отнюдь не были османами. Великий визирь по происхождению был турко-албанцем, а министр иностранных дел – крымским татарином из рода Гиреев. Нация, поднявшая на своих плечах Оттоманскую Порту, к началу двадцатого века пришла в полный упадок, и ее остатки влачили жалкое существование среди потомков разноязыких народов и авантюристов всех мастей, сменивших веру на карьеру. Задыхаясь в миазмах собственного гниения, Больной Человек Европы медленно умирал, мучаясь сам и мучая подвластные ему народы.

Тем страшнее для султана звучали барабаны войны, доносящиеся из-за не столь далеких границ Болгарии, Сербии и Греции. Только что три этих страны при посредничестве из Петербурга подписали документы о заключении так называемого Балканского Союза и теперь радуются этому обстоятельству будто дети. И как дети они бьют в барабаны и стреляют в воздух, показывая этим свою лихость и готовность отомстить старому врагу. Сегодня, когда эти мелкие народы усилились, а их былые владыки ослабели, болгары, сербы, греки и даже албанцы не забыли пятьсот лет османского ига, убийств, насилия и грабежа, и теперь готовятся сторицей возместить османам все пережитое их предками.

На противоположном берегу Черного моря тоже неспокойно. Хозяин там куда серьезнее, чем его балканские младшие братья, и поэтому собирается на войну без лишней суеты и воинственных возгласов. Части постоянной готовности, которых в русской армии почти половина, получают новое оружие и снаряжение, регулярно проводят батальонные и полковые учения и готовятся, готовятся, готовятся… Правда, главные шайтаны – десантный корпус Бережного – пока остается в месте своего постоянного расквартирования на Балтике, но прошлые годы показали, как быстро он может перемещаться по железной дороге между театрами боевых действий, чтобы с марша сразу броситься в бой. Вот и сейчас не за горами пора летних маневров, когда дикие башибузуки в черных беретах попрыгают в вагоны, чтобы через некоторое время выгрузиться в Одессе, Херсоне или Николаеве – отправной точке будущего десанта в Проливы. А может, и не в Проливы; возможно, они выгрузятся в Варне и ударят по Османской Империи вместе с болгарской армией со стороны суши.

К тому же год назад вице-адмирала Скрыдлова, хорошего хозяйственника и храброго офицера, но посредственного флотоводца, на посту командующего Черноморским флотом сменил добрый знакомец пришельцев из будущего контр-адмирал Эбергард. С тех пор русские моряки-черноморцы позабыли про покой и сон. Учения сменялись тревогами, а тревоги учениями. С наступлением теплой погоды Черноморский флот все чаще стал выходить в море в полном составе, отрабатывая как общую сплаванность, так и учебные стрельбы по морским и береговым целям. В основном как раз по береговым. Агенты турецкой разведки, которых среди крымских татар было превеликое множество, докладывали, что русская эскадра отрабатывает всего один прием – атаку с ходу береговых батарей в горле Босфора и Дарданелл. Орудия главного и среднего калибров броненосцев и крейсеров садят по береговым мишеням фугасными снарядами образца 1906 года так, что вздымаются вверх обломки скал и летит во все стороны щепа от деревянных макетов. Дым, пыль и ужас, будто сам Азраил выбрался из ада полюбоваться на дело рук своих любимых детей. Команды кораблей оттачивают умение огнем и металлом подавлять всяческое сопротивление на береговой линии и тем самым обеспечивать высадку десанта.

После получения таких сведений внизу живота у османских министров делается дурно, ибо они представляют себе русскую морскую пехоту и злых до предела болгарских солдат, которые под прикрытием двенадцатидюймовых «чемоданов» режутся с турецкими аскерами на узких улочках Стамбула. А ведь все так и будет. Если армия еще что-то собой представляет и способна подавлять восстания христианского населения или под натиском европейских армий с арьергардными боями отступать вглубь страны, то флот не годится никуда. Турецкие боевые корабли – все как один современники прошлой русско-турецкой войны и без поддержки германских или британских союзников не представляют реальной боевой силы.

Заказ броненосцев и крейсеров на британских верфях стоит огромных денег, а переговоры о покупке выведенных год назад в резерв германских броненосцев серии «Бранденбург» сорвались в самом начале из-за союзнического вето Петербурга. Германский кайзер с потрохами продался русскому царю: видимо, в Петербурге ему пообещали полное содействие в строительстве железной дороги по линии Берлин-Стамбул-Багдад-Басра. Скорее всего, у германцев просто лопнуло терпение. В 1877 году Deutsche Bank приобрел железную дорогу Стамбул-Измит с правом продолжения линии до Анкары и впоследствии до Багдада, с тех пор прошло больше тридцати лет германо-турецких переговоров, а воз и ныне там. За это время американцы связали железными дорогами берега двух своих океанов, а русские протянули Великий Сибирский Путь от Урала до Тихого океана. А у немцев с Турцией – бесконечные переговоры, ибо даже у германских банкиров не хватает денег насытить взятками ненасытные глотки османских чиновников.

Да, времена для Османской Империи сейчас нелегкие, ведь даже истово ненавидящая русских Британия не готова прийти на выручку Стамбулу вооруженной силой. Да она вообще никак не готова прийти туркам на выручку, и то же можно сказать о Франции. Италия, напротив, внимательно присматривается к принадлежащей османам Ливии и задумывается, не пора ли откусить этот жирный кусок для себя, любимой. А то у соседней Франции уже есть Алжир и Тунис, у Испании – Марокко, у англичан – Египет, а вот Италия пока ничем не прибарахлилась. Самое же время, господа, пока русские будут рвать на куски Оттоманскую порту, схватить лежащий на отшибе кусок и утащить в свою нору…

– Мой господин, – кланяясь, сказал султану Ахмед Тевфик-паша, – в грядущей войне Великобритания готова оказать нам только моральную поддержку. На словах английские дипломаты будут осуждать агрессию Балканского альянса, а на самом деле единственной их заботой будут одни лишь вечные британские интересы. Британский король в ближайшее время собирается встретиться в Ревеле с русским царем и германским кайзером. Думаю, что там он займется излюбленным занятием всех мошенников – продажей того, что ему не принадлежит и никогда не принадлежало. Не стоит забывать, что любимая дочь короля замужем за русским адмиралом Ларионовым, который по странному совпадению является сейчас главой регентского совета, осуществляющего опеку над юным болгарским князем. Как говорят в таких случаях русские – ворон ворону глаз не выклюет. Помимо того, что адмирал Ларионов является главой пришельцев из другого мира и вторым по богатству человеком Российской империи, он еще и один из ближайших советников молодого русского царя, который слушает его чуть ли не как второго отца.

