Книга: Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции
Назад: 6.3.3. Леонид Константинович Петровский (08.03.1869 – 1941)
Дальше: 6.3.5. Мечислав Николаевич Кунцевич (03.11.1864–17.09.1943)

6.3.4. Карл Петрович Маршалк (15.01.1871 –19.07.1936)

Помощник начальника СПбСП с 11.05 1908 по 28.06.1914.
Родился в Екабпилсе в семье немцев-крестьян лютеранского вероисповедания. После учебы выдержал испытания на вольноопределяющегося второго разряда и 16 марта 1891 года поступил по вольному найму писцом в Митавский (Курляндская губерния) Окружной суд. 16 февраля 1895 года начал службу в полиции столоначальником 2 стола Митавского (Курляндской губернии) городского полицейского управления. Чина тогда не имел. 21 мая 1898 года курляндский губернатор назначил Маршалка митавским городским приставом.

 

Рис. 90. Помощник начальника Сыскной полиции Карл Петрович Маршалк. 1912 год

 

16 января 1900 года Маршалка назначили младшим помощником Митавско-Баускавского уездного начальника Курляндской губернии по 3-му участку (Гросс-Экау). Первый классный чин – коллежского регистратора – Карл Петрович получил в 1901 году.
В конце 1904-го или в начале 1905 года Маршалка назначили исправлять должность Опочецкого уездного исправника Псковской губернии.
После событий января 1905 года псковские правоохранители «придумали» ряд мер против «революционно настроенных элементов».
«Псковский полицмейстер выступил с инициативой создания “общественных отрядов”, которые могли бы быть привлечены для охраны порядка. После согласия губернатора два таких отряда по 30 человек были организованы. Основной их силой были мелкие лавочники и представители городской бедноты, записавшиеся в отряды, видимо, из-за финансовых соображений – за участие в охране порядка члену отряда выплачивались деньги. Сборы отрядов проводились накануне возможных демонстраций, помощник полицмейстера [Дмитрий Семёнович] Иеропольский и частные приставы в ходе инструкции наставляли участников о том, как следует вести себя с демонстрантами».
7 февраля 1905 г. в городе состоялась манифестация гимназистов и другой учащейся молодёжи, носившая, по словам очевидцев, исключительно мирный характер. Однако это шествие было безжалостно разогнано полицией и членами «общественных отрядов». «На них [демонстрантов] набросилась свора городовых, переодетых пожарных и хулиганов с частными приставами во главе. Замелькали в воздухе шашки, кулаки, и началась дикая расправа над юношами и даже детьми: били всех, кто был в ученической форме. Набрасывались и зверски насильничали даже над теми, кто не принимал ни малейшего участия в шествии молодёжи». Избиения не прекратились и после разгона демонстрации – гимназистов, студентов да и вообще молодых людей тогдашние «титушки» ловили на улицах города и избивали палками, кнутами и кастетами в течение всего дня. Пострадало около 50 человек.
Эти события имели большой общественный резонанс и даже получили название «псковского кровавого воскресенья». Полицмейстер Н.В. Калайда вынужден был подать в отставку, и на его место назначили губернского секретаря Карла Маршалка. Однако тот гуманизмом тоже «не страдал» и боролся с врагами самодержавия не менее беспощадно, чем его предшественник.
«В конце 1907 г. Псков был переполнен административно-ссыльными. Колония их особенно заметно возросла, когда из Прибалтики в конце того же года прибыла новая партия в 200 человек. Положение ссыльных было очень тяжелое, так как найти заработок для политического представлялось невозможным.
Большинство ютилось в привокзальных слободах, а часть – в пригородных деревнях. В результате – голод и нужда толкали измучившихся людей на совершение актов, будораживших мещански настроенных обывателей. Так, в Алексеевской слободе был обезоружен городовой, у почталиона Эмбришки была отобрана сумка с деньгами, а из лавки Богомолова – масло, сахар и чай.
Производились вооруженные нападения на наиболее крупные монастыри, кольцом окружавшие Псков: Святогорский, Печерский, Крыпецкий, Никандров, Снетогорский и др. Насколько велико было паническое настроение “святых отцов”, об этом свидетельствует тот факт, что монахи Печерского монастыря от страха заболели медвежьей болезнью и провели по кельям телефоны на случай тревоги. А монахи Никандровой пустыни основательно вооружились и дважды при помощи огнестрельного оружия отражали нападения на монастырь.
Самым крупным было нападение на Крыпецкий монастырь около Торошино, в 28 верстах от Пскова. В нем принимало участие около 30 человек.
Все участники получили предложение явиться 10 ноября 1907 года рано утром в назначенное место, недалеко от Березки, к так называемому “колену”.
