Вдохновлять

Есть люди, которых никак не запомнить.

А есть те, которых никак не забыть.

Я три года жила с одним человеком, а все, включая моих родителей, до сих пор зовут его «этот, как его». Не могут вспомнить даже имени.

А с тобой… с тобой наоборот.

Я помню каждую клеточку, каждую ресничку, каждый шрамик.

Помню твои шутки, твои взгляды, твои рубашки.

Я очень хочу не думать о тебе.

Когда мне плохо и когда мне хорошо.

Просто не думать о тебе. Будто тебя нет.

Но ты есть, и это… это сильнее меня.

Я не знала этого раньше.

Я думала: постараюсь и найду другого.

И нашла.

Такого же умного, как ты.

Такого же красивого, как ты.

Такого же щедрого, как ты.

Такого же талантливого, как ты.

Такого же чуткого, как ты.

Просто это были разные люди.

Одного такого не существует.

То есть существует – и это ты.

Есть только ты, и мне понадобилось десять лет, чтобы понять: все – не ты.

Я ищу в них тебя, а ты есть только в тебе…

Я выбрала в итоге из всех самого яркого, самого страстного, самого верного. Ни у кого не вызывает вопросов, почему я выбрала его: он прекрасен.

Он соткан из достоинств, главное из которых – он меня любит.

А его главный недостаток – он не ты.

Подруги говорят: «Ты странная… У вас же ничего не было». Это про тебя.

Смешные.

Мне достаточно закрыть глаза – и у нас все было.

Было так, как не было ни у кого.

Я хотела стать для тебя всем миром.

Но стала лишь песчинкой.

Потому что ты создан для всего мира, а не для меня. Ты сможешь изменить его, этот весь мир, а для этого тебе рядом нужен кто-то, кто не отвлечет тебя от миссии.

А я – отвлеку.

Я затяну тебя в себя, ты утонешь во мне и не сможешь исполнить то, для чего ты создан.

Великие люди не должны быть абсолютно счастливы. Абсолютное счастье – это финиш, это когда ты уже все нашел.

А ты, когда нашел меня, все понял.

И испугался.

И я поняла, что мы созданы друг для друга. Но ты не можешь отнять себя у мира. А я не могу принуждать тебя к этому.

И ты не выбрал меня.

Я уважаю тебя за это твое решение.

Оно правильное, хоть и сложное, противоречивое. И оно больно рикошетит в мою жизнь.

Я – муза, которая вынуждена всю жизнь играть с тобой в прятки.

Притворяться, будто меня и в помине нет в твоей жизни.

Живи спокойно, твори активно, ищи меня, будто меня не существует.

И я нашла другого человека, для которого я – весь мир.

И это, кстати, проблема.

Если я умру, он – тоже.

Ему никто, кроме меня, не нужен.

Потому что все – не я.

И это тоже манипуляция – быть для кого-то всем миром.

Так бывает: два человека созданы друг для друга, а живут с другими. Потому что мир так неидеален и несправедлив.

Я точно знаю моменты, когда ты думаешь обо мне. Я чувствую это.

Чувствую, как ментально обнимаешь, как заглядываешь в мои сны, как я нужна тебе именно сейчас.

Понимаю: ты устал без меня…

Я тогда пишу тебе что-то неважное, ерундовое, неподозрительное.

А между строк написано: я тут.

Я знаю: ты все услышал и понял.

Точнее ты в очередной раз поразился, как я почувствовала тебя и написала именно тогда, когда…

Когда в твоем мире появилась прореха, в которую утекает смысл, и я тут же бетонирую эту дыру пластилином своего существования.

Я есть, есть, не бойся, я тут… Твоя муза.

Иногда я смертельно устаю от этих пряток.

В такие моменты я бы обменяла всю свою добротную и сладкую жизнь на возможность рвать аорту в крике: «Где ты?»

Но я знаю, что ты услышишь. И придешь.

И этот несовершенный мир не простит мне, если я отниму тебя у него…

Мы созданы не совпадать.

