Глава 13

Поход в кино получился гнетущим, хоть они и попали на только что начавшийся сеанс глупой комедии. Алина местами даже смеялась, но тут же одергивала себя, как будто не имела на это права. А Юле фильм почему-то и вовсе не показался смешным.

После она проводила новую знакомую почти до самого ее дома, который находился в частном секторе. Здесь на отдельных небольших участках стояли дома: у кого-то легкие дачные, у других основательные, для постоянного проживания. Старые деревянные с потемневшими стенами соседствовали с почти роскошными каменными или просто современными, отделанными ярким сайдингом.

Девушки расстались у калитки, и Алина даже поблагодарила Юлю за то, что та провела с ней время.

– Иначе сама не знаю, что я с собой сделала бы, – хмыкнула она и махнула на прощание рукой.

Юля побрела обратно, ежась от холода и неприятных ощущений. Эта часть города – или правильнее сказать, место, которое город пока не сумел полностью поглотить и переварить, – рождало неприятное урчание в животе. Здесь была всего одна улица, присыпанная щебнем вместо асфальта, вдоль которой тянулись заборы всех мастей и размеров, а за ними прятались дома с темными окнами. Сейчас вокруг не было ни души, только осенняя грязь чавкала под ногами, и все время казалось, что кто-то подглядывает из-за занавески как в каком-нибудь ужастике.

Гулять по такой погоде больше не было сил, поэтому Юля направилась к дому, хотя возвращаться пока не хотелось. Вдруг мама опять заведет разговор о практике, плавно переходящей в новую работу, и необходимости бросить ту, что уже есть? Поэтому Юля осторожно позвонила в дверь Влада, решив, что сейчас будет уже вполне уместно поинтересоваться, не нужно ли ему чего-нибудь.

Но вышло еще лучше: на звонок никто не ответил. Видимо, Влад с сестрой куда-то ушли. А может быть, сестра уехала, а Влад отправился по своим делам. В любом случае это означало, что Юля может какое-то время пересидеть у него. Оставалось только придумать себе занятие, чтобы оправдать это вторжение.

К счастью, пыль можно протирать хоть каждый день, да и пропылесосить лишний раз не мешает. Другое дело, что много времени это не занимает. Прибравшись, Юля заглянула в холодильник, проинспектировала его содержимое, и все-таки придумала, что приготовить.

Пришлось сбегать в магазин за недостающими ингредиентами, а стоило все подготовить и начать нарезать овощи, как в замке повернулся ключ и дверь открылась: Влад вернулся. Юля почему-то разволновалась, и ее движения стали чуть более резкими.

– Юля, это ты? – поинтересовался Влад, появляясь на пороге кухни через минуту.

– Да. Здравствуйте.

– Привет… Ты что-то готовишь? – нахмурившись, уточнил он.

– Да, – снова лаконично отозвалась она, старательно нарезая морковку и чувствуя, как сердце ускоряется. Почему-то Юле показалось, что он сейчас ее выгонит. Вдруг он опять не в настроении? И придется все-таки идти домой.

– У меня полный холодильник, – заметил Влад, привалившись плечом к дверному косяку. Прозвучало это спокойно, без раздражения.

– У вас нет супа, – с нотками воинственности в голосе заявила Юля. – А суп очень полезен для пищеварения. Поэтому я варю вам овощной суп.

– Мне кажется, это излишнее беспокойство… – все тем же спокойным тоном отозвался Влад.

Он хотел сказать что-то еще, но слова споткнулись о громкое Юлино: «Ай!» От усердия острый нож соскочил и полоснул лезвием по пальцу.

– Что случилось?

– Порезалась, – хмуро призналась Юля, слизывая кровь, а потом пытаясь зажать рану кусочком бумажного полотенца.

– Сейчас принесу тебе пластырь.

