Книга: Майк Науменко. Бегство из зоопарка
Назад: ШАГ ВПЕРЕД, ДВА ШАГА НАЗАД
Дальше: АКУСТИКА: ПРОЩАНИЕ С АНДЕГРАУНДОМ
ШТУРМ КАЗАНИ
«…Были и такие, которые из ничего делали нечто очень великое, а это великое снова превращали в ничто»Франсуа Рабле
Осенью 1984 года во всесоюзной прессе появилась очередная серия материалов, содержавших критику текстов Науменко. В частности, «Собеседник», «Комсомольская правда» и «Смена» обвиняли песни «Зоопарка» в антисоциальности, пошлости и чуть ли не в пропаганде насилия.
«Что делает толпу на дискотеках скачуще-ухающей, что заставляет компанию слушать „Пригородный блюз“? — разглагольствовал на страницах „Комсомольской правды“ некто В. Липатов. — Очевидно, мода. Мода на музыку и тексты, соответствующие среднемещанскому образу жизни… Такая музыка перегораживает дорогу развитию — душевному и нравственному».
Давление социума на Майка росло в геометрической прогрессии. Вскоре стало понятно, что записываться в Доме юного техника становится небезопасно, причем как для музыкантов, так и для звукорежиссера. Примерно через год, когда в стране уже был взят курс на перестройку, Андрея Тропилло все-таки уволили с работы. Повод для этого был найден максимально нелепый.
«Когда я вернулся из отпуска, мне неожиданно заявили: „Парень, а у тебя прогул!“ — рассказывал мне Тропилло двадцать лет спустя. — Самое смешное, что никакого прогула не могло быть, потому что летом дома пионеров не работают, и каждый преподаватель готовит лабораторию к учебному году. Тем не менее, мне говорят: „Уж если ты прогулял, то пиши заявление по собственному желанию!“ Студия закрылась и больше никогда не работала. С годами она оказалась разломана, разобрана, и там теперь сидит контора, торгующая полудрагоценными камнями».
Итак, студии у Майка не было и никаких концертов на горизонте также не предвиделось. Чтобы не сойти с ума от безысходности, музыкант начал штудировать фолиант Теда Дикса «Памяти Марка Болана», выпущенный еще в 1978 году. И в какой-то момент принялся его переводить. Спустя много лет я держу в руках оригинал русской версии этой книги — более сотни машинописных страниц — и не перестаю удивляться крайне изящному стилю перевода. Вот, например, как вспоминал запись альбома T. Rex продюсер Тони Висконти в авторском изложении Науменко:
«Я решил, что если Марк Болан собирается так меня обосрать, то это — конец игры… Я только что женился на певице Мэри Хопкин, и мы ждали ребенка. Мне предстояли немалые расходы, и поэтому я принял эти условия: меня урезали на 1 %».
Кропотливо набивая на машинке русский текст и старательно вписывая в него ручкой английские слова, Майк автоматически переключался на иную, сказочную модель мира. В глубине души он мечтал быть похожим на Болана, но такой возможности у него не было. Лишь изредка и с огромным риском подпольные менеджеры устраивали ему эпизодические выступления в Москве — естественно, в акустике.
«Время от времени я слушал концерты Науменко в доме, где находился магазин „Спорттовары“, — писал мне впоследствии Саша Агеев. — На квартирник собирали так… Раздается звонок: „Сегодня — Майк, проспект Мира, кольцевая, собираемся в 18:30“. Приезжаешь — и сразу видишь проводника, поэтому стоишь тихо. Потом все собрались и пошли. В этот момент мы вычисляли лишних, их было хорошо видно… Прекрасно помню, что перед подъездом всегда стояли зеленые „Жигули“. Знающие люди говорили: это — слежка, но при этом никого не винтили. В квартиру вмещалось до сорока человек, которые сдавали по три рубля. Я в то время был под прицелом, поэтому в мозгу действовало правило: никаких адресов, номеров квартир, телефонов, имен и фамилий. Это, кстати, трудно стирать из головы, но зато потом гораздо легче отвечать на вопросы».