Проводником был взят проживавший во Пскове Чумаков – уроженец дер. Иванщино, близ Крыпецкого монастыря, которому тут объявили приказ вести на Крыпец. Ранее, бывало, Чумаков много рассказывал этим изголодавшимся людям о богатствах Крыпца. Шли группами в 5–6 человек, сохраняя строгую конспиративность в отношении числа участников и цели похода. Когда подошли к монастырю, то было уже поздно, и ворота оказались уже запертыми. Двое товарищей быстро переоделись в странников и, оставив остальных под покровом ночи, стали просить привратника о предоставлении ночлега. Проникнув за ворота, они заявили монаху, что он арестован, и приказали вести их к настоятелю. Через несколько минут ключи от монастыря были в руках нападающих, а привратник и настоятель заперты в одну из келий.
Но воспользоваться богатствами монастыря не удалось, так как один из монахов случайно видел привратника в сопровождении двух вооружённых револьверами людей и немедленно забил тревогу. У монахов оказалось оружие, и они встретили нападавших, ворвавшихся в монастырь уже всей массой, револьверными выстрелами. На зов набата прискакал отряд стражников и начал теснить нападавших. В перестрелке было убито 5 монахов и 1 стражник, 2 тяжело ранено, а со стороны нападавших погиб один, Петр Захарко. Из боязни, чтобы убитого не опознали, товарищи, насыпав ему в рот пороха, взорвали Захарко. Другой из нападавших, во время преследования их стражниками, был взорван собственной бомбой громадной силы.
Хотя никто из нападавших не был пойман на месте, но у полиции возникло подозрение на административно-ссыльных, и за некоторыми из них был установлен усиленный надзор. 12-го ноября в полицию явился один из административно-ссыльных и заявил, что он нечаянно раздробил себе ногу выстрелом из револьвера. При дальнейших расспросах он давал сбивчивые показания, вследствие чего за ним и его товарищами, проживающими в Пометкиной слободе, было установлено наблюдение. После же поимки одной из участниц, гражданки Друдзе, с которой, говорят, удалось договориться полицмейстеру Маршалку, точный список участников оказался в руках полиции, и последняя приступила к арестам. Полиции стало известно, что в Любятове, в доме Степаниды Михайловой, была явочная квартира некоторых административно-ссыльных. Псковский полицмейстер Маршалк с отрядом стражников нагрянул ночью 19-го ноября на выслеженный дом и застал там Каптейна, Гинценберга, Випуса, Северина и пятого, который при попытке к бегству был убит наповал выстрелом полицмейстера. Преследовать Каптейна бросился конный стражник, которому удалось догнать бежавшего лишь около Дмитриевского кладбища.
В явочной квартире полицией был обнаружен небольшой склад оружия.
В тот же день утром на Варшавском вокзале, перед отходом поезда, агенты тайной полиции попытались арестовать ещё нескольких из участников нападения. Те открыли стрельбу, ранили городового и, бросившись к Алексеевской слободе, заперлись в одном из домов. Во время нового столкновения с полицией был убит ещё городовой и один из революционеров. Остальным удалось выскользнуть и засесть в доме Эглита, рядом с Алексеевским кладбищем.
Против них повели осаду 2 роты солдат и усиленные наряды полиции. Осаждёнными здесь были убиты урядник, дворник и сторож Алексеевской церкви, который пытался при помощи зажжённой пакли удушить осаждённых. Городовые облили дом керосином и подожгли его. Когда дом рухнул, то оказалось, что один из революционеров был мёртв, а другой, полуобгоревший, силился бежать, но скоро упал, поражённый пулей. С большой вероятностью можно утверждать, что из трёх убитых один был Угур, другой – Клявокант. Фамилии третьего нам не удалось установить.
28-го декабря в саду дома сапожника Писарева, по Старо-Новгородской улице, был обнаружен в земле склад бомб, револьверов и динамита, принадлежавший участникам нападения на Крыпецкий монастырь. Тогда же был арестован помощник писаря Псковоградского волостного правления, Кукин, предоставивший арестованным в доме Степаниды Михайловой паспортные бланки.
В продолжение года все арестованные содержались под следствием в двух псковских тюрьмах и 15–18 декабря 1908 года были преданы военному суду.
Судились в офицерском собрании Иркутского полка, под председательством генерала [Петра Дмитриевича] Никифорова, который любил говорить, что он ездит только со смертными приговорами. И, действительно, Абель был приговорён к смертной казни через повешение, Северик и Каптейн к 20 годам, Гинценберг, Випус и Каукуль – к 13 годам, а Писарев – к 10 годам 4 мес. каторжных работ. Других присудили к меньшим срокам наказания».
Власть отметила усердие К.П. Маршалка. В декабре 1905 года за служебные отличия его наградили орденом св. Анны 3-й степени, а 22 сентября 1908 года, в то время, когда Карл Петрович уже служил в Петербурге, он был награждён орденом св. Владимира 4-й степени «за исполнение поручения начальства, сопряжённого с явной опасностью жизни».

