Сказка 30
Заповеди
Новую челюсть сделали из ребра Федора Ивановича. Острая и крепкая, она идеально подошла Дружку и вызвала восхищение семейства.
Дружок много думал, пока заживали его раны, пока заботливая Воля смазывала обгорелое тело остатками подкожного жира Федора Ивановича. Увидеть мир глазами деревянного солдата было страшно и волнующе одновременно. Пока черви ютились в теле старика, живые и мертвые располагали целым миром, настолько огромным и впечатляющим, что невозможно представить, невозможно увидеть маленькими глазами, которыми наделил Бог червяка. Только взяв под контроль что-то большое и могучее, можно познать полноту пространства.
«Но почему им принадлежит все? Неужели мы так не умеем любить, неужели мы так не ценим детей и наши жизни, как другие? Тем более у нас нет второй попытки, мы никогда не окажемся в Крестовом хуторе. Если червь умирает, то умирает навсегда», – размышлял Дружок, пока его сыновья и дочери сидели на строгой диете, ведь он запретил активно поедать тело старика. Нужно было считать каждого ребенка и лишать потомство радости стать родителем более чем одного червя.
«Должны ли мы в один момент начать убивать излишки моей семьи, как это делают люди со своими мертвыми? Федор Иванович дал мне все. Но, может, Бог ждет бунта от своих детей, проверяет их на смелость, как мать должна оторвать ребенка от груди, иначе он не научится есть сам? Почему мы должны портить себя, свою доброту, чтобы двигаться вперед, почему мы должны становиться злыми ради выживания? Ведь Федор Иванович всегда был добр ко мне. Или добро моего Бога – это еще большее зло?» – Дружок впал в тяжелое забытье и много говорил в бреду, обращаясь то к старику, то к деревянным солдатам, то к Воле, то к детям.
Семейство уже обустроило могилу, прямо рядом с почками старика, и готовилось к смерти их прародителя. Только Воля верила, что ее муж выживет. Каждый день она молилась Федору Ивановичу и просила забрать ее, но сохранить жизнь мужа. Смелая Воля даже вылезала к уху старика и украдкой смотрела на внешний мир, мир Бога, всегда мимолетный и всегда разный. Но почему-то старик оставался глух к ее просьбам. По крайней мере, так думала Воля.
Однажды утром, как всегда находясь рядом с мужем, Воля услышала тихий, но уверенный голос:
– Собери потомство, жена моя, я услышал голос Бога, идущий не из уст его, а чего-то более древнего, возможно, того, что создало самого Бога.
Спустя пару часов ослабленный Дружок стоял на ребре Федора Ивановича перед двадцатью своими сынами и дочерьми. Приползли даже самые малые. Выдержав паузу, червь заговорил:
– Наш царь и Бог дал нам заветы, по которым будем жить мы и наши потомки. Заветы эти я услышал, побывав в геенне огненной, и горько заплатил за них телом своим. Внемлите, ибо недолог мой век, но мудрость должна жить в потомках.
Первое слово Федора Ивановича обогрело мне душу и вселило веру в наш вид, ибо сказал он: «Червь есть существо Божие, на всякую работу способное и облика своего не чурающееся».
Вторым заветом прозвучали слова, что подарили мне надежду на завтра: «Червь есть вершина, ибо им все заканчивается. Все вокруг есть пища для вас. Пейте кровь мою и ешьте тело мое, а также любой прочей твари, ибо дано вам право размножаться и покинуть меня, чтобы донести слово мое до каждого».
Третьим указом Бог открыл мир мне, ибо сказал: «Нет границ для червя, как нет границ для Бога, ибо от меня род свой ведете, ибо я отец ваш, ибо рассек я дланью и создал прародителей ваших. Потому не ведайте страха во время пути своего, плодитесь и размножайтесь».
Четвертым словом Федор Иванович указал права наши и возложил миссию на нас священную: «Восхваляйте Бога в делах праведных и не бойтесь врага своего, ибо настанет день и воцарится червь над всеми тварями и как на пищу на них смотреть будет».
И наконец, молвил пятое слово отец наш и тем словом закончил заповеди свои: «Да не обидит ни один червь червя, да не украдет и не обманет. Ибо все вы есть часть меня».
Сказка 31
Ночной гость
Стоны поднимались к потолку и растворялись в темноте. Разгоряченные тела касались друг друга. Словно сведенные судорогой, ноги Аленушки обхватили могучую спину богатыря. Соитие было полно страсти и животного отчаяния, как будто нет надежды на жизнь сегодняшнюю и все, что остается, – это верить в туманное, чужое будущее. Будущее детей.
