Любовь открывает человеческие раны

30 декабря, день

Харви

Снег быстро таял, из-под него кое-где проглядывали голые камни и земля. Мост уже не казался сделанным из костей и льда, и Харви, пожалуй, смог бы набраться смелости и пересечь его. Поговорив со Сьюзи, он, кажется, стал лучше различать путь, лежащий впереди.

Харви набрал в грудь побольше воздуха и осторожно ступил на мост. Потом представил себе все, что ждет впереди. И невольно, даже не успев осознать, отпрянул. Опять отпраздновал труса.

Отшатнувшись, он почувствовал, как сзади его крепко стиснула чья-то рука. Харви чуть не выронил цветы.

– А вот и ты, человече! – прорычал Ник. – Я уже с ног сбился тебя искать! Где тебя черти носили?

– В город ходил, – коротко ответил Харви.

– Я же тебе велел сидеть дома, – высокомерно и при этом обиженно заявил Ник.

– Ну и что? – отозвался Харви. – Я тебе не собачка.

Наступило короткое молчание. Ник хмуро провел рукой по взъерошенным на ветру волосам.

– Если будешь и дальше так себя вести, Сабрина забеспокоится.

– Как ни странно, – произнес Харви, – Сабрине я тоже не собачка.

Ник ухмыльнулся, словно это была не чистейшая правда, а невероятно забавная выдумка. Беспокойство, которое Харви ощутил в лавке доктора Цербера, снова дало о себе знать, в груди назревала буря. Вот, значит, как ведьмы относятся к людям. Если повезет, считают их своими комнатными зверушками. А если нет, то вредителями, которых надо истреблять.

Ник внимательно вгляделся в его лицо:

– Чувствуешь что-то необычное?

«Нет, – сказал себе Харви. – Сабрина не такая. Да и Ник, пожалуй, тоже не такой».

По лицу Ника пробежала какая-то тень – то ли озабоченность, то ли настороженность, и не разберешь. Черные волосы и неизменная черная одежда были растрепаны, словно он долго бежал.

«На Гриндейл надвигается тьма», – прозвучал в голове Харви голос Сьюзи. Вспомнилось лицо Ника, расколотое болью, почти детское, утонувшее в тенях, – когда ему приснился Сатана.

Сьюзи верно говорит. В этом городе слишком много опасностей, слишком многим людям сейчас плохо. Надо держаться вместе, а не порознь.

Харви вздохнул и покачал головой.

– Хочется заехать в нос кому-нибудь еще?

– Кто знает, – отшутился Харви, потом увидел, что тени на лице Ника стали глубже. – Нет, не переживай. Никому я не хочу заехать. Остынь, Ник.

Ему хотелось защищать людей. А это невозможно, если отступать всякий раз, когда тебе страшно.

– Я всегда остывший, – пробормотал Ник, прислоняясь к столбу у начала моста. – Тем и знаменит.

Харви посмотрел на мост, потом покосился на Ника:

– Ты ведь ничего не боишься, верно?

– Каждый день себе это говорю.

– Сходишь со мной кое-куда? – попросил Харви.

Может, Ник добавит ему смелости.

– Куда? К тебе домой, и ты останешься там и будешь сидеть смирно, как хороший мальчик?

– Это потом, – пообещал Харви. – А сначала пройдись со мной.

Ник словно только что заметил в руке у Харви цветы.

– Решил помириться с Сабриной? Ее нет дома.

Харви покачал головой:

– Я не к Сабрине.

Он всмотрелся в реку, бегущую под мостом. Плеск воды отдавался в ушах оглушительным ревом.

– Они что, для меня? – поморщился Ник.

Харви приподнял брови:

– Болван. Не говори глупостей. Не для тебя.

У Ника явно гора с плеч свалилась:

– Мне тоже это показалось странным. Но Пруденс говорит, у людей это в обычае.

– А, Пруденс, – протянул Харви. – Еще одна, кому мне совсем не хочется дарить цветы. Слушай, прекрати болтать глупости хоть на пять секунд и пойдем со мной, ладно? И… если я вздумаю повернуть назад, не пускай меня.

Ник выгнул бровь.

