Глава 15

Иван

В первый миг я решил, что Импалу угнали. Во второй – что Сет бросил нас и слинял. Но поговорив с охранницей на стоянке – фанаткой Супербола – понял, что не всё так просто.

Девушка видела как бог смерти сам, без всякого принуждения, отдал ключи какому-то типу в малиновом пиджаке… Тип тут же укатил на "Импале", а Сет при этом выглядел очень довольным.

Поручив беспробудную Гамаюн красотке с кольцом в носу, я побежал назад, во дворец, и после коротких поисков отыскал Сета в одной из гостевых хижин.

Цезарии при нём не было. И слава Макаронному монстру…

– Ты куда машину дел, придурок? – сорвалось с языка, как только я смог ухватить бога смерти за потный загривок.

Тот только брыкался спросонок и мычал, как бычок. Глазки у него были соловые, мутные, на щеках – удивительной густоты и плотности щетина, а запах перебродившего пальмового вина мог убить не только лошадь, но и призового слона по кличке Навуходоносор, которому я имел честь быть представленным во время попойки у Бумбы…

Перевернув бога смерти вверх тормашками и ухватив за заднюю конечность, я вытащил его на божий свет и окунул в ближайший фонтан.

Повторил процедуру разика три-четыре, после чего повторил вопрос.

– Отпусти. Голова лопнет.

Я аккуратно вернул бога смерти в нормальное положение.

– Ну?

– Ставки делать на что? Играть на что?

С похмелья он был мрачен и на удивление немногословен.

– Да зачем тебе вообще играть?..

Сет устремил на меня мутный младенческий взгляд.

– Мы же в Бумбе. Здесь нельзя не играть.

– Ладно, – смирился я с разницей в менталитете. – Что делать-то будем? Бвана сказал, на рассвете выезжаем.

– Нэ, – вздохнул Сет. – Я на Навуходоносора кучу дэнэг поставил. До вечера нэ уеду.

Я достал из кармана коробочку и сунул её под нос богу смерти.

– Это видел? Хочешь соседние апартаменты занять?

Царевна лягушка уставилась на нас грустными библейскими глазами. Во рту у неё медленно трепыхал хвостом жирный слизняк.

– Выезжаем, так выезжаем. Я что, против, что ли? – бог смерти, кряхтя и прихрамывая, заковылял к выходу из дворца. – Закупиться только надо.

Я пружинисто вскочил. Колени и поясницу заломило.

– Погоди, – поковылял я вслед за Сетом. – Машины-то нет.

– Как нет? – Бог смерти шумно поскреб щетину.

– Сам видел.

– Не верь всему, что видят твои глаза.

– А чему верить-то?

– Мне.

Через пять минут я ошалело хлопал глазами, а Сет сиял, как смазанный салом кирзовый сапог.

– Вот так и дэлаются дэла, э?

Акула, – подумал я. Или кит-убийца. Черные хищные обводы кричали о скорости. Передний бампер скалился в кровожадной ухмылке, фары светились багровым светом преисподней…

– Астон-Мартин две тысячи третьего года, – Сет любовно погладил дверцу. – Последняя модель, – и нажал кнопку автозавода.

Железный зверь довольно заурчал. Будто только что проглотил порцию пассажиров и с нетерпением ожидает добавки.

– Сколько ты за неё отдал?

Сет грустно вздохнул и махнул рукой.

Лихо подкатив к фонтану на площади, мы увидели Лумумбу. Несмотря на жару, был он в своих потертых походных бриджах, любимом кожаном плаще и сапогах на толстой подошве. Голову учителя украшала широкополая шляпа, правую руку оттягивала тяжелая трость. К хищному чуду враждебной техники наставник интереса не проявил, чем сильно расстроил бога смерти.

Сомневаюсь, что бвана вообще заметил смену средства передвижения – настолько был задумчив и погружен в себя.

– Где Гамаюн? – только и спросил, оглядев внутреннее убранство кабриолета.

– В багажнике, – угрюмо буркнул я. – Спит.

Как всегда: ни здрасте, ни как спалось… Между прочим, никак. Не до того было.

Нетерпеливым жестом изгнав меня на заднее сиденье, Лумумба расположился рядом с Сетом и ткнул набалдашником трости в направлении далёких зеленых холмов.

– К Килиманджаро, милейший, – распорядился он.

– Бвана, а вы ничего не забыли? – спросил я.

Машка в коробочке шебуршала и скреблась – ей было жарко и скучно.

– Как будто ничего, – пожал плечами наставник, а затем чуть повернулся. – Ах, вот ты о чем… – он с каким-то неясным выражением посмотрел на коробок. – Не сейчас.

