Глава шестая

Одноколейный разум

– Иваньшин мужик неплохой и врач толковый, только в паре с ним никто дежурить не хотел, – рассказывала доктор Макаровская доктору Семеновой и ординатору-невропатологу Гаджиарсланову. – Более того, несколько дежурств подряд в паре с ним считались наказанием. Виноградова так народ и пугала: «Смотрите у меня, а то до конца года будете с Иваньшиным дежурить!».

Данилов, заглянувший в «чистую» ординаторскую в поисках доктора Пак, задержался послушать очередную байку, до которых Макаровская была великая охотница.

– Дело в том, что Иваньшин в редкие минуты затишья звонил в отдел госпитализации, где у него все диспетчеры были знакомыми, и просил прислать ему что-нибудь сложное, настоящий отек легких или трансмуральный инфаркт, а то скучно что-то стало…

– Ну это нормально, – вставил Гаджиарсланов. – Врачу практика нужна.

На Гаджиарсланова Данилов нарадоваться не мог – вот все бы приданные врачи были бы такими. Будучи невропатологом, Гаджиарсланов реанимационными навыками особо не владел, но быстро всему научился под руководством старших товарищей. Если у человека есть желание, все остальное приложится. Три-четыре дежурства – и трубки в трахею вставляться сразу станут, и катетеры в вену входить сразу будут, и плевральную пункцию можно будет самостоятельно проводить.

– Али, я тебя умоляю! – скривилась Макаровская. – Какая, к чертям, практика, ее и так до кучи. Врачу нужно с дежурства живым уйти, а не уползать полудохлым. Погоди, вспомнишь еще мои слова. Иваньшин же не только себе жизнь осложнял, но и всей смене. В отделе госпитализации запомнят, что доктор Иваньшин из кардиореанимации восемьдесят восьмой больницы просит тяжелых пациентов, и пришлют не одного, а целых пять! В результате вся смена выматывалась вусмерть. Настал день, и сотрудники поставили Виноградовой ультиматум – или Иваньшина убираете, или мы все уходим. Виноградова пошла к главному. Тот спросил: «Есть за что уволить?», а она отвечает: «Совсем не за что. Идеальный сотрудник, хоть и идиот. Работает хорошо, не опаздывает и не прогуливает, на дежурствах пьет только чай, со всеми вежлив и деньги не вымогает…

– Такого можно убрать только через повышение, – сказал Данилов. – Другого выхода нет.

– Владимир Александрович! – Макаровская укоризненно посмотрела на заведующего отделением. – Ну что это такое? Весь рассказ мне испортили, концовку смяли. Никакого удовольствия. А я собиралась еще историю про кровавую руку рассказать, но теперь не расскажу.

– Каюсь, Арина Егоровна, – улыбнулся Данилов. – И прошу наказать только меня одного, потому что Марина Георгиевна и Али Гафарович не должны расплачиваться за чужие грехи. Я ухожу, а вы рассказывайте. Кровавая рука – это же так интересно!

«А не Макаровская ли выступает под псевдонимом Юлиан Трианонов?», подумал Данилов, закрывая за собой дверь ординаторской. С одной стороны, стиль изложения у Трианона совсем другой, но стиль ведь можно изменить, а вот байки травить в отделении никто, кроме Макаровской, не любит. И на главного врача у нее зуб, чего она и не скрывает – обещал в прошлом году отправить учиться на нефролога, мурыжил-тянул, но не отправил – работайте там, где работали. Макаровская врач хороший и возраст у нее далеко не пожилой – всего тридцать пять лет, но работа в реанимационном отделении стала ее тяготить, захотелось спокойной работы в отделении. Ну – относительно спокойной, потому что полное спокойствие можно обрести только в патологоанатомическом отделении. Такое нередко случается – перегорают люди. И если человек перегорел, то умный администратор пойдет ему навстречу, поможет сменить специальность. Опять же главный врач ничего не терял – вместо дефицитного анестезиолога-реаниматолога он получал столь же дефицитного нефролога. Однако же вот – обломал Макаровскую почему-то. А толку? Она после этого налево глядеть начала. Выбьет себе специализацию в другом стационаре и сделает ручкой, не крепостная чай.

