Глава двадцать пятая

Полицейские выволокли его за шиворот в коридор, где тут же надели на него наручники, и, подталкивая в спину дубинками, повели к лестнице. По дороге он обозвал «копов» всеми тремя американскими ругательными словами.

Этот латиноамериканец оказался крепкого телосложения – полицейским пришлось попотеть. Задержание заняло полминуты, не больше, с тех пор как Антон открыл дверь, готовясь отвечать на вопросы представителей власти. Стоящий у двери посыльный с сумкой Антона в руках проводил необычную процессию взглядом и, улыбнувшись, «сострил»:

– Не иначе, русскую мафию арестовали.

Антон, приготовившийся дать посыльному три доллара за труды, услышав эти слова, передумал, спрятал деньги в карман, принял сумку и захлопнул дверь перед носом шутника.

Таблички были на месте. У Антона отлегло от сердца. Оставалось лишь понять, что теперь с ними делать.

Он сел на кровать, набрал номер Александра Валентиновича. Дождавшись десятого гудка, положил трубку. Достав из сумки свой мобильник, Антон все же решился включить его, поскольку односторонняя связь с Тихоновым в нынешних обстоятельствах его категорически не устраивала. Порывшись в записной книжке, он отыскал там номер своего приятеля, который уже много лет жил здесь, в Лос-Анджелесе, в районе Марина-дель-Рей, и позвонил ему.

Оказалось, тот буквально накануне укатил в Лас-Вегас в очередной раз попытать счастья. Этот добрый и умный человек когда-то давным-давно страстно влюбился в казино. Будет преувеличением сказать, что ему хронически не везло. Иногда фортуна улыбалась, и очередной автомат возвращал внушительные суммы, окупавшие хороший ужин на двоих или пару дней проживания в гостинице. Самый крупный выигрыш – двенадцать тысяч – случился восемь лет назад, но он всегда помнил тот случай и черпал в пережитых тогда эмоциях вдохновение и силы для новых попыток.

Не менее старательно он гнал от себя воспоминания о том страшно тяжелом дне, когда он находился в одном шаге от крупнейшего выигрыша в казино Bally’s. Это были времена, когда автоматы все еще «питались» жетонами, а не бумажными карточками, когда при каждом выигрыше зал наполнялся веселым звоном настоящего металла. Тогда он покинул свое место лишь на минуту, отойдя к кассе за новой порцией жетонов. Именно там, у кассы, он услышал этот ни с чем не сравнимый звук победы маленького человека над большим казино. Пожилой даме, по невероятному стечению обстоятельств занявшей именно его автомат в полупустом казино, выпал счастливый билет. Этот случай вошел в историю Лас-Вегаса, принеся даме восемнадцать миллионов долларов, обеспечив тем самым безбедное существование ей и ее детям и нанеся незаживающую душевную рану приятелю Антона.

Теперь в Лос-Анджелесе Антона ничто не удерживало. Он спустился по лестнице и осведомился у стойки регистрации, где находится ближайший пункт проката автомобилей. Оказалось, на бульваре Санта-Моника их пруд пруди.

Спустя час Антон уже подгонял под себя сиденье «крайслера» малинового цвета с откидывающимся верхом. Не то чтобы он предпочитал кабриолеты. Просто других машин в этой компании на тот момент не оказалось.

Антон вернулся в отель, выписался, погрузил вещи, но перед тем как закрыть багажник, решил вытащить из сумки дневник Плукшина. На всякий случай. Он не дочитал дневник до конца, даже до середины не дошел. Разбирать профессорский почерк – это было еще то удовольствие… Однако чем дальше он углублялся в умозаключения Вилорика Рудольфовича о смысле дарованных с неба пластинок, лежащих сейчас на дне его дорожной сумки в багажнике, тем больше Антон верил, что судьба подарила ему очередной шанс прикоснуться к мистической загадке. Кто знает, быть может, в череде удивительных случайностей, отводивших от ценного груза глаза властей в России и здесь, в Штатах, в действительности не было ничего случайного? Что, если эти таблички обладают силой, оберегающей их обладателя?

– Не сходи с ума, Антоша, – прервал он вслух вольное течение собственных мыслей. – Так, первым делом в Вегасе надо будет тетрадку эту прочесть до конца. А уж потом решим, что делать дальше.

