Что случается во тьме

Она знает, как устроена тьма. Знает, что с самыми красивыми существами случаются самые ужасные вещи. И она не сильно огорчена тем, что Сабрина не вернулась.

У людей случаются приступы безумной надежды. При некоторых фазах луны они набираются уверенности в себе, верят в любовь и в милосердие, впускают к себе в сердца красоту мира, который они видят, или доброту другого мира, который не видят, и уверяют себя, что этого достаточно. Но надежда, как и сами люди, живет недолго. Рано или поздно вера гаснет, на ее место вползают сомнения. И для этого ничего не надо делать. Люди сами все сделают. Всегда приползают обратно, моля о величии, мечтая, чтобы их спасли от худшей доли, которую они сами себе напридумывали.

Она умеет терпеть. А сейчас затеяла игру, и ее ждет очень крупная награда. Она знает порядок. Знает, что делать. Знает, как устроены люди. Ни одна душа на свете, будь то смертный человек или ведьма, не питает полной уверенности в себе. Они об этом только мечтают.

И поэтому надо просто лежать у реки и ждать.

Сердца и розы

Рано утром во вторник раздался стук в дверь. Мы с Эмброузом и тетей Хильдой завтракали, и значит – о ужас! – открывать пошла тетя Зельда.

– Я обожаю музыку, – начала выговаривать она вместо приветствия, – но то, что я услышала этой ночью, вряд ли можно назвать музыкой.

Я проглотила хлопья и выразительно кашлянула, перекрыв испуганный юношеский голос.

И до этой ночной серенады тетя Зельда частенько грубила Харви, но я всегда сурово внушала ей, что хозяйка должна быть гостеприимной.

– В смысле, да, здравствуй, Харви, – с достоинством прервалась тетя Зельда. – Какая красивая луна была нынче ночью, верно? Обожаю полумесяцы. Они похожи на кинжалы.

К несчастью, именно так тетя Зельда представляла себе поведение гостеприимной хозяйки.

Я отодвинула тарелку и встала.

– Пора идти на помощь.

– Когда мы снова соберемся втроем? – спросил Эмброуз, пребывавший в блаженном неведении, что я на него сержусь. – Ах да, когда ты вернешься из школы. Потому что я не выхожу из дома, а тетя Хи если куда и путешествует, то чаще всего на кладбище. Мы с тетей Хи увлекательно проведем этот день, сооружая прелестные бумажные вертолетики. Бумажные самолеты наскучили лет пятьдесят назад.

Тетя Хильда шутливо замахнулась на него поварешкой.

Я кинулась к дверям. Вчера ночью Харви не отвечал на звонки. Наверное, был просто раздавлен. И сейчас ему не хватало только общения с тетей Зельдой. Пора его спасать.

Спасти его оказалось несложно.

Выглянув за дверь, я увидела на веранде широкоплечую фигуру шахтера.

– Тетя Зельда! – воскликнула я. – Это же не Харви! Это его брат Томми!

– Я пытался ей это объяснить, – мягко произнес Томми.

– Вот оно что, – нахмурилась тетя Зельда, потом небрежно отмахнулась сигаретой. – То-то я смотрю, он какой-то не такой, как обычно.

Я схватила ее за локоть и оттащила от дверей и от Томми.

– В смысле, у него лицо совсем другое, верно? – прошипела я.

– Для меня все обычные люди на одно лицо, – шепнула в ответ тетя Зельда. – Все носят кошмарные фланелевые рубашки. Как будто нарочно стараются меня запутать.

– Сдаюсь. – Я закатила глаза. – Томми, пойдем.

Выскочила, цапнула Томми за фланелевый рукав и потащила с веранды. На лице у него рисовалось недоумение. Я его прекрасно понимаю.

– Пока, другой Харви, – крикнула вслед тетя Зельда.

Я бросила на Томми виноватый взгляд.

– Ну и характер у твоей тетушки, – заметил Томми.

Похоже, его не сильно взволновало, что тетушка не смогла различить двух парней. По-моему, весь город считает нас, мягко говоря, странными, но мне все равно было стыдно. Тетя Зельда и Эмброуз всегда смотрели на Харви свысока. Тетя Хильда была к нему добра, но она ко всем добра. Иногда мне кажется, что она готова приласкать Харви, будто милую собачку.

– Еще какой, – вздохнула я. – Слушай, Томми, я, конечно, рада тебя видеть – кстати, привет! – но за последние дни я тебя видела больше, чем за несколько прошлых лет. Стесняюсь спросить, что случилось? Где Харви?