Во всех привычных местах, начиная с ординаторской и заканчивая столовой доктора Пак не было. Мобильный телефон ее был отключен. Данилов уже начал волноваться – ну куда мог пропасть сотрудник в дневном перерыве между сменами? Домой Пак уехать вряд ли могла – она жила далеко от больницы, в «Гранд Отеле» на «Белорусской». Данилову тоже предлагали номер в «Гранд Отеле», однако он выбрал гостиницу попроще, но зато расположенную рядом с больницей. Какая разница? Одно дело, когда ты на отдыхе и совсем другое – сейчас.

Вопрос был срочным – из завтрашней смены выбыло сразу два врача, реаниматолог Завалишин и приданный ординатор Харитонов. Ординатор словил вирус и засел дома на карантин, а на Завалишина ночью напал таксист, который вез его домой из больницы, так, во всяком случае, сообщил дежурный врач из двадцатой больницы, куда Завалишина госпитализировали по «скорой». Подробности выяснить не удалось, коллега сказал, что сам их не знает, а с пациентом эту тему пока обсуждать не хочет, чтобы не волновать его попусту. Странная какая-то история – зачем таксисту нападать на пассажира, у которого при себе практически ничего ценного нет? Денег сотрудники брали на работу по-минимуму, потому что деньги были не нужны. «Наступил долгожданный коммунизм», шутила доктор Мальцева. Кормили на дежурстве бесплатно, такси от дома до работы и обратно оплачивала мэрия, бутилированной водой снабжала администрация, кулеры из санитарных соображений убрали. На что тратить деньги при таком раскладе? Опять же таксист не «с обочины», а по вызову, данные его известны… Может, они поссорились по дороге и ссора перешла в драку? Но характер у Завалишина был спокойный, а после смены – тем более. Сильная усталость вообще располагает к спокойствию, на споры, ссоры и прочие способы выяснения отношений сил попросту не остается, хочется только одного – спать, спать и еще раз спать.

Самым простым решением проблемы мог стать выход Пак в завтрашнюю смену. Не очень-то это правильно, но что делать, если положение аховое? Тем более, что для отдыха между сменами у нее будет двенадцать часов… Можно было, конечно, отложить разговор до начала второй полусмены, но если Пак откажется, то придется срочно возвращаться из Зоны в кабинет и перекраивать график на ближайшие дни, а это та еще морока и сделать все надо будет в срочном порядке, чтобы всех заранее оповестить.

Пак явилась в кабинет в тот момент, когда Данилов разговаривал по скайпу с женой, и с порога сказала своим сочным звучным голосом:

– Вла-а-адимир Алекса-а-андрович, мне передали, что вы по мне соскучились…

«Соскучились» – еще ладно, но интонация была настолько кокетливой, что Елена иронично прищурилась. Кто это у тебя там, дорогой муженек?

– Прости, ко мне пришла сотрудница, – быстро сказал Данилов и отключился.

– Так соскучились или нет? – Пак села на стул, повернулась вполоборота и сняла с лица маску, чтобы Данилов смог полюбоваться ее красивым профилем. Профиль был очень даже ничего – высокий лоб, небольшой аккуратный нос, чувственные губы. Да и анфас у Пак был очень даже ничего, а фигура так просто идеальная, как говорил друг Полянский «где нужно – там много, а где не нужно – там ничего».

– Безумно соскучился, – в тон ей сказал Данилов. – Только вы можете меня спасти, если выйдете завтра во вторую смену. Там минус два.

«Минус два» означало – выбили сразу два врача.

Разумеется, Пак выдержала паузу, давая понять, что согласие потребует от нее пожертвовать какими-то важными личными планами, а затем согласилась «только ради любимого заведующего». На «любимого» Данилов внешне никак не отреагировал, но про себя отметил коварство Пак, немедленно воспользовавшейся его просьбой для сокращения дистанции. Хорошо еще, что когда заявилась не назвала его «любимым», тут уж Елена точно бы насторожилась, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

«Любимым» Пак не ограничилась. Поблагодарив ее, Данилов сразу же внес изменения в график дежурств и отправил новый вариант Гайнулиной и начмеду. Пак полагалось бы уйти, но она продолжала сидеть на стуле. Только позу поменяла – повернулась к Данилову, закинула ногу на ногу и стала рассказывать о том, как славно она сейчас прогулялась по больничной территории, любуясь ясным небом и зелеными листочками. Любовь к природе и умение видеть красоту в повседневном входят в обязательный перечень качеств романтической личности, которой Пак себя считала.