Влад вернулся в кухню меньше, чем через минуту. Порой Юле казалось, что ему гораздо проще искать нужные вещи в квартире, чем, например, ей: те всегда ждали его в строго определенных местах.

Он поставил на стол аккуратную аптечку и на ощупь открыл крышку, пробежал кончиками пальцев по ячейкам, находя пластыри.

– Юля, что-то случилось? – поинтересовался Влад, протягивая один ей и как всегда слегка ошибаясь с направлением. – Я имею в виду, кроме пореза? Тебя что-то тревожит?

– С чего вы взяли? – буркнула она, сосредоточенно заклеивая палец.

– С того, что мне не нужен суп. Я вообще их не очень люблю, и ты об этом уже знаешь. Пойми меня правильно, я никогда не против твоего визита, но мне кажется, что в субботу у девушки твоего возраста должны быть планы поинтереснее, чем варить суп. Ты от кого-то прячешься здесь?

– Да, – со вздохом призналась Юля, отчасти и огорченная тем, что он ее раскусил, и обрадованная возможностью поговорить. С Владом ей с самой первой встречи оказалось необычно легко говорить. – От мамы.

Он удивленно приподнял брови, отступая назад и упираясь в посудомоечную машину. Используя ее как точку опоры, Влад скрестил руки на груди и чуть склонил голову набок. Юля успела заметить, что подобная поза заменяла ему вопросительный взгляд, говорящий: «Я тебя внимательно слушаю».

– Она меня просто убивает, чем дальше, тем больше, – призналась Юля жалобным тоном. – Постоянно требует от меня взрослого поведения. С самого детства. И нет, я не имею в виду с тех пор, как появился Семка, и я стала старшей сестрой. Нет, это началось еще тогда, когда они с отцом разошлись. Кажется, тогда я впервые услышала от нее что-то вроде: «Ты уже не маленькая, пора помогать мне, я одна не справлюсь».

– И сколько тебе тогда было? – осторожно уточнил Влад.

– Шесть лет, – выразительно пояснила Юля. – С шести лет я должна была вести себя как взрослая: сама одеваться, не ныть, не клянчить в магазинах, съедать все, что дали, и в детском саду тоже. А знаете, как гадко кормили в нашем детском саду? Но я ела. И не ныла. И не клянчила. И тихонько развлекала сама себя играми, когда мама была занята делами. Я вела себя как взрослая и потом, когда появился папа Боря. И я была даже рада ему, потому что с его появлением у мамы стало больше времени, мы стали чаще куда-то ходить все вместе. Потом появился Семка, а мне было уже тринадцать, и я чувствовала себя совсем взрослой. И не ныла, когда все внимание и мамы, и папы Бори было отдано ему. А когда с папой Борей мама тоже разошлась, я стала вдвойне взрослой, потому что теперь я была уже не ребенком, а старшей сестрой. Я успела закончить школу, потом даже устроилась на работу… И нянчилась с Семкой, пока мама работала, вместо того, чтобы заводить новых друзей и гулять с ними. Я чувствовала себя так, словно родила сразу после школы, как моя мама в свое время родила меня. Но это ведь не так… И я не понимаю, почему после всех: «Ты должна вести себя как взрослая» мама обращается со мной как с ребенком! Сначала она решила за меня, где мне учиться, теперь собирается решить, где работать! Разве это честно? Разве это справедливо?

– Жизнь вообще редко бывает справедливой, – уклончиво ответил Влад, и Юле стало немного не по себе.

О несправедливости жизни молодой мужчина, полностью ослепший в тридцать лет и вынужденный теперь вести затворнический образ жизни, наверняка знал гораздо больше, чем она.

Но неловкость Юли быстро рассеялась: в конце концов, тот факт, что с ним судьба обошлась еще суровее никак не отменял ее страданий.