– Мне остановить тебя магией? Или силой? – с любопытством спросил он. – Я могу хоть так, хоть эдак. – И ухмыльнулся.

Харви улыбнулся бы в ответ, если бы не был так напуган.

– Хватит дружеского тычка в спину. – Собственный голос, пробивавшийся сквозь рев реки, показался Харви чужим и далеким.

Он взялся за железные перила моста и крепко стиснул пальцы. Ник настороженно покосился на него, но ничего не сказал. Харви перешел через мост, зашагал по тропинке, а Ник следовал за ним, темный и безмолвный, как вторая тень. Наконец они уткнулись в ограду, вдалеке виднелся шпиль местной церкви.

Ник кашлянул:

– Мне туда нельзя. Это святая земля.

– Ничего, – сказал Харви, – дальше я и сам справлюсь.

Он протянул руку к калитке. Даже сейчас, в шаге от могилы, он чуть не потерял самообладание.

И Ник, и Эмброуз злились на него за то, что он вернул Сабрине рождественский подарок. Он и сам на себя злился. Сабрина подарила ему волшебные карандаши. Вроде бы мелочь, а как приятно.

Но на то время, пока эти карандаши находились в доме, Харви лишился сна. Стоило подумать о магии, и сразу вспоминался брат. Сабрина неправильно воскресила Томми и сказала, что сумеет исправить ошибку своими руками. Ее изящные руки с их яростной хваткой, руки, к которым она прибрала Харви в первый же школьный день. Руки, которые Харви целовал сотни раз, тонкие пальчики, которые он так любил.

Он не мог этого допустить. И сделал все сам. К себе он никогда не питал той же любви, что к Сабрине. И если он после этого возненавидит себя – пусть.

Всю свою жизнь он любил пятерых. Можно пересчитать по пальцам одной руки. И всякий раз, стоило только подумать о волшебных карандашах, представить себе, какие красивые картины он ими нарисует, как в памяти всплывало то, что он совершил. Он вернул карандаши. И не мог найти в себе силы пересечь мост.

И вот он здесь. Пора наконец проявить храбрость.

Харви отворил кладбищенскую калитку и вошел. Отыскал дорогу среди могил к надгробию самого дорогого человека. Вчитался в слова, глубоко высеченные в камне: «Томас Кинкл, любимый сын и брат. Покойся с миром».

Должно быть, теперь он наконец обрел покой.

– Привет, Том, – прошептал Харви. – Задумываешься, наверное, почему я все никак не иду и не иду. Прости. Сил не было. Вот, пришел наконец.

Он не знал, что еще сделать. Поэтому опустился на колени и положил цветы на могилу. Так и замер. Когда он говорил с другими, часто приходилось сутулиться, но с Томми – никогда. Старший брат был выше.

Старший брат, герой его детства. У него было все, чего недоставало Харви. Томми был из тех, с кем считаются. Он никогда никого не подводил. Рядом с ним каждому становилось легче. Он мог столкнуться лицом к лицу с любыми опасностями и никогда ничего не боялся. Он любил людей и был готов сражаться за них. Воплощенный герой.

Харви прикрыл ладонью высеченные в камне буквы, но от этого они никуда не делись. Поэтому он погладил имя брата, как гладил Сабрининого кота. Пытался найти успокоение.

– Знаешь, Томми… Мне было нелегко, – тихо сказал он. – Как в том стихотворении, о котором ты мне рассказывал, том самом, которое мамина школьная подруга прочитала на ее похоронах. Помнишь?

Он посмотрел на свою руку, закрывавшую имя брата. Пять пальцев – как пять человек, которых он любил. Рука, с которой он рос, рука, которая взяла ружье. Других рук у него нет, только эти. Придется жить с ними. Жить с тем, что он сотворил.

– «Все глубже, вниз и вниз, в могилы темноту, – процитировал он, с трудом выговаривая слова, – уходят лучшие, уходят те, кто дорог». Знаю. – Он прижался лбом к холодному надгробию и шепнул: – Знаю.