– В грядущей войне, о повелитель правоверных, – добавил Великий визирь Мехмед Ферид-паша, – наше положение будет даже хуже, чем тридцать лет назад. Наша страна разорена, торговля находится в упадке, дехкане бедствуют, а армейские офицеры и полицейские чиновники уже полгода не получали жалования, ибо в казне нет даже бумажных денег. Государство османов охвачено смутой и неустройствами, в Румелии и Фракии неверные восстали против власти султана. Если раньше греки, сербы и болгары по большей части грызлись меж собой, то теперь вся их ярость направлена против османских солдат и сборщиков налогов. В означенных областях наша армия удерживает только контроль над городами и путями сообщения, а глухие горные села и целые уезды находятся во власти повстанцев, которые получают поддержку оружием и опытными офицерами от Российской Империи. При этом наши враги сильны как никогда. Проклятое государство русских гяуров поднимается буквально на глазах, будто опара на хороших дрожжах, а единственным нашим союзником по факту является империя Габсбургов, утратившая поддержку Германии и оставшаяся в полном одиночестве. Если австрийцы ударят по сербам и болгарам с тыла, то их ждет сокрушающий разгром после удара со стороны русской армии. А если к русским присоединятся германцы, которым не впервые атаковать бывших друзей, разгром австрийской армии и государства превратится в избиение младенцев.

Выслушав все это, султан Абдул-Гамид Второй поднял глаза вверх, обратившись к Всевышнему с короткой молитвой. Да-да, это именно тот самый Абдул-Гамид Второй, который правил Османской Империей в те времена, когда она вела войну с Россией за контроль над Болгарией. Как обычно водится в таких случаях, в тот раз от войны выиграли те страны, которые в ней вовсе не участвовали: Австро-Венгрия, получившая Боснию и Герцоговину, а также Британия, обосновавшаяся на Кипре. Болгария, которая и была предметом спора, подпала под контроль все той же Австро-Венгрии.

И все бы хорошо, но тридцать лет назад Абдул-Гамид был тридцатишестилетним мужчиной с самом расцвете сил, не лишенным некоего лоска и шика, а сейчас перед министрами сидел дряхлый старик со сгорбленной спиной и трясущимися руками. Султана измучил не только его возраст. Все эти тридцать лет он, опасаясь заговора или военного переворота, которые должны были лишить его престола и жизни, провел взаперти в своем дворце Долмабахче, показываясь народу только раз в год, когда султан обязан торжественно шествовать в мечеть, а потом принимать своих сановников. Но в каждом приближенном мог скрываться предатель, за каждым кустом сидеть убийца, а умники из образованных неизменно строили прожекты, превращающие Османскую Империю в конституционную монархию или даже республику. Из-за этой параноидальной подозрительности султанский дворец оказался наводнен стражей, страна – полицией, а сам повелитель правоверных оказался на грани того состояния, в котором простых смертных увязывают в смирительную рубашку и начинают поливать холодной водой, потому что других методов борьбы с психическими заболеваниями медицина начала двадцатого века не знает.

– Неужели все обстоит так плохо, как вы тут сказали, безродные собаки? – обратился султан к своим министрам угрожающим тоном, едва закончив молиться. – Неужели народ османов настолько ослабел, что более не способен побеждать неверных? Неужели мы зря усиливали армию и давали нашим офицерам первоклассное военное образование? Неужели мы напрасно оборудовали оборонительные позиции на Чаталжинском рубеже по последнему слову европейской техники? Неужели наши батареи на Босфоре потеряли свою мощь и более не смогут отразить нападение русских броненосцев? Неужели мы тридцать лет зря вкладывали деньги в армию? Неужели мои аскеры не могут взять миллион или два болгар, сербов, армян или греков и пригрозить русскому царю и его прихвостням, что эти люди будут убиты, едва на наших границах прозвучит первый выстрел? Неужели наши друзья в Европе забыли о том, что как только русский царь захватит Черноморские проливы, то тут же наводнит Средиземное море своими кораблями? Молчите? Необходимо провести мобилизацию и подготовить армию к большой войне. Сообщите всем, что если все против нас, то я объявляю газават – священную войну против всех неверных! Всех без исключения. Никто из них не должен чувствовать себя в безопасности. А теперь идите прочь, вы оба, и возвращайтесь только с хорошими новостями!

Как только пятящиеся Великий визирь и министр иностранных дел, не смея возразить своему повелителю ни единым словом, покинули залу для приемов, немного остывший Абдул-Гамид подумал, что зря он на них так орал. Оба преданы ему как собаки, и так же, как собаки, в меру глупы и недальновидны. Но ничего не поделаешь: стоит взять какого-нибудь умника – и он непременно вляпается в заговор, поскольку любому умному человеку очевидно, что так дальше жить нельзя. Очевидно это и самому султану, но, в отличие от молодых умников, у него есть жизненный опыт и он понимает, что путь Османской Империи похож на железную дорогу, рельсы которой ведут прямо в джаханнам. Можно ехать по ней быстрее или медленнее, тормозить или торопить события. Но нет возможности сойти с пути, сдвинуться вправо или влево, а неумолимые рельсы неизбежно приведут прямо в пылающую геенну. Реформаторы, которые называют себя младотурками, при этом глупы до невозможности, ведь любые попытки перестроить жизнь османов по европейскому образцу, ввести парламент, конституцию и прочие достижения прогресса только ускоряют движение по дороге в пекло. Чем больше суеты и всяческих модернизаций, тем быстрее катят по железным рельсам колеса. Именно поэтому он, султан, тихо и незаметно противился постройке железной дороги из Стамбула в Багдад и Басру и на тридцать лет поставил на прикол османский флот. Ведь все эти европейские машины, паровозы, пароходы и прочие – от нечистого, ибо про них, рычащих огнем и дымом, ничего не сказано в Коране, а если что и сказано, то не самое лицеприятное.

Прежде Абдул-Гамид надеялся, что худшее случится уже после его смерти, и изо всех сил тормозил бег неумолимого времени, но, видимо, на небесах решили, что пришло время конца света, и выпустили в мир тех, кто должен изменить его до неузнаваемости, и Османская Империя станет одной из жертв этих изменений. И русский император Михаил, сочетающий храбрость льва, хитрость лисы, прозорливость орла и терпение змеи – один из могильщиков всего того, что было дорого последнему турецкому султану. Но сначала выступят те, кто попытается спасти Османскую империю, а вместо того окончательно ее погубят. Что же – он старый человек и ему уже все равно. А кроме того, у него есть средство, которое позволит не чувствовать боль в то время, когда гяуры железными зубами будут рвать на части его страну, а потом и его самого.

