Глава восьмая

Доктор Аднилов

– У нас арестовали старшего врача отдела госпитализации Корабельскую. Она собирала информацию о госпитализированных с коронавирусной пневмонией в реанимационные отделения…

– А потом звонила родственникам и вымогала деньги за гарантированное подключение к аппаратам ИВЛ, – докончил Данилов.

– Тебя это тоже коснулось? – спросила Елена.

– Да так, краем-боком, – усмехнулся Данилов. – Кто-то из знакомых озадачил главного, а тот попытался озадачить меня. Я так и предположил, что балуются люди, то есть – гады, имеющие доступ к информации о госпитализации. Фамилия Корабельская мне незнакома. Откуда она?

– Когда-то была врачом на центральной подстанции, стала старшим врачом, а потом перешла в отдел госпитализации. Дружила с Берсеневой, нынешней заведующей отделом. Теперь Любовь Андреевна волосы на голове рвет – такая подлянка от близкой подруги. Главный ее снимает и сказал, что вообще не хочет видеть ее на «скорой». А куда она пойдет в пятьдесят четыре года?

– Она как-то замешана в этом?

– Вроде как нет, – пожала плечами Елена. – Огребла за плохой контроль. Если была бы замешана, то ее тоже арестовали бы, как Корабельскую с мужем и сыном.

– Семейная банда?

– Выходит так. Корабельская добывала информацию, а муж с сыном работали с родственниками пациентов. Говорят, они очень широко закидывали свои сети, по всей Москве успели наследить. Сына взяли, когда он забирал деньги из условленного места. Он был волонтером на своем автомобиле, пенсионерам и инвалидам продукты-лекарства развозил. Очень удобное прикрытие, можно круглые сутки по всему городу ездить, и никто ничего не заподозрит. Я удивляюсь, Вова. Корабельская не бедствовала, зарплата у нее была очень хорошая и премии она регулярно получала солидные. Муж ее занимался бизнесом, что-то связанное с оптико-волоконными сетями, сын в МГУ учился… Нормальная семья, не уголовники какие-нибудь. И на тебе! Получат минимум по пять лет, если не больше. На условный срок могут не надеяться. В департаменте все на ушах стоят – такой удар по репутации столичной медицины! Соловей на все рычаги нажмет, чтобы их наказали примерно-показательно, так, чтобы другим неповадно было.

– Департамент всегда на ушах стоит, это его обычное состояние, – проворчал Данилов.

– У вас тоже что-то случилось? – насторожилась Елена. – И ты к этому причастен?

– Ну, как сказать… Отчасти. Вообще-то комиссия явилась из-за женщины, которая умерла на скамейке около дома через час после выписки из больницы, но и мне немного досталось.

– За что?

– Мы поспорили из-за несогласия по одному богословскому вопросу, – попытался было отшутиться Данилов.

– Вова! – одернула жена. – Я серьезно, так что оставь свою любимую присказку! Что у тебя не так?

– Да у меня все так! Это у них не так с головами. Докопались до трубочек, через которые мы поим пациентов, находящихся на неинвазивной вентиляции. Люди не могут маску снять даже на короткое время – сразу же начинают задыхаться. Трубочки очень выручают. Но они же от капельниц, самопальное усовершенствование, стало быть – нарушение. Проверяющие представляют дело так, будто нам лень проводить инвазивную вентиляцию, поэтому мы используем трубочки. Халатность плюс риск вспышек внутрибольничных кишечных инфекций.

– Это как? – удивилась Елена. – Вы что, используете эти трубочки повторно?

– Нет, конечно, достаем из стерильной упаковки после надевания на руки третьей пары чистых перчаток и выбрасываем сразу же после однократного использования. Но в тот момент, когда кончик трубочки просовывается под маску, на него могут попасть микробы, обитающие на коже у пациента…

– Которые пациент и без вашей трубочки может языком с губ слизать.