Харви и сам не сознавал, что плачет, лишь под порывом зимнего ветра, остудившего лицо, ощутил, что по щекам струятся горячие слезы. Обхватил руками надгробный камень, как тысячи раз обнимал брата за шею. Прижался лбом туда, где было высечено имя Томми, и зарыдал в голос, раздирая горло, содрогаясь всем телом, цепляясь за камень, чтобы не упасть.

– Прости. Боже мой, Томми, прости, если можешь. Я не знал, что еще можно сделать.

Ему представилось, как ответил бы Томми: «Да ладно тебе, ботаник. Все нормально». Томми всегда уверял его, что все будет хорошо, но Томми больше нет. Остался только Харви. И он должен что-то сделать, обрести значимость, наполнить свою жизнь смыслом, иначе получится, что брат погиб напрасно. Надо жить дальше – своим умом и своими силами.

Он порылся в карманах, достал крестик, который Томми носил на шее, разгреб сырую землю. Похоронил крестик в неглубокой могилке.

– Возьми, Томми, – прошептал он. – Он твой. Оставляю его тебе.

Томми здесь нет. Харви прекрасно понимал это, как понимал, что Томми не было и в том теле, которое Сабрина привела в его дом. В последний раз Харви прикоснулся к брату, к своему настоящему брату, в глубине темной шахты. Эти шахты всегда пугали Харви, он словно предчувствовал, что рано или поздно они заберут самое дорогое, что у него есть. Вспомнился тот давний кошмар, адская мешанина из пыли и камней, и руки брата, толкавшие его наверх, наружу, к выходу, к яркому, светлому миру.

Харви прижался горячим мокрым лицом к холодному камню.

– Ты, наверное, беспокоишься за меня, да? – прошептал он. – Ты всегда за меня волновался. Что ж, теперь больше не надо. Слышишь? Со мной все будет хорошо.

В глубине души он понимал еще одно. Томми наверняка считал, что ради Харви можно пожертвовать собственной жизнью. И теперь он, Харви, обязан доказать, что жертва была не напрасной.

Он поцеловал слово «любимый», выгравированное на надгробии, как целовал холодный лоб Томми, спящего на кровати. Перед тем как прицелиться.

Потом он встал и тихо шепнул:

– Пока, Томми.

Повернулся и вышел с кладбища, утирая лицо рукавом.

Ник Скрэтч ждал снаружи, сидя спиной к кладбищенской ограде. Поднял глаза на выходящего Харви.

– Ты плакал, – вполголоса сказал он.

– Ничего от тебя не скроешь, – вздохнул Харви и пошел домой.

Ник поравнялся с ним:

– Ты, кажется… очень огорчен.

– Тебя считают величайшим гением Невидимой академии? – осведомился Харви.

– По-моему, тебе пора перестать любить брата, – с внезапной решительностью заявил Ник. – От этого тебе ничего хорошего. Завязывай.

Харви неуклюже протер лицо тыльной стороной рукава.

– Понимаешь, в любви так не бывает. Сам увидишь.

– Не хочу я этого! – огрызнулся Ник. – Со мной так не будет. Посмотри на себя. Любовь превратила тебя в развалину. Любовь – это отрава. Зачем вообще любить?

Харви беспомощно пожал плечами:

– Ты любишь кого-то… Ни за чем. Просто потому что любишь, и все. Иногда любовь действительно рушит твою жизнь, и ты согласен на это.

Ник раздраженно хмыкнул. Перейти через мост с другой стороны оказалось очень легко. Они побрели по лесной тропинке, ведущей к дому.

Харви кое-что вспомнил.

Он достал из кармана книгу. Ник впился в нее удивленными глазами, как будто не знал, что это такое. Странно: он уж точно видел книгу не в первый раз.

– Ты чего?

Ник так и не прикоснулся к книге, поэтому Харви вложил ее ему в руки.

– Я ходил в город покупать цветы, – пояснил Харви. – Чтобы были свежие. Проходил мимо библиотеки и подумал о тебе. Это книга о типичном развитии социальных связей в различных культурах на разных исторических этапах, она написана не так давно, как мамины книги. Разве не хочешь почитать?

И хотел было забрать книгу у Ника.

Тот отступил на шаг:

– Руки прочь, жадный человечишка! Я оставлю ее себе.

