Глава 21

Улица, как и всегда, едва освещалась. Горящие через один редкие фонари роняли тусклый свет, а почти черная от осенней грязи поверхность дороги словно проглатывала его. Алина давно жила здесь, поэтому привыкла, но сегодня полутьма почему-то ощущалась иначе. Все время казалось, что в залегших по краям дороги тенях кто-то притаился. Шорох собственных шагов звучал слишком громко, выдавая ее невидимому наблюдателю, а впереди темнел непривычно длинный неосвещенный участок дороги: фонарь у их дома и так давно не горел, а сегодня вырубились и оба его соседа.

Алина притормозила, вглядываясь в поджидающую темноту. Ей показалось, что кто-то прошел вдоль забора дома напротив, но на свет никто так и не вышел. Нигде не скрипнула калитка, не хлопнула дверь, так куда же направлялась тень?

Она открыла сумку и заранее нашарила в ней ключи, выбрала тот, что от калитки, чтобы не тратить на это время потом, когда окажется в темноте, но все никак не могла заставить себя сделать шаг вперед.

Хоть бы кто из соседей показался…

Тень мелькнула снова, и Алина уже отступила назад, собираясь броситься бежать, но тут из темноты навстречу вышла тощая бездомная собака. Шарахнулась сначала к ней, но потом остановилась и пошла мимо, видимо, заранее поняв, что выпрашивать у нее нечего.

Алина облегченно выдохнула и тихо посмеялась над собой. Вот же дуреха! Сама себя напугала. А все эта странная девчонка из колледжа с не менее странными дружками и придурок Вадик со своими рассказами. А кому она, Алина, может быть нужна?

И больше не сомневаясь, она спокойно направилась к своей калитке. Темнота сомкнулась за ее спиной, как смыкается вода над нырнувшим в глубину человеком.

Примерно в то же время в другой части города Алекс завершал вечернюю пробежку. Как и многие в Шелково, он предпочитал бегать по прогулочной зоне вдоль набережной. Летом в этом время тут было не протолкнуться, а сейчас – почти пусто. Ему встретились лишь несколько собачников да особо стойкая парочка, которой был нипочем холодный ветер от воды.

Сегодня он выбился из сил быстрее. Обычно его пробежка заканчивалась по пути домой, но на этот раз он не рассчитал и остановился почти посередине прогулочной зоны, перед нависающим над ней мостом.

Сердце колотилось быстрее обычного, Алекс почти задыхался. А все потому, что плохо спит в последние дни. То ли совесть замучила, то ли страх.

Схватившись за мокрый холодный парапет, он выдохнул, сделал небольшую растяжку для икр, чувствуя, как холодный воздух проникает под толстовку. Именно поэтому он обычно бежал до самого дома: идти было слишком холодно. Оставалось надеяться, что он сейчас передохнет, восстановит дыхание и пульс – и ему хватит сил для последнего рывка.

За спиной послышались шаги, и Алекс не выдержал: резко обернулся. Какой-то мужик, сгорбившись и засунув руки в карманы, прошел мимо и нырнул в темноту под мостом. Шаги стихли: видимо, он ушел достаточно далеко.

Или притаился, поджидая его, Алекса?

Он разозлился на себя за такие мысли. Что теперь, до конца жизни будет так ходить и оглядываться, ждать нападения? Бояться. Какого черта?

Глубоко вдохнув и резко выдохнув, Алекс решительно направился к мосту, за которым поднималась наверх лестница: это был самый короткий путь домой.

Вадик этим вечером никуда не собирался идти. Ему хватило впечатлений накануне, поэтому он вернулся засветло и предпочел отсидеться пока дома. Играл на компьютере, слушал музыку, вел словесные холивары от лица Виа Дука – развлекался, как мог.

Он уже не помнил, зачем вообще подошел к окну, но застрял у него на долгих пять минут, зацепившись взглядом за мужскую фигуру во дворе.

С высоты десятого этажа было не разобрать, во что конкретно одет мужчина, но на голову его был накинут капюшон. Он стоял в свете яркого фонаря, широко расставив ноги и засунув в карманы руки. Стоял и не двигался, даже не курил. Ждал кого-то? Но сколько можно ждать? Вадик засек по часам: за пять минут мужчина не двинулся с места, даже не переменил позу, к нему никто не вышел.