Когда-нибудь ты сам устанешь спасать этот мир от нелюбви – и найдешь меня.

Нарушишь все заветы, перепишешь правила, позвонишь в мою дверь.

Скажешь:

– Я тебя нашел.

– Это несложно, я живу по месту прописки, – улыбнусь я.

– Можно войти?

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что ты потом пожалеешь.

– Ну и что? Это будет потом. А прямо сейчас я буду счастлив.

– Ты мне нужен навсегда. А не на короткое «сейчас». И получить тебя навсегда я могу только вот так. Через «нет».

Ты сядешь на пол, прислонившись к холодной стене моей лестничной клетки.

– Кто там? – крикнет мой хороший муж из глубины квартиры.

– Соседка! – крикну я в ответ, а тебе добавлю тихо. – Иди к жене…

Ты встанешь и подойдешь ко мне вплотную. Нас обоих бьет крупная дрожь, вулканическая страсть кипит внутри.

– Спасибо за это «нет», – скажешь ты, наклонившись к моим губам. – Я еще сильнее хочу тебя.

– Иди… Умоляю…

– И да, просто знай, что я найду тебя, независимо от того, где ты будешь жить. Ты навсегда прописана в моем сердце…

Бежать

Этот разговор случился в 2014 году на даче у друзей.

Тогда тоже был кризис – резко ослабел рубль.

Было тревожно, неуютно и нестабильно.

Имена героев я изменила и разговор привожу схематично, ведь прошло шесть лет, и я помню лишь его смысловые очертания.

Но мне он кажется важным, потому что тактика всплытия тонущего человека, описанная в разговоре, оказалась в итоге эффективной.

Возможно, таковой она будет не для всех.

И все же в зеркале этого разговора многие могут рассмотреть что-то важное для себя.

Итак, загородный дом друзей; мы с подругой, укутанные в пледы, глубоко за полночь сидим в беседке, смотрим на догорающий костер, болтаем.

Мужья и дети давно уложены, мы тоже сонные, но ценим возможность приватного общения.

– У нас заканчиваются деньги, а он спокоен как танк. Сидит себе дома, варит борщ, – Настя обиженно поджала губы. – В стране кризис, надо бежать…

– Куда бежать? Кому надо, Насть? – уточняю я.

– Ой, всем надо. Всем, кто хочет выжить.

– Насть, слушай, разным людям надо разное. Тебе надо бежать, суетиться, взбивать вокруг себя пространство. Ты – такой деятельный миксер. Жужжишь, носишься, нервничаешь. Я такая же, кстати. А он иначе проживает это: качественно, медленно и вдумчиво. Он такая мялка для картофеля – бесшумный, не суетливый, работающий тогда, когда есть горячая – с пылу, с жару – картошечка. Глупо ждать от него миксерской энергии, он же даже к электричеству не подключен.

– Знаешь, чего я боюсь?

– Чего?

– Что ему просто нравится сидеть дома. Не работать.

– Почему не работать? А с ребенком занятия? А в огороде все это вот?

Не работа, что ли? – я махнула рукой. – А дом ваш: все починено, все работает.

– Все работает, а муж – не работает, – Настя вздохнула. – Он после аварии как сел дома, так все долечивается, долечивается, долечивается. Стал такой… увлеченный своими болячками. Раньше был увлечен проектами, глаз горит, придет домой, я ему ужин накрою, а он не ест – рассказывает. Все остыло уже, а он все говорит, говорит. Потому что ему рассказывать интересней, чем есть.

А сейчас он всегда дома. И ничего не говорит, потому что не о чем говорить. Зато ест. Поправился уже вон на десять кило, у мужиков не так заметно, но все же. Просто ничего не происходит дома, и он тонет в этом «ничего».

– Слушай, Настен, он же чуть не погиб. Пережил стресс. Долго восстанавливался, вставал на ноги. Это самое сложное испытание в его жизни. Ты хочешь, чтобы он раз – и из реанимации на работу?