Хлопнув в ладоши, султан вызвал из небытия слугу, который принес ему уже разожженный кальян, заряженный смесью из лучшего табака и гашиша. Лучшее средство от невроза. Если конец неизбежен, его ожидание можно хотя бы отчасти смягчить наркотическими грезами. Всего пара затяжек ароматным дымом, прошедшим через бензоевую воду – и жизнь вокруг снова светла и прекрасна, а сам он в этих грезах вновь молод и беззаботен…

Наследный принц Сербии королевич Георгий Карагеоргиевич.

Уже три недели я нахожусь в Ораниенбауме и состою в почетной должности ученика воина. Воином я называю генерал-лейтенанта русской армии Вячеслава Николаевича Бережного, героя разгрома японской армии в Корее и десанта на Окинаву. Это были воистину героические дела, но иногда мне кажется, что этот подтянутый сухощавый русский генерал, чем-то похожий на Суворова в мгновенья его славы, есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Война с Японией была выиграна в основном на море в первые дни с момента начала конфликта, а разгром успевших высадиться на Корейском побережье японских армейских частей больше походил на торопливое избиение полицейскими пойманного с поличным на месте преступления мальчишки-карманника, чем на регулярное сухопутное сражение. Высадка на Окинаву, разумеется, могла бы считаться образцом десантной операции, но этому ощутимо мешало отсутствие сопротивления с японской стороны. Вооруженное копьями ополчение и устаревшая на тридцать лет артиллерия в береговой обороне – это не сопротивление, а только видимость, тем более что артиллеристы и ополченцы предпочли разбежаться, едва загрохотали большие пушки русских броненосцев. Таким образом, за генерал-лейтенантом Бережным можно признать только наличие организационных талантов, благодаря которым он из разрозненных подразделений в кратчайшие сроки сформировал бригаду, а потом развернул ее в корпус – и не более того.

Но тем не менее русский император в порыве откровенности сказал мне, что этому человеку совсем не трудно расчленить зловредную Австро-Венгрию на отдельные порционные куски – стало быть, у него есть основания делать такие заявления. При ближайшем рассмотрении Вячеслав Николаевич произвел на меня впечатление человека, отбрасывающего сразу несколько теней. Из разговоров некоторых офицеров, причастных к великим тайнам, я уже знаю, что наш мир – не единственный, что был облагодетельствован пришествием эскадры адмирала Ларионова. Были и другие – и в числе их тот мир, в котором сумрачный тевтонский гений поставил все человечество на грань тотального уничтожения. Возможно, эта уверенность императора Михаила в особых военных талантах своего зятя вызвана как раз тенью другого мира, где все было гораздо страшнее, чем у нас…

От таких мыслей у меня, простого сербского принца, кружится голова. Мне довелось встретиться с людьми, жившими более чем сто лет спустя от настоящего момента и получившими напутствие Высших Сил: «Поступай по совести». И я хожу среди них, пожимаю им руки при встрече, обедаю с ними в одной столовой, учусь у них военному делу самым настоящим образом, как прежде еще никогда и ни у кого не учился.

При этом самым главным шоком для меня оказался сам балтийский корпус морской пехоты, при котором я по решению императора Михаила должен состоять в преддверии грядущих событий на Балканах, чтобы успеть научиться всему, чему можно научиться за такое короткое время. Меня поразили, с одной стороны, невероятно свободные, почти либеральные, отношения между нижними чинами и господами офицерами, с другой стороны – фанатичная преданность этих нижних чинов государю-императору и своему командиру. И это несмотря на то, что многие из солдат-морпехов являются членами оппозиционной социал-демократической партии большевиков, так и не убравшей из своих программных документов требования о низвержении самодержавия. Более того, подобных солдат, неблагонадежных с политической точки зрения, специально направляют для прохождения службы в это элитное соединение русской армии. Парадокс… Да только вот вся нынешняя Россия, когда я сравниваю ее тем, что видел в прошлый свой приезд, кажется мне состоящей из одних парадоксов. Будто в одном и том же месте совместились даже не две, а целых три страны: Россия, что была прежде, Россия, которая будет потом, и та Россия, которой, стараниями пришельцев из будущего, теперь никогда уже не будет.

Но как бы это ни было удивительно, я чувствовал себя в этой парадоксальной ситуации даже лучше, чем обычно. Люди тут прямые, откровенные и не прячут свои мысли и чувства за политесами, как принято делать в свете. Белое тут называют белым, черное – черным, храбреца – храбрецом, а труса – трусом. Кстати, по поводу храбрости… Как сказал генерал Бережной при нашей первой встрече – храбрость дана на войне командующему для личного употребления. Генерал, который героически погиб, поднимая в штыковую контратаку батальон или полк, на самом деле допустил грубую ошибку. Выполняя работу младшего по званию, он оставил вверенные ему войска без грамотного руководства, чем, скорее всего, способствовал успеху противника. Главная задача офицера, от взводного командира и до генерала – перехитрить, передумать врага, суметь разгадать его замысел на своем участке ответственности и с минимальными затратами сил привести его к полной неудаче. Выдержка и точный расчет нужны командиру даже больше, чем храбрость.

И вот, сразу после встречи со своей будущей невестой я окунулся в изнурительные тренировки. Первые несколько дней были заполнены марш-бросками в полной выкладке и тактическими учениями, во время которых я исполнял обязанности помощника взводного командира – то есть был вынужден делать все то же, что и нижние чины. Потом, когда с меня сошло семь потов и я хотя бы краем попробовал «настоящей службы» (хотя и прежде никто не мог назвать меня неженкой), эти занятия стали перемежаться тактическими играми и ежедневными занятиями рукопашным боем. Против последнего я пробовал протестовать, говоря, что мне не нужны подобные премудрости, так как я и без того могу за себя постоять. Но генерал Бережной со скучающим лицом объяснил, что это делается не для того, чтобы сделать из меня великого бойца, а чтобы воспитать в моей буйной натуре выдержку и терпение, которых мне очень изрядно не хватает. А то, что я и так не неженка, метко стреляю и хорошо фехтую, идет мне только в плюс.

Кстати, сабли в морской пехоте не используют. По форме одежды господа офицеры ходят с кортиками, что для меня непривычно. Впрочем, в современной войне сложно вообразить ситуацию, когда пехотному офицеру могла бы пригодиться его сабля. Даже для самообороны длинной и неудобной шашкой затруднительно воспользоваться в стесненном положении: в окопе или в сражении в тесной городской застройке, с этой точки зрения, кортик не только легче по весу, но и практичней. Что касается нижних чинов, то им, если придется резаться с врагом глаза в глаза, по штату положены специальные штурмовые ножи и саперные лопатки, с которыми они управляются с невероятной ловкостью. Зато я превосходил многих и многих в стрельбе из длинноствольной винтовки, укороченного карабина, а также пистолета. Разумеется, офицеру это искусство сверхметкой стрельбы нужно также исключительно в целях личного употребления. Даже взводному командиру крайне неразумно заменять собой в цепи выбывшего стрелка, разве что за исключением случая, если его целью станет как минимум вражеский генерал.