Смотритель? Мог ли это быть Смотритель, который пришел за ним и теперь ждет?

Из кухни позвала мать. Один раз, другой – уже более нетерпеливо. Вадику пришлось оставить наблюдение и откликнуться.

– Чего? – буркнул он, заходя на кухню, пропахшую жареным луком. От его паров сразу защипало глаза.

– Мусор, говорю, выбрось, – велела мать, сосредоточенно переворачивая на сковороде котлеты. – Ведро полное, аж вываливается.

– Сейчас? – обреченно уточнил Вадик. – До утра не подождет?

Мать обернулась к нему и посмотрела как на дурачка. То есть как обычно.

– Ты переломишься, что ли, если до мусоропровода дойдешь? Давай, без разговоров. Ужинать скоро будем.

Вадик вздохнул и взял помойное ведро, вышел с ним в прихожую. Прежде, чем открыть дверь, вернулся ненадолго в свою комнату, чтобы выглянуть в окно и проверить, как там мужик.

– Черт, – прошипел он, когда понял, что мужчина исчез.

Дождался того, кого ждал? Не дождался и пошел за ним сам? За Вадиком?

Стало не по себе. Очень не по себе. Буквально затошнило от страха.

– Я долго ждать буду? – рыкнула из кухни мать.

Вадик вернулся в прихожую, выглянул в глазок: пусто. Приоткрыл дверь, высунулся в коридор, прислушиваясь. Тихо.

Мусоропровод находился за лифтами, напротив двери на лестницу. Всего каких-то пять шагов от двери в общий коридор. Туда-обратно – это секунд десять. Плюс ведро опрокинуть.

Вадик решился: вставил ноги в тапочки и торопливо зашаркал к лифтам. Непроизвольно дернулся, когда один из них ожил и поехал вниз: вероятно, его вызвали на первом этаже. Хорошо бы успеть все сделать до того, как он поедет обратно.

Он так торопился, что, конечно, промахнулся: картонка из-под сметаны вывалилась на пол, за ней упал еще какой-то мелкий мусор. Вадик нагнулся, чтобы побыстрее его поднять. И в то же время за его спиной скрипнула дверь, ведущая на лестницу.

Галка сегодня тоже не планировала никуда идти, но жизнь заставила: отец опять пришел с работы нетрезвый, мать опять решила не давать ему спуска. За полчаса Галка наслушалась их препирательств выше крыши, не спасли даже наушники-затычки, поэтому быстро собралась и, крикнув с порога, что будет поздно, скрылась за дверью.

В клуб после пары встреч со Смотрителем идти не хотелось, и она отчаянно пожалела, что сегодня не пятница. Тогда можно было бы завалиться к Юльке, пока ее мать на свидании. Но была только среда, поэтому этот вариант отпадал. К тому же у них там мелкий болеет.

Первые пару минут Галка просто шла, куда глаза глядят. Потом поняла, что вообще-то давно проголодалась, а ужина дома так и не дождалась, и повернула в сторону своей любимой забегаловки, на ходу проверяя, сколько у нее денег. Получилось не так мало: на какой-нибудь комбо-набор по купону со скидкой хватит.

Съела она все достаточно быстро, листая ленты соцсетей и читая малоинтересные перепалки в комментариях к бессмысленным постам, но торопиться домой не стала: благо со стаканом безлимитного лимонада можно было сидеть за столиком хоть вечность, поглядывая в окошко, поскольку в интернете ничего интересного не осталось.

За окошком время от времени мелькали редкие прохожие, чуть подальше светился огнями фонарей и фар главный городской проспект. Он притягивал к себе взгляд и гипнотизировал, странным образом успокаивая. Галка «залипла» на его созерцание надолго: лимонад в ее стаканчике давно закончился.

А вот мужчину, неторопливо курившего в темноте напротив входа в забегаловку, она не заметила.

Он никогда не испытывал страха перед темнотой, напротив, та с детства была его другом. В темноте шкафа или кладовки всегда можно было спрятаться, когда у матери было скверное настроение и от нее несло алкоголем. Сначала он прятался один, потом пытался прятать и сестренку, но она пугалась, начинала плакать, и мать их находила. Пришлось оставлять ее снаружи.

С годами он понял, что в темноте чувствует себя гораздо лучше, чем на свету. В темноте и одиночестве: люди быстро начинали раздражать своими тупыми разговорами. И только мертвые его совсем не раздражали. Они не говорили. Только слушали.