– Оль, он уже давно встал на ноги. Но костыли не выбросил. Понимаешь, в чем фишка? Он держится за свои чертовы костыли, потому что с костылями он – пострадавший после аварии, благородный страдалец. А без костылей – неудачник, не способный после простоя работу найти.

Мы молчим. Мне кажется, Настя несправедлива к мужу. Человек ехал по трассе, а потом авария: его крутануло несколько раз между жизнью и смертью и надолго выбросило на обочину. Он там выжил, починился, но сразу выехать на трассу не готов.

– Когда он чуть не погиб, я думала, с ума сойду, – продолжает Настя. – Я же люблю его. По-настоящему люблю. И я поставила себе цель: вы́ходить его. И начался этот наш путь. Где я к нему как к ребенку. Когда он капризничал на ЛФК, я его так же, как нашего Семена, уговаривала. Я с ним на все реабилитации. Везде поддерживаю, везде хвалю. Весь период его восстановления я радовалась каждой его победе, хлопала в ладоши.

Потом он вернулся домой. Ожил. Я тоже радовалась. Вон, сам дошел до кухни. Вон сам помылся. В первый раз после аварии приготовил завтрак. И все такое.

Знаешь, в одну из суббот я проснулась оттого, что Семен нарисовал мне лошадку, пришел, разбудил и показывает. И я спросонья такая: «Сема, да какой ты молодец! Да какой ты умница! Да это лучшая лошадка в моей жизни!»

А спустя минуту в комнату входит муж с подносом, на котором кофе, пряники самодельные, цветочек. И я, не меняя тона: «Ой, Леша, да какой ты молодец, да какой ты умница, да это лучший завтрак в моей жизни…» Понимаешь, о чем я?

– Да. После аварии ты его нянчила как ребенка.

– Ага. А недавно я поняла и ужаснулась. Оль, авария была три года назад. Тысяча дней. Все позади. Проехали. А мы не проехали, мы ее с собой взяли. И тащим. И если что, прячемся в нее от жизни. И это ужасно.

– Хм. Ну смотри. К вопросу ребенка и похвалы. Думаю, тут твоя ответственность тоже есть. Леха долгое время зависел от тебя. Во всех смыслах. И ты с полной отдачей была ему и женой, и мамой. И продолжила ею быть, несмотря на то, что больше нет необходимости. Это как мамочки, которые до совершеннолетия гладят малышам своим штанишки и греют бутербродики, не замечая, что малыши давно выросли. А «малыши» половозрелые не сопротивляются: поди, им плохо? И это же тоже вариант созависимости. Тут не только в ребенке проблема. Если ребенок «маменькин сынок», тут оба виноваты – и мамочка, и сын. Хочется подойти и сказать маме: «Оставь его в покое!»

– Это ты мне, да? Я должна оставить мужа в покое?

– Не «оставь в покое», а «дай мужу пространство снова быть мужем».

Не ребенком. Ты же сама ему костыль. Продолжаешь заботиться, хвалишь, оберегаешь, финансово все вопросы закрываешь. Авария выбросила его из обоймы. Вернуться в нее сложно и страшно. Там могут накостылять, там никто не ждет, там все давно уехали вперед, и проблемы его – болит не болит – никому не интересны. А дома безопасно. Теплица такая, как у вас вон, для помидорчиков.

И он дома как в тепличке. Жена оберегает, вникает, хвалит. Он и рад стараться. Сегодня вон какой борщ сварил, я чуть с тарелкой не съела.

– Что делать-то? С этим генералом борщей?

– Поправочка: любимым генералом борщей. Ну, во-первых, понять: это точно тебя не устраивает? Поди как плохо: ребенок на нем, дом на нем, огород на нем. Он дома, но он работает, закрывает тылы. А ты развивайся, делай карьеру. Все ж в плюсе. Хороший вариант партнерства.

– Нет, это не моя модель семьи. Мне хочется реализованного мужика. Такого, как раньше.

– Тогда не будет борща, чистоты, и Семен неприкаянный.

– Почему? Это все можно организовать иначе. Все ж вокруг работают. И дети у всех вполне себе прикаянные.