Андрей Макаревич и Борис Мазин. Казань, 1983
Фото из архива Бориса Мазина
И удивительно, что в этот мрачный период нашелся упрямый человек, который на свой страх и риск предложил лидеру «Зоопарка» сделать несколько выступлений в Казани. Организатора этих подпольных концертов звали Борис Мазин, и о нем имеет смысл рассказать подробнее.
Еще в начале восьмидесятых Мазин слыл в столице Татарстана примечательной личностью. Он был опытным меломаном, вел несколько дискотек, добывая новые записи по всей стране, от Прибалтики до Сибири. Параллельно подрабатывал внештатным корреспондентом в газетах «Комсомолец Татарии» и «Вечерняя Казань», регулярно публикуя материалы на музыкальные темы.
Осенью 1983 года выпускнику пединститута Борису Мазину грозил призыв в армию. Но Борис откосил от него, ловко имитируя шизофрению и клаустрофобию одновременно. Находясь на лечении в психоневрологическом диспансере, он впервые услышал волшебное слово «Зоопарк». Это был голос судьбы.
Как-то после очередной серии уколов лежавший на соседней койке «товарищ по несчастью» продекламировал Борису какие-то странные стихи. Примечательно, что это были не спетые под гитару песни, а именно стихи — авторства Михаила Науменко. Впечатленный необычной стилистикой, Мазин записал себе в блокнот «Сладкую N», «Лето», «Звезду рок-н-ролла» и «Пригородный блюз».
Выйдя из клиники, он тут же переписал у знакомых хиппанов альбом Blues de Moscou, который в свое время презентовал волосатым татарским единомышленникам питерский гуру Гена Зайцев.
Получив полный «джентльменский набор» песен раннего Майка, молодой журналист, по его воспоминаниям, «от восторга полез на стену». Он немедленно стал думать, как бы поскорее познакомиться с музыкантами, способными производить такой мощный драйв. Во время интервью с Андреем Макаревичем Мазин стал выпытывать у московского мэтра подробности о группе «Зоопарк». Оценив по достоинству такой неподдельный интерес, лидер «Машины времени» продиктовал телефон Коли Васина, а в качестве пароля вручил Борису свою визитку — чтобы знатный битломан указал «предъявителю сего» кратчайший «путь к храму».
Майк и Борис: в коридоре на Боровой, лето 1984
Фото из архива Бориса Мазина
Отпечатанная на плотной бумаге визитка жгла журналисту ладонь и призывала к нечеловеческим подвигам. Поэтому уже летом 1984 года Мазин катил в питерском трамвайчике на Ржевку — в направлении заповедного жилища Васина. После обсуждения всех альбомов The Beatles Борису был выдан заветный адрес, и вскоре казанский пилигрим звонил в дверь коммуналки на Боровой, прижимая к груди сумку с отборным татарским самогоном.
В комнате у своего кумира Борис не на шутку разволновался. Его занимало буквально все: залежи бесценных еженедельников Melody Maker и New Musical Express, магнитофон «Маяк-203», работавший при помощи вставленных спичек, допотопный телевизор, программы на котором переключались исключительно плоскогубцами. А со стены на него пристально смотрел Марк Болан в графическом исполнении Натальи Науменко.
Однако скованность Бориса исчезла в тот момент, когда Майк заговорил о старой рок-музыке из Англии и Америки. Даже у Наташи голова пошла кругом от незнакомых названий: The Troggs, Herman’s Hermits, The Righteous Brothers, The Kinks и множества других.
«Я очень внимательно изучал рок-н-ролл 50-х и 60-х годов, — вспоминал впоследствии Мазин. — Майк всегда искал музыкальных единомышленников и крайне удивился, когда обнаружил, что обсуждает с человеком из Казани альбомы Фила Спектора и The Hollies. Мы достали пиво, „сели друг другу на уши“ и понеслось…»
На прощание очарованные друг другом рок-н-ролльные гурманы согласовали план действий. Через два месяца Борис привозит максимальное количество катушек с магнитофонной пленкой казанского завода «Тасма». А Майк, в свою очередь, заселяет его на квартиру к Саше Старцеву.
