14

Судорожно вздохнув, Мила открыла глаза и обнаружила себя привязанной к стулу в какой-то комнате с грязным полом и потертыми стенами. Со страхом оглядевшись по сторонам, она сразу сообразила, что находится в гостиной дядюшкиного дома. Да и сам дядюшка, на лице которого светилась довольная улыбка победителя, был здесь же. Он, закинув ногу за ногу, сидел на стуле напротив нее и несильно постукивал пальцами правой руки по своему колену.

– Помнишь эту гостиную? – дружелюбно спросил он, увидев, что она пришла в сознание. – Я давно перебрался в другой дом, получше, но твоя мать очень любила проводить здесь вечера, наслаждаясь игрой огня в камине… Она всегда говорила, что огонь в камине – это словно жизнь… Пламя рождается, расцветает, затухает, умирает… Все, как у людей. – дядюшка задумался о чем-то, а потом добавил, грустно ухмыльнувшись. – Роза частенько любила повторять, что маленькая искорка, вылетающая из огня и живущая всего лишь мгновение, вполне может быть целой вселенной со своими звездами и планетами, на одной из которых тоже могут жить люди… У них, в этой искорке, сменяются эпохи и поколения, проходят тысячи лет, но для нас это всего лишь искорка, вылетевшая из пламени на пару секунд… Вполне возможно, что они тоже мучаются вопросом, единственные ли он разумные существа внутри этой искорки и совершенно не догадываются о том, что их вселенная настолько мала и недолговечна… Кто знает, может быть, и наша вселенная – это тоже всего лишь искорка, вылетевшая из огромного костра, вокруг которого прямо сейчас сидят великаны и ведут между собой философские разговоры… Мы с твоей мамой любили поболтать о всякой всячине, сидя перед камином. Признаюсь, меня немного раздражали ее приезды, ведь я был уверен, что она делает это просто из необходимости, созданной родственными связями, из-под палки, но нет… Я ошибался. Твоя мать, действительно, любила меня. Как жаль, что я понял это только после ее смерти…

Мила со страхом смотрела на дядюшку.

– Я специально появляюсь перед тобой в своем старом теле, чтобы не пугать, – продолжил он, внимательно разглядывая ее. – Все-таки, я очень люблю тебя… Если быть откровенным, то сам я ненавижу свое собственное тело, ведь именно таким меня знали люди и именно в этом обличии я был объектом их насмешек. Обычно, оно лежит спрятанным в прохладном подвале одного из домов, и я нечасто пользуюсь им, предпочитая находиться в молодых, красивых телах. Я бы с удовольствием избавился от своего тела, но это не так-то просто сделать, поэтому пусть оно умрет естественной смертью… Мне напоминает это старого плюшевого медвежонка из детства, которого я так и не смог выбросить… Не помню, рассказывал ли я тебе, что когда перебрался из Нью-Йорка в Лонвилль, то с собой у меня было совсем немного вещей – кое-какие нехитрые пожитки, документы на дом, банковская книжка и плюшевый медвежонок. Он и сейчас сидит в спальне на моей кровати. Так странно, как мы, порой, привыкаем к вещам… – он покачал головой и снова спросил Милу беспечным голосом. – Не рассказывал?

– Отпусти меня, дядюшка, – взмолилась Мила, не ответив на его вопрос, и на ее глазах вновь выступили слезы. – Прошу тебя, дай мне уехать.

– Мне очень жаль, детка, но я не могу сделать этого, – ответил он и строго посмотрел на нее. – Иначе это будет угрожать моему благополучию.

– Я никому не расскажу, клянусь…

– Еще пару часов назад ты угрожала мне полицией, – беззлобно усмехнулся он и добавил. – Твой отъезд абсолютно исключен. Ты останешься жить в Лонвилле навсегда. Я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

Мила оглядела знакомую ей с детства гостиную, залитую пытавшимся пробиться через плотный слой пыли на стекле солнцем, и напрягла руки, пытаясь разорвать узел, но веревка не поддалась.

– Бесполезно, – произнес он, заметив ее движения. – У тебя не получится разорвать оковы, но это вынужденная, временная мера. Как только ты смиришься со своей участью, я обязательно освобожу тебя. Со временем, я уверен, тебе понравится здесь.

– Дядюшка, если ты любишь меня – отпусти…

– Извини, – отрезал он. – Это исключено.

Дядюшка встал со стула, подошел к окну, а потом добавил, не поворачивая головы:

– Помнишь, каким я был? Даже подростки открыто издевались надо мной и кричали в мою сторону всякие оскорбления. Как же я ненавидел их всех и весь город. Но теперь обидчики мертвы и больше не смогут портить мне жизнь. Теперь я люблю Лонвилль. Это лучший город в мире.

Мила в ответ на это снова всхлипнула. Она не могла поверить, что ее добрый, спокойный и грустный дядюшка Томас, который не мог обидеть даже мухи, стал таким чудовищем.