Спорить было бесполезно…

Чуть дальше, на тротуаре, маялся чувак. Завидев нас, он отчаянно замахал руками, призывая остановиться.

– Ну-ка, притормози, – скомандовал наставник.

Что-то в нём было смутно знакомое. Будто я видел его совсем недавно, буквально вчера. Кроме наушников, на парне были громадные белые кроссовки, широченные штаны и радужной расцветки майка на восемь размеров больше, чем нужно.

Без приглашения перемахнув через борт, он уселся рядом со мной и протянул руку.

– Хай бро. Я Т'чала.

Я ошалело протянул свою. Чувак ударил по ней кулаком, открытой ладонью, похлопал по предплечью, пошевелил пальцами в воздухе, издал губами смешной булькающий звук и хлопнул себя по груди.

Сет тем временем вырулил на автостраду и поддал газу. Лумумба благосклонно молчал.

– Ты ягуар, – наконец допетрил я, глядя на чувака. – Из Игры.

Одет он был тогда по-другому. В нечто пушисто-золотистое, с торчащими ушками и хвостиком.

– Точняк, бро. Круто побакланились.

– А здесь ты зачем?

– Т'чала едет с нами, – не оборачиваясь произнес Лумумба.

Я посверлил спину наставника взглядом. Безрезультатно.

– А как же Цезария?

– Не парься, бро, – вместо наставника ответил ягуар. – У Т'чалы – свои пути.

– Цезария настояла, чтобы на поиски Сердца отправился её представитель, – всё-таки снизошел Лумумба. – Во избежание.

– Значит, как только мы найдем Артефакт, он попытается его забрать? Чудненько.

Ягуар широко улыбнулся, оскалив белые, очень острые зубы.

Я незаметно отодвинулся на другой конец сиденья. И подумал: а что если Машка сидела бы рядом со мной? В Т'чалу – учитывая поведение ягуаров на Игре – она вцепилась бы мёртвой хваткой. Устроила бы скандал – или она, мол, или он. Вдребезги разругалась бы с учителем и окончательно испортила всем настроение… Получается, бвана заранее всё просчитал?

Тайна сие великая есть.

Некоторое время ехали молча. Т'чала слушал музыку – в его наушниках что-то негромко попискивало – и непрерывно дымил. Я только порадовался, что Астон-Мартин был кабриолетом: не знаю, что этот чувак крошил в самокрутки, но воняли они гадостно. И всё время по-разному.

Убаюканный ровным ходом мягких рессор, я стал думать о Линглессу. Что он сейчас делает? Какие строит планы? Цезария говорила, Сердце Аримана поглотит и его… но когда это произойдет? И не случилось ли уже?

Я покосился на Т'чалу. Тот как будто спал – только из ноздрей устойчиво поднимались две струйки дыма, будто в брюхе у ягуара горела печурка.

Почему Лумумба приказал ехать именно к Килиманджаро?

На этой мысли я заснул.

Проснулся от жары и от того, что солнце било прямо в глаз. Морда горела так, будто меня отхлестали крапивой, а потом сунули головой в муравейник.

Зевнув – при этом показалось, что кожа трещит и лопается, как шкурка перезрелой сливы – я огляделся. А затем удивился: мы вновь были в пустыне.

Кожаная спинка сиденья раскалилась и противно липла к спине, пыль свободно клубилась как вокруг салона, так и внутри него. Не помогал даже бьющий в лицо раскаленный ветер.

– А крыша у этого чуда техники имеется? – спросил я, отплевываясь и стараясь дышать через раз.

– Нэ работаэт, – мрачно сказал бог смерти.

Ну что ж, и на старуху бывает проруха…

И тут я вспомнил о Машке. Она же земноводное! А в такой жаре… Не помня себя, я распахнул коробочку. Пусто.

– Бвана-а-а… – заревел я не своим голосом. – Машка пропала-а-а-а…

Лумумба устало вздохнул и развернулся. А затем показал трехлитровую банку, наполовину полную воды. В ней, как в бассейне, плескалась моя напарница.

– Растяпа. Тебе и тамагочи доверить нельзя, не то что живую скотинку.

Сунув банку мне в руки, он отвернулся.

– Но почему вы её не превратите обратно? – спросил я, осматривая напарницу. Та выглядела бодрой и вполне довольной жизнью.

– Некогда, – отмахнулся учитель. – Да и не время еще.

По-моему, он просто хотел наслаждаться поездкой в тишине и покое.

– Бвана, – оглядевшись, тревожно позвал я.

– Ну что еще?

– Я тут подумал… А пирамиды только в Гизе бывают, или еще где?

