Глава 5

Дженнифер Иган

Начиналось как обычно: стоя перед зеркалом женского туалета гостиницы «Лассимо», поправляя желтые тени на веках, Саша заметила на полу под раковиной сумку, хозяйка которой, видимо, только что удалилась в кабинку — из-за ближней двери доносилось характерное журчание. Из сумки торчал уголок бледно-зеленого кожаного бумажника…

«Время смеется последним» (A Visit from the Goon Squad, 2010)

В чем исключительность Дженнифер Иган? Обозреватель New York Times в рецензии на роман «Цитадель» (The Keep, 2006) попытался исследовать природу ее феномена:

Дженнифер Иган не поддается никакой классификации, в ее творчестве невозможно выделить конкретный жанр, она вся как глоток свежего воздуха. Иган использует большую часть накопленного богатства в метапрозе шестидесятых и ее современный рафинированный­ вариант, представленный такими писателями, как Уильям Воллманн и Дэвид Фостер Уоллес, но при этом ее нельзя к ним причислить. Роман «Цитадель» являет читателю сложное переплетение всех приемов и эффектов, присущих метапрозе: обходные пути, тайные лазы, хитроумные ловушки, бесконечно удаляющиеся отражения и всевозможные обманки — весьма впечатляющее архитектурное сооружение. Но больше всего в книге Иган поражает невероятно живой и убедительный реализм.

Исключительной Иган делает не только ее манера повествования, то есть как она пишет, но и то, что она пишет. Она занимается журналистикой, публикует свои статьи в New York Times Magazine и других изданиях. Пишет короткие рассказы. Книжные рецензии и обзоры. Создает романы. Каждый ее роман значительно отличается от предыдущего, особенно «Время смеется последним» — проза, которую она сама отказывается относить к какому-либо жанру. В интервью 2010 года, которое дала мне Иган для журнала Salon, она сказала мне: «Страшно тратить время и вкладывать силы в замысел, который пока не имеет четких очертаний — даже жанр еще не определен. Страшно, что моя работа окажется невостребованной. После выхода моего последнего романа случился экономический крах. И я теперь всякий раз боюсь услышать от издателей: “Мы не можем взять такую дикую прозу”. Но что еще страшнее — они примут мою книгу, она увидит свет и не оставит в нем никакого следа».

«Время смеется последним» — смелая, эксцентричная книга, за которую Дженнифер Иган получила в 2011 году Пулитцеровскую премию в области литературы.

Когда я пишу, особенно если все отлично получается, то живу в двух разных измерениях: в моей настоящей жизни, от которой я получаю большое удовольствие, и в совершенно ином мире, где существую я одна и о котором никто больше не знает. Мой муж, как я догадываюсь, этого не понимает. Двойная жизнь, что я веду, не разрушает наш брак. И это божественно.

Я чувствую, будто меня выносит за пределы моей сущно­сти, особенно когда пишу первый вариант. Это всегда то состояние, которого я стараюсь достичь, даже в качестве журналиста. Хотя, когда работаю над чем-то документальным, я практиче­ски не трачу времени на писание. Я месяцами провожу исследовательскую работу, а затем быстро справляюсь с текстом за несколько дней.

Когда я пишу художественное произведение, то забываю, кто я, откуда я и где я. Перехожу в режим полного погружения. Я люблю это ощущение: теряешь точку опоры в реальной жизни и полностью переходишь на ее «обратную сторону». Если приходится отрывать сознание от творческого процесса и переключать его обратно на обыденность, например нужно забрать сыновей из школы, я чувствую краткий, но очень острый приступ депрессии, будто меня что-то сковывает. Естественно, как только я вижу своих мальчиков, приступ проходит, и я снова счастлива. Однако порой я забываю, что у меня есть дети. Так странно. Из-за этого я ощущаю постоянную вину, будто из-за моего невнимания с ними может что-то случиться — даже в будущем, когда уже не смогу за них отвечать, — и Создатель накажет меня.