Остановившись на перекрестке, Антон отправил Тихонову короткое сообщение. Он уже выехал на фривей, но ответа так и не получил. Определенно, у Александра Валентиновича что-то не заладилось. Антон не мог связаться с ним уже сутки. Такого раньше не случалось. Тревожась о судьбе Тихонова, Антон чувствовал себя в относительной безопасности. Оказавшись в Штатах, он моментально позабыл обо всех возможных правилах конспирации – ведь все до сих пор складывалось на удивление гладко, поэтому теперь он даже и не думал приобретать временную сим-карту, не говоря уже о том, чтобы звонить из телефонов-автоматов.

Ему не улыбалось излишне долго пребывать в странном и двусмысленном положении беглеца с артефактами под мышкой. Но это все равно было лучше, чем камера в СИЗО, и уж точно безопасней головокружительного и безрассудного полета в люльке с крыльями по маршруту Москва – Воронеж… К тому же в Америке Антон чувствовал себя как рыба в воде. Правда, он предпочел бы путешествовать по здешним интерстейтам не в качестве носителя непонятно чего, а как простой турист или командировочный.

Катясь по шоссе с некоторым превышением разрешенной скорости (чтобы не выделяться из общего далеко не законопослушного потока), Антон анализировал детали. Так учил его Тихонов, про то же самое он читал в книжках. Концентрация внимания всегда помогала ему, а быстрая реакция как минимум дважды спасла жизнь ему и его друзьям. Антон поежился, вспоминая совсем недавние приключения: привиделись вдруг пули, расплющивающиеся о стену в полуметре от его головы, погони, загадки, артефакты.

«Нужно было становиться археологом, как Индиана Джонс или этот самый плукшинский исследователь Куликов, – рассуждал Антон. – А то, понимаешь, радио, консалтинг… Или заделаться в милиционеры, как Лешка Исаков. Может, стоит ему позвонить?»

Поразмыслив, Антон решил, что пока не стоит. Непонятно до сих пор, какова его роль в этой истории. К тому же Исаков в России, а Антон здесь.

Итак, в «Элэйэкс», или в аэропорту Лос-Анджелеса, его досматривали очень придирчиво. Это факт. Но такое бывало и раньше. А как тогда быть с теми полицейскими, что пристально разглядывали его в зоне таможенного контроля? Ну, мало ли кого они там разглядывают? Нет, похоже, явных признаков повышенного внимания к его персоне пока нет.

«Если охота к кому-то прицепиться или даже арестовать, сделать это можно в два счета. Думаю, проблем с этим у властей не возникло бы – только дай повод», – размышлял Антон, одновременно сбавляя скорость, чтобы все-таки никому не давать этого самого повода.

Проголодавшись, Антон решил остановиться у первой же забегаловки. Вскоре, недалеко от Барстоу, прямо на Пятнадцатом интерстейте, он увидел рекламную мачту «Макдоналдса».

Часы показывали около одиннадцати утра, и в это время посетителей в ресторане было немного. Здесь за кассами дежурили не шустрые подростки, а общительные и бесхитростные жены ветеранов Второй мировой войны. Ухоженная бабушка со следами былой красоты на лице – эх, отчего же не возродилось в детях и внуках своих это поколение американцев, то самое, что очаровывало мир с экранов кинотеатров и рекламных плакатов? – заговорила с Антоном о погоде. Из вежливости он, конечно же, беседу поддержал. Акцент вскоре выдал в нем иностранца, и Антону пришлось бодро ответить на дополнительные вопросы: откуда он родом, да какими судьбами… Только после этой церемонии, абсолютно неизбежной в американской глубинке, Антон получил номер заказа и в ожидании устроился за столиком у окна.

Тут-то и случилось то, чего он никак не ожидал. И дело не в том, что неожиданно зазвонил спящий в кармане джинсов телефон, а в том, кто звонил.

– Yes? – он отчего-то ответил по-английски.

– Антон, привет.

Он моментально узнал женский голос на том конце линии.

– Вот так сюрприз! Рита? Или я сплю? Рад, что позвонила, – ответил Антон, хотя не понял, действительно ли рад слышать эту баварскую девушку, которой когда-то столько раз признавался в любви. Ее голос напомнил занятную и опасную историю из недавнего прошлого.

Они не разговаривали уже больше полугода. С тех самых пор… Он был бы еще больше счастлив, окажись ее звонок случайным, не связанным с «детективным сюжетом», героем которого Антон оказался благодаря стечению обстоятельств.

– Как дела? – спросила она и тут же, видимо сообразив, что данный вопрос абсолютно лишний, выдала сжатую информацию и конкретное предложение: – Я в Лос-Анджелесе. Давай повстречаемся?