– Только в Гизе, а что?

– А то, что вы сами-то давно по сторонам смотрели?

И я указал на далёкий горизонт. Там, на фоне заходящего солнца, вырисовывались четкие треугольники пирамид. За ними, клубясь черными смерчами, вспухала пыльная буря. С каждым поворотом колёс она становилась всё ближе.

– Тормози, – приказал Сету Лумумба. Тот послушно прижался к обочине. – А теперь выходим из машины, быстро.

– Но что случи…

– Линглесу, – Т'чала, вспрыгнув на капот машины, нюхал воздух. – Я чувствую биение его сердца.

Сняв наушники, он аккуратно уложил их в карман широких джинсов.

– Бвана, скорее превращайте Машку, – забеспокоился я.

Резонов было несколько: во-первых, потерять земноводное в суматохе – если, например, разобьется банка. Во-вторых… Если с нами что-нибудь случится, ей что, всю жизнь в лягушках ходить? И в-третьих, но не последних по значению: как же сильно она разозлится, когда узнает, что пропустила самое интересное!

– Дай сюда, – наставник выдернул банку у меня из рук и затолкал в жилетный карман.

Это решило проблему первых двух пунктов. Но с последним таки могли быть крупные неприятности…

– Она – существо без магии. Линглесу сочтет её слабым звеном, – наставник пристально посмотрел мне в глаза. – Это не её битва.

На миг я испытал облегчение. Пускай. Пускай пересидит в безопасности. А мы и сами разберемся, что к чему… А потом вернулась та же мысль: если с бваной что-нибудь случится…

Ненавязчиво, делая вид, что так и надо, я вышел вперед и загородил собой наставника.

Буря налетела, как таран. Воздух сделался густым и липким. Подобно горячей смоле, он прилипал к лицу, путался в волосах и совсем не хотел проникать в лёгкие.

Потемнело: песок, камни и прочий мусор пришли в движение, сбились в плотные смерчи и заклубились вокруг. Меж ними проскакивали ветвистые, как перекати-поле, молнии.

Когда Астон-Мартин оказался меж двух таких смерчей, молнии окутали его целиком, подняли над землей, а затем изо всех сил швырнули на дорогу.

А потом в небе, высоко над головой, показалась комета. Воя, как противотуманная сирена и пылая, как сто тысяч солнц, она неслась прямо на нас.

– Ложись! – закричал Лумумба.

Мы залегли. Я еще успел пожалеть, что упал на асфальт, а не в мягкий песок, а потом комета врезалась в Астон-Мартин.

Взрыв бензобака и отчаянный крик Сета слились в единый душераздирающий вой. На спину градом посыпались горячие камешки. Рядом с щекой, глубоко уйдя в асфальт, вонзилась искореженная железка.

Гамаюн! – несмотря на царящий вокруг адский жар, я покрылся холодным потом. – Она же отсыпалась в багажнике…

Не помня себя, я попытался вскочить, но ветер ударил, как взбесившийся паровой молот. Тогда я пополз. Не открывая глаз, наклонив голову, нашаривая путь израненными руками, я упрямо двигался к самой горячей точке – догорающему автомобилю.

На острые камни, раскаленные зазубренные осколки и прочую фигню я просто не обращал внимания.

Когда волосы на макушке начали потрескивать от жара, я остановился и открыл глаза.

Нутро Астон-Мартина светилось багровым. В нём гудело пламя – как в топке паровоза. Крышку капота сорвало и внутри, на месте двигателя, крутилась огненная шутиха. От неё во все стороны летели капли жидкого металла. Одна такая, упав, прижгла мне руку, но боли я не почувствовал.

Почувствовал гнев. Почувствовал обиду и бессилие что-либо изменить. И наконец, я почувствовал жажду мщения.

Не обращая внимания на ветер, на раскаленные искры и другие помехи я поднялся и взглянул слезящимися глазами на комету. Та металась на конце толстого, как корабельный канат, энергетического лассо. Другой конец был в руках у Лумумбы.

– Я не хочу тебя убивать! – голос наставника перекрывал вой ветра. – Давай поговорим! Чего ты хочешь?

Прищурившись, я разглядел в центре огненного шара человеческую фигуру.

– Я хочу твоей смерти! – прогудела она.

– Моя жизнь дорога мне, Линглесу.

– А мне моя – нет. Поэтому я непобедим.

– Ты ошибаешься, – закричал я и стал раскручивать над головой лассо.

Я вложил в него все силы, всю боль от потери.

Да, Гамаюн не была идеалом. Частенько косячила, спорила почем зря и жрала всё, что не прибито гвоздями. Но зато знала ворона всё на свете. Она была нашей палочкой-выручалочкой. Нашим справочным бюро. Нашим другом.