– Оставить себе нельзя, – объяснил Харви. – Это библиотечная, а такие надо возвращать.

Он снова попытался забрать книгу, но Ник взмахнул рукой, и ему сразу помахали в ответ ближайшие деревья и сгрудившиеся среди ветвей тени. Харви почувствовал сгущающуюся магию, и по коже поползли мурашки, но он переборол страх. Магия Ника ничего ему не сделает.

– В ту ночь я был недалеко от твоего дома, – внезапно сказал Ник. – В ту ночь, когда ты… разобрался с братом. Вещие сестры хотели прикончить его. Я им не дал. Хотел, чтобы Сабрина уладила это, как считает нужным. Что, не надо было им мешать?

Харви как-то не приходило в голову, что в ту ночь все могло сложиться гораздо хуже. По крайней мере, у него наконец-то появилась возможность поступить по-своему.

– Я рад, что ты им помешал, – мягко ответил Харви. – Спасибо. – Он благодарил за все сразу: и за ту ночь, и за то, что Ник пришел сегодня. – Ты хороший парень.

Глаза Ника метнулись в сторону:

– На самом деле – ничуть.

И все-таки хороший. Может быть, они даже стали друзьями.

Подойдя к дому, Харви набрался смелости спросить:

– Удалось что-нибудь выяснить о проклятии, настигшем Гриндейл?

– Людям это знать не обязательно, – высокомерно заявил Ник. – Их дело – сидеть дома, не высовывая носа, и ждать, пока ведьмы сами все уладят. Загляну проверю, чем занят твой кошмарный папаша, приструню его, если надо, потом пойду.

Нет, все-таки они не друзья.

Наступило молчание. Харви вгляделся в презрительное лицо Ника. Во всей его манере сквозило абсолютное превосходство – даже в том, как он стоял, прислонившись к стене, и листал книгу. Может, Ник и сам не понимал, насколько грубо звучат его слова. А может, его это и не волновало.

– На все, что ты сейчас сказал, ответ – нет, – холодно проговорил Харви. – Смирись.

Он оставил Ника с новой книгой и ушел в ванную. Долго плескал водой в лицо, смывая следы слез, чтобы не было так заметно, что он плакал.

А выйдя, застал Ника на кухне, уже за чашкой кофе.

– Спасибо за кофе, – кивнул Ник. – Я нуждаюсь в нем все время, а особенно – когда предстоит целая ночь усиленных занятий наукой.

Харви раскрыл рот:

– Но я его не готовил.

– Это я приготовил, – послышался голос отца. Он отодвинул Харви в сторону и прошел в кухню.

Походка у него была тяжелая, такая, какой Харви всегда боялся. Она означала, что отец не в духе.

– Ах, черт по… – начал было Ник.

Договорить он не успел. Отец выхватил из-за пояса долото и наотмашь ударил Ника в висок. Тот упал как подкошенный. Харви оторопел. На металле темными отблесками багровела кровь.

– Боже мой, – прошептал он. – Пап…

– Харви, он колдун! – прогрохотал отец.

В нем появилось что-то незнакомое, глаза странно блестели, движения были неслаженные – но не так, как бывало, когда он напивался. Скорее он походил на лунатика, ходящего во сне.

Он снова заговорил, и голос был совсем не сонный:

– Он колдун, из тех, о которых мне рассказывал твой дед, когда я был маленьким. Меня с детства мучили кошмарные сны – будто ведьмы и колдуны опять возвращаются. Но сейчас эти сны совсем иные, они и на сны-то не похожи. Сегодня мне приснилось… Я увидел, как доблестно мы сражались с ними в прежние времена. Харви, легенды не врут. Ведьмы существуют на самом деле, и они живут здесь, в нашем городе. Мы от них так и не избавились.

– И никогда не избавитесь, – процедил сквозь зубы Ник.

Он с трудом поднялся на ноги, вцепившись побелевшими пальцами в спинку кухонного стула. Лицо было бледным, глаза горели черной убийственной яростью. Он поднял руку и прорычал заклинание.

Ничего не произошло.

Отец разразился странным лихорадочным смехом.