«Ага, заливай, небом ты любовалась и листочками, – подумал Данилов. – И телефон при этом вырубила…». Он не сомневался, что на самом деле Пак уединилась в укромном уголке с кем-то из сотрудников. То-то лицо у нее такое довольное, как у сытой кошки.

Выставлять из кабинета человека, который только что тебя выручил, было неловко, а точить лясы с Пак у Данилова не было ни желания, ни времени. «Хоть бы кто позвонил или пришел», подумал он и тут же, словно по заказу, затренькал настольный телефон.

– Данилов.

– Владимир Александрович, в восемнадцать часов будет срочная онлайновая «административка»! – сказал строгий девичий голос. – Валерий Николаевич сказал, чтобы все заведующие были. Никакие отговорки не принимаются.

– Кого мы ждем на этот раз, Катерина Сергеевна? – спросил Данилов. – Мэра? Президента? Министра?

На его памяти срочные вечерние административки объявлялись только по случаю приезда высоких гостей, которые обычно оповещают о своем визите накануне, во второй половине дня.

– Неприятностей мы ждем! – сухо ответила секретарь главного врача и отключилась.

Неприятности – это не новость, Данилов их ждал постоянно.

– Вы не знаете, Ирина Романовна, что сегодня произошло в больнице? – спросил он.

– Да ничего особенного, – пожала плечами Пак. – Разве что один придурок пытался сбежать из отделения по пожарной лестнице, но внизу был принят охраной. Ни о чем другом я не знаю.

– Пойду Альбину Раисовну спрошу, – сказал Данилов, выбираясь из-за стола.

Собственно, старшей медсестре можно было бы и позвонить, но хотелось избавиться от Пак таким образом, чтобы не обидеть ранимую девушку. А то еще, чего доброго, передумает и откажется выходить завтра во вторую смену.

Гайнулина тоже ни о чем чреватом неприятностями не слышала.

– Наверное, главный получил очередной суперважный приказ из департамента, – предположила она. – Они бы так комбинезоны нам слали, как приказы.

– А что, проблемы с комбинезонами? – удивился Данилов.

– Проблем нет, но большой запас всегда хочется иметь, – ответила Гайнулина. – Когда всего много, спишь спокойно.

– Ага, – усмехнулся Данилов. – Нахватаем всего-всего и много-много, а потом не будем знать, что со всем этим делать, когда пандемия закончится.

– Владимир Александрович, о чем вы? – Гайнулина всплеснула руками. – Человечество вступило в эру контролируемых пандемий. Это навсегда! Сейчас – коронавирус, потом – собачий грипп какой-нибудь, потом – снова коронавирус. Я мужа своего несколько лет подряд пилила, чтобы кладовку от хлама освободил, а сейчас в кладовке чисто, стеллаж новый стоит, и продукты на всех полках. Даже до моего мужа дошло, что жизнь изменилась!

Муж Гайнулиной в рассказах жены представал личностью загадочной и неоднозначной. То она говорила «с этим даже мой муж не справился бы» или «этого даже мой муж не знает», то «даже до моего мужа дошло».

От мысли о эре контролируемых пандемий Данилову стало грустно. Он вернулся к себе в кабинет и до начала «административки» занимался бумажной текучкой.

Настроение главного врача считывалось моментально. Если Валерий Николаевич сидит, откинувшись на спинку своего кресла, значит он пребывает в благостном расположении духа. Если же он подался вперед и обе руки лежат на столе, значит – чем-то рассержен. Ну а если подбородок кулаком левой руки подпер – жди грозы.

Сейчас главный не только подпирал кулаком подбородок, но и желваки на скулах катал.

– Всем добрый вечер! – прорычал он. – Если он, конечно добрый. Не знаю, как у вас, а у меня новое чепе. Спасибо Полине Дмитриевне, снова удружила…

Губы главного врача машинально-беззвучно «произнесли» матерное слово.

