Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно: ибо так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя.

Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небезное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие.

 

Желающий исправить себя должен познать себя; желающий познать себя должен испытать себя; а желающему испытать надлежит войти внутрь себя, подвергнуть рассмотрению все, бывающее там, чтобы через то навыкнуть различать в себе все доброе и худое и, соответственно тому, действовать на себя. Смежи всяк внешние чувства свои, обрати око внимания внутрь и смотри — что там.

На первый взгляд вы ничего там не увидите, не потому, чтобы там не было ничего, но потому, что там слишком много всего, и все сбито и бродит в безпорядочном смятении. Вы будете испытывать то же, что испытывают, когда бывает густой туман. Туман, как стеною, отграждает от нас все предметы и сокрывает их в себе; так точно и тот, кто в первый раз обращается внутрь себя, видит, что как мрачным покровом закрыто все его внутреннее. В этом можете удостовериться теперь же. Но не прекращайте труда самоуглубления, потерпите немного, и вы скоро начнете различать мало-помалу происходящее внутрь вас, подобно тому, как вошедший снаружи в слабо освещенную комнату, постояв немного, начинает один за другим различать находящиеся в ней предметы.

Усугубьте же внимание и смотрите: вот предмет, который вас занимал, отошел; его место заступил другой, этот тотчас замещен третьим; не успел этот показаться, как его теснит четвертый, гонимый в свою очередь пятым, и так далее. Одно помышление спешно заменяется другим, и это так быстро, что почти нет возможности дать себе отчет в том, что прошло через нашу голову. Эта подвижность помышлений не оставляет нас не только в промежутках занятий, например, при переходах с одного места на другое, но и во время их, как бы важны они ни были: и во время молитвы в храме или дома, во время чтения и даже углубленного размышления. Обычно называют это думанием; в существе же дела это есть расхищение ума, или рассеянность и отсутствие сосредоточенного внимания, столь нужного в деле управления самим собою. Вот это и поставлено первою чертою нашего внутреннего человека.

Противоположное тому состояние у святых есть внимание ума, по коему ничто самовольно не входит в голову и не выходит из нее, а все подчинено свободе и сознанию, в коем обычно пребывает один Бог и лицо Его — созерцающее. Между этими противоположностями стоят разные степени душ, трудящихся в борьбе с помыслами и ревнующих об умиротворении их.

Присмотритесь еще внимательнее, и вы различите в себе, под этим смятением помышлений в уме, в воле постоянную заботу об устроении своего быта, которая непрестанно точит душу, как червь, гонит человека-труженика от одного дела к другому, устремляя его все вперед и вперед, по недовольству ничем обладаемым, и, при производстве одного, всегда представляя сотни других дел, будто бы неизбежных. С первого пробуждения нашего от сна осаждает душу забота и не дает нам ни посидеть на месте, ни поговорить с кем-либо как должно, ни даже поесть спокойно, пока не свалит нас, утомленных, глубокая ночь на отдых, в свою очередь возмущаемый заботливыми сновидениями. Эта болезнь именуется многозаботливостию, которая снедает душу, словно ржа железо. Ее и поставьте второю чертою того, что происходит внутри нас. Противоположное сему свойство святых есть безпечалие, которое, впрочем, не есть беззаботность, а смиренный труд, правильный, состоящий в предании себя и своей участи всепромыслительному попечению Божию. Средину между ними составляет борьба самопромышления со смиренным преданием себя Промышлению Божию, при посильном и своем труде.

Смотрите еще глубже, и вы должны увидеть внутри пленника, связанного по рукам и по ногам, против воли влекомого туда и сюда, в самопрельщении, однако ж, мечтающего о себе, что он наслаждается полною свободою. Узы этого пленника составляют пристрастия к разным лицам и вещам, окружающим его, от которых больно нам отстать самим и болезненно расстаться, когда другие отнимают их у нас. Как рыба, попавшаяся на удочку, хоть и плавает, но никак не дальше, сколько позволит то нить, к которой прикреплена удочка, или как птица в клетке хоть летает и ходит, но никак не дальше пределов клетки; так и пристрастия оставляют еще душе свободу действовать, как хочет, пока она не касается предметов их; а коснись дело до этих предметов, душа никак не совладеет с собою. И чем больше пристрастий, тем меньше круг свободы.