Хорошенько раскрутив, я накинул на шею Линглесу еще одну веревку…

Вас когда-нибудь било током? Да не случайно, как если коснуться оголенного проводка, а на полную мощность? Так, чтобы зубы в порошок?

Отбросило меня метров на пять. Дыхание вышибло, глаза, по-моему, тоже.

На время я выбыл из общей картины мира – заново учился дышать. А когда поднялся на ноги, увидел три фигуры.

Слева стоял ягуар. Хвост его распушился, по золотистой шерсти бегали синие искры. Справа – остроухий шакал с узкой мордой. Посередине высился чёрный, с красным гребешком и могучими желтыми шпорами, петух.

В магической ловушке, которую они удерживали, бился в агонии Линглесу.

За ними, придавая композиции апокалиптические нотки, догорал Астон-Мартин.

От машины мало что осталось. Обугленный остов, голые рамы сидений, покореженный, с трудом узнаваемый руль… Колёс тоже не было – только чёрные смердящие лужицы расплавленной резины.

Я перевел взгляд на Линглесу. Сжал кулаки, затем челюсти, и ринулся вперед. Не выкрикивая никаких заклинаний, не размениваясь на энергетические лучи, я подобрался к нему поближе, собрал всё, что у меня было и жахнул.

Звук был такой, будто по громадному колоколу засадили кувалдой. Фигура Линглесу пошла рябью. Словно круги по воде…

Канат, который держал наставник лопнул, напоследок пропев тонко, как струна. Ягуара с шакалом разбросало в разные стороны. Запахло паленой шерстью.

– Ты пожалеешь! – голос Линглесу был едва слышен. Он замедлялся и становился всё ниже, будто его затягивало в глубокую воронку. – Я еще вернусь…

Перейдя в инфразвук, от которого заныли зубы, голос исчез, а вместе с ним, сжавшись в одну точку, пропал и Линглесу.

Мы повалились на асфальт.

Лумумба выглядел так, будто только что восстал из мертвых. Его белые волосы запорошила пыль, она же покрывала толстым слоем лицо, плащ и рубаху. Он сидел зажмурившись, мелко подрагивая всем телом и судорожно втягивая воздух широко открытым ртом. Я уже испугался, что наставника хватил удар, но нет. Лумумба всего лишь оглушительно чихнул.

Пыль, поднявшись серым облачком, рассеялась по ветру.

– Почему он хочет вас убить? – спросил я, прочистив уши.

– Я убил его отца, – скромно ответил учитель.

– Дико извиняюсь, – сказал я, отряхивая штаны и рубаху. – Но мало ли кого вы, бана, убили. Если посчитать, очередь до самой Москвы выстроится. Что же теперь, все вам мстить прибегут?

– Линглесу – сын лё Биг Мака.

Я несколько раз моргнул, пытаясь переварить новость, но затем кивнул.

– Ну, тогда конечно. Тогда, как говорится, наше вам с кисточкой… Пускай приходит, когда хочет и убивает, сколько хочет…

– Не ёрничай.

– Я не ёрничаю. Я просто удивляюсь: а почему именно вы? Почему не кто-то другой из Дюжины? Вы же, я так понимаю, действовали сообща?

– Верно.

Я потряс головой. Под черепом, где-то за лобной костью, перекатывались тяжелые валуны мыслей.

– Думаю, он хочет найти всех. Просто я оказался первым в списке, – пояснил бвана.

– А, ну тогда всё нормально, – кивнул я. И сразу об этом пожалел. – Монтекки и Капулетти, чума на оба ваших дома… Старая добрая кровавая вендетта – что может быть лучше?

Лумумба хотел что-то сказать, но тут вновь загрохотало. По небу, как плесень на плитки в ванной, наползали черные тучи. Что характерно: в тучах угадывались весьма четкие очертания когтистых лап, зубастых морд и злобных, подсвеченных красным глаз.

– Никак, Линглесу, – устало сказал я. – Вернулся, как и обещал. За добавкой.

– Это не он, – с затаённой гордостью произнес Сет. – Это мой сын. Анубис.

– Ну прямо крестовый поход детей, – буркнул я и кряхтя, стал подниматься. – Хорошо, что я сирота…

Драться не хотелось. Хотелось спать. А еще увидеть Машку. Чтобы она встала рядом и процедила сквозь зубы:

– Не ссы, падаван. Прорвемся.