Когда работа идет отлично — а я стараюсь не писать шаблонно, — меня будто подключают к скрытому источнику, и я питаюсь его энергией. В такие минуты мне неважно, если в жизни что-то идет не так, ведь у меня есть собственный альтернативный генератор. Когда работа дается с трудом, мне становится плохо — так же плохо, как в моменты, когда я не пишу, а может быть, и хуже. В моей защите появляется пробоина, и происходит утечка энергии. Даже если в текущей жизни все отлично, я чувствую себя так, будто случилось что-то ужасное. Я с трудом переношу, когда что-то сбивается с пути, поэтому стараюсь находить маленькие радости в хорошем. Кстати, я намного тяжелее переносила это состояние, когда у меня еще не было детей. Они заставляют меня забыть обо всех тяготах писательского труда, и я ценю это.

Я не могу приступать к новому роману, пока работаю над чем-то другим. Отчаянно нуждаюсь в тесной связи со своим произведением, но не в состоянии ее наладить до той минуты, как поставлю точку в предыдущей работе. Сейчас думаю о Новом годе. До этого в планах стоял сентябрь. До сентября было лето. Сегодня уже остро чувствую: время пришло. Пора начинать новую вещь. С чего я начинаю роман? Обычно это время и место действия. У меня хорошее предчувствие: с этим в моей следующей работе все будет отлично, но в конце концов место и время — еще не книга.

Вот как это было. В двадцать девять лет я получила грант Национального фонда поддержки искусств, благодаря чему смогла год работать над «Цирком». Закончив первый вариант, я сразу принялась перечитывать текст в надежде, что он будет потрясающим. Но работа оказалась очень слабой, и этот факт я поняла сразу. Я даже не стала дочитывать до середины — мне хватило нескольких абзацев, от которых уже можно было сойти с ума. Моя проза, как я выяснилось, слишком далека от того, чтобы ее кто-то захотел купить, издать и тем более прочитать — и это не могло не пугать.

Началась жуткая трехдневная паническая атака. Все происходило в те времена, когда я еще не пользовалась услугами психотерапевта. Я представляла собой тридцатилетнюю женщину, бросившую секретарскую работу ради того, чтобы на полученный грант написать роман. Деньги фонда почти закончились. Наступала необходимость искать работу, но у меня не было никакого стажа, кроме временного.

Все эти волнения — пока я читала черновик своего романа — превращались в настоящую паническую атаку. Все пошло наперекосяк, и я действительно обезумела. Я маниакально ходила по Ист-Виллидж с самым ужасным бредовым состоянием из всех, что когда-либо меня накрывали. Это было мучительно. Звонила каким-то людям, почему-то просила у них прощения за свои обещания стать писательницей. Земля уходила из-под ног, будто вся моя жизнь разом потеряла смысл. Настоящий экзистенциальный кризис. Я не ела четыре дня. Напоминала мрачный призрак, крадущийся в плаще по улицам Ист-Виллиджа. В то время я только начала жить вместе с мужчиной, который потом стал моим мужем. Он возвращался домой с репетиций, а я тут же набрасывалась на него, требуя, чтобы меня привели в чувство. Представляю, о чем он, бедный, думал: «Господи, во что же я влип? Девочка явно не в себе».

Каким-то образом я избавилась от своего сумасшествия. Удалось. И через четыре дня вернулась к работе над романом. Разорвав рукопись в клочья, я вновь собрала текст по кусочкам. Пока я заламывала руки, хандрила, ныла и каялась, какая-то другая часть моего мозга думала над тем, как исправить положение. Я быстро начала вносить изменения. Вернувшись к роману, отшлифовывая текст, я сразу успокоилась. Все мои метания, все мои муки обернулись четким логичным планом.

Очевидно, так это работает в моем случае. Я могу биться в истерике, но продолжать писать.

Но несмотря на все переживания и ощущение обреченности, с работой над книгой все-таки связано несколько счастливых моментов, которые остались в памяти. Однажды, перечитав первые шесть глав за один присест, я вырвалась из дома и просто бежала по городу. Мне казалось, что ничего подобного раньше я не читала, что я совершила какой-то прорыв и сделала очень смелое открытие. Довольно возбуждающее чувство.

А вот с романами «Цитадель» и «Время смеется последним» все было иначе. Тяжесть ушла сразу, как только я подобрала уникальный стиль изложения для каждого из них. После этого работа стала сплошным праздником. Как только я обрела собственный, ни с кем не сравнимый голос, я унеслась в небо. Особенно я резвилась с текстом, когда писала «Цитадель».