Кстати, мои телохранительницы тоже находятся поблизости. Тут, в военном городке, есть особая женская казарма, где проживает немногочисленный персонал корпуса противоположного пола, и я несколько раз как бы случайно пересекался с этой парочкой то на стрельбище, где они совершенствовали свои навыки в стрельбе из автоматического пистолета и карабина, то в специальном зале для занятий рукопашным боем. Посмотрев на их тренировки, с уверенностью могу сказать, что если бы им и в самом деле пришлось защищать мое драгоценное тело от разнообразных злоумышленников, то они бы точно не подвели. В стрельбе хоть Анна, хоть Феодора уступают мне совсем немного, а в рукопашном бою превосходят на голову. Разумеется, я лучше их обеих владею саблей, но мне и в страшном сне не могла прийти идея предложить своим «сестренкам» пофехтовать. При этом, хоть экскорт-гвардия входит в состав ГУГБ, а не подчиняется армейскому командованию, я не заметил, чтобы местные офицеры относились к моим телохранительницам с пренебрежением, с каким прежде армейские, а особенно гвардейские офицеры относились к жандармам. И тем более не ощущалось того превосходства, с которым сильный пол смотрит на девиц.

Правда, последнее более-менее понятно. Сейчас, обмундированные в полевую форму, которая привычна им как вторая кожа, «сестренки» ничем не напоминают пугливых гимназисток, которыми они предстали во время нашей первой встречи. Смеясь, они сказали, что все офицеры эскорт-гвардии, независимо от пола, часть своего так называемого «базового обучения» проходят в специальном учебном центре при корпусе генерала Бережного. И не только они. И сейчас у моих телохранительниц выдался случай вне графика отточить подзабытые навыки, которые им наверняка пригодятся, когда они будут сопровождать меня на дорогах грядущей войны. Ведь я сам настаивал на долговременном контракте, а значит, теперь им придется следовать за мной повсюду, и если придется вытаскивать мою тушку из-под вражеского огня, перевязывать на ней раны. Вот так, принц Георгий, хотел долговременного контракта – получи и распишись. Впрочем, и в любом другом случае рядом со мной в любой опасной ситуации непременно должна была оказаться пара девушек, или, может быть, молодых людей, которым вменялось бы даже ценой своей жизни хранить мое тело от повреждений. На меня сделали ставку как на будущего короля Сербии, а следовательно, мои желания или нежелания не принимаются в расчет, ибо дело прежде всего.

Характер у меня прямой и вспыльчивый, к тому же я не простой прохожий, а наследный принц Сербии, поэтому за разъяснением сложившегося положения я обратился прямо к господину Бережному. Он был единственным находящимся поблизости пришельцем из будущего из числа тех, что имеют право принимать решения и отвечать на мои вопросы.

– Господин генерал-лейтенант, – сказал я, – объясните, пожалуйста, почему ради моей безопасности кто-то обязательно должен рисковать жизнью, да еще и на войне? Я взрослый человек и сам могу позаботиться о себе, без того чтобы подставлять под пули кого бы то ни было…

Тот посмотрел на меня с легким сожалением. Примерно как на юнца, которому вожжа попала под хвост.

– Господин подпоручик, – сказал он после некоторой паузы, – должен вам напомнить, что в армии приказы не обсуждаются, а выполняются, и с этим поделать ничего нельзя. Если вы хотите счастья своему народу и процветания своей стране, то, как истинный серб, будете делать все для этого необходимое. Ведь вы не просто офицер и мужчина, а человек, в котором сошлись все надежды вашей Родины. Кроме всего прочего, те, кто рискует жизнью ради сохранности вашего тела, добровольно выбрали эту стезю и принесли нашему императору офицерскую присягу. Не надо их жалеть. Держите под контролем свои эмоции, не рискуйте понапрасну – и тогда им, скорее всего, тоже не придется умирать. Это все, что я могу сказать вам как генерал-лейтенант, господин подпоручик. Но если вы хотите чисто человеческого разговора, то давайте без чинов. Я буду называть вас Георгий, а вы обращайтесь ко мне – Вячеслав Николаевич.

Эти слова, сказанные каким-то отеческим тоном, успокоили меня и настроили на примирительный лад.

– Да нет, Вячеслав Николаевич, – ответил я, – я все понял и постараюсь исправиться. Примерно то же мне уже объяснял господин Бесоев, который по заданию вашего императора сопровождал меня на пути из Софии в Санкт-Петербург. Он также говорил, что если я не сумею занять трон, то мою страну ждут большие беды. Но я не склонен доверять жандармам или, как их у вас теперь называют, гебистам. Они всегда себе на уме и никогда не говорят правду. Не может быть такого, что кроме меня никто не смог бы унаследовав трон и привести Сербию к процветанию.

– Я знаю Николая Бесоева, – сказал генерал Бережной, – это мой ученик. Быть может, один из лучших. И ты зря ему не поверил. Он, как и ты, один из честнейших людей, которых я знал. У вас, сербов, большая проблема с хорошими лидерами. Ты способен объединить вокруг себя народ, а твой младший брат Александр – нет.

Этот ответ буквально выбил меня из колеи. Картина мира, которую я успел построить в своей голове, разрушилась с легким хрустальным звоном.

– Подполковник Николай Бесоев – ваш ученик?! – воскликнул я. – Такой представительный молодой мужчина кавказской наружности, внешне похожий на аристократа, но с повадками опытного волка…

– Да, Георгий, – ответил мне генерал Бережной, – это он. Понимаешь, армейские офицеры, имеющие призвание к разведывательной и оперативной работе, довольно часто переходят на службу в ГУГБ, и Николай был одним из первых, кто пошел по этому пути. И не путай, пожалуйста, жандармов с гебистами: если первые защищают только власть, неважно, хорошая или плохая, то вторые оберегают страну от любых напастей, за исключением стихийных бедствий и вторжения вражеских армий. И они такие же офицеры, как и те, что служат императору в строю рот и батальонов, также приносили присягу и также готовы отдать жизнь за Россию и ее интересы. И твои телохранительницы тоже достойны того, чтобы ты уважал их за храбрость, и совсем не заслужили твоей жалости, потому что она унижает.

– Понимаете, Вячеслав Николаевич, – неожиданно для себя самого сказал я, – будь я не сербским наследным принцем, а простым армейским подпоручиком, то, не задумываясь, женился бы хоть на Анне, хоть на Феодоре, хоть, после перехода в магометанство, на обеих сразу. Но я принц, а потому начинаю уже жалеть о том, что попросил о долговременном контракте, с одной стороны, взяв на себя дополнительные обязательства, а с другой стороны, подвергнув небезразличных мне людей дополнительному риску. Я вообще не хочу, чтобы кто-нибудь рисковал ради меня своей жизнью, и сложившаяся ситуация приводит меня в определенное отчаяние… Ведь впереди у меня война, во время которой у тех, кто меня будет сопровождать, шансов погибнуть гораздо больше, чем во время простой поездки из Софии в Санкт-Петербург.

