XXV

Церковь пострадала не так уж сильно. Башенки, стоявшие когда-то по углам, сгинули, развороченные корнями деревцев, завоевавших кровлю, но центральная башня по-прежнему возвышалась посреди этого «висячего сада». И даже купол, изысканный, в стиле итальянского барокко, был цел – разве что, трачен кое-где непогодой.

– Может, ну её, а? – неуверенно предложил Мессер. – В прошлый раз сунулись в церковь – в такой блудняк влетели, мама не горюй! Но там хоть конкретный интерес был, а сейчас? Чисто за ради погулять?

Чекист недовольно покосился на бойца. Возразить было особо нечего – при попытке проникнуть в храм близ Третьяковской галереи (заказ Кубика-Рубика), отряд чуть не угодил на обед стае шипомордников.

– Родители у меня здесь венчались. – неохотно объяснил он. – Раз уж дом найти не смог, хоть сюда загляну.

– Родители – это святое. – одобрил Мехвод. – А ты, Мессер, не сцы. Не хочешь идти – подожди снаружи, с этим вот…

– Я с вами, с вами! – торопливо отозвался Хорёк, нервно облизывая пересохшие губы. Он отчаянно трусил – до Грачёвской усадьбы, логова загадочного и опасного «Порченого» было рукой подать.

Мессер сплюнул сквозь зубы.

– Ладно, начальству виднее, у него зарплата больше. Но, ежели рога замочим – чтоб не ныли, я предупреждал…

Притвор храма сплошь зарос колючкой, и только к амвону вела узкая тропка – недавно тут кто-то прошёл, орудуя топором или мачете. Стена иконостаса почернела, покрылась пятнами мохнатой, плесени и зияла прорехами на месте образов. Толстые жгуты ползучей зелени свешивались из проломов в куполе до самого амвона, образуя перед царскими вратами занавес. Единственная уцелевшая створка висела на одной петле.

Мехвод заглянул внутрь и присвистнул.

– Братва, гляди, что тут творится!

Зайдя в помещение алтаря, командир едва удержался от матерной тирады. Стены, некогда богато украшенные, безжалостно ободраны. Повсюду, поверх остатков былого узорочья – разлапистые символы самого зловещего вида: волчьи крюки, коловраты, свастики. То тут, то там повторялся знак – треугольник с крючками по углам, увенчанный ромбом. Посредине кострище – кусок опалённого до черноты каменного пола с кучкой золы и обгоревшими костями какой-то мелкой зверушки. На престоле, заляпанном тёмными, подозрительного вида пятнами – кривой нож с костяной рукоятью, покрытой уже знакомыми символами.

– Какая-то сволочь нарочно церковь изгадила. – вынес вердикт Чекист. – Типа ритуально, как сатанисты. Поймать бы козлину и по рогам…

– Я… эта… я, кажется, знаю, кто! – подал голос Хорёк. В алтарь он зайти не решился – заглянул и испуганно отпрянул при виде «наскальной живописи».

– Когда кажется, креститься надо! – злобно огрызнулся Мессер. Ему тоже не нравились чёрные знаки. – Колись, чё замолк, как рыба об лёд?

– У грачёвца, который приходил к председателю, были похожие татуировки. Бритоголовый, Блудояром кличут. Я так думаю, он и постарался.

– Я, по ходу, тоже такие видал. – Мехвод ковырнул ногтём грубо вырезанный на деревянной стенной панели. – У родноверов, которые на Большой Якиманке.

– У чернобожцев? – удивился Чекист. – Ты что, с ними встречался?

– Разок побуцкались. – боец отвечал неохотно, воспоминания явно не доставляли ему удовольствия. – Ещё до того, как я к вам пристал. Я тогда ходил охранником с челноками, и как-то, у входа в тоннель на Калужской, нас эти суки и зажали. Ну, мы засели, стали отстреливаться, а как патроны пожгли – двинули в рукопашную. Одолели, но ещё чуток – и хана. Из наших тогда половина легла… Я потом рассматривал мертвяков – у них на бошках точь-в-точь такие значки были наколоты. И на руках, и на груди тоже.

– На груди? – хохотнул Мессер. – Вы чё их, раздевали? Не знал, что ты у нас некрофил!

– Дурак ты, и шутки твои дурацкие. – беззлобно ответил Мехвод.

– Родноверы в серьёзную драку всегда лезут голыми по пояс. Те, на Калужской, как мы за ножи взялись, тоже косухи поскидывали, и нас. Понятия у них такие: правильным пацанам из стволов валить голимо, а вот холодняком резаться – самое то.

– Стало быть, чернобожцы… – подвёл итог дискуссии командир.

– Ну, Рубик-джан, ну падла хитрозадая! Я ему эту подставу не забуду. Обещал друида, а тут ещё и эти!..

– Слышь, командир… – Мессер заговорщицки понизил голос. – А, может, ну их к нехорошей маме? Скажем Кубику-Рубику, что видели Порченого – и пусть те, их Обители, сами разбираются. А мы, типа, не при делах.

Чекист скривился. Ему остро захотелось заехать придурку в рожу – и чтоб в кровь, чтоб зубы выплёвывал…

– Ты, часом, не охренел, боец? Соврёшь друидам – а потом всем нам из Леса валить? Нет, в такие игры я не играю, и вам не позволю. А потому, слушай приказ: проверить оружие, снаряжение, оправиться. Тебе, Мессер, персонально: вздумаешь в храме нужду справлять – накажу.

– Да я и не…

–А-атставить пререкания. Выход через пять минут. Мехвод, поищи, где рюкзаки приныкать, и чтоб понадёжнее – сам видишь, кто-то сюда шастает. В Грачёвку идём налегке.