«Угораздило же меня связаться когда-то со шпионкой… – подумал Антон. Все его сомнения относительно того, под колпаком он или нет, развеялись, как хороший сон. – Интересно, это касается Тунгусского метеорита или прошлых дел?»

– С удовольствием! – отозвался Антон. – Только ведь мне для этого нужно попасть в Лос-Анджелес. Или ты приедешь ко мне в Москву?

– Антон, брось ты, я ведь знаю, что ты в Лос-Анджелесе.

Голос ее звучал столь уверенно, что Антон и сам на секунду усомнился: а может, он действительно все еще в «городе ангелов»?

Он честно поведал ей, где находится и куда направляется.

– Это супер! Viva Las Vegas! И особенно viva отель «Белладжио».

– Я собирался остановиться во «Фламинго».

– Хороший выбор, но раньше там было значительно интересней. Хотя бы потому, что в питомнике жили очаровательные пингвины. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и пингвинов увезли в другой штат, – Рита вздохнула. – Хочешь, я забронирую тебе номер в «Белладжио»?

– Нет, спасибо.

– Герр Ушаков, такое ощущение, что мы с тобой мало знакомы, – с грустью в голосе проговорила Рита.

Как всегда, было совершенно непонятно, грусть это или маска профессионалки…

Антон провел в дороге около пяти часов. Наконец на горизонте, под волнистыми линиями гор пустыни Мохаве, показались очертания отелей Лас-Вегаса. «Стратосфера», «Мандалай Бэй», «Луксор», «Мираж»… Антон был здесь всего лишь один раз, проездом, но этого хватило, чтобы с первого взгляда влюбиться в самую большую в мире игровую площадку для взрослых. В этом городе играли в казино, днями и ночами просиживали в роскошных залах, теряя ощущение времени. Знаменитые шоу годами собирали неизменные аншлаги, туристы ходили на концерты великих поп- и рок-звезд, отмечали помолвки и дни рождения, пили коктейли, праздно шатались, курили траву, запивая ее жиденьким местным пивом, и из года в год покупали незатейливые и предсказуемые сувениры.

Так было всегда, так было и в тот день, когда еще один российский гражданин под звуки автомобильных гудков и доносящейся отовсюду музыки въехал на бульвар Лас-Вегас, на местном жаргоне – «Стрип». Улица дышала жаром окружающей пустыни. Здесь было многолюдно и, в отличие от Нью-Йорка, несмотря на вечернее время, не пахло мусором.

Казалось, что человек пользуется тут безоговорочной свободой предаваться всем известным современным порокам. К сожалению, это была иллюзия. Суверенная демократия по-ласвегасски повсеместно натыкалась на федеральное законодательство, законы штата Невада, инструкции, регламенты, а также принятые в гостиницах формализованные и неформальные нормы поведения, перед мракобесием которых меркли строгие принципы социалистического общежития. По сравнению с обычным советским санаторием времен расцвета ВЦСПС Лас-Вегас скорее смахивал на пионерский лагерь, чем на «город греха».

Штука в том, что на первый взгляд все здесь действительно выглядело довольно разнузданно. Но любого зарвавшегося простачка ждало разочарование, а порой даже расплата за веру в возможность испить прелести видимой свободы до дна. И тогда как из-под земли вырастала служба безопасности отеля или, того хуже, полиция. О строгости и даже жестокости местных правоохранителей и их добровольных помощников, о стукачестве в гостиницах, о камерах, тайно установленных там, где по правилам их быть не могло, слагались легенды.

Лас-Вегас всегда был одной большой легендой. Правила поведения в городе, конечно, менялись по мере того, как изменялся мир. Но многое оставалось незыблемым. Играй, да не заигрывайся. Говори, но не заговаривайся… Попав в Sin City, человек никогда не был волен даже жизнью своей распорядиться, как ему того хочется. Окна в гостиницах не отворялись, охрана, открытая и невидимая, но всевидящая, педантично просматривала все общественные зоны. Камеры, камеры, камеры… Даже утопиться в фонтанах «Белладжио» было бы чрезвычайно проблематично – обязательно успеют извлечь из воды, да еще оштрафуют соразмерно уровню жизни в супердержаве.

В «Белладжио», несмотря на начало летнего сезона, оказалось на удивление просто поселиться. Антон выбрал некий специальный пакет, дающий право на нестандартный номер с видом на всемирно знаменитые поющие фонтаны по цене обычной комнаты с окнами, выходящими на интерстейт.