– Подробности вам расскажет Ольга Никитична, – сказал главный и отключил свою камеру.

Считалось, что главный врач настолько занят, настолько дорожит своим временем, что работает с документами даже во время административных совещаний, одновременно слушая, что говорят сотрудники. Но злые языки поговаривали, что Валерий Николаевич отключает камеру тогда, когда хочет выпить-закусить для улучшения настроения. Оно и к лучшему – пусть успокоится.

– Событие чрезвычайное и, что хуже всего, резонансное, – начала Ольга Никитична. – Сегодня из шестого отделения, после совместного осмотра заведующей Лахвич и дежурным врачом Корсун, была выписана домой пациентка Скурмажинская Анна Анатольевна, сорока пяти лет, поступившая позавчера по направлению терапевта второй городской поликлиники с подозрением на двустороннюю коронавирусную пневмонию. Диагноз при выписке: «Хроническая обструктивная болезнь легких, преимущественно бронхитический тип, категория «бэ», фаза обострения». В тринадцать сорок Скурмажинская была отправлена домой, по месту прописки, на социальном такси. Что именно произошло, мне неизвестно, но в четырнадцать сорок пять на «скорую» поступил вызов по адресу: Фруктовая улица, дом одиннадцать, лавочка у третьего подъезда. Это, коллеги, дом, в котором жила Скурмажинская. Повод к вызову – женщина пятьдесят лет, без сознания. Приехавшая бригада констатировала смерть и увезла тело в морг. В сумке была найдена выписка из нашей больницы, поэтому о случившемся сразу же сообщили мне. Смерть во дворе жилого дома средь бела дня, скорая, полиция… Разумеется все сразу же попало в интернет. Сын покойной уже успел дать интервью журналистам. По его словам, он ничего не знал о том, что мать сегодня выписали из больницы. Пришел домой во время перерыва, чтобы пообедать, он сантехник в тамошнем ЖЭКе, и узнал от соседей печальную новость. Из департамента мне по этому поводу пока еще не звонили, но можно не сомневаться, что позвонят еще сегодня. А журналисты просто замучили звонками. У меня пока все. Полина Дмитриевна, прошу вас!

– Ну за что мне такое наказание! – начала Лахвич. – То одна из окна выпрыгнет, то другая возле подъезда помрет!

– Давайте без эмоций! – одернула ее начмед. – К делу. Что вы ей сделали?

– Да как обычно, Ольга Никитична – общий и биохимический анализ, анализ мочи, мазки взяли, мокроту тоже на исследование отправили, кардиограмму и томографию. Томография показала хронический бронхит и ничего больше. Я вообще не понимаю, с какого перепугу врач поликлиники сочла нужным ее госпитализировать. Кашель? Если с пятнадцати лет по пачке в день выкуривать, то кашель непременно будет…

– Хотелось бы узнать жалобы при поступлении, – вмешался заведующий третьим реанимационным отделением Домашевич.

Домашевич всюду лез с вопросами, которые казались ему умными – показывал себя с лучшей стороны перед начальством.

– Кашель с мокротой, слабость, субфебрильная температура по вечерам в течение трех последних дней.

– Слабость? – переспросил Домашевич.

– Да – слабость! – огрызнулась Лахвич. – И не стройте из себя самого умного, Станислав Рудольфович! Если бы вы пили так, как она, у вас тоже была бы слабость!

– Алкогольного опьянения при поступлении не выставляли, – заметила начмед.

– Не выставляли, – кивнула Лахвич. – Но вид у нее был соответствующий и она не отрицала, что систематически злоупотребляла спиртным. С ее слов – одну-две бутылки пива вечером, но лицо говорило другое…

«Что сказал пациент, умножай на три», вспомнил Данилов старое правило наркологов.

– Поставьте себя на мое место, – продолжала Лахвич. – Отделение забито под завязку, еще чуть-чуть и начнем коридоры закладывать…

– Я вам заложу! – главный врач включил свою видеокамеру и появился на экране. – Вот только попробуйте кто-нибудь положить в коридоре хотя бы одного больного! Уволю с таким шумом, что придется сортиры на вокзале мыть, потому что больше никуда не возьмут. Говорил же вам сто раз – ставьте дополнительные кровати в палаты, но ни в коем случае не в коридор! Что, забыли, в какой больнице работаете?!

