Действие четвертое

Вестник. Хор

Вестник

О, если б ураган умчал меня,

Окутав черной тучей, чтоб не видеть

Ужасный грех! О, дом преступный! Даже

Для Тантала и Пелопса постыдный!

Хор

Что нового приносишь?

Вестник

Где мы? Где мы?

Здесь Аргос ли, хранящий свято память

Великих братьев, и Коринф, меж двух

Морей лежащий, или дикий Истр,

На чьих волнах господствуют аланы?

Гирканская ль земля под вечным снегом,

Иль степи, где кочует дикий скиф?

Где мыслимо такое преступленье?

Хор

Во всяком случае открой беду.

Вестник

Сначала дай мне дух перевести,

Расправить члены, скованные страхом.

Еще стоит свирепая картина

В моих глазах. Неистовые бури,

Умчите прочь меня, туда, где скрылся

Похищенный отсюда день!

Хор

Ты держишь

В тяжелой неизвестности меня.

Поведай все, скажи, кто виноват.

Не спрашиваю – кто, но кто из двух,

Скорей скажи.

Вестник

В дворце Атрея грозном

Есть башня, обращенная на полдень.

Она растет, подобная горе,

И давит город, вечно угрожая

Строптивым гражданам. Там есть

приемный

Обширный зал, золоченые своды

Колонны подпирают расписные.

Доступен он для черни, но за ним

Скрываются таинственные залы:

Там древнее святилище царей,

И в глубине темнеет лес старинный.

Уж много лет железо не касалось

Его ветвей печальных. Кипарисы

Чернеют там, как тени гробовые,

И падубы, и тисы шелестят,

И, надо всеми высоко вознесен,

Могучий дуб господствует над рощей.

Сюда гадать приходят Танталиды,

Вступая на престол. Здесь в трудном деле

Они приходят помощи искать.

К ветвям дары прибиты: много труб,

Обломки колесницы Эномая, —

С испорченною осью колесо, —

И моря Миртила добыча вся.

Здесь Пелопса фригийская тиара,

Там – варваров порабощенных дань —

Хламида пестрая. Под тенью дуба

Ручей течет унылый, превращаясь

В болото черное. Его вода

Подобна Стиксовой волне заклятой.

Идет молва, что здесь глухою ночью

Подъемлется богов загробных стон.

Всю рощу оглашает звон цепей,

И воют тени мертвых. Видят здесь,

О чем и слышать страшно. Сонм теней

Блуждает здесь, несутся в пляске дикой

Невиданные чудища; огни

В лесу мерцают, и стволы деревьев

Стоят в огне, никем не зажжены;

И будит эхо троекратный лай.

Здесь даже день не прогоняет страха,

Здесь ночь всегда, и ужас привидений

Царит средь бела дня. Просящим здесь

На все даются верные ответы.

Пророческий исходит глас из бездны

С ужасным громом, и гудит пещера

В ответ на голос бога. В эту рощу

Вошел Атрей неистовый, таща

Трех отроков, и алтари украсил.

О, где найду достойные слова?

Он за спину им связывает руки

И украшает пурпуром чело.

На месте все: и фимиам, и Вакха

Святая влага, и с мукой соленой

Священный нож. Он соблюдает все,

Стараясь, чтоб свершилось по уставу

Его злодейство.

Хор

Кто ж берет железо?

Вестник

Он сам – жрецом, он сам мольбу возносит

И песню погребальную поет.

Он сам становится у алтаря,

Касается рукою обреченных,

Отводит им места и приближает

К железу, сам готовясь поразить.

Нет упущений в жертвенном обряде.

Трепещет лес, земля потрясена,

Колеблется дворец, как бы не зная,

Куда упасть, подобный кораблю

Средь бурных волн, а с левой стороны

Скользит звезда, след оставляя черный,

И на огонь возлитое вино

Стекает вниз струею темной крови.