– Я уже дал тебе совет, Георгий, – пожал плечами генерал Бережной, – и могу только его повторить. Не рискуй понапрасну своей головой, и тогда твой эскорт тоже избавится от лишнего риска. Ну а насчет женитьбы хоть на любой из них, хоть на обеих сразу ты должен сказать им сам, ведь с твоей стороны это очень высокая оценка. Но, если перефразировать древнегреческую поговорку, то не все, что позволено быку, допустимо для Юпитера. Делай что должно, и пусть случится что суждено. Другого совета у меня для тебя нет.

Теплым солнечным полднем по парковым аллеям прогуливалась не менее теплая компания. Нет, собравшиеся для решения важных мировых вопросов были тверезые до неприличия, просто между собой эти люди держались не как случайные знакомые и не как начальник и подчиненные, а как друзья и единомышленники. В центре композиции – император Михаил Второй (в зависимости от политического настроя публики называемый то Великим, то Лютым) и его верные клевреты: тайный советник Александр Тамбовцев и единственная пока женщина-генерал Нина Викторовна Антонова. По правой стороне от этой компании идет адмирал Ларионов со своим воспитанником, четырнадцатилетним болгарским царем Борисом, а по левой – генерал Бережной вместе с двадцатиоднолетним сербским наследным королевичем Георгием. В этой компании не хватает только подполковника ГУГБ Мехмеда Османова. Но у него уважительная причина. Он инкогнито выехал в Оттоманскую империю с целью организовать ликвидацию некоторых одиозных в нашем мире личностей. Вот, например, Мехмед Талаат-паша – на данный момент мелкий почтовый чиновник в Салониках и в то же время в нашем мире один из виднейших деятелей младотурецкой революции и кровавый палач армянского народа. И он такой там не один.

Кстати, телохранительницы Георгия, которые заступают в сопровождение каждый раз, когда он покидает военный городок корпуса морской пехоты, держатся поодаль от основной группы, за пределами слышимости. И хоть королевич не откровенничает со своими «сестренками» по поводу разных великих тайн, но даже без этого, имея с ним постоянный контракт, девочки попадают в число секретоносителей высшей категории. А посему в эскорт-гвардии они теперь только числятся. Нина Викторовна Антонова самолично провела беседу с обеими подпоручицами и признала их годными для перехода на следующую служебную ступень. Еще не специальные исполнительные агенты, но и уже не простые телохранительницы. Еще бы – ведь девочки настоящие красавицы, спортсменки и комсомолки (то есть, простите, дворянки). Будущие фрейлины сербской королевы – это не только источники информации, приближенные к эпицентру сербской политики, но и потенциальные агенты влияния и пример для подражания образованным сербским девицам. Чтобы сербы смотрели на все исходящее из России как на самое лучшее. Вот и еще один инструмент мягкой силы, в дополнение к твердой силе русского оружия.

Компания остановилась на берегу Китайского пруда и стала делать вид, что внимательно рассматривает статую Пророк Иона. При этом генерал Бережной чуть заметно усмехнулся.

– Чему вы смеетесь, Вячеслав Николаевич? – с едва заметным раздражением спросил император Михаил.

– А дело в том, Михаил Александрович, – ответил Бережной, – что вы уже почти час нас водите кругами по этому парку, аки Моисей водил евреев по пустыне, и явно все никак не можете решить, где находится та самая Обетованная Земля, на которой нам будут поведаны Великие Откровения.

– И в самом деле, – смутился император, – я лишь хотел найти такое место, где нас даже случайно не смогут услышать посторонние уши. Даже моя охрана. Тут каждый куст может оказаться сотрудником Дворцовой полиции.

– Тогда, – сказала Нина Викторовна, – это место ничуть не хуже других. С одной стороны от нас пруд, с другой, до самого Китайского дворца, открытый газон. До ближайших кустов в обе стороны метров по двадцать пять. Если мы не будем кричать и размахивать руками, как экспрессивные испанцы, то все сказанное между нами останется тайной.

– Ну хорошо, Нина Викторовна, – согласился Михаил, – давайте поговорим здесь. А может, я и в самом деле перемудрил, и вся эта секретность призвана скрыть то, что уже завтра станет секретом Полишинеля. Одним словом, товарищи и некоторые господа, я собрал вас всех для того, чтобы согласовать наши позиции перед послезавтрашней встречей в верхах. Собственно кайзер с Тирпицем прибудут в Ревель уже завтра утром. Если король Эдуард Седьмой решил прибыть к нам на «Дредноуте», а у кайзера своя игрушка того же класса еще не на ходу, то яхта дядюшки Вилли «Гогенцоллерн» дошла только до Либавы, где он пересел в мягкий вагон литерного поезда…

– Так значит, – сказал адмирал Ларионов, – мой тесть решил провести переговоры, так сказать, с позиции силы? Он в белом на «Дредноуте», а остальные – бедные сиротки… Так! С дорогого тестюшки и его верного сподвижника необходимо срочно сбить спесь, а то недалеко и до беды!

– Виктор Сергеевич, – с интересом спросил Михаил, – вы что-то задумали?

– Да, – ответил адмирал Ларионов, – задумал. Атака учебными торпедами с «малюток» и бомбовый удар с пикирования. Только вот в чем незадача. «Утенок» поднимает бомбу в пятьдесят килограмм, «ишачок» – в сто, но для «Дредноута» это несерьезно и, кроме того, время для их дебюта еще не настало… Официально вся наша авиация сейчас состоит из этажерок на конном старте.

– А ты, Виктор Сергеевич, – быстро сказал генерал Бережной, – подними «сушку» с лучшим пилотом, и пусть он покажет мастер-класс по забиванию болванок в палубу «Дредноута».

– Атаковать «Дредноут» даже учебными бомбами запрещаю, – быстро сказал император Михаил. – Ну и что, что они не взрываются? Даже деревянный макет, грохнувшись о палубу рядом с группой людей, способен поубивать кучу народа, а остальных сделать калеками. Прибьете мне случайно дядю Берти, потом греха не оберешься. Я прямо сейчас отдам приказ подготовить какую-нибудь баржу, заполнить ее пустыми бочками или чем-то похожим, и оставить на видном месте на рейде. Пусть ваш кавказский воздушный снайпер Гуссейн Магомедов бомбит ее в свое удовольствие и без всякого риска для престижа Российской империи. Я сам перейду на «Дредноут» с «Алмаза», чтобы иметь возможность на месте комментировать дяде и адмиралу Фишеру ход предстоящего авиационно-морского представления. Ну очень хочется полюбоваться на их лица в момент, когда они поймут, что для нас их «Дредноут» – просто плавучая мишень… И труба у них после этого на переговорах станет пониже, и дым из нее пожиже. Но лишь бы ваши люди не подвели. Все надо сделать как под куполом цирка – в меру лихо и красиво. А в самом конце, побарабанив «Дредноуту» учебными торпедами в борта, «малютки» должны всплыть и раскланяться. Чтобы публика видела, что атаковали их не «Алроса» с «Северодвинском», а подводные миноносцы нашей собственной постройки.