 

Рис. 91. Е.Ф. Мищук, К.П. Маршалк, В.Г. Филиппов (слева направо). 1910 или 1911 год

 

На должности псковского полицмейстера он служил до мая 1908 года, когда в связи с переводом А.Ф. Кошко в Москву его, уже в чине коллежского секретаря, назначили помощником начальника СПбСП. На этом поприще Маршалк также проявил себя с самой лучшей стороны, участвовал в раскрытии «резонансных» дел. И за участие в раскрытии дела Гилевича (см. Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден) Высочайшим приказом № 26 от 6 мая 1910 года Маршалк был произведен в титулярные советники со старшинством с 16 марта 1908 года.

Дело № 36. Убийство Марианны Тиме

(по материалам газет и журналов за 1913 год)
Марианне Людвиговне Тиме было сорок, её мужу Казимиру Юлианновичу – тридцать четыре. Они снимали 4-комнатную квартиру в доме 12 по Кирочной улице. Муж служил инспектором в Обществе международных спальных вагонов и постоянно находился в разъездах. Ходили слухи, что Марианна – высокая, стройная, эффектная – была ему не верна.
Вечером 10 января 1913 года госпожа Тиме отправилась в кинематограф «Кристалл-Палас» и вернулась домой в сопровождении импозантного блондина лет 25, одетого в пальто с котиковым воротником и котиковую же шапку. Роста блондин был среднего, носил небольшие усы. Но их пикантным планам не суждено было сбыться – домой, неожиданно для супруги, вернулся Казимир Тиме. И посетителю, который представился незадачливому супругу Полем Жераром (и вручил визитную карточку), пришлось ретироваться.
На следующий день Казимир уехал в командировку, а Жерар снова посетил Марианну. На этот раз в компании с приятелем, юношей 20 лет, шатеном без усов и бороды, ростом повыше «француза». Одет молодой человек был в осеннее пальто с бархатным воротником, на голове его красовался модный котелок. Посетители пробыли у Тиме около часа, а потом вместе с ней ушли. Однако Марианна с Жераром вскоре вернулись. Блондин заночевал на Кирочной и покинул квартиру только в 9 часов утра. А в полдень вернулся, снова с тем же приятелем. Для М.Л. Тиме визит молодых людей неожиданностью не стал: она заранее сообщила о нём своей прислуге Анне Мустайкис, велев той одеться понарядней. После того как горничная впустила гостей в квартиру, хозяйка приказала ей удалиться в кухню и заняться там глаженьем, а в комнаты не входить, пока её не потребуют.
Во втором часу дня в кухне раздался звонок с парадной лестницы. Поспешив в переднюю и найдя, к своему изумлению, входную дверь открытой, Мустайкис, решив, что её зовет госпожа, вошла в гостиную, где увидела её, лежащую на полу. Барыня страшно хрипела, голова её была накрыта двумя подушками, возле которых в луже крови валялись топор и кистень. Мустайкис с громкими криками выбежала на парадную лестницу. Услышав её зов о помощи, швейцар дома Василий Матвеев бросился на улицу в надежде догнать посетителей Тиме, которых он буквально за несколько минут до этого выпустил из дома. Однако гости Марианны Людвиговны уже успели скрыться. Поднятая тревога собрала в квартиру Тиме соседей, среди которых был доктор Давид Фридман, оказавший раненой первую медицинскую помощь. Но потерпевшая была настолько слаба, что не смогла ответить ни на один вопрос. По распоряжению явившихся на место преступления чинов полиции раненая была отправлена в Мариинскую больницу, где в тот же день скончалась, не приходя в сознание.