«Во время второго приезда Науменко подарил мне пленку с Вудстокским фестивалем, — рассказывал Мазин весной 2019 года. — Выяснив, что я не знаю этой записи, он сказал со смешком: „Вообще-то по большей части это порядочное говно, но ты все-таки послушай“. А когда он узнал, что я люблю Джими Хендрикса, то заявил, что американский гимн в его исполнении звучит на Вудстоке просто омерзительно. Но знать это надо».
Тогда никто не мог себе представить, во что вскоре выльется спонтанное знакомство двух меломанов. А события тем временем развивались совсем не поступательным образом. Они опережали не только историю «Зоопарка», но и историю страны.
Как известно, настоящий энтузиазм пробивает любые стены. Когда Мазин получил по почте от Майка первые альбомы «Зоопарка», у него «от радости совершенно улетела крыша». Скупив у Саши Старцева все номера «Рокси», он стал частым гостем его квартиры-салона и вскоре подружился с музыкантами «Зоопарка» и «Аквариума».
Окунувшись в богемную жизнь Ленинграда, Борис ощутил весь драматизм ситуации, в которой жили нищие питерские рокеры. И по возвращении домой Мазин не на шутку задумался. Тогда ему искренне казалось, что сделать очередную студенческую дискотеку и концерт рок-группы «Зоопарк» — это, по сути, одно и то же. У него были и аппарат, и немало знакомых, поддержавших идею ангажировать Майка на серию концертов.
Публика в Доме работников просвещения
Фото из архива Бориса Мазина
На «тайной вечере» в квартире у Мазина было решено провести основное выступление в Доме работников просвещения, «добив» это авантюрное мероприятие несколькими квартирниками. Временем действия определили весну 1985 года, чтобы приурочить акцию к тридцатилетию «ленинградского Марка Болана». Поскольку это была любовь в самом чистом и непорочном виде, все деньги предполагалось вручить музыканту, без вычета комиссионных и издержек на расходы. Отдадим должное мэтру, который не сильно сопротивлялся этой поездке. У него уже был опыт иногородних концертов в Свердловске, Новосибирске, Дубне и Москве, но здесь его ждала полная неизвестность.
Утром 6 апреля 1985 года в казанском аэропорту Майка встречали Мазин и его друзья, приехавшие сразу на нескольких машинах. Лидер «Зоопарка» прилетел один и удивленно озирался по сторонам. Он был одет в дешевое пальто и смешную кроличью шапку, а его принимали как рок-звезду международного уровня.
Как гласит история, первый концерт планировалось сыграть дома у Андрея Грибина, одного из приятелей Бориса. Но, приехав на конспиративную квартиру, вся делегация неожиданно уткнулась носом в запертую дверь. От безысходности один из смельчаков забрался на крышу, и, рискуя жизнью, сумел открыть форточку в туалете, а за ней — и окно. Очутившись внутри, он обнаружил мирно спавшего Грибина, который забыл о концерте. До мордобоя, впрочем, не дошло. Более того — позднее Науменко подружился с душевным Грибиным и неоднократно приглашал его к себе в гости в Ленинград.
Вечером состоялось боевое крещение в Казани — и, надо сказать, достаточно успешное. «Майк тогда не забывал слов и только иногда подглядывал в текст „Уездного города N“, — рассказывал потом Мазин. — Все прошло на одном дыхании».
Зрители сдали деньги еще до начала выступления, после которого гастролер получил гонорар размером в восемьдесят рублей. Гораздо больше, чем на квартирниках в Москве, Ленинграде и Свердловске. Фактически это была его месячная зарплата сторожа. «Я был поклонником Майка и никогда не планировал зарабатывать на его концертах, — признавался Мазин. — Зато я сделал праздник себе и своим друзьям — привез в Казань любимого артиста».