– Меня бесит, что она постоянно сваливает на меня Семку, как будто он моя ответственность, а сама устраивает личную жизнь. В то время как у меня нет никакой жизни. Сплошные обязанности. И я даже не могу пойти в клуб с подругой в пятницу, потому что по пятницам она встречается со своим любовником, с которым у нее все равно ничего не получится, потому что еще ни с кем не получилось! А я, между прочим, на этот клуб денег у нее не прошу, я их честно заработала!

– Мне кажется, ты слишком сурова к ней, – мягко заметил Влад, осторожно улыбнувшись. – Если я правильно понимаю, она рано родила тебя и сразу после школы вышла замуж за твоего отца, так?

– Да, – буркнула Юля, насупившись, и тоже скрестила руки на груди, почти полностью копируя его позу.

– Значит, личной жизни и развлечений молодости она тоже оказалась лишена, пока растила и воспитывала тебя. Как и большинство ранних вынужденных браков, брак твоих родителей развалился. И в этом вряд ли кто-то действительно виноват. Потом она была вынуждена растить тебя одна. Как долго?

– Мне было одиннадцать, когда появился папа Боря, – все тем же недовольным тоном пояснила Юля. – Он был хорошим, и я его очень любила. А мама – нет. Думаю, она пыталась его полюбить, но он ее… раздражал. Даже Семка этого не исправил. В конце концов, Боря ушел к другой женщине. К той, которая его любила.

– Но твоя мама все еще достаточно молода. Сколько ей, тридцать восемь?

– Будет тридцать девять в декабре.

– Она всего на пять лет меня старше. И, веришь или нет, нам, тридцатилетним, любви и развлечений хочется не меньше, чем вам, двадцатилетним. Она еще вполне может устроить свою личную жизнь, и ты не можешь осуждать ее за то, что она пытается. Возможно, тебе сейчас это кажется не совсем справедливым, потому что требует от тебя определенных жертв, но ради тебя твоя мама тоже пошла на определенные жертвы, когда тебя родила. И очень многое пропустила в своей жизни.

– Я ее об этом не просила! – эмоционально перебила Юля. – Это были ее решения: и заниматься сексом с моим отцом, не предохраняясь, и оставить меня. Я не просила меня рожать, почему я должна теперь расплачиваться за те ее решения?

– А ты считаешь, было бы лучше, если бы она тогда сделала аборт? – с пугающим спокойствием уточнил Влад. – И тебя не было бы совсем?

Юля, пойманная на слове, шумно вздохнула и тяжело сглотнула. Из чистого упрямства снова проворчала:

– Возможно, всем было бы так лучше. У меня-то точно проблем поубавилось бы.

– Ну так… – хмыкнул Влад, странно улыбаясь. – В чем проблема? Вон где-то там окно, восьмой этаж. Выжить шансов нет, но лучше прыгать головой вниз, так оно вернее.

Юля подняла на него шокированный взгляд и несколько раз растерянно моргнула, не дыша.

– Что?

– Если ты считаешь, что твоя мама совершила ошибку, родив тебя, у тебя всегда есть возможность ее исправить, – все тем же ледяным спокойным тоном пояснил Влад. – Ты уже давно взрослая, дееспособная, можешь сама принимать решения. Если боишься высоты, могу поделиться снотворным. У меня были большие проблемы со сном, и мне какое-то время выписывали его. Я потом бросил его принимать, осталась почти полная упаковка. Поищи там, – он кивнул на аптечку, – коробок с надписью: «Нитразепам». Мне кажется, если выпить все сразу, можно не проснуться.

– Вы знаете, что подстрекательству к самоубийству незаконно? – возмущенно и обиженно спросила Юля. Она ожидала от него большей чуткости.

– А никто не узнает, – усмехнулся Влад. – Я скажу, что таблетки ты взяла тайком, когда я не видел. Я слепой, мне поверят. Зато ты докажешь, что не хотела этой жизни и не обязана быть благодарна за то, что шанс на нее тебе все-таки дали. Потому что пока ты живешь, ты каждый день молчаливо соглашаешься с решением, которое когда-то было принято без твоего участия. А раз ты согласна с ним, то и благодарной быть не помешает.