– Я это во сне видел. Чтобы они не могли применить против нас силу, которой их наделил дьявол, мы им давали особую траву. Я ее подмешал в кофе. Харви, они могут причинить очень много зла, но нам хватит сил их остановить.

Он ударил Ника кулаком в лицо и снова захохотал:

– Ты ничего мне не сделаешь, колдун!

По щеке Ника широкой багровой струей текла кровь. Он оскалился, зарычал, и зубы окрасились красным:

– Я еще покажу, на что способен.

– Отец, – выдавил Харви. – Ник…

– Прекрати скулить! – рявкнул отец. – Если будешь никчемным, как обычно, лучше иди к себе в комнату.

– Да, человече, иди к себе, – поддержал Ник. – Негоже тебе видеть то, что сейчас будет.

Ник, разъяренный, истекающий кровью, явно вознамерился прикончить отца голыми руками. А отец, еще очевиднее, намеревался уничтожить Ника за то, что он колдун. «Они могут причинить много зла», – сказал он, и Харви понимал, что это чистая правда.

Он понимал, почему охотник на ведьм преследует колдуна. Видеть, как чародей впервые в жизни оказался слабее, – зрелище очень соблазнительное. Ник привык полагаться на магию, а отец, если разозлится, очень силен, Харви это знал. В этой драке победит отец.

– Если хочешь хоть раз в жизни принести пользу, – сказал отец, – притащи ружье.

Харви так и сделал.

Он подошел к двери и взял ружье. Знакомая тяжесть привычно легла в руку. Разум был холоден и чист, как в тот день, когда он последний раз пустил оружие в ход, когда ничего другого не оставалось.

Ник смотрел на него, настороженно прищурившись. Отец одобрительно кивнул:

– Дай сюда…

– Нет, – ответил Харви.

Отец бросил на него раздраженный взгляд. Сцена вышла чуть ли не комичная – замышляя убийство, он глядел на сына с привычным, будничным пренебрежением.

– Ты чего затеял? Тебе ж и оленя-то подстрелить не хватает духу. Дай мне ружье, пока сам об него не поранился.

Харви прицелился.

– Я очень хорошо стреляю, – сухо сообщил он. – Меня учил Томми. Чашка.

И нажал на спусковой крючок. Кофейная чашка разлетелась вдребезги, забрызгав всю кухню черной жидкостью и белыми как кость осколками. Ник и отец отскочили в разные стороны. Здравая мысль. Стрелять в доме – дело небезопасное.

– Каска, – сказал Харви и выстрелил еще раз.

Пуля попала точно в середину отцовской шахтерской каски, висевшей на крюке. Каска завертелась и упала на пол.

– Куда мне теперь прицелиться, отец? – спросил Харви. – Ник, встань мне за спину.

Ник не шелохнулся. Он взирал на Харви широко распахнутыми глазами. Харви понимал, что ситуация кошмарная, но колдун, как ни странно, не спешил спасаться.

– Ник, ты со мной? – спросил Харви.

Ник шепнул:

– Да.

И осторожно шагнул к нему. Отец кинулся было следом, Харви опять выстрелил. Сдвинул дуло в сторону на несколько миллиметров, не более. Пуля пролетела совсем рядом с отцом и разбила окно. В кухню ворвался холодный воздух. Долото выпало из онемевших пальцев отца.

– Мы уходим, – заявил Харви. – Не вздумай гнаться за нами.

Ник встал рядом с ним, и Харви сделал шаг вперед, чтобы заслонить его. В глазах отца горели растерянность и ярость, и Харви видел, что его раздирают сразу два желания. Одно – убить Ника, другое – врезать сыну.

Харви посмотрел на отца сверху вниз и покачал головой.

Они ушли. Ружье Харви взял с собой.

– Сваливаем, – сказал он Нику. – Ты не сможешь телепортироваться в свою Невидимую академию, так что садись в грузовик, я тебя подвезу.

Ник подчинился. В молчании – лишь под шум мотора – они доехали до развилки, и Ник велел повернуть налево. Насколько знал Харви, в той стороне лежала дремучая лесная чаща, но он решил, что Нику видней.