– Вот и я об этом! Еще мы виноваты в том, что капельницы используем не по назначению…

– Кстати, по поводу инвазивной вентиляции, тебе может пригодиться. Я как раз сегодня статью читала в «Журнале Американской медицинской ассоциации», так там было сказано, что в Нью-Йорке смертность у пациентов с коронавирусными пневмониями, которые находились на инвазивной вентиляции, составила восемьдесят восемь процентов с хвостиком. Сейчас ссылку тебе скину…

– Не надо, я такие доводы использовать не собираюсь.

– Почему? – удивилась Елена. – Это же очень убедительно и журнал солидный.

– Это – спекулятивная демагогия, – ответил Данилов. – Разумеется, смертность среди пациентов, находящихся на инвазивной вентиляции будет высоченной, потому что при коронавирусных пневмониях через трубку подключаются только самые тяжелые. Это логично, но не может служить доводом в пользу «масочной» вентиляции. Все равно что сказать: «среди тех, кто госпитализирован по «скорой» смертность выше, чем среди тех, кто госпитализирован в плановом порядке поликлиническими врачами, поэтому старайтесь госпитализироваться планово».

– Не поняла твоей логики, но это не важно. Переубеждать не стану, ибо знаю, что бесполезно. Скажи лучше, а как ты собираешься оправдываться? И второй вопрос. Трубочки – это единственная придирка?

– Я тебе копию своей объяснительной пришлю, когда она будет готова, – пообещал Данилов. – Если у тебя все, то я отключаюсь, дел невпроворот.

– Вова! – строго сказала жена. – Ты не ответил на второй вопрос!

– Не единственная. Они явились около полудня, попали на аврал и повели себя очень грамотно. Пока один фотографировал нарушения в зале двое занялись наркотой… Разумеется, нашли израсходованное, но пока еще не вписанное, потому что руки не дошли.

– Много?

– Две ампулы.

– Чего?

– Лен, я тебе и вторую объяснительную пришлю! – раздраженно сказал Данилов. – Вместе с поминутным расписанием действий персонала, которое мы подпишем всей сменой. Я как раз сейчас над этим работаю.

– Не злись, пожалуйста, я же за тебя волнуюсь.

– А что со мной может случиться? Ну – дадут выговор. Ну – снимут с заведования. Переживу, не впервой огребаю ни за что. Пока.

Про третью придирку Данилов рассказывать жене не стал, потому что она была не просто идиотской, а маразматической. «Одевальщица» Елена Борисовна машинально вместо «Данилов» написала на защитном комбинезоне «Аднилов». Кроме департаментских чиновников на это никто и внимания не обратил, потому что случай был не единственный, как минимум раз в неделю кого-то подписывали с ошибками. Ничего страшного, всем и с ошибками понятно кто есть кто. Но предводитель проверяющих сфотографировал спину Данилова и написал в акте: «находился в реанимационном зале с чужой фамилией на комбинезоне». Маразматический маразм! Мама, скорее иди сюда, мы шпиона поймали! Данилов потребовал добавить: «но имя, отчество и должность были указаны правильно». Предводитель покочевряжился, но дописал…

Валерий Николаевич не знал, кого ему рвать на мелкие кусочки и куда эти кусочки швырять. Господи, да что же это такое?! Шесть с половиной лет руководить больницей, сделать из того г…на, которое она собой представляла в тринадцатом году, настоящую конфетку, тщательно просеять кадры, держать всегда руку на пульсе, подготовить переход в департамент и получить такой удар!

Удар мог оказаться роковым, и Валерий Николаевич прекрасно это сознавал. Громкий скандал, а оправдаться нечем – кругом виноваты.

Дура Лахвич поторопилась избавиться от пациентки, у которой не подтвердился диагноз коронавирусной пневмонии. Она ее и не смотрела толком и уж, тем более, не расспрашивала. Глянула на томографическое заключение и подписала выписной эпикриз. А пациентка взяла, да умерла возле собственного подъезда спустя час после выписки.