Томми распахнул передо мной дверь своего красного грузовичка.

– Харви попросил меня подвезти тебя в школу. Сказал, тебя ждет сюрприз. В виде извинения за вчерашнюю ночь.

Меня снова укусила совесть.

– Ему не за что передо мной извиняться.

Томми сел за руль.

– Сабрина, что случилось вчера ночью? Харви ушел, его долго не было, а когда вернулся, его рубашка была…

– Что, в свиной крови? – спросила я и вдруг передумала. – Погоди, не отвечай. Может быть, мне лучше этого не знать.

Брови Томми, казалось, взлетели куда-то на макушку.

– Это как-то связано с разговорами твоей тетушки о музыке? – наугад спросил он.

– Я вообще не хочу об этом говорить.

Томми благодарно кивнул и поехал через лес. Листва кое-где окрасилась золотом. Странно, еще вчера все листья были по-летнему зелеными.

– В последнее время Харви какой-то странный, – тихо признался Томми. – Наверное, это я виноват.

Я сцепила руки на коленях.

– Это не ты виноват, Томми. Это я.

– Ого, – отозвался Томми. – Ребята, вы что, поссорились?

Я не ответила. Не знала, как объяснить. В тягостном, неловком молчании мы доехали до Бакстерской школы, и Томми ахнул, не веря своим глазам.

– Вот это да, – прошептал он. Грузовик остановился, и Томми схватил меня за локоть. Я уставилась на него – меня изумила внезапная горячность в его обычно неторопливом говоре. – Сабрина, прошу тебя, не бросай его. Он зашел слишком далеко, я ему так и скажу, но ты для него – весь мир. Пожалуйста, не разбивай сердце моего братишки.

– Я никогда не расстанусь с Харви, – в недоумении заверила я.

Томми коротко, натянуто улыбнулся:

– Ловлю на слове.

Он соскочил с подножки, а я подалась вперед и выглянула через лобовое стекло. В первый миг я увидела только знакомый красный кирпич и зубчатые крыши – посередине плоская, а две другие с высокими коньками.

Потом взгляд упал на черный железный забор вокруг школы, и я оторопела. От буйства красок у меня на миг зарябило в глазах, будто на ярком солнце. Но потом я поняла, что передо мной настоящая стена из цветов.

Утреннее небо было дымчато-голубым. Ослепительная летняя лазурь уже слегка поблекла. Черный забор вокруг школы обычно отсекал, как по линейке, красный кирпич от голубого неба. А сегодня железная проволока переливалась яркими красками – алой с желтым, лавандовой с зеленым. Там, где прогуливались ученики, землю усыпали лепестки, а пройти в школу можно было только через арку всех цветов радуги. Секции забора напоминали шелковые панно бесчисленных оттенков, а стальная рама была так густо усыпана яркими бутонами, что походила на ожерелье с рубинами, сапфирами и гранатами.

Там были цветы множества разных видов, но большей частью – розы. Они походили на колдовские растения, о которых я читала в сказках: так и манили коснуться, но потом кололи спрятанными шипами. Длинные стебли сплетались с проволочной оградой или выглядывали из ворот. Нашу школу украшали волшебные розы. Весь забор, чуть ли не вся школа превратилась в цветочную гирлянду. И это было сделано только для меня.

Харви стоял возле самой яркой точки этого ярчайшего художества, и лицо его горело нетерпеливым ожиданием, цвело под стать цветам. Рядом с ним переминались Роз и Сьюзи. На их лицах не было ни скептицизма, ни восторга. Лишь огорчение.

Я раза три дернула за дверную ручку и только потом сумела выбраться из грузовика. К этому времени Томми уже подбежал к компании и заговорил с Роз и Сьюзи, держа Харви за локоть. Потом отправился прямо к директору. Мистер Хоторн не был поклонником романтических экспериментов над школьной собственностью и явно будет недоволен. Но при этом Томми громко звал медсестру, и я нахмурилась. Зачем тут медсестра?

Яркие краски переливались и на земле, и в воздухе. На земле под ногами Харви расцветали алые брызги. На миг разум солгал моим глазам, сообщив, что это тоже цветы.

Я помчалась к Харви. Его глаза при виде меня ярко засияли.

– Сабрина! Нравится? Я сделал это для тебя.

От ужаса я не смогла выдавить ни слова благодарности. Вместо этого просто потянула Харви за рукав и отвела его, ковыляющего, в сторонку.