 

Рис. 92. Портрет убитой Марианны Тиме, фотографии орудия убийства и места преступления (Огонек. 1913. № 7)

 

Мотив преступления до поры до времени оставался сыщикам неизвестен – сын Марианны Людвиговны и срочно вернувшийся из командировки муж заявили, что ценности из квартиры не украдены.
Сыскной полиции удалось выяснить, что накануне гибели Марианна Тиме вместе с похожими на описание её убийц молодыми людьми посещала ресторан «Вена». Там сообщили, что последние две недели спутники госпожи Тиме бывали там ежедневно. Отобедали они в «Вене» и после убийства. Однако их имен и фамилий официанты не знали.

 

Рис. 93. Зал ресторана «Вена»

 

16 января после судебно-медицинского вскрытия гроб с телом Марианны Тиме привезли в костел св. Екатерины. Туда для прощания прибыли родственники. Однако вслед за ними явился вахтер Мариинской больницы и заявил, что, по распоряжению судебных властей, тело придется вернуть обратно – служитель покойницкой, заметив, что на левой руке Тиме один из пальцев распух и посинел, сообщил об этом в полицию, и сыщики решили ещё раз осмотреть труп.
Казимир Тиме позвонил им по телефону, выразил свое возмущение. И властям пришлось проводить осмотр прямо в костеле в присутствии мужа. Палец на левой руке действительно оказался распухшим. А Казимир Тиме припомнил, что на этом пальце жена всегда носила дорогое с бриллиантами кольцо, которое теперь исчезло. Мотив убийства стал очевиден – ограбление.
Приметы кольца сообщили столичным ювелирам, и один из них – Лев Матвеевич (Лейба Моисеевич) Фролов, державший лавку в доме № 20 по Троицкой улице, – вскоре принёс его в Сыскную полицию. Приобрел он его 12 января (в день убийства) у молодого человека лет 25, блондина, одетого в пальто с котиковым воротником и котиковую шапку. Продавец назвался Вильгельмом Оскаровичем Яновским, представителем «Товарищества Рябовской мануфактуры бумажных изделий» в Бухаре и в подтверждение своей личности предъявил визитную карточку. По требованию Фролова он выдал расписку, что кольцо принадлежит ему. По телеграфу чиновники Сыскной выяснили, что Вильгельм Оскарович Яновский действительно существует, однако безвыездно проживает в Новой Бухаре. А свою визитную карточку, как всякий торговец, дает всем подряд.
У сыщиков теперь имелся образец почерка одного из убийц. Но где их искать, они не знали. Сыскная полиция вела розыски в самых различных направлениях, выяснила все знакомства покойной Тиме, проверяла списки выбывших в день преступления из Петербурга. Агенты дежурили на вокзалах, проверяли злачные места. Несколько человек, подходивших под приметы, были задержаны. Но всех их пришлось отпустить.
Исход дела решила случайность. В Петербург был вызван на допрос брат мужа погибшей Марианны Тиме, Владимир (всего за час до прихода преступников он к ней заезжал на Кирочную, но горничная по распоряжению хозяйки сообщила ему, что её нет дома, в тот же день он уехал во Владикавказ). По дороге в столицу Владимир внимательно изучал газеты, которые, подробно рассказывая о ходе расследования, сообщали приметы преступников. И припомнил, что похожего «блондина» он видел вместе с Марианной Тиме 5 или 6 января на скетинг-ринке на Марсовом поле.
Катание на роликовых (тогда их называли колёсными) коньках было самым модным развлечением перед Первой мировой войной. Площадки для этой забавы назывались скетинг-ринками (или роллер-ринками).