– Есть такое понятие «развивающая обратная связь». Это когда ты не бездумно хвалишь, автоматически, как ребенка, и над любой калякой-малякой восхищенно вздыхаешь, как над Моной Лизой, а рассказываешь, куда можно усилиться и улучшиться. Это как сказать Семену: «Прекрасный рисунок лошадки, но над мордочкой нужно еще поработать, видишь, как вот тут кривовато вышло?» Вот Леше тоже нужна развивающая обратная связь. Мол, борщ прекрасен, но как твои дела с поиском работы, может, поискать в сторону кулинарии, раз так хорошо получается борщ?

– Да он вроде ходит по собеседованиям, только пока безрезультатно.

– Насть, это демонстрация, а не намерение работать. Так бывает, когда человек не работу ищет, а возможность сказать жене: «Слушай, я же ищу!» Ему не нужен результат, не выгодно ему с теплой обочины сразу на трек Формулы 1 прыгать и нестись сломя голову. Это какое-то мгновенное взросление: вчера – ребенок, завтра – муж. Это больно ему. Он по шажочку, с костыликом…

– Что делать-то, Оль? Делать-то что?

– Мне кажется, вам нужен партнерский честный разговор. Про твои ощущения в этом всем. Про то, что ты готова поддерживать его во всем, кроме страха вернуться в большой мир. Что аплодисменты его борщу – это получается медвежья услуга, потому что он бежит варить еще сто борщей, и ему тогда уже никогда не выбраться в большой и жестокий мир из тихого и надежного мира щей да каш.

– Ох, услышит ли… Я к нему тут как-то подошла с разговором, а он говорит: «Погоди, у меня обжарка тушится…»

Я смеюсь. «Обжарка тушится» – это прекрасно.

– Услышит, Насть. Он же главный бенефициар этого всего… роста. Он же сам в глубине души стесняется своих борщей и хочет обратно на трассу. Но боязно. Но он вырастет, Насть, если ты дашь ему пространство для роста.

Не заберешь на себя все ключевые вопросы и не побежишь с ними марафон за двоих.

Ты вначале сказала: «Надо бежать: сейчас кризис!» Так ему тоже надо. Просто ты так резво ускакала вперед, что ему за тобой не угнаться.

– Я вообще не уверена, что он помнит, как бегать.

– Не помнит, так вспомнит. Каждый из вас дизайнер собственной жизни. Он сейчас смоделировал ту, которая в рамках бюджета, а не ту, о которой мечтает.

– О, ты напомнила мне мою командировку в Дубай. Город, построенный людьми, которые не были ограничены бюджетом, а только фантазией.

– Во-о-от. Он тоже хочет Дубай, но ресурсно тянет пока только Мытищи. Но надо же с чего-то начинать…

– Да. Я даже знаю, с чего. Я «потеряю» его костыли. И не найду. И счета за март, за занятия ребенка с логопедом и за массажи, за дом и коммуналку – отдам ему. Скажу: «Реши, ты же мужчина. Мне в этом месяце никак». Вот и пусть…

– Ну, жестковато, конечно. Это как столкнуть в холодную воду, желая научить плавать.

– Зато эффективно. Только оставшись без костылей, он научится ходить.

– Прям статус для соцсетей, Насть.

– Ага. А уж после «ходить» пусть вспоминает, как бежать.

– Напоминаю: бежать хотела только ты.

– Когда мы встретились, он бежал быстрее меня. Хочу, чтоб дальше так и было. Хочу пробежать с ним наш жизненный марафон, нелепо стукаясь плечами на дистанции.

– Я подпишусь на тебя, ты такие перлы выдаешь! Побежали спать, марафонец. Костер давно потух.

– Костер любви не тухнет, пока горит внутри!

– Настя, останови свою фабрику мотивирующих фраз, – улыбаюсь я. – Хотя бы до утра.

* * *

Через полгода после разговора Алексей открыл свое первое ИП. Продавал домашние замороженные борщи и супы, выручку вкладывал в развитие бизнеса.

Я думаю, что шансы на совместный марафон у Насти и Леши очень даже велики.