Изображение разгневанной физиономии главного врача исчезло.

– Меня интересует другое, – сказал заместитель главного врача по организационно-методической работе Яковлев. – Почему ее оставили у подъезда и почему сын был не в курсе насчет выписки?

– У подъезда ее оставили потому что социальное такси ходячих до квартир не доводит! – ответила Лахвич. – А с сыном нам незачем было созваниваться, потому что у нее были ключи от дома. Я сама их видела! Ей надо было просто подняться в свою квартиру…

– И умереть там! – сказала главная медсестра Цыпышева, бывшая с Лахвич в натянутых отношениях.

– Да! – голос Лахвич задрожал. – Именно так! Если бы она умерла дома, столько шума бы не было.

– Но неприятные последствия все равно были бы, – назидательным тоном сказала Ольга Никитична. – Когда человек умирает сразу же по возвращении из больницы, это всегда вызывает вопросы. Ладно, давайте не будем копаться в деталях, это все равно ничего не изменит. Полина Дмитриевна, как по-вашему, что может дать вскрытие?

– Инфаркта не будет, это точно! – уверенно заявила Лахвич. – Я подписала выписной эпикриз только после того, как увидела ее сегодняшнюю кардиограмму. Ни ишемии, ни аритмии, ни чего другого. Вы же знаете, Ольга Никитична, что я без свежей кардиограммы никого не выписываю. Наступила однажды на эти грабли, мне хватило. А если на вскрытии обнаружится что-то еще, то это не наша печаль. Поликлиника в направлении указала только пневмонию под вопросом, сама пациентка ни о каких хронических заболеваниях, кроме бронхита, не сообщила и никаких «посторонних» жалоб не предъявляла. О чем мы могли еще думать при таком раскладе? Что могли искать? Ничего. А все, что полагалось по диагнозу, мы сделали, в полном объеме.

– Ваше счастье, что сделали, – сказала Ольга Никитична. – Теперь давайте выработаем общую стратегию поведения. В больницу, сейчас, слава Богу, журналистам не пролезть, но вот в гостиницах они непременно появятся и начнут приставать с расспросами. Вежливо отвечайте «никаких комментариев». Вежливо! Помните, что было с заведующей приемным отделением из пятидесятой больницы? Намеренно спровоцировали на аффект и крутили потом по всем каналам репортаж о том, как медицинский руководитель кроет всех на камеру последними словами. Не повторяйте этой ошибки, умоляю вас. Если будут сильно приставать – отправляйте ко мне, можете мой городской номер давать. Мне все равно придется выступить, но только после того, как будут результаты вскрытия. Всех сотрудников предупредите и напомните о том, что они подписывали обязательство о неразглашении служебной тайны. Полина Дмитриевна, Корсун особо предупредите. Ее фамилия в выписке указана, поэтому ее будут атаковать настойчиво. Она в какой гостинице живет?

– Дома она живет, Ольга Никитична.

– Это хорошо, что дома. Предупредите, чтобы отключила городской телефон и вообще… Кстати, я прослушала – а сатурация какая у нее была?

– Я, наверное, не сказала, простите. Девяносто шесть процентов. Дай Бог каждому.

– Если вдуматься, то нас никто ни в чем обвинить не сможет, – сказал Яковлев. – Ну мало ли что могло случиться за час? Она могла выпить какой-нибудь денатурат…

– Которым ее угостил таксист! – поддел заместитель главного врача по анестезиологии и реаниматологии Бутко.

– А почему бы ей не иметь пузырек при себе, Юрий Семенович? – спросил Яковлев. – А может ее собутыльница какая угостила? А может ее кто-то по голове ударил? От нас она выписалась в удовлетворительном состоянии. Это и таксист, который ее вез, подтвердит. Да и сам факт того, что ее взяло на перевозку социальное такси, свидетельствует в нашу пользу. Если бы с ней что-то было не так, таксист ее бы не повез, сказал бы – вызывайте скоропомощную перевозку. Журналисты могут думать, что хотят, но оснований для критики в наш адрес у них не будет.