 

Рис. 94. Скетинг-ринк на Марсовом поле (белое здание на заднем плане). Август 1912 г. Фото К.К. Буллы

 

Рис. 95. «Белый бал» в скетинг-ринке на Марсовом поле, фотография из журнала «Огонёк» № 8 за 1913 год

 

На допросе у чиновника Сыскной полиции Мечислава Кунцевича (именно он занимался знакомцами, прислугой и родственниками жертвы) Владимир Тиме сообщил о своих подозрениях. Сыщики посетили скетинг-ринк. Его служащие узнали по приметам «блондина Жерара» и назвали полицейским его имя – Александр Долматов. Оказалось, что тот числится в списке лиц, покинувших столицу 12 января. Копнули глубже… Выяснили, что потомственный дипломат Долматов службой в МИДе манкировал, вел разгульный образ жизни, наделал множество долгов. И не только в Петербурге, но и в Париже и в Вене, откуда вернулся чуть больше месяца назад, 17 декабря 1912 года. Тогда же он был уволен из Министерства иностранных дел за опоздание из отпуска.
Чиновники Сыскной навестили его отца – действительного статского советника Александра Александровича Долматова-старшего. Тот предоставил им фотопортрет сына и образец его почерка. Почерк Долматова-младшего совпал с почерком в расписке, выданной ювелиру Фролову, а его фотопортрет опознала и прислуга Тиме, и официанты ресторана «Вена». Последние сомнения в виновности несостоявшегося дипломата отпали.
Был установлен и приятель-подельник Долматова – его кузен, барон Владимир Гейсмар, такой же мот и кутила. Друзья покуражились в Париже и в Вене, а вернувшись, вместе поселились в гостинице «Франция» на Большой Морской, дом шесть. Съехали оттуда вечером 12 января, задолжав 195 рублей.

 

Рис. 96. Убийца Марианны Тиме – Александр Долматов, фотография из журнала «Огонёк» № 9 за 1913 год

 

Рис. 97. Гостиница «Франция». Большая Морская, 6. 1906 год

 