Дорога была незнакомая, узкая, ненамного шире кузова. Луна над головой запуталась в колючках, белые лучи пробивались, как сквозь тюремную решетку, и плясали бесчисленными яркими бликами, слепили глаза. «Вот уж точно, Невидимая академия», – подумал Харви.

Он остановил грузовик и поглядел на Ника. Тот сидел, не шевелясь, и в широко распахнутых глазах горели белые лунные отсветы. Возможно, у него шок.

– Отсюда доберешься? – спросил Харви. – Как вернешься, сразу ложись спать, и действие травы выветрится. К тебе вернется магия.

– Да, – отозвался Ник. – Все будет хорошо.

– Вот и ладно, – сказал Харви.

Подождал еще немного.

– Отныне всегда проверяй еду и питье этими своими заклинаниями, – посоветовал Харви. – Прости. Я не предвидел, чем это может кончиться. Как ты себя чувствуешь? Он ведь тебе здорово врезал.

– Знаю, человече, – протянул Ник, и в его голосе, словно акулий плавник из-под воды, появилась привычная резкость. Пожалуй, хороший признак. – Я там был.

– Может, надо было отвезти тебя в больницу? – спросил Харви с легким беспокойством. – Я подумал, что ты, наверное, предпочтешь в академию.

– Да, – тотчас же ответил Ник. Но из грузовика так и не вышел.

– Помочь тебе добраться до дверей? Как у тебя со зрением?

Ник отмахнулся от вопроса, как от назойливой мухи.

– Гарри, мне не раз перепадало и посильнее. Ты намерен вернуться в тот дом?

Харви расхохотался. Облокотился на руль, положил голову на руки.

– Вряд ли в Невидимой академии нужен студент-человек.

Ник на мгновение задумался.

– Сабрина…

Харви иногда представлял себе, что рано или поздно обратится за помощью к Сабрине. Но не сейчас.

– Нет. Я возвращаюсь домой, ясно? Отец… он был охотником на ведьм. А я не ведьма и не чародей.

– Он тебя никогда не бил?

Харви промолчал.

Ник оскалил окровавленные зубы:

– Так я и думал.

– И все-таки я возвращаюсь, – сказал Харви. – И не делай вид, будто в академии никто никого не бьет. Я-то знаю. Ты возвращаешься к себе домой, а я к себе. Иди. Там тебя, по крайней мере, никто не тронет.

Он жестом велел Нику выходить. Ник наконец-то открыл дверь кабины и тотчас же обернулся опять.

– Когда можно будет вернуться?

– Вернуться? – растерялся Харви. – Куда? Ко мне? В дом, где тебя чуть не убили? Зачем?

– Я там книгу оставил, – пожал плечами Ник.

Харви возвел глаза к небу.

– Во дает! Завтра отец уйдет с приятелями. Заходи, забирай свою книгу.

– Ладно. – Ник выбрался из кабины, положил руку на крышу и заглянул внутрь. В его глазах блеснул знакомый насмешливый огонек. – Эй, деревенщина! Пруденс говорит, ты выжил из ума.

– Что? – ахнул Харви. – Пруденс? Та самая, что силком вливает в людей зелье правды? Та самая, что угрожает смертью? Да она сама психопатка! А я совершенно нормальный.

Ник постучал по крыше и лучезарно улыбнулся:

– Она права. Рехнулся окончательно.

И ушел. Его тень в черных одеждах удалилась в сторону сумрачного здания с пристальным взглядом тенистых окон, здания, которое упрямо ускользало от взора и мало-помалу превратилось в мавзолей, заблудившийся среди деревьев.

– Ну и мерзавец, – сказал себе Харви и поехал домой.

Очень осторожно поднялся на крыльцо и открыл дверь. Не услышав воплей ярости, на цыпочках вошел в кухню, куда через разбитое окно задувал холодный ветер.

Отец сидел за столом, подперев голову руками. Услышав шаги Харви, он поднял на него глаза.

– Это было на самом деле? – проговорил он полусонным голосом. – Харви…

– Я здесь, – ответил Харви.