Бережной с Ларионовым переглянулись.

– Будет вам шоу, ваше императорское величество, – с усмешкой сказал адмирал Ларионов, – и еще какое! Только не забудьте взять с собой на «Дредноут» вашего дядюшку Вилли и его друга Тирпица. А то как бы, достроив свои «Мольтке», они не возгордились сверх всякой меры. Пусть знают, что в случае чего у нас найдется управа и на монстров их Хохзеефлотте. Но только, пожалуйста, оставьте «Алмаз» в покое. Девятнадцать узлов максимального хода – сейчас это ни о чем. Да и вид у него допотопный. Для наибольшей солидности и уверенности, что гости от вас не убегут, возьмите «под седло» «Адмирала Ушакова» из состава моей эскадры. Кстати, кайзера Вильгельма и адмирала Тирпица тоже давно пора было прокатить на настоящем корабле из будущего.

– Да, – согласился император, – это отличная идея. Показать, что ваши корабли еще вполне на ходу и одновременно посадить, так сказать, двух зайцев в одну клетку. А то мне кажется, что дядя Берти хотел на этой встрече стравить нас с Вильгельмом. Пусть немного отведает своей же собственной стряпни.

– Так вы думаете, Михаил, – спросила Антонова, – что ваш дядюшка Берти прибежал к нам на запах вкусного, чтобы помочь нам, сирым, разделить шкуру неубитого турецкого медведя?

– Что-то вроде того, Нина Викторовна, – кивнул Михаил. – После событий в Софии в Лондоне почуяли наш интерес к Поливам и встрепенулись. Но поскольку спасать Османскую империю себе дороже, дядюшка Берти решил, что львиная доля турецкой шкуры за содействие должна отойти как раз к Британии. Как говорили у вас в будущем, «на халяву».

– Перетопчется! – усмехнулся Бережной. – Халява у нас только в мышеловке, к тому же сдобренная отборным ядом. Крысы потом на бегу дохнут.

– Так и я о том же, – поддержал своего зятя император. – Но дядюшку Берти мы травить не будем. Родня как-никак. Необходимо только показать ему, что тут не подают. При убиении Больного Человека Европы и разделке его туши мы обойдемся без британских услуг и одобрительных возгласов.

Принц Георгий неожиданно поднял руку, словно прилежный ученик на уроке.

– Михаил, – сказал он, – дозволено ли мне будет высказать свое мнение?

– Разумеется, Жорж, – ответил русский самодержец, – и давай без этих гимназических штучек. Я уже знаю, что ты достаточно зрелый молодой человек, и поэтому по делу можешь говорить свободно.

– А я, кузен, – неожиданно сказал юный царь Борис на немецком языке, – тоже могу свободно высказывать свое мнение? Я, конечно, еще плохо понимаю по-русски, но ведь я настоящий болгарский царь, а не просто наследный принц…

– Знаешь что, Борис, – так же по-немецки ответил русский император, – в моем окружении люди высказывают свое мнение не потому, что обладают положение суверенного монарха или наследника престола, а потому, что могут сказать что-то умное или полезное. Вон твой наставник Виктор Сергеевич обменял титул Протектора Кореи на графский Российской Империи титул, но графьев у нас как тараканов за печкой, а адмирал Ларионов один.

Потом, немного подумав, император Михаил смягчился и добавил:

– Когда речь зайдет о делах в Болгарии или вокруг нее, мы непременно спросим твоего мнения, ибо иначе нельзя. Но пока стой рядом, слушай, о чем мы говорим и мотай на ус. И учи русский язык самым настоящим образом, потому что если мы с этими господами хорошо сделаем свое дело, то русский станет главным языком международного общения. Понимаешь?

– Понимаю, кузен, – кивнул Борис, – и извиняюсь за несдержанность.

– Ну да ладно, замяли, – ответил император, – ты прощен. Жорж, ну что же, мы слушаем – что именно ты нам хотел сказать?

– Для начала, – произнес Георгий, – я хотел бы спросить. Вы, русские, собираетесь поглотить всю азиатскую Турцию без остатка, вместе с Ираком, Аравией и прочими глухими уголками, не так ли?

– Да уж нет, – ответил Михаил, – хватит с нас Проливов, Армении, Сирии и восточной части Палестины. Ну и черноморское побережье с греко-армянским населением тоже неплохо было бы забрать под себя. А остальное, например, внутренние районы Анатолии, нам не переварить.

– Ирак, – с серьезным видом сказал генерал Бережной, – ни в коем случае нельзя отдавать англичанам. Там столько сладкого разом, что у твоего дядюшки Берти слипнется попа. Хотя и мы тоже сами его не потянем. Исключено! Удержать бы в своих руках Сирию с Палестиной…

– Ирак и западную часть Палестины, – ответил Михаил, – я планирую подарить дядюшке Вилли. В любом случае владеть он ими, как и Циндао с Формозой, сможет только до тех пор, пока Германия является частью Континентального альянса и имеет возможность провозить свои грузы через нашу территорию без пошлин и таможенного оформления.

– В таком случае, – сказал Георгий, – у тебя остается непристроенной такая территория как Аравия вместе с Йеменом. Думаю, что для тебя это далеко, неудобно и неинтересно, а вот у англичан на другом берегу Красного моря колонии в Египте и Судане…

– Ну вот, – вздохнул император, – я так и думал, что у нас обязательно что-то упадет со стола. Ну что поделать: на самом роскошном пиру тоже бывают объедки, которые потом подают на бедность разного рода прохожим. При этом надо будет сделать вид, что этот кусок англичанам мы отдаем с болью в сердце. Пусть все думают, что мы всю жизнь мечтали о Мекке и Медине, и вот теперь отрываем их от себя с кровью. Вы, Александр Васильевич, – обратился император к тайному советнику Тамбовцеву, – проследите за тем, чтобы были распущены соответствующие слухи. Пару статеек в газеты тоже тиснуть не вредно. Мол, это акт англо-российской дружбы. Пусть галльский каплун поймет, что ради вкусного кусочка за тридевять земель любезные соседи обрекли его для германской духовки, и немного покукарекает. С другой стороны, легко быть добрым, когда это тебе ничего не стоит, а на самом деле дядюшки Берти и его наследники намучаются еще с этими дикими бедуинами.