С главы царя три раза пал венец,

Заплакали во храмах изваянья.

Всех знаменья смутили, но один

Атрей стоит недвижно, устрашая

Богов, ему грозящих. Переждав,

Он к алтарю подходит с диким взором,

Как бродит тигр голодный в чащах Ганга

Меж двух быков, и жадный до обоих,

Колеблется, с которого начать,

И пасть то к одному, то ко другому,

Оскалив зубы, приближает, так

Атрей ужасный пожирает взглядом

Двух отроков, на жертву обреченных,

В сомнении, кого зарезать первым,

Кого вторым убийством поразить.

Не важно это, – все же он в сомненье,

Желая все в порядке совершить.

Хор

Кого же первым поражает он?

Вестник

Сначала, чтоб не заподозрел кто

В Атрее недостаток благочестья,

Он деда почитает. Юный Тантал

Был первой жертвой.

Хор

Как? С каким лицом

Он перенес насильственную смерть?

Вестник

Спокойно он стоял и не унизил

Себя до просьб напрасных. Кровожадный

Глубоко в горло меч ему вонзил.

Сначала труп как будто колебался,

Куда упасть, направо иль налево,

И, наконец, на дядю рухнул. Тот

Плисфена вслед за братом к алтарю

Влечет и, шею поразив железом,

Отрезывает голову от плеч,

И туловище падает на землю,

А голова скатившаяся шепчет

Невнятные слова.

Хор

Что было дальше?

Он мальчика, быть может, пощадил?

Вестник

Как царь лесов Армении, свирепый

Золотогривый лев терзает стадо

И, обагривши пасть и утолив

Свой голод, с каждым мигом свирепеет

И маленьким, беспомощным бычкам

Усталыми зубами угрожает, —

Так и Атрей все больше пышет гневом

И, позабыв, кто перед ним стоит,

Мечом, окровавленным кровью двух,

Насквозь пронзает тело, так что меч,

Вонзенный в грудь, выходит через спину.

Ребенок падает, своею кровью

Гася огонь алтарный, и от двух

Тяжелых ран мгновенно умирает.

Хор

Жестокое злодейство.

Вестник

Вы дрожите?

О, если б грех остановился здесь,

Он был благочестив.

Хор

Но что в природе

Ужасней есть?

Вестник

Вы думаете, это

Конец греха? Нет, первая ступень.

Хор

Чего же больше? Он, быть может, бросил

Тела на растерзанье диким птицам?

Вестник

О, если б он лишил их погребенья!

О, если б не покрыла их земля!

О, если б их отдал он в пищу птицам

И на съеденье яростным зверям!

Желанна казнь обычная. О, если б

Непогребенными отец их видел!

О, ни в каком немыслимое веке

Злодейство, верить коему потомки

Откажутся! Еще трепещут жилы,

И, вынутое из живой груди,

Попрыгивает сердце. Он глядит,

Испытывает внутренности, хочет

Прочесть по ним грядущую судьбу

И, получив ответ благоприятный,

Спокойно отдается на свободе

Трапезе брата. Рассекает сам

На части тело. Он перерубает

Предплечия и руки прочь бросает.

Со всех костей соскабливает мясо,

Оставив только головы и руки.

Одни куски висят на вертелах,

Сочась на медленном огне, другие

Бросает он в кипящие котлы,

И стонет медь. Не хочет сам огонь

Коснуться тел, едва мерцает пламя,

Как будто разгораясь против воли.

На вертеле потрескивает печень…

И не легко сказать, тела ли стонут,

Или огонь, струящий черный дым,

И самый дым, как облако, тяжелый,

Не хочет взвиться вверх, но по земле

Угрюмо стелется, окутав тучей

Самих пенатов, зрителей греха.

О терпеливый Феб! Зачем в зените

Ты не умчался вспять! Зачем замедлил

Затмением? Отец детей терзает,

И пожирает собственные члены:

Его глава отягчена вином,

И волосы блестят от умащений.