В это время входная дверь отворилась и на пороге появился инспектор Файткрайм с широкой улыбкой на лице. Он держал перед собой поднос, на котором лежало несколько пирожков и тарелка бобового супа. Инспектор поставил поднос перед Милой на пол, почесал подбородок и сказал:

– Это тебе. Ты ведь, наверное, уже очень голодна. Если согласна перекусить, я развяжу твои руки на некоторое время.

Мила с подозрением посмотрела на поднос, и инспектор, заметив этот взгляд, усмехнулся:

– Не глупи, детка. Эта еда не отравлена. Если бы я хотел убить тебя, то нашел бы более быстрый способ сделать это. Мы с тобой – семья.

Мила пристально посмотрела в глаза инспектору.

– Ты ведь хотела обратиться в полицию за помощью, так вперед! – расхохотался дядюшка, увидев ее взгляд, а потом добавил. – Этот идиот тоже смеялся надо мной. Я много раз жаловался ему, что мальчишки воруют у меня яблоки и впрыскивают в замочную скважину сырых яиц, но он только отмахивался от меня, словно я – муха, представляешь, какая неслыханная некомпетентность? Этот жирный лысый ублюдок заслуживал смерть. Ух, как же я его ненавидел, этого жирного ублюдка.

– Зачем же ты оставил себе его тело? – с ужасом спросила Мила, переводя взгляд с одного на другого.

– Полицейский департамент Лонвилля был расформирован еще задолго до того, как я открыл в себе эти способности. Этот ублюдок ушел в отставку и остался жить в Лонвилле… Но когда я завладел его телом, то он снова приступил к своим обязанностям для того, чтобы наш город не казался ущербным, и чтобы таким как ты можно было подавать заявления о пропавших дядюшках! – дядюшка громко расхохотался, довольный своей гениальной шуткой, а когда закончил смеяться, добавил. – Но его тело мне уже надоело. Кому нужен этот старый, плешивый болван? Скоро он отправится в сад того самого дома, где ты нашла их всех, ляжет на травку под яблоньками и больше никогда не встанет.

– Я не верю, что ты стал таким монстром, – с содроганием в теле снова расплакалась Мила. – Ты всегда казался мне таким добрым… Как ты мог убить всех этих людей?..

Дядюшка ненадолго задумался, внимательно поглядел на Милу, а потом, почесав подбородок, медленно произнес:

– Знаешь, детка, что отличает человека от зверя?

Мила не ответила, и тогда дядюшка продолжил:

– Многочисленные законы, которые мы придумали, породили в нас страх понести ответственность за их нарушение. Представляешь, каким было бы наше общество, если бы не было законов? Земля утонула бы в крови и ни о каком прогрессе не могло бы быть и речи! Звери никогда не убивают, не обижают и не унижают друг друга просто ради удовольствия, в отличие от человека. Страх перед ответственностью за свои поступки – вот, что отличает нас от животных, в остальном мы недалеко ушли от них!

– К чему ты клонишь, дядюшка?

– Они все не были людьми. Они были животными! Я ненавидел ни их, ни их детей. Но теперь это в прошлом. Пройдет не более тридцати лет и Лонвилль будет населен абсолютно новым поколением. Моим поколением! – воскликнул он возбужденно. – Он будет населен мной, как бы чудно это ни звучало.

– Мне страшно от твоих слов…

– Это пройдет, детка. Мне было страшно всю жизнь, но теперь я счастлив. Помнишь, когда ты была маленькой то часто говорила мне, что хочешь, чтобы я был счастлив? Смею заверить – твоя детская мечта сбылась!

– Неужели, для того, чтобы обрести счастье, тебе нужно было стать убийцей и монстром? Ведь для счастья человеку нужно не многим более, чем крыша над головой и краюшка хлеба из печи… Убери поднос, мне противно принимать от тебя пищу!

– Ну что ж… – задумчиво произнес он, почесал подбородок и направился к двери, а инспектор Файткрайм поспешил за ним. На пороге они оба обернулись и сказали в один голос. – Спешить нам некуда. Со временем ты смиришься со своей судьбой и, уверен, что еще будешь благодарить меня за то, что я оставил тебя в Лонвилле.

– Этого не будет никогда, – брезгливо поморщилась Мила и добавила сквозь слезы, градом стекающие по ее лицу. – Не могу поверить, что мой собственный дядюшка стал таким монстром…

– В каждом из нас живет монстр, – ухмыльнулись они в ответ и добавили. – Но у кого-то есть возможность выпустить его наружу и дать ему волю, а кто-то вынужден всю жизнь притворяться хорошим человеком… Я скоро вернусь.

После этих слов они вышли из дома, прикрыв за собой дверь, и гостиная погрузилась в тишину. Некоторое время Мила плакала, а потом, приложив немало усилий, взяла себя в руки и попыталась придумать план побега, но мысли совсем не шли в голову кроме одной – бежать, бежать из этого проклятого городка. Она снова напрягла руки изо всех сил и попыталась разорвать веревку, связывающую ее запястья.