Дураки концы в воду прятать не умеют. Он их так прячут, что концы на метр из воды высовываются. Разумеется, Лахвич в первую очередь подумала о инфаркте или инсульте, как о наиболее вероятных причинах внезапной смерти. Разумеется, никакой кардиограммы в день выписки не снимали – зачем ее снимать, если пациентка не жалуется на сердце? Довольно и вчерашней, которую сняли при поступлении. Разумеется, Лахвич решила подстраховаться. Сбегала к заведующей отделением функциональной диагностики Кирсановой, подруге своей закадычной, попросила у нее нормальную кардиограмму и вклеила эту кардиограмму в историю болезни Скурмажинской, как снятую в день выписки. Задним числом вписала назначение и через функциональную диагностику провела. А вот показать подруженции своей настоящую кардиограмму Скурмажинской, чтобы та подобрала что-то максимально похожее, Лахвич не догадалась. Схватила первую попавшуюся, идиотка этакая. Это бы еще ладно, всегда можно сослаться на то, что медсестра перепутала фамилии, когда подписывала кардиограммы. Может же человек ошибиться, особенно при большой нагрузке. Но конец неприятной истории оказался много хуже ее начала.

Тело Скурмажинской увезли в тринадцатый судебно-медицинский морг. Заместитель по организационно-методической работе Яковлев пообещал Валерию Николаевичу «решить вопрос с моргом в положительном ключе». Какие-то у него там друзья имелись. Поклялся, мерзавец, что если насильственной причины смерти судмедэксперт не найдет, то укажет в заключении внутричерепное кровоизлияние вследствие разрыва аневризмы артерии. Замечательная причина, снимающая все вопросы к больнице. Аневризма небольшого кровеносного сосуда никак не проявляет себя до тех пор, пока не произойдет разрыв с кровоизлиянием. Тут, как говорится, взятки гладки – трагическое совпадение. С таким же успехом аневризма могла разорваться и неделей раньше, и десятью годами позже. Чтобы Яковлев старался активнее, Валерий Николаевич намекнул ему на то, что по уходе в департамент порекомендует его на свое место. Пусть радуется, дурачок, тешит себя несбыточными надеждами. «Дурень думкою богатеет», гласит известная украинская пословица. Как раз про Яковлева, таким только думками и богатеть, поскольку больше нечем.

Но у дурня что-то сорвалось или просто не заладилось. В результате тело вскрывал не тот, кто должен был это делать. Согласно заключению эксперта, причиной смерти послужила острая сердечно-сосудистая недостаточность, развившаяся на фоне инфаркта миокарда в ишемической стадии. Самый «свежачок», первые сутки процесса. Однако, не первый час, потому что в пораженной зоне успели произойти изменения, которые появляются примерно через шесть часов после нарушения кровоснабжения сердечной мышцы. Получается, что Лахвич выписала пациентку со свежайшим инфарктом, который обязательно проявился бы на кардиограмме…

Поскольку дело получило широкую огласку, директор департамента здравоохранения назначил повторное комиссионное исследование тела под руководством главного патологоанатома Москвы. Заключение судмедэксперта полностью подтвердилось. Валерий Николаевич понимал случившееся правильно – директор департамента не захотел вытаскивать его из дерьма (а ведь мог бы, если бы захотел!), стало быть дела совсем плохи. Почему именно не захотел, даже думать не хотелось, слишком уж тягостными выходили думы. Да и что толку в мотивах? Важен же результат.

Кардиограмма, якобы снятая в день выписки, вызвала наверху большой интерес. Ее сравнили с той, что была снята накануне, а также с теми, которые были в амбулаторной карте Скурмажинской и обнаружили подлог – «выписная» кардиограмма оказалась чужой. Подлог детектед! Ату его, ату!

Вся эта история разворачивалась на глазах у общественности, которую информировали пронырливые журналисты. Все сумели раздобыть, сукины дети – и копию заключения судмедэксперта, и копию отчет комиссии, и копию выписного эпикриза… Даже интервью у «нашего источника в департаменте здравоохранения, пожелавшего остаться неизвестным» взяли. Источник так рьяно обличал порядки в восемьдесят восьмой больнице, что в нем явственно угадывался претендент на троновский трон.

На Лахвич и Корсун тут же завели уголовные дела. Обе дружно сели на больничный, как будто это могло бы их спасти от другой, более серьезной, «посадки». А Валерий Николаевич получил личную благодарность от директора департамента Соловья. Тот так и сказал: «Спасибо тебе, Валерий Николаевич, удружил так удружил. Век не забуду!». И на следующий же день прислал в больницу комиссию.