– Твой дед часто рассказывал мне эти легенды, – пробормотал отец. – На месте Гриндейла когда-то была гора. Потом на нее упал ангел, и на опаленной земле выросла зеленая трава, но гора эта так больше и не возродилась. Мы захватили эту землю, ничего не зная о ней, не зная, что же нам досталось. Под зеленой травой скрывалась все та же черная земля. Здесь жили ведьмы, твари с красным сатанинским блеском в глазах и красной кровью на руках. Они смеялись. Смеялись. Я был совсем малышом, еще в рост не пошел. Эти ведьмы, они мне с тех пор стали являться в кошмарах. «Крепчай, закаляйся», – говорил мне твой дед.

Отец заломил свои крупные руки. В каждую черточку на ладони въелась черная пыль, угольная пыль из шахты. Ее уже не смоешь.

– Если я выпивал, это помогало выкинуть из головы тот смех. Твоя мама просила – не надо рассказывать эти сказки детям. Вам, ребята. «Хватит ужасов», – говорила она. Но черная земля этого города проникла в душу и к ней. Врачи сказали, она вся изъедена болезнями. Угасла в считаные дни. Как по злому колдовству. А ты всегда был дрожащим бесхребетным хлюпиком, вобрал все худшее, что есть во мне. А Томми – он вобрал все лучшее. Ты боялся всего на свете и напоминал мне о моих страхах. Как я ни старался, ты никак не хотел становиться крепче. И смотрел на меня, ты, вобравший все худшее, смотрел материнскими глазами, упрекая меня – сам не знаю за что. Я пил все больше. Но смех у меня в голове так и не утих. Он никогда не умолкает.

Харви присел на пол, среди битого стекла и осколков фарфора. Отец накрепко сцепил руки, впившись ногтями в ладони. Как бы не поранился. Харви накрыл ладонью отцовские руки, унимая их дрожь, заглянул в его лицо и увидел страх.

Возможно, в глубине души он всегда об этом догадывался – о том, что отец живет в вечном страхе. Может, поэтому он и смог полюбить отца, ощутить к нему теплые чувства, каких никогда, сколько ни старался, не питал к деду – старику с холодными, как сталь, глазами.

– Ты всегда был хлюпиком, – говорил отец. – Я думал, этот город тебя сожрет. А он вместо этого сожрал Томми. И потом вернулась эта тварь, и это не был мой Томми. В нашем доме появилось ведьмино отродье, и выпивка уже не помогала. Ничто не помогало. Я молил Бога, чтобы оно ушло. Чтобы кто-то его уничтожил. Томми не мог этого сделать сам. Никак не мог. Так кто же? Кто?

Харви похолодел, не сводя глаз с отца. А тот протянул свою шершавую руку и погладил Харви по голове.

– В доме никого не было, кроме тебя, – прошептал он. – Но вряд ли это сделал ты. Ты же жалкий хлюпик. Мой напуганный малыш. У тебя бы не хватило духу. Или все-таки хватило?

Давным-давно Харви часто показывал отцу свои рисунки, ждал, что он похвалит, как хвалил Томми.

Сейчас отцовская рука касалась его волос чуть ли не с нежностью. Этой же самой рукой он однажды ударил Харви. Сказал – лучше бы погиб ты, а не Томми. Но это не имело значения. Харви уже много лет понимал, что отец терпеть его не может. Он покачал головой и подумал: «Не надо любить меня за это. Люби за что угодно, только не за это».

– Боже мой, – проговорил отец и тяжело ссутулился – так, что плечи, казалось, совсем провалились. – До чего же мне страшно. Всегда было страшно. Где же Бог? Хоть бы все это мне приснилось. Это было словно во сне. Это сон, Харви? Пусть это будет сон.

И завалился вперед. Харви подхватил его, не давая упасть. Это было почти как объятия, только отец его не обнимал. Не мог – руки слишком сильно дрожали. Харви положил подбородок отцу на плечо и долго гладил по спине, успокаивая. Пока дрожь не унялась.

Есть на свете вещи, которых нельзя ни простить, ни забыть, и тем не менее надо идти дальше. Ему бы не хотелось жить в мире, где нет ни капли доброты. Харви прекрасно понимал отцовские страхи.

– Ладно, пап, – мягко сказал он отцу. – Будем считать, что это был сон.