– Теперь, – сказала Нина Викторовна, – осталось только пристроить то, что осталось от Турции, то есть центральную Анатолию. Ровно на попе эти люди сидеть не будут точно, и, оказавшись без всякого источника дохода, начнут совершать набеги на соседние земли с целью разбоя и грабежа.

– Только англичанам, – сказал Бережной, – этот костлявый кусок турецкой территории отдавать не надо, потому что они сами этот разбой и возглавят. И греков тоже от тех мест тоже лучше держать подальше, а то греха не оберемся. Именно там в нашем прошлом Кемаль-паша, которого позже назовут Ататюрком, вдребезги разгромил греческих интервентов, и главной силой в его войске были как раз местные ополченцы, которые греков на дух не переносят.

– А что если центральную Анатолию мы тоже отдадим немцам? – сказала Нина Викторовна Антонова. – Пусть строят через нее железную дорогу и ищут в ее земле самые древние древности. Если не ошибаюсь, то где-то там расположены четыре поселения, которые в наше время считались первыми городами в истории человечества. Климат тогда был настолько благодатным, а местные земли настолько плодородными, что большие оседлые группы людей могли прокормить себя прямо с дикой природы без всякого земледелия или скотоводства.

– Да, – сказал император Михаил, – дядя Вилли такие вещи любит. Его хлебом не корми, дай покрасоваться перед публикой с какой-нибудь древностью в руках. А теперь серьезно. Все приготовления к операции следует завершить к концу июня, и к этому же времени необходимо приурочить мятеж младотурецких буржуазных националистов. При этом самые вменяемые в этой компании к означенной дате должны быть уже мертвы, чтобы к тому моменту как сербские, болгарские и греческие войска перейдут турецкую границу, там уже шла резня всех против всех. Тут, Александр Васильевич, опять не обойтись без вашей службы. Едва Ревельская конференция завершится и их величества разъедутся по домам, среди турецкого населения Фракии, Македонии и Албании нужно распустить слух, что британский король с благословения турецкого султана отдал эти земли неверным. Мол, сам султан на эту встречу поехать никак не мог и послал вместо себя английского короля. Вы, Борис, через свое военное министерство пошлете своим четникам сигнал, чтобы были наготове. Пусть они приготовятся быть передовым отрядом болгарской армии, которая, наконец, придет и освободит своих братьев из турецкого гнета.

– Да, кузен, – сказал Борис, – я непременно это сделаю. Полная независимость была мечтою моих подданных вот уже тридцать лет, а сегодня ты говоришь, что совсем скоро осуществится и вторая их заветная мечта. Болгария наконец-то будет не только свободной, но и полностью единой.

– Единая Болгария… – пробормотал Михаил, – кстати, хорошее название для правой верноподданической партии. Но об этом мы еще поговорим… У вас, Георгий, все то же самое, за исключением того, что большая часть вашей армии, собранная в кулак, должна находиться на северной границе в полной боевой готовности, а меньшая – вести демонстрационные действия в Албании и Черногории. Ваш дед Никола Черногорский немного обиделся на нас за то, что мы отправили его дочку Стану лечиться от словоохотливости, и теперь с его стороны могут быть всяческие сюрпризы. Нина Викторовна, наверное, это я поручу вам. Необходимо дать понять этому деятелю, что торг тут неуместен, а вместо двух королевств (Сербии и Черногории) по факту может образоваться одно. То ли Великая Сербия, то ли сразу Югославия. И еще нельзя спускать глаз с греков. Союзники из них весьма условные. Тут и гадать не надо, что в общей кутерьме они попытаются выхватить из-под носа болгарской армии Салоники, а потом еще начнут торговаться. В таком случае, Виктор Сергеевич, разрешаю применять самые жесткие санкции. Вплоть до летального исхода всем, кто окажется непосредственно причастен к нарушению союзнических обязательств. Пусть все знают, что шутить шутки с Императором Всероссийским смертельно опасно. Ну вот, в общих чертах, вроде и все. Еще одну встречу мы, быть может, проведем позже, по итогам конференции… Вопросы есть? Нет? Ну, тогда давайте направим свои стопы к Большому дворцу. А то наша любезная сестрица Ольга Александровна и кузина Виктория уже, наверное, заждались нас к обеду. А как говорится, негоже заставлять дам ждать.

Двое суток потребовалось «Дредноуту» для того, чтобы на полном ходу покрыть расстояние от устья Темзы до входа в Финский залив; и все это время адмирал Фишер гадал, чем их будет удивлять русский император и его правая рука на военно-морском поприще адмирал Ларионов. Гадал, и не мог прийти ни к какому определенному выводу, а ведь русские непременно должны его чем-то удивить. Русские дальние рейдеры к этому моменту ушли в дальний учебно-боевой поход, и никто не ведал, где они нынче находятся. Поговаривали, что призрачную русскую эскадру в камуфляжной раскраске видели на траверзе Нью-Йорка, Сан-Пауло или даже у мыса Доброй Надежды. Но они где-то там, а «Дредноут» здесь, в нескольких часах хода от столицы России.

И вот, как это обычно бывает с русскими, произошло как раз то, чего адмирал Фишер в своих гаданиях не мог и предположить. Три часа назад, когда «Дредноут на полной скорости в двадцать четыре узла проходил траверз мыса Тахкона, ему навстречу вышли три корабля под Андреевскими флагами: быстроходный крейсер из будущего «Адмирал Ушаков» и два местных легких крейсера-скаута предыдущего поколения – «Жемчуг» и «Изумруд». Предыдущее поколение – оно и есть предыдущее поколение. Еще четыре года назад это были превосходные бронепалубные крейсера второго класса, истребители вражеских миноносцев и ближние разведчики при эскадре; ныне же они безнадежно устарели. Их турбинные одноклассники имеют скорость в тридцать пять-сорок узлов, а сами они едва способны тягаться в ходе с тяжелыми линейными крейсерами флота Его Величества. Но сейчас легкие крейсера выступали лишь в качестве почетного эскорта, а вот «Адмирал Ушаков» нес на своей мачте не только Андреевский флаг, но и штандарты русского и германского императоров, совместно вышедших в море навстречу британскому гостю.