Войдя в номер, Антон бросил сумки в угол, достал телефон и уже наудачу, скорее для очистки совести, набрал номер Александра Валентиновича. На этот раз абонент оказался недоступен.

На душе стало тревожно. Антон не знал, кто еще, кроме Тихонова и Исакова, был бы в состоянии помочь отыскать ответы на интересующие его вопросы. Первый и главный из них: кто подставил «кролика Роджера»? Другими словами, кому было выгодно повесить на него убийство бедного профессора? Антон начал даже подумывать о том, чтобы позвонить Исакову, но сумел побороть соблазн. Бывший одноклассник определенно «был в игре». Но на чьей стороне?

Между тем предстояло жить дальше, как-то планировать свои дни. Антон абсолютно позабыл про своего приятеля, с которым планировал повидаться в Вегасе и ради кого он сюда и приехал. В его планы на ближайший вечер вмешалась женщина. Но не просто женщина. В недалеком прошлом – без пяти минут жена.

Интересно, получилось бы у них что-нибудь путное, не будь Рита немкой? Да не просто немкой, а немецкой разведчицей, сотрудницей БНД.

Антон с волнением готовился к предстоящей встрече, словно к романтическому свиданию, хотя и понимал, что Рита здесь не из-за проснувшегося чувства, а исключительно как профессионал. Но все равно ему очень хотелось верить в чудо. Чудо – это то, что ему сейчас очень нужно.

Как Антон ни пытался сохранять спокойствие и невозмутимость, с приближением свидания пульс участился, сердце забилось в груди чаще – вернулись на время забытые переживания. Он не вспоминал сейчас, что находится в бегах, за границей, что денег у него хватит на месяц скромной жизни, не более. А уж если он решит остаться здесь, в Лас-Вегасе, да еще и в «Белладжио», то протянет от силы неделю.

Но сработала самая удивительная и счастливая черта натуры Антона, милосердно подаренная ему Богом при рождении. Он обладал редким умением частично отключать память, не думать одновременно о нескольких предметах, не проигрывать в голове варианты развития ситуаций, не тратить много времени на принятие решений. Он действовал быстро, а к анализу сделанного чаще прибегал уже по итогам совершенных поступков. Александр Валентинович советовал не пускать действие наперед батьки, то есть мысли. Но Антон именно эту рекомендацию пропускал мимо ушей, и в этом смысле сегодняшний вечер, к сожалению, не стал исключением.

Если того требовала обстановка, Антон не просто умел жить одним днем – весь его мир, при желании, сжимался до одной-единственной цели, мысли, ситуации.

Ситуацией сегодняшнего вечера было свидание с Ритой. Ну хорошо, пускай не свидание… А как назвать встречу двух людей, которые еще несколько месяцев назад готовы были идти под венец? Да взять хотя бы эпизод, когда она, без предупреждения, неожиданно нагрянула в российскую глушь только для того, чтобы увидеть его снова. Очень это было трогательно, по-русски. Даже слишком.

Они договорились увидеться в восемь часов в фойе гостиницы. Точнее, в «икорном» баре. До вечера оставалась еще уйма времени. Антон его решил даром не тратить. Для начала надо было встретиться с приятелем, а уж потом добраться до дневника профессора.

Антон вернулся в номер, когда уже заметно стемнело. Несмотря на то, что восхитительный вид из окна и «пение» фонтанов, выстреливающих тонны воды до самых верхних этажей отеля, отвлекали внимание, он решил переключиться с поэзии на прозу, точнее с лирики на физику или, скорее, мистику. Антон достал дневник Вилорика Рудольфовича и стал его внимательно изучать.

Антон буквально расшифровывал страницу за страницей, с трудом разбирая почерк профессора. Работа сродни походу по дремучему, заваленному буреломом лесу. Но если на первой странице он почувствовал острое желание отложить дневник в сторону, то на второй уже читал его с интересом, а прочтя третью, знал, что ни при каких обстоятельствах не расстанется с этой тетрадкой, пока не прочтет ее от корки до корки и не поймет все до конца.

Делая выписки, он частенько возвращался к уже прочитанному и чем глубже вникал в суть работы Плукшина, тем более удивительным и невероятным казалось ему то, что именно ему, Антону Ушакову, суждено было стать одним из первых обладателей тайны Тунгусского метеорита.