О переходе в департамент можно было уже не мечтать – хрустальная мечта разбилась вдребезги. Усидеть на своей должности Валерий Николаевич тоже не надеялся, потому что прекрасно понимал, что Соловей должен принести его в жертву, чтобы успокоить общественность. Начмедом тут не отделаешься, нужна фигура покрупнее – уж очень громкое дело. Вопиющая, ужасающая халатность, осложненная фальсификацией медицинской документации.

Сейчас Валерий Николаевич желал лишь одного – уйти по собственному желанию. Трудовая книжка, не запятнанная «принудительным» увольнением, давала возможность устроиться главным врачом в какую-нибудь из областных больниц. Соловей не вечно на этом посту сидеть будет, им сильно недовольны, что в министерстве, что в мэрии. Слабый он руководитель, да и организатор никудышный. Мэр ему уже говорил об этом, в глаза и при свидетелях. Так что через годик-другой, когда эта история полностью забудется, можно будет вернуться в Москву. Только для того, чтобы вернуться на хорошее место, нельзя «снижать планку» – нужно возвращаться с должности главного врача, чтобы не карабкаться снова по однажды пройденным ступенькам.

Зацепки в министерстве здравоохранения Московской области у Валерия Николаевича имелись, но не настолько свойские, чтобы закрыть глаза на пятно в послужном списке. Валерий Николаевич никогда не думал, что ему может понадобиться «место для отсидки» в Подмосковье и потому и не развивал тамошние связи должным образом. Если без пятна уйти не удастся, то о должности главного врача можно и не мечтать. Максимум – начмедом возьмут, причем далеко не в самое хорошее место.

В свою очередь, Валерий Николаевич сказал «спасибо» Яковлеву, добавив к саркастичной благодарности вереницу матерных слов. Уволить бы этого подонка, пока есть такая возможность, да нельзя в столь ответственный момент плодить недовольных. Это он пока в заместителях ходит язык за зубами держит, а как уволишь начнет интервью налево и направо давать и кляузы в министерство строчить. Вот же урод! Кто его, спрашивается, за язык тянул? Зачем обнадежил? Валерий Николаевич и сам бы мог найти подход к тринадцатому моргу, да еще бы и проконтролировал все надлежащим образом, чтобы избежать срывов.

Валерий Николаевич сказал секретарше, что его нет ни для кого, кроме директора департамента, и для пущей надежности запер изнутри дверь кабинета, а то некоторые сотрудники имели привычку вламываться к главному врачу, не спросив дозволения. Умыв лицо холодной водой, он подумал о том, что теперь будет можно снова отпустить бороду (вряд ли дальше придется работать в ковидной больнице) и от этой мысли на душе малость полегчало. Вообще-то Валерий Николаевич нравился самому себе всегда, но с бородой нравился больше, чем без нее.

– Мы еще посражаемся, команданте! – сказал Валерий Николаевич своему отражению в зеркале. Патриа о муэрте! Венсеремос!

Валерий Николаевич окончил испанскую спецшколу имени Пабло Неруды и очень уважал Эрнесто Че Гевару, человека, который всегда делал то, что считал нужным, не спрашивая ни у кого позволения. Опять же – коллега, врач.

Далее Валерий Николаевич провел сеанс аутопсихотерапии. Достал из холодильника запотевшую от холода бутылку водки, нежно-розовое, с прожилками сало, банку с солеными огурцами и черный хлеб. Минутой позже на рабочем столе была накрыта аккуратная «поляна». Из крепких напитков Валерий Николаевич пил только водку, справедливо считая, что ректификаты наносят меньше вреда здоровью, нежели дистилляты. Закуску предпочитал простецкую, без новомодных вывертов. Народ – не дурак. Если на протяжении нескольких столетий народ создает закусочный канон, то в этом каноне окажется самое наилучшее, самое подходящее к водке. А ветчинными рулетиками с рукколой или креветками пускай хипстеры гламурные закусывают, которые водку двадцатимиллилитровыми шотами пьют.