Илья был нежен, что никак не сочеталось с хмурым взглядом, бородой и привыкшими держать оружие руками. Обнимая хрупкое тело девушки, богатырь искренне боялся сломать ей ребра или случайно свернуть шею. Когда стать брала верх над осторожностью, Аленушка ласково шептала ему: «Чуть легче, мой хороший, чуть легче».
Часы пробили полночь. Старая деревянная кукушка высунулась из своего домика, чтобы отсчитать двенадцать и снова спрятаться во тьму.
– Илюша, почему мы не можем быть вместе всегда? Не только сегодня? Я брошу журналистику, ты бросишь службу. Уедем и забудем это все. Ты же любишь меня, давно любишь. Я всегда знала. – Алена лежала на груди богатыря. Раскрасневшееся лицо и блестящие глаза делали девушку особенно прекрасной.
– Не знаю. Ты же так горишь своей революцией, своими идеями о свободе и равенстве. Неужели забудешь? – Илья смотрел в потолок такими же счастливыми глазами.
Только женщины и дети могут заполнить пустоту внутри, только их ласка способна заделать брешь в сердце и принести лучик света в жизнь, прожитую зря, подаренную не тем людям и не тем идеалам.
– А представь, если забуду? Почему я обо всех думаю, а себя забываю? Может, в том беда моя? Что людей люблю больше своей жизни? – Алена приподнялась и оперлась на локоть.
– Не знаю. Знаю, что если человек что-то делает, то он в первую очередь о себе думает и о своих идеалах. Вот выйди ты за меня три года назад, стала бы просто женой богатыря, а так ты себя почти лицом революции в историю записала. Если бы Царь с Федором Ивановичем не договорился, то все так бы и было. Я народ чувствую. Знаешь, когда та заварушка у Крестового хутора началась, они дрались до смерти. А чтобы народ до смерти дрался, его же довести нужно. Наполнить злобой. Именно это ты и сделала. – Илья говорил спокойно и даже слегка равнодушно.
В темноте не было видно, как из глаз Алены потекли предательские слезы. Такие, которые случаются, если трогаешь горячую сковородку, зная, что обожжешься.
– А что, если бы Царя вообще не было? Представляешь? Тогда бы все довольны остались. Ведь если почти получилось, значит, была на то причина, значит, народ-то согласен со мной. Народ, ты сам говоришь, не обманешь.
– Ты меня не слушаешь никогда. Народ обмануть легко, он как дите неразумное – кто слаще поет, под те песни и засыпает, а если леденец дать – то тятей кликать начнет. Но убери Царя, этот же народ все разворует и разграбит. Сразу из ребенка превратится в злющего разбойника, потому что когда все вокруг ничье, значит, это забрать можно.
– Илюша, Илюша, темный ты все-таки богатырь. Если все вокруг ничье – значит, все общее, а за общим всем следить надо. Тут тебе ни коррупции, ни преступлений, только общее благо. Народ будет служить народу. Федор Иванович за месяц смог в Крестовом хуторе такое построить, что Царь за все время правления не сумел.
Илья вздохнул. Не любил богатырь такие разговоры. Не любил и женскую черту после постели в душу лезть, как будто тела недостаточно.
– Аленушка, все решено уже. Царь победил, и на том спасибо. От революции я добра не жду. И тебе советую успокоиться. Ты и так дел столько наворотила, что расхлебывать полжизни придется. Лучше женой быть счастливой, чем революционером несчастным. Я так считаю.
– Это все потому, что Царь тебя не трогает. А на народ тебе плевать!
Илья резко встал с кровати. Нахмурил брови и начал одеваться. На могучей груди мелькнул золотой ключ на цепочке.
– Да брось. Ишь какой сердитый. – Алена встала напротив богатыря и опустила руку куда-то вниз. – А вот твой боевой товарищ никуда не хочет уходить.
Ночь снова закрутилась и запуталась в простынях. Перед самым рассветом Аленушка аккуратно сняла ключ с шеи Ильи. На цыпочках сходила на кухню за большим ножом и напялила мужскую одежду, приготовленную заранее.
Храп Ильи заставлял комнату ходить ходуном. Сон, усиленный заморским ядом, погрузил богатыря в далекое детство, когда батька выстругал первый деревянный меч и Илюша мчался навстречу змею, спрятавшемуся в стоге сена.
Аленушка, прижав нож к груди, прошмыгнула в шкаф и вышла в царской спальне. Аккуратно выглянув и удостоверившись, что комнату никто не охраняет, журналистка медленно, но решительно подошла к кровати, на которой спал правитель Тридевятого царства.