– Тебе надо расслабиться, бро, – рядом возник Т'чала. Был он в своих широченных штанах, но без майки. Грудь и предплечья ягуара, переходя на спину, покрывали татуировки. На кофейного цвета коже они выглядели иссиня-черными пятнами. – Возьми, покури… – и он, широко улыбаясь, протянул мне косяк. Кончик его слабо дымился, а пятка была обслюнявлена.

Ворона расплавилась. Машка сидит в кармане у бваны. Мы устали как черти, которые целую вечность бросали уголь в печь преисподней…

– А давай, – я взял бычок. – Сгорел сарай, гори и хата, – и затянулся до самых помидор.

Перед глазами всё поплыло, в зобу дыхание спёрло…

– Выдыхай, бобёр, – постучал по спине наставник. – Хочешь словить приход – делай это грамотно.

Я закашлялся.

– Что это было? – голос был сиплым и каким-то далёким. На языке был привкус пепелища, горелых автомобильных покрышек, палёных птичьих перьев и лимонных корок.

– Это даб, бро. Самый, что ни на есть, чёрный, – хищно улыбнулся ягуар.

И тут я вспомнил, что творилось с Лумумбой, когда ему подсунули героин… А вдруг я теперь тоже сойду с ума?

С другой стороны, Т'чала ведет себя нормально… Если не обращать внимания на то, что у него из штанов до сих пор торчит хвост.

Небо тем временем сделалось черным, будто его сплошь затянули вдовьим платком.

Зато равнина сверкала всеми цветами электрической дуги. Светился песок, светились останки автомобиля, светился сам воздух – пространство вокруг нас будто набили светодиодами.

Маги тоже светились. Лумумба фонтанировал, как действующий вулкан – оранжевыми искрами.

Сет выглядел, как зеленый огненный смерч.

Т'чала был похож на подвижное озерцо ртути.

Себя я разглядеть не мог, но вытянув руку, увидел белое, почти невидимое пламя ацетиленовой горелки…

– Бвана, позвал я, любуясь белым пламенем. – Почему вы меня не остановили? У меня же теперь крыша едет…

– Почему не дунуть, если душа просит? – безмятежно ответил наставник. – Как уехала, так и вернется.

Вот всегда он так. Как лишнюю понюшку Пыльцы отмерить – так фиг тебе с маслом, а как всякой гадостью ребенка травить…

Встряхнувшись, я оглядел пустыню. Её, от горизонта до горизонта, заполняли разнообразные существа. Они кишели вокруг, как пчелы в улье, как муравьи в разоренном муравейнике, как скорпионы в пирамиде…

Я решил, что случайно отодвинул Завесу и теперь любуюсь на тварей с Той стороны, но ущипнув себя за руку, убедился, что я всё еще в Прави. Это Навь пожаловала к нам…

Здесь были остроухие и зубастые клоны Анубиса.

Здесь были совы, с размахом крыльев, как у небольшого кукурузника.

Громадные, как диплодоки, крокодилы, одноглазые змеи толщиной в моё туловище, жабы размером с бегемота и совершенно невообразимые существа, в которых я с трудом опознал помесь шиншиллы и черепахи…

– Наверное, зря я всё-таки курил, – сказал я. – Не нравятся мне эти глюки.

– Это не глюки, бро.

Т'чала, скинув портки, принял боевую стойку. Ниже пояса он был таким же татуированным, как и сверху. Я отвел глаза. Разрываясь от сожалений, что Машки нет рядом, а еще от дикого облегчения по тому же поводу.

Рядом с ягуаром встал Лумумба. Плащ из кожи василиска был застегнут на все пуговицы, в одной руке бваны сверкнул боевой топор, в другой тускло поблескивал ассегай.

Вперед вышел Сет. Плечи его раздались, забугрились мускулами. Они подпирали гордую остроухую голову с гривой черных волос, заплетенных в тонкие косички, а плотоядный оскал его пасти будет до-о-олго сниться мне с похмелья… Если выживу, конечно.

Змеи, обвивавшие жезл Бога Смерти, были живыми и злобно шипели.

Они были похожи: Бог смерти Сет и сын его, Анубис. И глаза их светились одинаково: желтой непримиримой ненавистью. Пламя такой ненависти подогревается поколениями. Подпитывается памятью старых обид и искрами новых оскорблений. А потом передается по наследству, как денежный капитал.

Такую ненависть могут испытывать только родственники, предки которых так и не смогли решить, кому после смерти бабушки достанется серебряная ложечка.

– Ну всё, – сказал я, оттолкнул Сета и встал перед Анубисом. – Мне это надоело.

Я протянул руку к Завесе и что есть сил дернул полог.

– Не тр-р-рогай Ваня-а-а-а!

Голос наставника шел издалека. Из другой вселенной. Из Нави.