Главный концерт состоялся на следующий день в Доме работников просвещения, на месте которого в Казани теперь снова находится синагога. В забитом поклонниками зале на триста пятьдесят мест Майк под гитару исполнил полтора десятка песен, впервые спев две новые композиции — «Салоны» и «Марию». В паузах он отвечал на записки из зала.
Прочитав одну из них, Науменко застыл с недовольной гримасой на лице. Некоторое время напряженно думал, но затем все-таки озвучил вопрос: «Михаил, скажите, а какие у вас отношения с Эдитой Пьехой? Спите ли вы с ней?» Подождав, пока утихнет смех, Майк серьезно ответил, что с певицей не знаком, поэтому и спать с ней никак не может.
… и куча записок с вопросами под ногами
Фото из архива Бориса Мазина
Концерт закончился аплодисментами и выходом на бис. За кулисами к музыканту подошел директор Дома работников просвещения — ярко выраженный партийный деятель, лысый, в темно-синем засаленном пиджаке, со значком Ленина на лацкане. Он долго тряс Науменко руку и с горящими глазами причитал: «Михаил, вы такие хорошие песни поете! Мы так хотим пригласить вас еще раз!»
Майк смущенно улыбался — и это был настоящий триумф! Его обожали буквально все — начиная от поклонников (которые пришли затем на два прощальных квартирника) и заканчивая супругой Бори Мазина, которую rockstar подкупил деликатной фразой: «Позвольте поцеловать сударыне ручку…»
В Ленинград Майк возвращался похмельным и счастливым. Во внутреннем кармане джинсовой куртки он вез царский гонорар — триста шестьдесят рублей, честно заработанных за четыре концерта. И уже спустя неделю с воодушевлением звонил Мазину, выражая готовность приехать в Казань вместе с Цоем. Мол, и Гребенщиков тоже практически «сидит на чемоданах». К сожалению, реализоваться этим планам было не суждено. Спустя несколько недель Майка с Цоем «свинтили» в Киеве, после чего Науменко на целый год перекрыли возможность выступать — где бы то ни было.
Еще серьезнее ситуация сложилась у самого Мазина, на которого накатали анонимку в силовые структуры. Смысл обвинений носил экономический характер. Дело в том, что билеты в Дом работников просвещения продавались не по шестьдесят копеек, как было написано на них, а дороже — по девяносто. И теперь Мазину инкриминировалась спекуляция, а также грозили еще несколько статей Уголовного кодекса СССР.
Бориса начали дергать на допросы, а затем взяли подписку о невыезде, прекрасно зная, что его жена ждет ребенка и никто не собирается скрываться. В итоге сотрудники МВД доказать ничего не смогли — несмотря на фотографии переполненного зала.
«Все билеты продавались не через кассы, а сбывались с рук, — объяснял Мазин спустя много лет. — Как потом сказали умные люди, мне было достаточно „не продавать, а раздавать“ билеты, чтобы каждый мог сделать пожертвование. Поэтому когда я отмахивался от следователя, то говорил, что мы планировали подарить Майку гитару. Но, как заявил мне капитан по фамилии Козлов, совершенные мною преступления тянули на два года лишения свободы. Слава Богу, до суда дело не дошло, потому что правительство объявило амнистию по поводу сорокалетия победы над Германией. Ряд статей, попавших под нее, включал и мою. Таким образом, балансируя на краю пропасти, мне удалось выйти сухим из воды».
Примечательно, что уже через полгода в Казани выступал некогда опальный Юрий Шевчук. Еще несколько месяцев спустя в город приехал легендарный «Урфин Джюс», и безумный гитарист Егор Белкин изо всех сил вопил со сцены: Are you ready to rock-n-roll?!!
В стране назревала перестройка. К власти пришел Горбачев, провозгласивший политику ускорения и гласности. Как пел когда-то Боб Дилан, времена менялись — и на этот раз, похоже, в лучшую сторону.
Фото: Игорь Шапошников
Фото из архива Олега Ковриги
Назад: ШАГ ВПЕРЕД, ДВА ШАГА НАЗАД
Дальше: АКУСТИКА: ПРОЩАНИЕ С АНДЕГРАУНДОМ