Юля почувствовала, как от его резких слов перехватило горло, как дрогнули, искривляясь, губы, а горячие слезы подступили к глазам. Захотелось немедленно уйти и больше никогда не возвращаться. Пусть подавится своими деньгами!

Она оттолкнулась от тумбочки, на которую опиралась, и ломанулась к выходу. Но ей требовалось пройти между кухонным столом и Владом, а тот неожиданно выставил руку и поймал Юлю с проворностью, какую не ожидаешь от слепого. Она дернулась, пытаясь вырваться из его хватки, но он только сжал пальцы на ее плечах сильнее.

– Пустите!

– Постой, не вырывайся. Извини!

Последнее слово заставило Юлю замереть. И хотя Влад сразу перестал ее удерживать, теперь его руки просто лежали на ее плечах, она больше не пыталась уйти.

– Прости, знаю, что это прозвучало слишком жестко, но это правда, понимаешь? Ты есть на этом свете, потому что она предпочла дать тебе жить. Она не отдала тебя чужим людям, не бросила в роддоме. Может быть, она не была идеальной матерью, но кто из нас идеален? Она ведь была очень молода и едва ли готова к материнству. Но я уверен, что она пыталась. Делала, что могла. И у нее многое получилось. Не говори, что в твоей жизни не было радостных моментов, я не поверю. Ты выросла светлым человеком, значит, в тебя это вложили. Когда мы злимся, мы не помним хорошего, поэтому просто перестань злиться. И поговори с ней о том, что тебя не устраивает в ваших отношениях сейчас. Я уверен, она тебя любит и не хочет ни обидеть, ни навредить. Она наверняка хочет, как лучше. Просто не всегда получается.

– Я не знаю, как с ней говорить, – призналась Юля тихо. – Все детство только и слышала: «Не ной», «Не выдумывай», «Не говори ерунды». Я не знаю, как ей что-то объяснить, она меня не слушает.

– Тебе надо научиться этому. Потому что пока не научишься, не станешь по-настоящему взрослой. Это ведь не зависит от возраста. Мы все взрослеем в свое время.

– А вы когда повзрослели, если не секрет? – спросила Юля, хотя это едва ли могло сейчас иметь значение. Просто пойманная на полпути к выходу, она внезапно оказалась слишком близко к нему. И это рождало в голове странные мысли. – Когда вы научились говорить с мамой о том, что вам не нравится?

Влад убрал руки с ее плеч, вновь скрестил их на груди, словно отгораживаясь. И когда он ответил, Юля сразу поняла почему:

– Моя мама умерла, когда мне было два года. Меня вырастила третья жена отца, мать моей младшей сестры, Кристины. Она единственная мама, которую я когда-либо знал, но в то же время я всегда знал, что она не мама. А родную я совсем не помню. То есть… Я, конечно, видел ее на фотографиях, но, когда смотрю на них… смотрел на них, ничего не чувствовал. Просто какая-то женщина. А теперь, когда я не вижу, даже образ с фотографий постепенно стирается из памяти.

– О, боже, – выдохнула Юля и прижала к лицу руки, чувствуя, как запылали от стыда щеки. – Влад, простите, я не знала. Ваша сестра упоминала, что в вашей семье у всех детей разные матери, но я думала, что дело в разводах…

– Ну, первая жена отца, мать моего старшего брата, действительно просто сбежала. К новому мужу за границу. А у моей во время беременности обнаружили болезнь, которую стоило начать лечить немедленно. Беременность для этого требовалось прервать, но она решила иначе. Так что мы с тобой в чем-то похожи. Только моя мать за свое решение заплатила слишком высокую цену.