Из рапорта начальника Сыскной полиции В.Г. Филиппова градоначальнику:
«Все собранные данные привели меня к убеждению, что убийство Тиме совершено Долматовым и бароном Гейсмаром, для ареста которых мною немедленно были командированы в гор. Псков по месту жительства баронессы Гейсмар мой помощник коллежский асессор Маршалк и полицейские надзиратели Игнатьев и Пиотровский, причем им было поручено действовать при задержании осторожно, так как могло быть оказано вооружённое сопротивление, или, в крайнем случае, убийцы могли покончить самоубийством.
Прибыв в Псков ночью на 5 сего февраля, помощник мой Маршалк тотчас же совершенно негласно установил, что Долматов и барон Гейсмар прибыли в Псков утром 13 января, пробыли там дня четыре и затем неизвестно куда выбыли. Утром 5-го февраля посредством третьих лиц было выяснено, что баронесса Гейсмар, мать разыскиваемого барона, знает местонахождение сына, но уклоняется об этом сообщить. Тогда коллежский асессор Маршалк явился к баронессе и, объявив о своём служебном положении, потребовал указать, где находится ее сын, который крайне нужен для опроса по заграничному делу. Баронесса сначала колебалась, а затем на повторные требования сообщила, что её сын и Долматов находятся в имении “Сабо”, в 28 верстах от станции Преображенской, и что лучше всего для опроса их вызвать в Псков, так как при прибытии полиции в имение они, будучи вооружены револьверами, могут оказать сопротивление или лишить себя жизни. Признав вызов в Псков от имени матери целесообразным, коллежский асессор Маршалк послал в имение “Сабо” на имя Долматова собственную телеграмму, а сам вместе со своими агентами отправился на станцию Преображенскую с целью перехвата Долматова и барона Гейсмара во время пути. Около 12 часов дня 6 февраля из имения “Сабо” прибыли на лошади Долматов и барон Гейсмар и перед поездом заехали на дачу родственницы барона. Через несколько минут в ту же дачу вслед за ними вошел Маршалк с надзирателями Игнатьевым и Пиотровским и, схватив Долматова и барона Гейсмара за руки, отобрали у них заряженные браунинг и маузер».
На допросах Долматов и Гейсмар, признавшись в содеянном, рассказали о причинах, побудивших их убить М.Л. Тиме. Оба долго вели разгульную жизнь и наделали долгов. Чтобы поправить дела, отправились в Вену, поиграть на бирже. Средства им обеспечил приятель по скетинг-ринку Адольф Олло, который предложил Долматову обналичить необеспеченный чек, а выручку поделить. Но игроков в Вене постигла неудача, остаток денег они просадили в Париже, в Петербург вернулись за последние копейки. А здесь их уже поджидали кредиторы – поэтому пришлось поселиться не у родителей Долматова, а в гостинице, и, вместо привычных фешенебельных ресторанов «Данон» и «Вилла Роде», посещать демократичную «Вену». В середине января положение приятелей стало совсем отчаянным, они занимали мелочь у гостиничной прислуги и подумывали заложить одежду. И у них возник план – точно такой, как у Остапа Бендера, – податься в Бразилию, где «все поголовно в белых штанах», а «в лесах много диких обезьян» и, что самое главное, полное отсутствие кредиторов. Нужны были только средства на билеты и обустройство. Новая знакомая Марианна Тиме (кстати, Долматов на суде категорически отрицал, что познакомился с ней на скетинг-ринке) показалась им очень богатой. Однако, оставшись ночью в её квартире, он не рискнул её обокрасть. Пришлось идти на дело вдвоем. Тиме, после нанесенных ей ударов топором и кистенем по голове, громко стонала. Убийцам стало не по себе – Долматов сумел лишь стащить с её пальца кольцо, а Гейсмар прихватил коралловые бусы. Искать в квартире деньги и другие драгоценности убийцы не рискнули. За кольцо выручили 145 рублей, бусы пришлось выкинуть – стоили они сущие копейки.
Долматова приговорили к 17 годам каторги, Гейсмара – к 15. Через четыре года (после Февральской революции) оба освободились по амнистии. Дальнейшая их судьба неизвестна.
Ход расследования этого преступления восстановлен авторами изучением значительного количества аутентичных материалов и несколько отличается от версии В.Г. Филиппова, изложенной им в рапорте градоначальнику. Тот утверждал, что Долматов попал под подозрение после публикации 1 февраля в «Правительственном вестнике» приказа об его увольнении со службы. «Это обстоятельство заставило немедленно выяснить причины такого увольнения». Однако Владимир Тиме в своих показаниях на суде утверждал под присягой, что это он указал на Долматова чиновнику Сыскной полиции М.Н. Кунцевичу. Кунцевич на суде его слова подтвердил.
Ещё более существенно наша версия хода расследования отличается от изложенной в воспоминаниях А.Ф. Кошко. По его словам, убийство Тиме было раскрыто благодаря визитной карточке месье Жерара, которую Долматов вручил как свою мужу Марианны Тиме. Отыскав настоящего Жерара, сыщики узнали, что тот ведет строгий учет визиток, и получили список всех, кому он их вручал. Путем обхода выяснили, что только у одного из них – важного чиновника МИДа – карточка пропала. Его Превосходительство даже указал на вора – Александра Долматова-младшего, который заходил к нему несколько дней назад вместе со своим отцом. Данная версия до публикации воспоминаний А.Ф. Кошко нигде – ни в печати, ни в суде – не фигурировала. А Долматов на процессе утверждал, что визитку Поля Жерара раздобыл не в Петербурге, а в Париже: «эту карточку я получил от одного знакомого в Париже, в ресторане… Злого умысла у меня никакого не было, когда я давал Тиме карточку Жерара. Я только мог бы повредить себе, так как был единственным русским знакомым Жерара и меня легко могли бы открыть, – добавляет Долматов».
Причины ошибок и неточностей в воспоминаниях А.Ф. Кошко мы подробно анализируем в разделе, посвященном ему. Напомним лишь, что А.Ф. Кошко в январе – феврале 1913 года возглавлял Московскую сыскную и участия в расследовании убийства М.Л. Тиме не принимал.