– Это смотря по тому, каким будет заключение патологоанатома, – сказала заведующая вторым отделением.

– Судмедэксперта, а не патологоанатома, Людмила Георгиевна, – поправил Яковлев. – Умерла-то она на улице, по неясным причинам. Но я уверен, что с заключением все будет в порядке.

Последняя фраза была сказана таким тоном, что всем стало ясно – в этом направлении уже предприняты определенные меры, тем более, что к судебно-медицинским экспертам подходов искать не приходится – в одних и тех же вузах учились, в одних и тех же аудиториях штаны протирали. Явно главный врач или кто-то из замов договорились о том, чтобы в заключении не было ничего «лишнего». Судмедэкспертам, в сущности, все равно какие ненасильственные причины смерти указывать, их насильственные причины интересуют.

– Кто-то хочет добавить что-то еще? – спросила Ольга Никитична.

– Я хочу! – сказал Данилов.

– Пожалуйста, Владимир Александрович, но только если по теме. Все остальные вопросы…

– Строго по теме, Ольга Никитична, – заверил Данилов. – Я, собственно, помалкивал, потому что надеялся, что вы скажете это за меня. Так нельзя работать, коллеги! Женщина поступает вечером, проводит, по сути, в отделении один полный день и выписывается толком не обследованной …

– Вот этого не надо! – взвилась Лахвич. – Мы ее обследовали так, как положено. Возьмите последний вариант методички и прочтите, если раньше не читали!

– Методичку я наизусть давно выучил, Полина Дмитриевна, но у человека, кроме коронавирусной инфекции могут быть и другие заболевания, вы с этим согласны?

– Согласна! А вы согласны с тем, что у нас ковидная больница?

– Согласен, но главное слово в этом словосочетании – «больница», а не «ковидная». Выписывать домой нужно не после того, как бывает снят диагноз коронавирусной пневмонии, а после того, как станет ясно, что человек не нуждается в стационарном лечении, – у Данилова возникло ощущение, будто он проводит практическое занятие со студентами. – Все осознают разницу между этими двумя понятиями? Или особые условия работы дают нам право на халатность?

– Где вы увидели халатность?! – Лахвич уже не говорила, а кричала. – Вы даже историю в руках не держали!

– Не держал, – согласился Данилов. – Но лично у меня вызывает сомнения диагноз. Слишком уж он… хм… лаконичный. Неужели у сорокапятилетней женщины, злоупотреблявшей алкоголем и выглядевшей на все пятьдесят…

– Вы ее не видели!

– Зато я слышал, как Ольга Никитична назвала повод к вызову скорой – женщина пятьдесят лет, без сознания. Я с трудом могу допустить, что у нее был только лишь один хронический бронхит. Скорее всего там были и другие заболевания – гипертензия, панкреатит…

– Она ни о чем больше не говорила!

– Может вы ее не очень обстоятельно расспрашивали? – предположил Данилов.

– Да кто вы такой, чтобы давать оценку моим действиям?! – возмутилась Лахвич. – Вы такой же заведующий, как и я! Ольга Никитична, я официально прошу оградить меня от нападок!

– Действительно, Владимир Андреевич, – согласилась начмед. – Если у вас есть, что сказать по существу, то говорите, а критиковать и вообще оценивать действия Полины Дмитриевны не нужно, это не в вашей компетенции.

– Давайте я скажу в общих чертах…

– И кратко! – Ольга Никитична подняла левую руку и постучала указательным пальцем правой руки по циферблату часов – время, мол, дорого.

– И кратко, – пообещал Данилов. – Нельзя снимать «профильную» пневмонию и сразу же вышвыривать человека из больницы. Надо разбираться, наблюдать немного дольше, и вообще уделять каждому пациенту столько внимания, сколько нужно. Мы же не в теннис играем, где задача – быстрее отбить мяч, а с больными людьми работаем. Клиническое мышление – это не одноколейная дорога и разум у нас не одноколейный. Мы не должны зацикливаться на одной лишь коронавирусной инфекции. Medice, cura aegrotum sed non morbum, разве не так? Спасибо, что выслушали, у меня все.