Валерий Николаевич хипстером не был и водку пил по-народному – стограммовыми порциями, а иногда и целыми стаканами. Опрокинешь – и благодать! Сейчас душа требовала стакана, одного-единственного, потому что большего на работе позволять себе было нельзя.

– Венсеремос! – повторил Валерий Николаевич перед тем, как выпить.

Можно ли представить тост лучше, чем «Мы победим!»? Вряд ли.

В то же самое время в «тайной комнате» – небольшом помещении на последнем этаже административного корпуса, предназначенном для курения, шло совещание заговорщиков. Где же еще плести козни с интригами, как не в тайной комнате?

Заговорщиков было двое. Они сидели рядышком на диване и, несмотря на отсутствие других курильщиков, говорили негромко, почти шепотом.

– Расслабляться рано, Сережа, – втолковывала Яковлеву Ольга Никитична. – Ты не забывай, что этот скандал тенью и на меня ложится, я же начмед. Уволить не уволят, крайним Валеру назначили, но могут и не повысить. Бутко сейчас тоже ведь сложа руки не сидит…

– Ну, он же работает у нас без году неделя, Оль, – скривился Яковлев. – Кто его назначит?

– Не забывай, что у него брат в министерстве, – строгим голосом напомнила Ольга Никитична. – И еще не забывай, что он – заместитель главного врача по аэр, а анестезиологам-реаниматологам сейчас кругом зеленый свет, время такое. Оглянись по сторонам, начиная с Коммунарки, и посчитай, сколько их среди главврачей и начмедов.

– Ну…

– Гну! Ты Сережа верный, надежный и милый, но ужасно тупой! – Ольга Никитична рассердилась не на шутку. – Не обижайся на правду, пожалуйста. Ты же знаешь, как я тебя люблю и ценю. Но ты фишку не рубишь, совсем от слова «ничуть». Когда в больнице происходит такое, то в карьерном смысле лучше быть недавно пришедшим замом. Новый человек не при чем, понимаешь? Те, кто будут тянуть Бутко, станут напирать на то, что он – человек новый, ко всему этому бардаку не причастный, ни в чем не замазанный, ни с кем не завязанный, другим миром мазаный.

– Пожалуй, можно и так сказать, – согласился Яковлев. – Но ведь у нас же есть еще один козырь…

– Козырь есть, только им сыграть нужно правильно. Нам крупно повезло, что комиссию возглавил Пульхитудов. Он приятель Стаховича, уже одно это много значит.

– Может, его и не случайно назначили.

– Скорее всего – неслучайно. Стахович настолько ненавидит Данилова, что вполне мог постараться, чтобы в комиссии оказались нужные ему люди. Детский сад, конечно, «ай-яй-яй, он меня обидел, накажите его», но нам этот детский сад на руку. Но Пульхитудова надо переключить с Данилова на Бутко. Надо объяснить, что Бутко станет выгораживать Данилова на всех уровнях, потому что Данилов – его ставленник и вообще темная лошадка, но со связями. В Севастополе сожрал директора департамента и сел на ее место, а там такая акула была, которой палец в рот не клади. Но про акулу и связи не надо, а то напугаешь, говори только про то, что Данилов – человек Бутко. И начинай с того, что Бутко вынудил уволиться бывшего заведующего отделением, хорошего специалиста, проработавшего в нашей больнице много лет. Объясни, что причина была личной – Бутко спутался с Богуславской, которая раньше была любовницей Симирулина, и на этой почве у них начались стычки. Толкового заведующего выжил, привел не поймешь кого, временщика бестолкового, и вообще развалил всю больничную реаниматологическую службу. Дополнительную информацию по этому развалу может дать Домашевич…

– А ему ты что обещала? – ревниво спросил Яковлев.

– Ну что я ему могла обещать? – ласково-укоризненно спросила Ольга Никитична. – Конечно же должность зама по аэр. Он ее давно вожделеет. Короче говоря, Сережа, ты должен внушить Пульхитудову, что за Бутко Данилов как за каменной стеной и потому валить нужно обоих.