А бывает и так, что иной всем связан и не в силах сделать движения в одну сторону без того, чтобы не причинить себе боли с другой. Подобно тому, как идущий где-либо в лесу и запутавшийся там и руками, и ногами, и платьем в прилипчивую траву, каким бы членом ни двинул, чувствует себя связанным; таким точь-в-точь чувствует себя и пристрастный ко многому тварному. Это поставьте третьею чертою нашего внутреннего состояния — пристрастность. Противоположное ему свойство святых есть отрешенность от всего, свобода сердца, внутренняя независимость. Средину между ними составляет работа над освобождением сердца от пристрастий.

Расхищение ума, многозаботливость и пристрастность — это еще не вся доля наша. Хоть они качествуют внутри, но все еще витают как бы на поверхности сердца. Приникнем же глубже вниманием к этому сердцу и прислушаемся к тому, что там.

Упреждаю ваше соображение сравнением. Путник в горах — видит пещеру, вход в которую прикрыт разросшеюся травою, внутри мрак. Приложив ухо, он слышит там шипение змей, рычание и скрежет зубов диких зверей: это образ вашего сердца. Случалось ли вам когда наблюдать за движениями его? Попробуйте сделать это, хотя в продолжение небольшого времени, и смотрите, что там делается: получили неприятность — рассердились; встретили неудачу — опечалились; враг попался — загорелись местью; увидели равного себе, который занял высшее место, — начинаете завидовать; подумали о своих совершенствах — заболели гордостию и презорством (презрение к ближним, надменность). А тут человекоугодие, тщеславие, похоть, сластолюбие, леность, ненависть и прочее — одно за другим поражают сердца, и это только в продолжение нескольких минут. Все это исходит из сердца и в сердце же возвращается.

Справедливо один из подвижников, внимательных к себе, созерцал сердце человеческое полным змей ядовитых, то есть страстей. Когда загорается какая-либо страсть — это то же, как бы змей выходил из сердца и, обращаясь на него, уязвлял его своим жалом. И когда выникает змей — больно, и когда жалит — больно… Ужаливая, питается он кровью сердца и тучнеет; тучнея, делается более ядовитым и злым и еще более тиранит сердце, в котором живет. Так бывает не с одною страстью, но со всеми; а они никогда не живут поодиночке, а всегда все в совокупности, одна другую заслоняя, но не истребляя.

Таково сердце человека, греху работающего, кто бы он ни был. В противоположность этому, сердце святых свободно от страстей или украшается безстрастием. В средине стоят борющиеся со страстьми и похотьми под знаменем подвигоположника Господа в Его всеоружии.

Вот чему возможно в каждом из нас делаться. По этому описанию можем определить, что именно во мне и в тебе есть, и что потому мы есмы, и чего можем чаять. Горе рассеянным, многозаботливым, привязанным к чувственному и терзаемым страстями! Блаженны, напротив того, души, внимательные к себе, успокаивающиеся в Боге, отрешившиеся от всего и сердце свое очистившие от страстей!

Благословенны и труды тех, которые, оставя пагубы (гибель) первых, стремятся востечь к блаженству вторых!

Феофан Затворник, святитель.

Внутренняя жизнь

 

Грозен суд Божий на всех лицемеров-лжеучителей. Но и тот, кто хотя право верует, но нерадиво живет, не избегнет той же участи. Иудеи все полагали в догматах и о жизни нимало не заботились. Посему и святой апостол Павел обличает их: Вот ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом (Рим. 2, 17), но пользы для тебя в том нет никакой, когда не видно того из жизни и дел твоих. Послушай, что говорит Господь подобным тебе: Не всяк, глаголяй Ми: Господи, Господи, не всякий, кто признает Меня только на словах своим Господом и Учителем, внидет в Царствие Небесное, но творяй — только тот, кто всегда и во всем, по мере сил своих и при помощи благодати Моей, творит волю — святые заповеди Отца Моего, Иже есть на небесех.