Когда он дочитал дневник профессора практически до конца, когда оставалось всего несколько страниц, лишь одна мысль беспокоила его воспаленное сознание: все, что написано в этой тетрадке, не может быть правдой! Это лишь догадки, попытка логического осмысления содержания текстов, нанесенных на поверхности найденных в тайге табличек, приблизительная трактовка их сути…

Сам Плукшин не раз и не два делал оговорку: при расшифровке он руководствовался земными принципами переводов древних текстов, знаниями и логикой, тогда как космическая природа табличек не вызывала у него сомнений. Плукшин полагал, что трактовка сути «послания с небес» очень сильно зависит от «сферы занятости» переводчика.

Для человека религиозного тунгусские таблички могут показаться новыми божественными заповедями для всех нас. Или пророчествами? Но сказано ведь: «Никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою…»

– Пророчествами… – прошептал Антон и пролистнул страницу дневника. – Что значит «нельзя разрешить самому собою»? Знаний не хватит? Образования? Нечто подобное я слышал тогда от Плукшина…

При расшифровке, – писал дальше профессор, – я изначально использовал древний сирийский язык, который еще именуют арамейским. Чтение справа налево выдавало несогласованность содержания. В комбинации, безусловно, присутствует логика, но это скорее логика формул, чем логика речевого обращения. Если, вопреки правилам, читать слева направо, то становится ясно, что в такой последовательности слова и символы чередуются, образуя в итоге вполне связные предложения. Лишь только я начал разбирать их смысл, как до меня «дошло»: я ведь просто читаю перевернутые буквы древнееврейско-финикийского алфавита!!! От этих самых двадцати семи букв ведет начало греческое письмо, латиница, старославянская кириллица. Поистине это письмо дано было человечеству больше 2000 лет назад великими пророками, а то и самим Господом Богом. Да откуда вообще известно, когда оно в действительности появилось?! Вся эта историческая наука с ее хронологией событий – одна большая гипотеза, не более. Когда мне наконец посчастливилось перевести первое предложение, я битый час не мог взять себя в руки. Осознание близости сенсационного открытия превратило меня в мальчишку. Я только что не пустился в пляс по комнате. Придя домой, я сто раз перечитал фразу, перепроверил все еще и еще раз и понял, что попал в точку. Итак, внимание – вот она, самая первая строчка, первое Пророчество и, заметьте, не из Библии, а нацарапанное на какой-то железной пластинке, найденной в лесу:

«Пришедший в северный Город, лишенный страха, уроженец места у долгой реки, что соединяет две веры, захочет с апостолами своими править миром и как пророк проповедовать равенство, свободу и любовь, но вместо этого кровью распишется в книге вечности и усилит страдания своего и чужих народов, и найдет судьбу свою, лишившись разума, но не лишившись зрения. И увидит, как зло (на полях: «сатана», «темная энергия», «темная сила»?) воцарится на троне его и погибнет Земля от рук плоть от плоти своих и кровь от крови своих (на полях: тут приблизительно – меня несет) по прошествии ста десяти лет. Огонь небесный в утренний час не допущен в северный Город, ибо и одна невинная жертва не оправдает спасение даже целого мира, но видело малое число, как жарок и как беспощаден он…»

Знаю… Много зависит от трактовки. Но не о господине ли Ульянове-Ленине речь? Не о моем ли «крестном»? А «апостолы» – это, конечно, Троцкий, Каменев и др. Почти что по Блоку… Проповедовать равенство кровью – мировая революция! Если я правильно понимаю, речь идет об очень убедительном предупреждении. Сущая фантастика, но ведь и то правда: опоздай Тунгусский «метеорит» всего лишь на несколько часов – на месте Питера – «северного Города», что Петром заложен был на той же широте, что и Тунгуска, была бы пустыня! Ни тебе «штурма Зимнего» впоследствии, ни Ленинграда, а может, и никакого большевистского переворота в 1917 году. Что такое несколько часов в категориях Космоса? Прежде чем напугать оленеводов тайги, эта глыба могла путешествовать во Вселенной миллионы лет, целую вечность! Получается: все, что написано в табличке, – пророчество, предупреждение? Но против чего? Против мировой революции? Почему 110 лет? (Далее зачеркнуто, но можно разобрать: «пойду я выпью водочки для просветления разума»).

– Ленин, Троцкий? А кто же еще, конечно! – воскликнул Антон, отбросив тетрадь в сторону. – Плукшин говорил, будто пророчества доступны для толкования лишь «божьим людям», а все остальные расшифровать их способны только после того, как предрекавшееся событие уже произошло. Поэтому мы сразу догадались, о каком «северном городе» идет речь и что это за такой «уроженец долгой реки». О Волге ведь речь! Могли бы, конечно, написать еще, что уроженец будет лысым и жить в шалаше…