 

Высочайшим приказом № 43 от 23.06.1914 начальник Московской сыскной полиции А.Ф. Кошко был назначен начальником 8-го (уголовно-сыскного) делопроизводства Департамента полиции, а К.П. Маршалка тем же приказом назначили на его место. В первопрестольную Карл Петрович прибыл в сентябре 1914 года. Он «получил в наследство» хорошо отлаженный механизм – в 1913 году Московская сыскная полиция была признана одной из лучших в Европе. 5 марта 1916 года за выслугу лет К.П. Маршалка произвели в чин коллежского советника и в том же году наградили орденом св. Станислава 2-й степени.
Во время Февральской революции 1–2 марта в Москве были пойманы и посажены в Бутырку все оставшиеся в городе полицейские чины, за исключением Карла Маршалка. Как и в питерском отделении, в Московской сыскной имелись гримировальная и костюмерная комнаты с коллекцией одежды всех сословий. Благодаря этому Карл Петрович сумел покинуть свой кабинет в Малом Гнездниковском переулке никем не замеченным. 9 марта полицию сменила милиция, и вместо городовых порядок теперь охраняли студенты, вооруженные винтовками. Но новая власть быстро поняла, что для борьбы с уголовниками нужны профессионалы. И Маршалк вернулся к прежним обязанностям, став начальником уголовной милиции города Москвы. Для надзора за ним был приставлен комиссар – адвокат М.Ф. Ходасевич.
В том же марте 1917 года произошла амнистия, и тысячи ранее осужденных по уголовным делам вернулись в Москву. Даже если кто-то из них и хотел жить честным трудом, он просто не мог этого сделать, потому что работу найти было невозможно. Преступность весной 1917 года увеличилась многократно. Вот статистические данные, которые тогда К.П. Маршалк предоставил известному историку криминального и тюремного мира М.Н. Гернету:

 

 