Спаситель не сказал: творяй волю Мою, потому что на первый раз такая мысль была слишком высока для их слабости. Притом же воля Сына не различна от воли Отца. Итак, одна вера, без добрых дел, не может спасти человека. Это говорит Сам Господь наш Иисус Христос, и притом говорит о такой крепкой вере, которая может даже творить чудеса, ибо послушайте, что предрекает Он дальше: Мнози рекут Мне во он день — в тот, всеми ожидаемый день Страшного Суда Моего: Господи, Господи! Не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом! И тогда исповем — открыто объявлю им: яко николиже знах — Я никогда не знал вас, не признавал вас за Своих; Я не любил вас за лукавое сердце ваше и тогда, когда вы именем Моим творили чудеса. Но и вы никогда не знали — не любили Меня, ибо не творили воли Отца Моего Небесного; а потому Я не знаю — не признаю вас Своими и теперь: Отыдите от Мене делающий беззаконие! «О грозная нечаянность! — размышляет святитель Филарет, — они призывали Господа, следовательно, веровали в Него, знали Его; они пророчествовали, бесов изгоняли, чудеса творили, следовательно, немалую веру имели: но Господь не приемлет их во Царствие Свое и даже не знает их!» Какая невероятная сила зла и испорченности человеческой!.. Но как же сказано: Всяк, иже призовет имя Господне, спасется (Рим. 10, 13)?

 

 

Да, если призовет нелицемерно — всем сердцем своим, устремится к Богу всеми силами души своей и покажет свою веру в добрых делах. Но есть люди, которые Бога исповедуют ведети, — говорят, что они веруют в Бога, а делами отмещутся Его, отрекаются Его (Тит. 1, 16). Такая вера мертвая, которую имеют и духи отверженные: Беси, сказано, веруют и трепещут. Что пользы, братия мои — увещает святой апостол Иаков, брат Божий — если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Может ли эта вера спасти его (Иак. 2, 14)? Конечно, не может. О сем и святой апостол Павел говорит: Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто (1 Кор. 13, 2). Видишь, и чудеса не приносят пользы тому, кто творит их без добродетели. Кто же, спросишь, те, коих Иисус Христос, несмотря на их чудотворения, представляет достойными мучения? Бог действовал и чрез Валаама (Чис. 22, 23), открывал будущее Фараону и Навуходоносору (Дан. 2, 4), и Каиафа пророчествовал, сам не зная, что говорил, и некоторые изгоняли бесов именем Христа, хотя сами не были Христовы. Иуда также совершал чудеса и, однако, лишился Царствия Небесного. Так и ныне, по замечанию блаженного Феофилакта, мы освящаемся чрез недостойных священников, совершающих таинства; и сие бывает не по чистоте и достоинству самих священников, но по вере приемлющих от них сии таинства.

«Не станем же, возлюбленные, — увещевает святитель Иоанн Златоуст, — думать, что мы, не совершая теперь чудес, посему самому имеем менее благодати. За чудеса мы сами остаемся должниками пред Богом, а за жизнь и дела — Бога имеем должником своим». Кроме того, «чудотворцу, — как говорит блаженный Августин, — всегда грозит опасность заразиться самомнением и гордостью, а исполнение заповедей Божиих ведет человека к смирению». Итак, Спаситель, оканчивая Свою беседу на горе блаженств, объявляет Себя Судиею мира. Правда, Он не сказал прямо: Я буду судить, однако же, если бы не Сам Он был Судиею, то как бы сказал: И тогда исповем им: отыдите от Мене…?

«Многие ужасаются только одной геенны; но я думаю, — говорит святой Златоуст, — лучше подвергнуться безчисленным ударам молнии, нежели видеть кроткое лице Господа, от нас отвращающееся, и ясное око Его, не могущее взирать на нас. И в самом деле: если Он меня, врага Своего, так возлюбил, что предал Себя на смерть за меня, и если после всего этого я не подам Ему и хлеба, когда Он алчет (в лице моего ближнего), то какими уже глазами буду взирать на Него? О, если бы мы никогда не подвергались сему позору! Единородный Сыне Божий! Если бы мы никогда не испытали на себе сего нестерпимого наказания!»…