Письмо XCVI. О неизбежности горя

Ты все негодуешь и жалуешься и не хочешь понять, что все зло заключается именно в том, что ты негодуешь и жалуешься. Если хочешь знать мое мнение, то знай, что нет другого несчастья, кроме того, что мы сами хотим считать несчастьем. Если мы чем тяготимся, то только собою. Болезни – необходимая принадлежность жизни. Семейные бедствия, притеснения кредиторов, имущественные потери, преследования, раны, труды, страх – все это обыкновенно. Даже мало того, все это неизбежно должно быть. Все это в порядке вещей, а не случайность. Хочешь ли знать, как отношусь я в глубине души к таким бедствиям? Во всех обстоятельствах, которые кажутся мне суровыми и тяжелыми, я не покоряюсь судьбе, но стараюсь примириться с ней. Я отдаюсь ей по собственной воле, а не по необходимости. А потому я никогда не печалюсь, что бы ни случилось. На все, о чем мы плачем, чего боимся, я смотрю как на известный налог, взимаемый жизнью. И все эти налоги я плачу добровольно. И ты, о Луцилий, не надейся и не домогайся освобождения от этого налога. Мучит ли тебя каменная болезнь, получил ли ты неприятные известия – все это постоянно бывает. Даже более, если твоей жизни угрожает опасность, то знай, желая долголетия, ты сам пожелал себе ее. Все это так же неизбежно в жизни, как в длинной дороге пыль, грязь и дождь. «Но приятно жить, не испытывая никаких неудобств». Такое изнеженное пожелание недостойно мужа. Напротив, желаю тебе от всей души, от полного к тебе расположения, да не дадут тебе боги и богини быть любимцем счастья. Подумай сам, что бы ты выбрал, если б тебе предоставили право выбора – жизнь на войне или в съестной лавке. А ведь жизнь, Луцилий, та же война. И те, кто готовы на всякие труды и бросаются во всевозможные опасные предприятия, те храбрые мужи и лучшие из бойцов. Те же, кто, видя, как трудятся другие, сами пребывают в вялости и покое, – подобны голубям, которых никто не трогает за их слабость.

Письмо XCVIII. Счастье зависит от нас самих

Никогда не считай счастливым того, кто зависит от счастья. Кто ищет радости во внешних обстоятельствах, тот доверяется непрочному: радость, пришедшая извне, уйдет обратно. То же счастье, которое возникло само по себе, верно и прочно, способно к дальнейшему развитию и достигнет высших пределов. Напротив, те блага, которыми восхищается народ, преходящи, и хотя нельзя отрицать того, что и они могут принести пользу или доставить наслаждение, однако только в том случае, если они зависят от нас, а не мы от них. Все дары судьбы полезны и приятны лишь в том случае, если, имея их в своей власти, мы имеем также в своей власти и самих себя, а не сами находимся во власти вещей. Ошибаются, о Луцилий, те, кто думают, будто судьба посылает нам благо и зло. Она дает нам только источник блага и зла, только зародыш вещей, которые уже в нас развиваются во благо или зло. Ибо душа наша сильнее всякой судьбы. Она сама обращает дарованные ей вещи в ту или другую сторону, и она одна является причиной счастливой или несчастной жизни. Злой все обращает во зло, хотя бы в его распоряжение были даны лучшие блага; напротив, здравый и прямодушный исправляет ошибки судьбы, смягчает несчастья и горести умением их переносить, принимает удачу скромно и с благодарностью и переносит бедствия терпеливо и мужественно. Тот, кто мудр и все делает после зрелого размышления, никогда не попытается сделать что-либо, превышающее его силы. Только на долю того, кто приготовился против всяких случайностей, выпадает неуязвимое, вне угроз судьбы лежащее благо.

Обратишь ли ты внимание на других людей (ибо легче быть судьей в чужих делах) или представишь самого себя пользующимся милостями судьбы – ты убедишься и поймешь, что ни один из желательных и дорогих для нас даров судьбы не может быть полезен, если не быть готовым к мысли о непрочности судьбы и даров ее. Потому при постигающих тебя бедствиях повторяй себе почаще и без всяких жалоб, что «боги судили иное». Я даже немного исправил этот стих, чтобы он мог служить тебе лучшим утешением в тех случаях, когда вышло что-нибудь не так, как ты надеялся: «боги судили лучшее». Человек, настроенный на такие мысли, застрахован от всяких случайностей. Для того же, чтобы настроить себя так, достаточно иметь в виду всю непрочность земных вещей, прежде чем придется испытать ее на себе. Так следует иметь жену, детей и имущество в той мысли, что не всегда они будут с нами и что, если мы их лишимся, мы не должны от того стать несчастнее. Жалок тот, кто тревожится за будущее, и несчастен ранее самого несчастья тот, кто заботится, чтобы приятное ему осталось с ним до конца. Всегда такой человек тревожен и в тревоге за будущее теряет то настоящее, которым мог бы наслаждаться. А между тем боязнь утраты не менее тягостна, чем самая скорбь по утрате.