Дальше было еще интереснее. Обменявшись сигналами, корабли легли в дрейф, после чего с «Адмирала Ушакова» на воду спустили катер. Завывая мощным бензиновым мотором, он с шиком и ветерком на тридцатиузловой скорости, распахивая море на две белопенных волны, доставил на борт «Дредноута» двух блудных племянников короля Эдуарда. Катер, конечно, был хорош (в британском флоте таких пока не имелось), но на ожидаемый адмиралом Фишером удивительный сюрприз он не тянул. Хотя то, что русский и германский императоры не стали ждать британских гостей на берегу, а вышли им навстречу на корабле из будущего, само по себе заставляло задуматься о причинах такого поступка. Впрочем, из-за встречи трех коронованных особ адмирала Фишера на какое-то время банально отодвинули в сторону, и он перешел в разряд наблюдателей. Когда король занимается большой политикой, пуская пыль в глаза, хвастаясь таким великолепным линейным крейсером и прощупывая оппонентов на «слабо», адмиралам лучше стоять в сторонке и не отсвечивать.

Впрочем, он недолго оставался в одиночестве. Адмирал Тирпиц и адмирал Ларионов подошли к нему с двух сторон на пересекающихся курсах, так что первому лорду британского адмиралтейства даже показалось, что сейчас его поставят в положение в два огня и расстреляют залпами главного калибра. Конечно же, это впечатление было обманчиво, намерения у «противника» были вполне мирные.

– Ну, здравствуй, сэр Джон, – первым поприветствовал Фишера адмирал Ларионов, – вот мы, однако, и свиделись.

При этих словах адмиралу Фишеру представилось выражение непонимания «What is it?» написанное на самодовольно-туповатом лице адмирала Ноэля в тот миг, когда русские броненосцы неожиданно сделали «кроссинг Т» и вцепились в его эскадру клыками своих орудий. А потом у него уже не было никакого «потом». Двенадцатидюймовый снаряд поставил точку в его жизни и карьере, а также определил момент, когда солнце Британской империи из зенита стало клониться к закату. И хоть все аплодисменты и проклятия за Формозу собрал на себя Наместник Алексеев, официально возглавлявший русскую эскадру Тихого океана, адмирал Фишер знал, кто был композитором, хореографом и дирижером того балета смерти. А потом его предшественник, Первый Лорд Адмиралтейства, отдавший дурацкий и преступный приказ «взять в залог Формозу» пускает себе пулю в висок прямо в служебном кабинете, потому что иначе его сделали бы крайним за все. И в этой смерти тоже виновен адмирал Ларионов, несмотря на то, что он лично не нажимал на курок револьвера. Виновен он и в смертях, случившихся в результате Великой Паники, когда Эскадра из Будущего проходила Каналом к месту своего нового базирования. Многих британцев тогда обуял психоз, и они кончали с собой – только чтобы не видеть Конца Света. Других убил он, адмирал Фишер, когда играл на бирже, точно зная, что никакого Конца Света не будет. И тогда разоренные его игрой биржевые игроки стрелялись, бросались с мостов в Темзу или сигали на мостовую из окон высоких зданий. И в тех смертях тоже был виновен адмирал Ларионов. Виновен просто тем, что он был, что пришел в этот мир со своей эскадрой и стал гнуть его под себя.

А потом адмиралу Фишеру преставилась залитая кровью улица, ржущие кони и пронзительные крики умирающих. Тут только что взорвались бомбы, которые унесли жизнь русского императора Николая и еще полусотни русских, – и эти взрывы тоже разделили мир да «до» и «после». Английские агенты сами не кидали этих бомб, они только заплатили тем, кто мог это сделать, и указали на цель. Но еще до этого была ночная атака японских миноносцев на Порт-Артур и ультиматум адмирала Уриу «Варягу» выходить на бой одному против целой эскадры. И тут также не обошлось без английского золота. Чтобы Японская империя смогла на равных драться против русских, потребовалось очень много денег; сами японцы не смогли бы оплатить и десятой части тех счетов. И только после того, как в той злосчастной войне грянул первый выстрел, в их мире появился адмирал Ларионов со своими кораблями. Он не нападал, он лишь парировал удары, но делал это с такой сокрушительной силой, что закачались основы мира…

Вот один из кораблей его эскадры идет курсом параллельным курсу дредноута. Острый атлантический форштевень режет балтийскую волну, а в наклонных ящиках, установленных в носовой части, своего момента ждут восемь ракетных снарядов, каждый из которых способен утопить или тяжело повредить линкор или линейный крейсер. Восемь снарядов, восемь линкоров или линейных крейсеров флота Его Величества, погибших еще до соприкосновения с противником. А еще у адмирала Ларионова есть крейсер «Москва», на котором подобных снарядов еще пятнадцать. А он-то (адмирал Фишер), наивный, вообразил, что корабли из будущего небоеспособны, и решил наклепать столько бронированных коробок, чтобы континенталы просто не смогли их все утопить. Ни один бюджет, даже если все британцы утянут пояса, не выдержит строительство флота, состоящего из тридцати «Дредноутов».

– Сэр Джон, – донесся до адмирала Фишера откуда-то издалека зычный бас Тирпица, – вам плохо? Быть может, позвать доктора?

– Да нет, мой дорогой Альфред, – ответил встрепенувшийся Фишер, – я в порядке. А с чего вы взяли, что мне плохо?

– А вы, мой дорогой Джон, – ответил тот, – побледнели так, будто углядели перед собой саму фрау Смерть в белом саване и с косой наперевес.

– Да нет, Альфред, – как можно более небрежно ответил Фишер, – вам показалось. И, кстати, как вам кажется наш «Дредноут»?

– Хорошая мишень, – вместо Тирпица ответил адмирал Ларионов. – Вы, Джон, пытаясь решить несколько взаимоисключающих задач одним проектом, породили не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку. Во-первых – ваше создание слишком тонкокожее, чтобы боксировать против настоящих больших парней. Даже броненосцы прошлого поколения с сорокакалиберными двенадцатидюймовками будут дырявить вашу плавучую консервную банку практически на любой дистанции боя. Во-вторых – ваш «Дредноут» слишком тихоходен, чтобы гоняться за современными прерывателями торговли. Разница в семь узлов скорости означает, что «Измаил» либо уйдет от вас как от стоячего, либо будет, держась за пределами дальности ваших орудий, издали закидывать «Дредноут» десятидюймовыми «подарками» улучшенной аэродинамики. Кстати, какова у вас толщина бронепалубы?

– Два дюйма, – неожиданно для себя ответил Фишер, – но под ней есть еще одна, толщиной в дюйм…

– Для десятидюймового полубронебойного снаряда, втыкающегося в палубу под углом в шестьдесят градусов, это все равно что ничего, – ответил адмирал Ларионов. – А ведь там, под палубой, находятся артиллерийские погреба, которые при навесном огне не защищены своим подводным положением. Мы, кстати, проводили испытания, используя в качестве мишени списанный броненосец «Чесма». Чем больше дистанция боя, тем разрушительнее последствия применения наших новых полубронебоев. Всего один снаряд, добравшийся до погребов – и ваша лоханка идет на дно, а команда возносится на небеса, представляться по поводу прибытия Святому Петру.