Нередко останавливалась в глотке еда…

Тиэст, одна в беде твоей

Отрада есть; что ты ее не знаешь.

Но это не надолго. Пусть Титан

Помчался вспять и ночь среди полудня

Покрыла мраком черное злодейство, —

Его должны увидеть скоро все.

Хор

Куда, о отец земли и небес,

С явленьем которого темная ночь

Уходит, куда обращаешь свой путь

И в полдень уводишь сияющий день?

О Феб, для чего ты скрываешь лучи?

Еще далеко до вечерней звезды

И рано тебе утомленных распрячь

Коней колесницы твоей золотой.

Еще не склоняется к западу день,

И третья еще не пропела труба,

И пахарь дивится, что ужин пришел,

И время уже отрешить от ярма

Не успевших устать прилежных коней.

Что гонит тебя с лучезарных небес?

Какая беда

Заставляет коней уклониться с пути?

Не раскрылся ли Тартара черного зев

И Гиганты опять начинают войну?

Иль опять разгорается Тития гнев

И бушует в его изъязвленной груди?

Иль сбросил с плеч

Громадную гору восставший Тифей.

Хотят ли Титаны достигнуть небес

И фракийскую Оссу они громоздят,

Как в древние дни, на седой Пелион?

Ужели нарушен природы закон?

Богиня зари,

Привыкшая богу вручать удила,

Росистая мать золотого луча —

Не знаешь, где царства границы ее.

Ужели ей

Не придется в морскую волну погружать

Запыленные гривы вспотевших коней?

Заходящее солнце в своем терему

Встречает Аврору – богиню зари,

И мраку подняться велит, а меж тем

Не готов еще ночи убор: ни одной

Не мерцает звездой потемневшая твердь

И не сеет Луна свой серебряный свет.

Но если бы это была только ночь!

Содрогается грудь,

И предчувствие страшное встало в душе:

Не настал ли для мира конец роковой,

Не разрушится ль все, – и богов, и людей

Поглотит опять безобразный хаос,

И море, и сушу, и звездную твердь

Смешавши навек?

Владыка времен, предводитель светил,

Не будет весну приводить за зимой,

Не будет во сретенье Фебу Луна

На небо всплывать и рассеивать страх,

Скорее, чем брат, совершая свой круг.

Сольются в одной

Зияющей бездне сонмы богов.

И сам зодиак, выводящий года,

Секущий зоны косою стезей,

Падет и увидит падение звезд.

Овен, что порою теплой весны

Парусам навевает легкий Зефир,

Сорвется с небес и исчезнет в волнах,

По которым он Геллу дрожащую вез.

И Телец, что Гиад на блестящих рогах

Подымает, с собой увлечет Близнецов

И Рака, с кривыми клешнями его.

И снова Гераклов пылающий Лев

С небес упадет, и Дева за ним.

Весы упадут, стащив за собой

Скорпиона свирепого. Старый Хирон

Оперенную в море уронит стрелу

И сломанный лук Гемонийский. Падет

Приносящий стужу зимы Козерог,

И урну твою разобьет, Водолей,

А с тобою падет и созвездие Рыб.

Все звезды, не знавшие брызгов волны,

Потонут бесследно в пучине морской:

И скользкий Дракон, меж Медведиц двух

Извивающий путь, подобно реке,

И еле заметная рядом с ним

Цинозура, струящая блеск ледяной,

И, своей колеснице медлительный страж,

Закачавшись, в бездну рухнет Арктур.

О, бедные мы! Изо всех людей

Назначены мы, чтоб нас раздавил

Разрушенный мир!

Неужели мы узрим света конец?

О, жребий жестокий наш, все равно

Само ли солнце уходит, иль мы

Прогнали его грехом:

Довольно уж жалоб! Рассейся, страх!

Тот слишком до жизни жаден, кто

Боится смерти, хоть гибнет весь мир.