– Ты бы лучше сама это сделала, Оль, – Яковлев щелчком выбросил окурок в открытое окно и тут же нарвался на недоуменный взгляд собеседницы – что за быдлачество, пепельница же рядом стоит. – У тебя язык лучше подвешен.

– И не только язык, – уточнила Ольга Никитична, демонстративно гася свой окурок в пепельнице. – Но я не могу, и я тебе об этом уже говорила. Я – лицо заинтересованное, первый кандидат на должность главного врача. Мои слова Пульхитудов станет пропускать через частое сито, а тебе поверит целиком и полностью, потому что у тебя прямого интереса не прослеживается и конфликта с Бутко и Даниловым не было. Ты – идеальный кандидат для слива информации.

Она запустила левую руку Яковлеву в волосы, взъерошила их и сказала:

– Таким ты мне нравишься больше, а то уж больно серьезный. Ты расслабься, Сережа, веди себя естественно и ничего не бойся. Чего тебе бояться? Ты просто хочешь, чтобы в больнице, где ты работаешь, был бы порядок. Это естественное человеческое желание и Пульхитудов тебя поймет.

– А ты меня не обманешь? – спросил Яковлев, пристально глядя в глаза Ольге Никитичны.

– Сережа! – Ольга Никитична вздохнула, показывая, как ей надоело в сотый раз повторять одно и то же. – Ну зачем мне тебя обманывать? Я же только на тебя и могу положиться в этом ср…ом гадюшнике. Ты меня знаешь, как облупленную, и даже голой много раз видел…

– Я бы и сейчас не отказался увидеть, – Яковлев положил руку на колено Ольги Никитичны. – Ты же знаешь, Оль, как я тебя люблю.

– Вот если бы я собиралась тебя обмануть, – Ольга Никитична вернула руку Яковлева обратно на диван, – то с огромным удовольствием закрутила бы с тобой роман. Скажу честно – лучшего мужика, чем ты, Сережа, в моей жизни не было. Но я не собираюсь тебя обманывать и потому не могу с тобой спать. Амуры – помеха совместной работе, а уж амуры между главврачом и начмедом вообще за гранью разумно-допустимого. Но у тебя, Сережа, есть выбор – или мое сладкое тело, или моя нынешняя должность. Тебе чего больше хочется?

Яковлев смущенно улыбнулся и отвел взгляд в сторону.

– Молодец! – одобрила Ольга Никитична, вставая на ноги. – Правильно мыслишь. Чтоб завтра же пообщался с Пульхитудовым! А, может, и сегодня получится. Помни, что время работает против нас.

* * *

Юлиан Трианонов

** мая 2020 года.

«Добрый день, кукусики мои золотые!

Вот вам задачка на сообразительность.

Представьте, что вы заведуете отделением в ковидной больнице. Обычным инфекционным отделением, а не реанимационным. У вас в отделении двадцать двухместных палат и четыре трехместные, всего пятьдесят две койки.

Допустим, к вам поступил ОП – особый пациент, человек состоятельный, привыкший к комфорту и не склонный делить свою палату с кем-то еще. Он прямо заявляет о своем желании лежать в одноместной палате и обещает вас отблагодарить, если его желание сбудется.

Одноместных палат у вас нет, это первое.

Убирать койки из палат на склад вам никто не разрешит, потому что «мощность» вашего отделения – пятьдесят две койки. Это известно начальству и загружать вас будут согласно количеству коек. Если вы просто уберете койку, то кого-то из пациентов вам придется класть на пол (диванчиков и банкеток, к которым мы все так привыкли, нынче в больничных коридорах нет по той же причине, по какой в городах обклеиваются «непущающими» лентами или вообще демонтируются скамейки). Это второе.

Что вы будете делать? И как вы объясните свои действия руководству? Первый вопрос легкий, а второй сложный и требует специальных знаний. Но сообразительные могут догадаться и так.

Уточнение – объяснение должно быть сугубо формальным, на самом деле все всё понимают, но приличия должны быть соблюдены, это святое.