Из этого еще не следует, что я рекомендую тебе полную беззаботность: не мешает устранять опасности. Что можно предвидеть умом, следует предвидеть. Старайся за много вперед угадать опасность и отклонить ее. Для этой самой цели тебе много послужит твоя твердость и твой ум, закаленный в перенесении всяких бедствий. Кто может переносить несчастья, может все-таки остерегаться их. Он не беспокоится только во время истинного спокойствия. Ибо нет ничего горестнее и нелепее, как бояться вперед. Истинное безумие предвкушать зло. Скажу, однако, короче и в нескольких словах охарактеризую тебе несчастье тех вечно тревожных и несносных для самих себя людей, которые столь же нетерпеливы в самих бедствиях, как и раньше их: кто печалится раньше времени, страдает больше, чем мог бы страдать. Та слабость, которая не давала ему дождаться наступления несчастья, не дает ему возможности и оценить его. В своем неразумии он воображает, что ему на долю выпадет вечное счастье, что все, чего он достиг, должно не только сохраниться, но и приумножиться, и, забыв о колесе Фортуны, вращающей все земные дела, он воображает, что на долю одного его выпали непреходящие блага. Прекрасно сказал Метродор в том письме, в котором он утешает свою сестру в потере любимого ею сына, что всякое благо смертных смертно. Здесь он говорит, конечно, о тех благах, которые обыкновенно привлекают людей. Ибо истинные блага – мудрость и добродетель – не умирают, но вечны и прочны. Они единственное бессмертное – доступное смертным.

Но люди так слабы и так часто забывают, куда идут, что волнуются по поводу отдельных дней, что недовольны, если теряют что-либо, хотя должны будут со временем потерять все. Все, чем ты владеешь, только у тебя, но не твое. Непрочному не дается ничего прочного, хрупкому – ничего вечного. Наша гибель так же неизбежна, как и наши потери, и если пораздумать, то именно в том, что мы сами должны погибнуть, должно заключаться утешение в наших утратах.

Еще более верное утешение заключается в том, чтобы помнить о потерянном и не терять плодов, принесенных нам отнятым у нас предметом. Ведь можно отнять то, чем владеем, но нельзя уничтожить того факта, что мы имели его. Кто, потеряв, считает, что ничем не обязан за то, что получил, тот неблагодарен. Самая вещь может быть отнята у нас, но она оставила свои плоды и принесла свою пользу, а их мы можем потерять, только бесплодно тоскуя по утрате.

Помни также, что из всего того, что тебе кажется ужасным, нет ничего непреодолимого. Кое-что из этих ужасов уже преодолели раньше различные люди: Муций победил силу огня, Регул – креста, Сократ – яда, Рутилий – ссылки, Катон – смертоносного оружия. И мы можем победить кое-что. Напротив, то, что чернь считает славным и завидным, многими было презрено. Фабриций в качестве полководца презрел богатства, а в качестве цензора осудил их. Туберон, найдя, что бедность приличествует ему и Капитолию, устроил общественный пир на глиняной посуде и этим указал, что люди могут довольствоваться глиной, если сами боги не брезгуют ею. Секстий отклонил от себя почести, и хотя по своему рождению он должен бы был стремиться к общественным должностям, отказался принять от императора Юлия сенаторскую тогу, ибо отлично понимал, что то, что дается, может быть и отнято. И мы можем сделать нечто возвышенное; послужим и сами примером для других. Зачем отчаиваться? К чему унывать? То, что могло быть сделано однажды, может быть сделано и еще раз. Надо только усовершенствовать свою душу и следовать природным влечениям. Ведь страсти, страх и служение вещам свойственны только людям, уклонившимся от природы. Надо вернуться на истинный путь, надо вполне исправиться. И мы воспрянем духом, и тогда все бедствия, какие только могут случиться, будем переносить бодро и будем смело бороться с судьбой, говоря ей: «Тебе приходится иметь дело с мужем. Посмотрим, кто победит».