Поэтому он любил ночное кладбище. Поселился рядом, бродил между могилами чуть ли не через ночь, заряжаясь тихой энергией вечного покоя. Там и дышалось хорошо, и чувствовал он себя почти королем. Или даже богом. Богом мертвецов. Аидом.

Образ Ночного Смотрителя ему тоже понравился, хотя и не сразу. Но он втянулся. Когда его руки сомкнулись на шее того парня, который слова доброго не стоил, понял, что именно к этому шел всю свою жизнь. В этом его настоящее призвание. Странно, что он не понял этого раньше, еще тогда… Ведь жизнь ему намекала давно. Но это не важно. Главное – он наконец услышал настойчивый шепот судьбы. Ночной Смотритель. Да, это определенно про него.

Только он не какой-нибудь мифический болванчик, дожидающийся приказов. Нет, он сам знает, кого карать, кого миловать. Поэтому сейчас и стоит в темноте, дожидаясь. Поджидая.

Намеченная жертва появилась на свету, шагая медленно, как будто обессиленно. Плечи поникли, ссутулившись, как будто на них лежала бетонная плита. Или другой вес. Вес загубленной жизни, например. Ничего, это временно. Смерть стирает все грехи, скоро этот вес исчезнет, а душа воспарит… Прежде чем низвергнуться в ад, конечно. Потому что никакого рая нет. Там никого не ждут.

Жертва нырнула в темноту, не подозревая, что там ее ждет Ночной Смотритель, а он размял пальцы, готовясь к нападению. Дождался, когда к нему повернутся спиной, чтобы открыть дверь калитки, а потом схватил за плечи и резко дернул назад, стараясь повалить на спину.

Женщина вскрикнула. Или даже взвизгнула. Как свинья, понимающая, что ее сейчас будут резать. Равновесие не удержала и завалилась назад всей своей огромной мерзкой тушей, как он и рассчитывал.

Он сразу прыгнул сверху, сомкнул пальцы на горле и сдавил. Резко, сильно, так что визг сразу захлебнулся. Ее лицо наверняка покраснело, но в темноте было не разглядеть. Она махала в воздухе руками, пыталась дотянуться до его лица, но не могла. Он смотрел на нее из глубины капюшона, понимая, что сейчас она видит над собой только темноту. Никогда так и не узнает, кто это был, кто освободил ее от грехов тяжких.

Шум мотора и свет фар ворвались в блаженную темноту, нарушая таинство, быстро и резко, он не сразу понял, что происходит. Только когда услышал окрик полицейского – он помнил его и сразу узнал, – обернулся, ослабив хватку и неосторожно подставив лицо свету. Жертва жадно вдохнула воздух, закашлялась и снова закопошилась, пытаясь скинуть его с себя, но это уже не имело значения. Значение имел только мужик с пистолетом, нацеленным на него, который стоял в свете фар и велел лечь на землю и заложить руки за голову.

Он не успел решить, что теперь делать, как другой мужик внезапно смел его, повалил на землю сам и заломил руку, едва не вывихнув все суставы разом.

– Эй, полегче, – осадил его полицейский. – Подними его.

Мужик послушался и рывком оторвал его от земли, поставил на ноги, все еще держа руку на излом – не шевельнуться. Сильный, гад.

Убедившись, что нападавший обезврежен, полицейский убрал пистолет, наклонился к женщине на земле, убеждаясь, что та жива. Она рыдала, размазывая слезы и дешевую тушь по пухлым щекам. Из калитки, привлеченная шумом, выскочила ее тощая дочка, кинулась к матери, вместе с полицейским они помогли ей подняться.

А от второй машины к нему уже подходили двое: слепой мужик, которого он встретил на кладбище, и другая девчонка, которая сопровождала его и в прошлый раз. Слепой подошел к нему почти вплотную и втянул носом воздух. Как собака. Служебно-розыскная.

– Это он, – резюмировал слепой. – Он тогда пришел на наш зов. И его я встретил сегодня на кладбище.

Полицейский, отвлекшись от женщины, тоже подошел к нему и резким, каким-то злым движением сорвал с головы капюшон толстовки.

– Ну здравствуй, – хмыкнул он. – Глеб, если не ошибаюсь?