– И вам спасибо, Владимир Александрович, – сказала Ольга Никитична с ноткой иронии в голосе. – Вообще-то я считала, что на административных совещаниях не нужно каждый раз напоминать насчет cura aegrotum sed non morbum и всего прочего, здесь же не студенты присутствуют, а опытные врачи, руководители. Но, повторение – мать учения, разве не так?

«Разве не так?» было явным передразниванием Данилова, интонация совпала точь-в-точь. Данилов мысленно упрекнул себя за то, что полез «метать бисер перед свиньями». Пора бы уже избавляться от идеализма, не мальчик… Но, может, идеализм – это самое лучшее его качество?

Сразу же после того, как Ольга Никитична объявила совещание закрытым, раздался звонок настольного телефона. «Полина Дмитриевна, – подумал Данилов, – к гадалке можно не ходить». Он не ошибся, действительно звонила Лахвич.

– Я не знаю, какие правила там, откуда вы к нам пришли, – звенящим от ненависти голосом сказала она, – но у нас в больнице так поступать не принято! Я вам никогда ничего плохого не делала, а вы меня публично обос…ли! За что?!

Данилов рта раскрыть не успел, как в трубке раздались короткие гудки.

– Ты бы, Вова, деньги так наживать научился, как врагов, – сказал вслух самому себе Данилов. – Давно бы миллионером стал, домик у озера купил, орхидеи в теплице выращивал…

Сказал и тут же ужаснулся. Домик у озера? Орхидеи в теплице? Что за стариковские мечты? Может, еще, кресло-качалку у камина и теплый плед? Фу, пакость какая!

* * *

Юлиан Трианонов

** мая 2020 года.

«Добрый день, кукусики мои дорогие!

Сегодня я начну с важного сообщения, которое имеет отношение не только к Двум Кренделькам, но и ко всем столичным ковидным больницам, а также к родственникам госпитализированных пациентов.

Прочтите и сделайте перепост, это реально важно. Вы же знаете, кукусики мои замечательные, что я никогда не прошу перепоста. А сейчас не только прошу, но и настоятельно требую.

То там, то здесь, в разных районах Москвы, родственникам пациентов, находящихся в реанимационных отделениях ковидных стационаров, звонят люди, которые представляются врачами-реаниматологами, но фамилий своих не называют (однако могут назвать фамилию заведующего отделением для того чтобы подтвердить свою осведомленность о внутрибольничных делах). Эти люди сообщают, что пациент такой-то или пациентка такая-то, в тяжелом состоянии подключена к аппарату ИВЛ. Но аппаратов в больнице не хватает (на самом деле их вполне достаточно) и потому вашего родственника или родственницу могут в любой момент отключить от аппарата, чтобы подключить к нему кого-то более перспективного. Но если вы быстро-быстро положите в указанное вам место столько-то тысяч рублей, то можете спать спокойно. Никто вашего любимого родственника с аппарата не снимет, невзирая ни на какую очередь.

Знаете – некоторые ловятся на эту примитивную удочку и их нельзя осуждать за легковерие. Во-первых, люди переживают за своих родственников, о которых им ежедневно дают по телефону крайне скупую информацию. Во-вторых, какой только дятел не написал о нехватке аппаратов ИВЛ и о том, как врачи решают, кого снять, а кого подключить.

Вы знаете, кукусики мои правдолюбивые, насколько откровенен я с вами и насколько я честен. Если в Двух Крендельках что-то идет не так, я сразу же рассказываю миру об этом. Но знайте, что какова бы ни была нагрузка в нашем отделении, и сколько бы нуждающихся в искусственной вентиляции легких в нем ни было бы, как минимум два аппарата ИВЛ всегда стоят свободными. Ну и вообще, золотые вы мои, сами подумайте о том, как вся эта затея с закладкой денег в урны и под скамейки выглядит со стороны. Если бы я вдруг пожелал бы повысить свое благосостояние столь подлым образом, то я открыл бы «левый» банковский счет (для сведущего человека это не сложно) и просил бы переводить деньги туда. Это гораздо безопаснее, чем забирать сверток с деньгами из урны на глазах у доблестных сотрудников полиции. Одного факта изъятия закладки достаточно для осуждения.