После Октябрьского переворота в бывшей Сыскной изменилось название, теперь она именовалась Московским уголовным розыском. А также сменился комиссар – им был назначен земляк и тезка Маршалка Карл Карлович Розенталь. Отношения между ними не задались, да и «красный террор» начался. Не став искушать судьбу, летом 1918 года Карл Петрович навсегда покинул Советскую Россию. Сделал ли он это тайком или, как утверждают некоторые исследователи, с разрешения Моссовета – неизвестно. Маршалку удалось добраться до Киева, где у него были влиятельные друзья, и в сентябре он был назначен там на должность градоначальника (Київського міського отамана). Карл Петрович снова ловил убийц и воров, боролся с подпольными казино и «мельницами»… Однако далеко не со всеми…
В октябре месяце городская полиция решила провести облаву в ресторане «Паяръ», располагавшемся в самом центре Киева – Крещатик, дом 1, – где, по слухам, играли на бешеные деньги. Однако путь туда стражам порядка преградил некий Арон Самуилович Симанович (1872–1944). Не отрицая, что в помещениях ресторана действительно идет игра, он посоветовал командиру отряда полицейских не вмешиваться не в свое дело, а за разъяснениями обратиться к Маршалку. Тот тут же ретировался, потому что знал – Симанович в градоначальстве свой человек и без доклада входит в кабинет Карла Петровича. Однако все же сообщил о произошедшем инциденте начальнику киевского уголовного розыска. Тот отправился к Маршалку. И после разговора с ним отдал приказ больше никогда не проверять «Паяръ».
Пару слов о Симановиче. В начале XX века он владел ювелирными магазинами в Мозыре и Киеве, потом перебрался в Петербург, где, кроме торговли драгоценностями (среди его клиенток была сама императрица), занимался ростовщичеством и содержал игорные заведения. Был близок с Г.Е. Распутиным и даже представлялся его «личным секретарем». Правда это или нет, неизвестно, но иудей Симанович у православного старца бывал практически ежедневно, обделывая с его помощью различные гешефты. После Февральской революции Арона Самуиловича посадили в «Кресты» «за незаконное содействие многим лицам». Чтобы выбраться оттуда, Симанович, по его словам, заплатил двести тысяч министру юстиции П.Н. Переверзеву (1871–1944) и сорок тысяч члену Петроградского совета рабочих депутатов адвокату Николаю Дмитриевичу Соколову (1870–1928). После большевистского переворота Арон Самуилович перебрался в Москву, откуда летом (то есть в одно время с Маршалком) дал дёру в Киев. И далеко не с пустыми руками. На манер героев Л.И. Гайдая Симанович припрятал в загипсованной руке миллион наличных рублей и тысячу каратов бриллиантов. В Киеве Арон Самуилович сперва промышлял карточной игрой (вдобавок он был шулером) – при его участии на большую сумму был обыгран директор крупного банка. А потом открыл казино в ресторане «Паяръ». Причем, как он уверял в воспоминаниях, исключительно из патриотических соображений, якобы с целью сбора денег на содержание армии. В своих воспоминаниях Арон Самуилович честно признался, что полиции не опасался, потому что «киевским градоначальником был назначен бывший помощник начальника московской уголовной полиции Маршалк, который был наш человек».
Однако вскоре о неприкасаемом заведении прознали газетчики. Они также выяснили, что фактическими хозяевами «Паяра» являются Симанович и Маршалк. Об этом было доложено министру внутренних дел гетманства И.А. Кистяковскому (1876–1940), который «согласился принципиально убрать Маршалка, но оговорился, что в тревожное время не следует устранять начальствующих лиц, ибо получается дискредитирование и подрыв власти».
Время и впрямь было тревожным. Подпольное игровое заведение проработало всего несколько месяцев – 14 декабря 1918 года гетман П.П. Скоропадский (1873–1945) сбежал из Киева. Вслед за ними сбежали и хозяева игорного заведения в ресторане «Паяръ»: Симанович – в Одессу, а Маршалк – на Дон, к единственному своему ребенку, сыну Николаю (2 октября 1897 года – 22 февраля 1951 года), который, закончив Александровское военное училище в Москве, в 1918 году вступил в Добровольческую армию и участвовал в Ледяном походе.
На Дону Карл Петрович снова поступил на службу – стал помощником начальника управления внутренних дел в Вооружённых Силах Юга России. В 1920 году он уже в Берлине, где, занимаясь коммерцией, участвовал в деятельности эмигрантских белогвардейских организаций. В группе Александра Ивановича Гучкова (1862–1936), бывшего лидера партии «октябристов», мечтавшего устроить переворот в Советской России силами Красной армии под руководством служивших в ней генералов-военспецов, Маршалк отвечал за связь с этими людьми. С этой целью он постоянно ездил из Берлина в Ригу. Одновременно Карл Петрович был одним из ближайших соратников В.Г. Орлова, бывшего руководителя деникинской и врангелевской разведок. Позже Маршалк работал в Варшаве.
В 1930 году Маршалк переехал в Ригу, где жил его сын. Карл Петрович организовал в Риге частное детективное бюро, офис его был на улице Smilšu в доме 32. Его домашний адрес в 1935–1936 гг. – Домская площадь, дом 9, квартира 3. В 1934 году он попал под трамвай, но сумел оправиться от полученных травм. Умер Карл Петрович 19 июля 1936 года в Сигулде от сердечного приступа, похоронен был 23 июля 1936 года на Лесном кладбище города Риги.

 

Рис. 98. Фотография К.П. Маршалка из газетного некролога: Brīvā Zeme, Nr. 163, 23.07.1936

 

Назад: 6.3.3. Леонид Константинович Петровский (08.03.1869 – 1941)
Дальше: 6.3.5. Мечислав Николаевич Кунцевич (03.11.1864–17.09.1943)