Что вы будете делать, в общем-то, ясно – вы забираете койку из одной двухместной палаты и ставите ее в другую. В результате получаете одноместную и трехместную палату. Сумма та же самая – четыре койки. Первая часть задачи решена.

Один раз такой фокус может пройти незамеченным, второй раз тоже, но подлый коронавирус косит всех без разбора и особых пациентов (или – особых пациенток) в отделении может быть много. Возможно вам придется превратить в одноместные половину двухместных палат, а другую половину сделать трехместными. Воля хозяйская, но у проверяющих, особенно если они будут из департамента или потребнадзора, могут возникнуть вопросы. Серьезные вопросы. А серьезные вопросы могут создавать серьезные проблемы.

На человеколюбие и гуманизм ссылаться бесполезно и нелогично. Получите а-та-та по полной программе с требованием немедленно восстановить статус-кво, то есть – вернуть передвинутые койки обратно. Но вас же уже отблагодарили… Благодарности тоже обратно вернуть? Ну, кукусики мои драгоценные, при таком варианте развития событий профессиональная деятельность теряет всяческий смысл. Надо искать другой выход, надежную отмазку.

Вот вам подсказка, недогадливые вы мои – что общего было у писателя Антона Павловича Чехова, поэта Алексея Васильевича Кольцова, сатирика Ильи Арнольдовича Ильфа и кардинала Ришелье?

Всех их погубил туберкулез, опасное заразное заболевание.

Туберкулезная палочка может поражать практически любые органы, но больше всего она любит размножаться в легких. Заподозрить у пациента с коронавирусной пневмонией туберкулез – дело несложное. А раз уж заподозрил, то пациента нужно изолировать от его соседа по двухместной палате, то есть перевести соседа в другую палату.

Подтверждение или отрицание диагноза туберкулеза – дело небыстрое, особенно в наше непростое время, когда большинство медицинских подразделений борется с коронавирусной напастью. Подробностями грузить вас не стану, скажу лишь одно – неделю или чуть больше таким образом выиграть можно. А там уж особого пациента и выписывать пора, потому что нынче в больницах долго не держат.

Если кто-то где-то удивляется тому, как часто возникают подозрения на сопутствующее туберкулезное поражение при коронавирусной пневмонии, то он просто не понимает особую специфику.

У тех, кто читал в тырнетах о том, что нынче контакты врачей с родственниками пациентов полностью исключается и все общение ведется исключительно по телефону, может возникнуть закономерный вопрос – как врач получает благодарность? Неужели особые пациенты госпитализируются с пачками денег? Или родственники переводят деньги онлайн на банковский счет врача? Или же закладывают деньги в оговоренные места?

Кстати, о закладках. Помните, как я рассказывал вам о звонках на тему: «положите деньги туда-то и тогда у вашего родственника всегда будет доступ к аппарату ИВЛ»? Шайку разоблачили, она оказалась семейным предприятием. Старший врач отдела госпитализации Станции скорой помощи собирала нужную информацию, ее муж обзванивал родственников пациентов, а двадцатилетний сын (между прочим, учившийся в МГУ на юрфаке) занимался сбором денег.

Закладка денег в урны – не вариант, особенно в наше, ограниченное в передвижениях, время.

Банковский перевод – это стремно, ну мало ли какие вопросы могут возникнуть хотя бы у тех же налоговиков. А за что это вам гражданка Хрюнникова семьдесят тысяч перевела? (В среднем, сутки в одноместной палате плюс еще кое-какие бонусы стоят десять тысяч рублей). Извольте объяснить и уплатите положенные налоги!

Курьеры! Проблема решается через курьеров. Деньги пакуются в непрозрачный пакет таким образом, чтобы нельзя было понять, что это купюры, и отправляются с курьером врачу на дом или же в гостиницу, если врач изолировался от семьи. Просто, удобно, надежно. Курьеры спасут мир!

Если у вас, кукусики мои пытливые, возникают вопросы, на которые вы хотите получить развернутые ответы, то пишите об этом в комментариях. Я всегда рад написать очередной пасквиль (так, чаще всего и непонятно почему, называют мои посты в Двух Крендельках).

С вами был я, ваш светоч.

До новых встреч!».