Так что действовать нужно следующим образом – обещайте положить деньги туда, куда вам скажут, и немедленно обращайтесь в полицию. За родственников своих любимых не переживайте, ничего с ними не случится, потому что к реанимационным отделениям эти мерзавцы никакого отношения не имеют. Имеют они доступ к информации о госпитализации пациентов, не более того. Искренне надеюсь на то, что в ближайшем будущем все они будут изолированы должным образом на предусмотренные Уголовным кодексом сроки.

А теперь, дорогие мои кукусики, я хотел бы рассказать вам о нюансах внутрибольничной статистики. В наше непростое время много и со вкусом рассуждают о том, как искусственно снижается заболеваемость ковидной инфекцией, о том, что большинство случаев заражения не учитывается, а в стационарах вместо коронавирусной пневмонии выставляют какую-нибудь «атипичную».

За всех не поручусь – может, в какой-то из сопредельных стран именно так и происходит. И за тех, кто статистические данные публикует, тоже не поручусь. Возможно, что у них имеются какие-то свои резоны. Но вот про больницы скажу вам прямо, со всей присущей мне откровенностью. За каждого пациента с ковидной инфекцией больнице из Фонда обязательного медицинского страхования выделяется от 100 000 до 200 000 рублей, в зависимости от тяжести состояния пациента и ряд иных особенностей. В особо сложных случаях, например – когда требуется экстракорпоральная мембранная оксигенация, выплаты могут возрастать до полумиллиона. Экстракорпоральная мембранная оксигенация – это когда кровь выводят из организма, очищают от углекислого газа, насыщают кислородом и возвращают обратно. Осуществляется эта процедура при помощи аппарата, называемого мембранным оксигенатором, и я вам всем желаю, кукусики мои драгоценные, чтобы вам этот девайс никогда в жизни бы не понадобился.

Но вернемся к нашимбаранамрасчетам. Вы прекрасно понимаете, что главной и основной целью любого менеджера является повышение прибыльности бизнеса. Главные врачи не составляют исключения из этого правила – с них за прибыльность спрашивают и ой как спрашивают. Чем больше денег творя больница получила из Фонда обязательного медицинского страхования, тем крепче твои позиции и тем светлее твое будущее. Поэтому любой главный врач, если, конечно, он не полный идиот, но такие обычно главными врачами не становятся, а «сгорают» по пути, будет стараться сделать каждого пациента как можно более «дорогостоящим». Поскольку на сегодняшний день лечение коронавирусной пневмонии оплачивается гораздо дороже, чем лечение пневмонии иного происхождения, в больнице скорее несуществующий коронавирус у пациента обнаружат, чем станут замалчивать существующий. Вы, надеюсь, со мной согласны?

На каждом совещании наш уважаемый Минотавр требует от подчиненных «ответственного отношения к выявлению коронавирусной инфекции» и «тщательного долечивания». Иначе говоря, как выражается одна из наших врачей: «не будь вороной, лепи кругом «корону» и держи на койке, пока не посинеет». В смысле – долго держи, чтобы койки не простаивали пустыми. За пустую койку ведь ничего не заплатят. А дороже всего, кукусики мои дорогие, стоят реанимационные койки. Если в реанимационном отделении все койки заняты, то на отделение буквально изливается золотой дождь. Поэтому от заведующих реанимационными отделениями Минотавр требует стопроцентной загруженности коек, которую нужно сочетать с готовностью к приему всех прибывающих пациентов, которых не только скорая помощь приводит, но и из отделений переводят при ухудшении состояния. Как они, бедные, ухитряются исполнять два взаимоисключающих распоряжения, я не знаю, но как-то ухитряются, за что им респект огромный и уважуха безграничная. Один только Железный Дровосек пропускает мимо ушей все распоряжения и поступает так, как считает нужным. Минотавр его особо не трогает, боится об железо клыки свои обломать. А вот Мамочке и Карапузу приходится нелегко. Если кто-то из вас, кукусики, умеет достоверно предсказывать ближайшее будущее, то можете предложить им свою помощь. Требуется немногое – предсказывать утром точное количество поступлений в ближайшие сутки, чтобы Мамочка и Карапуз понимали, сколько человек им нужно перевести в отделение. Так и койки будут заняты, и нервы целы.

С вами был я, ваш светоч.

До новых встреч!».