Юля посмотрела на него с сочувствием и раскаянием: если бы она знала раньше, никогда не стала бы жаловаться ему на такие глупые проблемы и претензии к маме. Но она не знала, а он теперь не видел ее взгляда. Словами Юля плохо умела выражать такие чувства, поэтому все, что смогла сделать, – это осторожно коснуться плеча Влада и слегка погладить его.

Влада это заметно удивило, но не смутило: он неожиданно накрыл руку Юли своей. Он и сам не мог выражать мысли и чувства с помощью взглядов, возможно, такие прикосновения давно стали для него адекватной заменой, а Юля просто случайно угадала?

– Но, знаешь, от глупостей меня это не уберегло, – нарочито веселым тоном добавил Влад. – Я ведь тоже проходил через дурацкие мысли типа: «Лучше бы я умер». Когда узнал, что зрение не вернется. Тоже жалел себя целыми днями и думал, что лучше бы не вышел из комы, потому что кому я теперь такой нужен? Я ведь не зря сказал тебе про снотворное. В какой-то момент я решил исправить оплошность судьбы, оставившей меня в живых. Даже сел писать прощальную записку. Но вместо этого моя рука впервые набросала рисунок, который оказался пророческим. Я тогда потерял сознание и пару дней провалялся с жаром, а потом все прошло так же внезапно, как началось. Но эти два дня мне было так плохо, что я был уверен: я умираю. И пока я лежал с этой мыслью, понял, что умирать не хочу. Что я нужен, прежде всего, себе самому. Когда все это закончилось, я перестал себя жалеть и начал учиться жить с мыслью, что я теперь другой и у меня будет другая жизнь. И достиг определенных успехов в этом.

Пока он говорил, большой палец его руки, лежавшей поверх Юлиной ладони, слегка скользил вниз-вверх, поглаживая ее пальцы, и это движение гипнотизировало Юлю сильнее всякого взгляда. Замолчав, Влад вдруг резко отдернул руку, как будто только сейчас осознал, где она и что делает. И хотя Юле это понравилось гораздо меньше, чем неожиданное прикосновение, она сделала то же самое.

– И должен признаться, я так и не научился разговаривать о своих чувствах и желаниях с отцом, – вздохнул Влад. – Так что советы я раздавать горазд, а вот сам следовать им пока не научился. Но ты все равно попробуй. Пойми, чего ты по-настоящему хочешь, и постарайся сказать маме об этом.

– Да если бы я знала, чего хочу! Я точно знаю, что не хочу быть бухгалтером, как мама, но не знаю, кем бы я хотела быть. Вот у некоторых есть страсть, существующая с детства, а у меня нет. Я ровно училась по всем предметам в школе, но ни к одному не испытывала повышенного интереса. У меня нет увлекающих меня хобби. В глубоком детстве я занималась фигурным катанием и помню, как мечтала стать олимпийской чемпионкой в парном катании. Ну, знаете, представляла, как я такая в красивом платье скольжу по льду под красивую музыку, а рядом надежный партнер, и мы с ним кружимся… Но когда родители разошлись, на фигурное катание не осталось ни денег, ни времени. Да и партнера у меня никогда не было: девочек всегда больше, чем мальчиков, за партнера приходилось биться, а мама не считала это нужным. Да и не жалко мне, на самом деле, что пришлось бросить, фигуристки из меня все равно не вышло бы.

– Почему? – удивился Влад.

– Задница больно большая, – буркнула Юля, но уже скорее насмешливо, чем обиженно. – Из меня выросла огромная корова, которая смешно смотрелась бы на льду. Ни один партнер не смог бы меня поднять.

– Тут ничего не могу сказать, – улыбнулся Влад. – Никогда тебя не видел.