Мне необходим полет воображения, и достичь нужного состояния я могу лишь таким бездумным образом. Поэтому я себе это позволяю. Но следующим моим шагом будет решение проблемы. Возгласы: «Да! Я написал это! Я отлично с этим справился!» — не имеют никакого отношения к моему подходу к писательскому процессу. Криком: «Я сделал это!» — я ничего не добьюсь. Суть в том, чтобы уметь анализировать и сразу обращать внимание на те места, которые портят текст. Это диалектика.

Как только у меня появляется первый вариант, я продумываю весь дальнейший ход работы, редактирую напечатанный текст и намечаю общий план для повторного пересмотра. Заметки, которые я написала в результате проверки «Посмотри на меня», заняли восемьдесят страниц.

Премия и общее внимание внесли существенные перемены в мою жизнь. Вряд ли данные обстоятельства как-то изменили меня, но что-то сдвинулось с места, и этот сдвиг очень положительно воздействует каждый день и каждый час. Если не можешь наслаждаться всеобщим признанием, значит, самое время снова обратиться к психотерапевту. Это восхитительно!

Если через сто лет все еще будет существовать человечество и у кого-нибудь в памяти останется имя Дженнифер Иган, то мои будущие читатели решат, заслужила я Пулитцеровскую премию или нет. Меня этот вопрос не мучает. Я сама присуждала крупную награду и знаю, как это работает. Все сводится к личным вкусам, а следовательно — к случаю. Вы оказываетесь в числе финалистов лишь потому, что вам повезло написать что-то отвечающее вкусам судей.

Я написала сильную книгу и проделала хорошую работу. Я это прекрасно знаю. Более того, я понимаю, что могла бы сделать еще лучше. Существует множество других хороших книг, и тем, кто их создал, могло повезти так же, как и мне. Чтобы добиться такого признания, нужно его заслужить. И над этим надо трудиться. Награды на уровне Пулитцеровской премии связаны и с социальной ответственностью автора, и с его заинтересованностью что-то сделать на поприще культуры.

Честно говоря, я предпочитаю «Посмотри на меня». Может быть, из-за чувства противоречия, потому что последний роман полюбили все. Но мое воображение еще не освободилось от «Посмотри на меня». Книга «Время смеется последним» оказалась более претенциозной, чем я ее задумывала, но по какой-то причине в моем сознании крепко застряла книга «Посмотри на меня». Это не значит, что она лучше. Возможно, в ней даже больше недостатков, но она мое любимое дитя.

Мне любопытно, как это, в конце концов, скажется на моей работе. Узнаю, когда снова приступлю к ней. Легко могу представить следующий сценарий: я взялась за книгу, но чувствую, что она идет тяжело — и снова схожу с ума. Мой рациональный ум будет нашептывать: «Пойми ситуацию. Ты будешь ненавидеть свой роман. Весь мир будет ненавидеть твой роман». Но другая моя сторона, не столь критически настроенная, начнет утешать: «Им понравилась твоя последняя книга. Кричи “ура”. Теперь двигайся дальше». Несомненно, последнее решение может привести к большому разочарованию. Но крупная удача не приходит дважды — эта мысль в каком-то смысле освобождает от страха. Все мои творческие попытки состоят в отречении от последней книги в пользу новой. Если я начну жаждать признания, пытаться повторить уже раз найденное в романе «Время смеется последним», это не приведет ни к чему хорошему. Я знаю точно. Но не стараться стать лучше? Этому нет оправдания!

Я надеюсь, что смогу просто начать следующий роман, уйти с головой в очередной вымышленный мир и получить от этого удовольствие. И еще потребуется усвоить простую мысль и принять ее как данность: новая книга будет воспринята не так, как «Время смеется последним», — ну и что? Мне повезло, что у меня есть тот роман и что мир так его полюбил. Многие авторы никогда не испытывают подобного.

Мы все склонны думать, что настоящее длится вечно. Возможно, когда я перестану быть «хитом сезона», я почувствую себя опустошенной и потрясенной. Может случиться, я забуду все, что сейчас говорю. Но все-таки надеюсь с этим спра­виться.

Отправить