Когда мы отошли подальше от нарастающей толпы, я выпустила его рукав. С осторожностью, пришедшей слишком поздно, с мягкостью, рожденной испугом, я бережно, самыми кончиками пальцев, повернула руки Харви – руки художника – ладонями кверху.

Они были жестоко иссечены острыми шипами. У меня на глазах из свежих ран выступила кровь, алая, как розы.

Я бросила портфель на землю и, покопавшись внутри, извлекла мешочек с сушеными травами. Тетя Хильда настаивала, чтобы я всегда носила его с собой.

– Дай руки, – велела я, и Харви доверчиво, как дитя, протянул мне свои несчастные израненные ладони.

Я изучила места, где шипы вонзились слишком глубоко. Если пустить дело на самотек, они заживут лишь через много недель, и все это время Харви не сможет рисовать. Он пошел на это, чтобы подарить радость мне, и не боялся потерять то, что дарит радость ему самому. Я не думала о нем с таким же самоотречением; наоборот, я, как последняя эгоистка, хотела привязать его к себе, и из-за этого ему теперь больно. Мне стало так стыдно, что я поцеловала его пальцы.

– Сабрина, ты плачешь? – В голосе Харви звучал искренний ужас.

– Нет, что ты. – Я смахнула слезинку, осторожно прижала травы к порезам и изо всех сил сосредоточилась. «Рута и мята, цветок вероники. Всем, кому больно, скорей помогите!»

Харви робко заглянул мне в глаза.

– Что это такое?

– Это… такое снадобье, – ответила я. – На травах. Чтобы не болело.

– Уже почти не болит, – сказал Харви. – Спасибо, Сабрина! Прости, что испугал тебя. Мне совсем не больно!

Вид у него был на редкость растерянный. Он искренне хотел угодить мне и не понимал, в чем ошибся. Как легко его обидеть! И я, сама того не желая, причинила ему боль. Усилием воли я прогнала страх и перевела взгляд с лица Харви на его руки.

Волшебство подействовало. Я исцелила парня. Вместо страшных багровых разрезов ладонь пересекали тонкие красные линии. Липкая кровяная корочка, смешавшись с травами, быстро высыхала. И никакого вреда.

За спиной у Харви затопали сапоги. К нам шел Томми. Я держала Харви за руки и потому почувствовала, как он вздрогнул. Мне вдруг захотелось толкнуть его себе за спину и вступить в бой с любой силой, какая посмеет ему угрожать.

Томми положил руки ему на плечи. Харви оглянулся, увидел брата, и у него словно гора с плеч свалилась. Не знаю, кто вселял в него страх, но явно не Томми.

– Ну-ка, покажи руки, – велел старший брат. Харви доверчиво протянул руки ладонями кверху, и Томми вздохнул с облегчением. – Слава богу. В первый миг мне показалось, что ты здорово изодрался. Где ты вообще взял эти цветы?

– В лесу нашел, – ответил Харви.

– Ну конечно, – вздохнул Томми. – В нашем лесу растут тонны роскошных роз. Должно быть, кто-то разбил там огромный романтический сад. Дурак ты, дурак, да еще и вляпался.

Ни тот ни другой не знали, что в лесу обитает опасная магия, что, возможно, какая-то ведьма вырастила эти цветы и забыла о них. Ни тот ни другой не догадывались, что ведьмы существуют на самом деле.

– Прости, – потупился Харви. – Я только хотел сделать что-нибудь хорошее для Сабрины.

Томми обнял его, а когда Харви неловко уткнулся ему в плечо, потрепал брата по затылку.

– Ну и глупость ты сделал. – Томми поцеловал брата в висок. – Бестолочь. Ну да полно, все уже позади, верно?

– Верно, – еле слышно подтвердил Харви.

Я стояла и беспомощно, молча смотрела то на них, то на моих друзей, то на несуразно веселенькую гирлянду цветов.

Я чуть было не ринулась защищать Харви от Томми, но это было ни к чему. Между нами лежала пропасть – мне приходилось тщательно хранить свои секреты, и это нас разделяло.

Не будь мы ведьмами, я бы лучше знала Томми и понимала его. Не будь мы ведьмами, мы с Харви дружили бы семьями. Харви приходил бы к нам в гости и сидел за кухонным столом (давно подозреваю, что он был бы не против). Тетя Хильда хлопотала бы вокруг, и мы бы не боялись делиться секретами, потому что у меня не было бы от него никаких секретов.

Не Томми обидел брата, нет. Это сделали мы с моим двоюродным братом.

Как бы я хотела, чтобы мы не были ведьмами.