– Зато я видела, – хмыкнула Юля. – Так что знаю, что все равно ничего не вышло бы. Да наверное… Из меня никогда ничего не выйдет. Может, мама и права, что заставляет получить понятную… приземленную профессию. Бухгалтеры всегда будут нужны. И кусок хлеба у меня всегда будет. А всякие там мечты о большем – они для других. Для умных, талантливых, пробивных. Я не такая. Я пыталась поступить в университет после школы. С туристической направленностью. Думала, может, получится выучиться на какой-нибудь гостиничный бизнес и уехать в страну, где всегда солнце и есть море. Подальше от Шелково и необходимости нянчиться с младшим братом. Но не поступила. Просто потеряла год. А это ведь единственное, чего мне действительно хотелось за всю мою жизнь. Но я не смогла. Поэтому, видимо, останусь в Шелково навсегда.

В этот раз Влад выслушал ее нытье без жестких нравоучений, но Юля все равно пожалела об излишней откровенности, едва замолчала. Захотелось сказать ему, что пока лучшее, что с ней произошло, – это его предложение о работе, которое дало ей больше свободного времени и бо́льшую финансовую свободу, но она постеснялась: еще подумает, что клянчит прибавку.

– Я бы предложил увести тебя в любую страну мира на пару недель только для того, чтобы доказать тебе, что ты ошибаешься, – заявил Влад, снова шокировав ее. – Никто из нас не знает ни испытаний, которые уготованы, ни возможностей, которые будут даны. Вот только боюсь, что подобное предложение девушке от неженатого мужчины будет не совсем верно истолковано.

Юля не удержалась от нервного смешка.

– Боюсь, что даже если бы вы были женаты, это все равно выглядело бы двусмысленно. Моя мама и так думает не пойми что о моей работе. А в таком случае окончательно уверилась бы, что вы мне платите не за то, что я варю вам суп. Ох…

Она повернулась к рабочему столу, на котором поверх разделочной доски валялась недорезанная морковка.

– Что с ним теперь делать-то?

– Доделывай, раз начала, – пожал плечами Влад, осторожно подходя и опускаясь на стул у стены. – И оставайся со мной пообедать, чтобы немного помочь с накопившейся едой. Заодно сменим тему на что-нибудь более оптимистичное. Например, давай расскажу тебе новости про Смотрителя. Ты слышала о новом убийстве?

Юля не слышала и слышать не хотела: ее трактовка понятия «более оптимистичной темы» явно отличалась от того, что под этими словами подразумевал Влад. Но пришлось внимать его рассказу, параллельно занимаясь готовкой.

Когда в своем повествовании он дошел до описания Смотрителя, которое дала свидетельница Людмила, Юля отвлеклась от супа и повернулась к Владу.

– Смотритель выглядит не так.

– То есть? – он нахмурился. – А ты откуда знаешь?

– Вчера в одной из групп его обсуждали. Там парень заявлял, что призывал Смотрителя с кем-то из друзей и видел его, но описывал иначе: как мужика в джинсах и толстовке. И Галка тоже говорит, что он так выглядит.

– Галка? – удивился Влад. – А она где его видела? Тоже ходила на кладбище?

– Нет, она видела его у клуба, – Юля поморщилась. – Ну, то есть, думает, что видела Смотрителя, потому что видела парня в джинсах и толстовке.

Юля фыркнула, давая понять, что не относится к этому заявлению серьезно.

– Очень интересно, – Влад задумчиво погладил подбородок. – Значит, уже двое утверждают, что Смотритель откликается на зов, и трое уверены, что они его видели.

– Только их показания расходятся, – заметила Юля.

– И знаешь, что это значит? – хитро улыбнулся Влад.

Юля к тому моменту уже снова повернулась к плите, поэтому улыбку не увидела, но вот тон его ей очень не понравился.

– Что? – настороженно уточнила она.

– Что нам надо пойти на кладбище и попробовать вызвать его самим.

Юля резко повернулась и возмущенно уставилась на Влада. Чего он, конечно, не увидел, а чем заменить на таком расстоянии негодующий взгляд, Юля не знала. Разве что кинуть в чокнутого нанимателя половником?

– Да вы, блин, издеваетесь!