***

– Что я говорил, а? – бубнил Мессер. Неразборчиво бубнил, поскольку лежал ничком, уткнув физиономию в траву.

– Вот как чуял! Нехрен было лезть в эту церкву! Дождались – зашухарят нас к гребеням!

– Отставить панику, боец! – Чекист приподнял стволом «Маузера» лист лопуха, перекрывающий обзор. – Неправильная она какая-то…

– Чего неправильного-то? Обычная барбоска, только покоцанная. Может, порода такая, или их здесь не кормят?

Собака, от которой отряд прятался в глубокой, заросшей лопухами канаве в самом деле, выглядела не слишком презентабельно. Ободранные бока, все в висящих клочьях шерсти, на холке – бледно-лиловые язвы, потемневшие клыки и чёрный язык в неподвижной, неестественно оскаленной пасти.

– Порода-шморода… – Чекист повернулся на бок и зашарил в подсумке. – Заметил – она не принюхивается? Стоит так уже пять минут, и не шевелится. А нормальная собака всё время воздух нюхает, башкой туда-сюда крутит, осматривается. Нет, что-то с ней не так, клык на холо… э-э-э, зуб даю, в натуре!

– Чем ей осматриваться-то? Она ж слепая – глянь, какие бельма!

Мессер был прав – из глазниц собаки выпирали неопрятного вида белёсые бугры.

– Не собака это! – прогундосил Хорёк. – Это… как её… чукабра!

Говорить ему было трудно – мешала широкая лапа Мехвода, зажимавшая рот. Боец, выполняя приказ, следил, чтобы ненадёжный попутчик не выдал отряд случайным возгласом.

– Чупа… кто? – Мессер оскалился. – Ты чё несешь, чепушила?

– Тихо, боец! Кто тут проводник, ты или он?

– ЧМО он, а не проводник!

– Вот и пусть говорит.

Хорёк сбивчиво, шёпотом, изложил командиру слухи о псах- людоедах, попадавшиеся в последнее время челнокам, рискнувшим забраться в сторону Ховрина.

– И чё, прям вот так людей жрут?

– Кто ж их разберёт? – «перебежчик» пожал плечами. – Но это она, чукабра. Мужики рассказывали: издали глянешь – вроде, обычная собака, а вблизи сущая падаль. И разит от неё – ф-фу!

И правда, от пса далеко разило псиной. К запаху примешивался сладковатый смрад гниющей плоти.

– И долго будем так лежать? – осведомился Мессер. – Она, может, час тут простоит! Гляди, дождёмся, стемнеет!

– Сколько надо – столько и будем. – буркнул Чекист. – Стемнеет – вернёмся в церковь, переночуем, а с утра двинем снова.

Действительно, ночью по Лесу не ходили даже егеря. И дело не в хищниках, выходящих с темнотой на охоту – непроницаемые кроны, под которыми и в солнечный-то день царил сумрак, не пропускали ни единого лучика света, и порой непросто было разглядеть даже пальцы на руке.

Мессер сплюнул.

– Облезем ждать… А то, давай, старшой, я звонок завяжу? Чисто сработаю, она и тявкнуть не успеет!

– А если успеет?

– Да она, может, ваще лаять не умеет! Вон, сколько уже стоит – и хоть бы звук издала!

– Верно! – пискнул Хорёк. – Наши говорили: чукабры не лают, не скулят, не визжат даже. Только воняют.

Чекист помолчал, прикидывая.

– Ладно. Ждём ещё пять минут, потом работаешь. Мехвод, слышишь меня?

– Яволь, герр официэр!

– Пошуткуй ещё тут… Твой сектор – правый, наблюдаешь. И за Хорьком поглядывай, чтоб не накосячил с перепугу!

– Чукабра, значит? – Мессер, осклабившись, вытянул из-за голенища финку, попробовал пальцем остриё. – Ща, в натуре, глянем, что там за «чукабра»…

***

– «Сработаю-сработаю»!.. – Командир «партизан» не сдерживал праведный гнев. – Трепло ты, Мессер, а не боец! Дешёвка!

Он в мельчайших деталях представил, как кулак с размаху впечатывается в чернявую физиономию; как брызжет из-под костяшек юшка, как цыганистый недоумок хватается за разбитую рожу и скулит, моля о пощаде.

Увы, эта сладостная картина существовала лишь в его воображении. В реальности же наказание откладывалось на неопределённый срок – по случаю тонкого, но прочного ремешка, стянувшего за спиной запястья.

«..может, с ноги?..»

– Ну и как, сработал, сявка приблатнённая? К стенке бы тебя, как вражеского пособника…

– За кадык берёшь, начальник? Я подписался, что барбоска не тявкнет – она и не тявкнула!

– Ага, не тявкнула! Зато гестаповца этого привела, с кодлой!

Чекист лютовал зря. Надо отдать Мессеру должное – «чукабра» действительно не издала ни звука. Он ловко, не шелохнув ни травинки, подполз к ней на пять шагов, приподнялся и коротко взмахнул рукой. Бритвенно-острая финка вошла туда, куда он и целил – под левую лопатку жертвы. Но та словно ничего не заметила – даже не взглянув в сторону неудачливого убийцы, повернулась и деловито потрусила к маячащему среди великанских клёнов зданию усадьбы.

Такого поворота не ожидал никто. Не веря своим глазам, «партизаны» смотрели вслед гнусному созданию, медленно – слишком медленно! – осознавая: что-то пошло не так.

И не ошиблись ведь!

Отойдя от первого шока, Чекист скомандовал общее отступление. Бойцы один за другим выбирались из канавы и, пригибаясь, бежали к стене колючих кустов, через которые вела в сторону площади узкая тропка. По ней можно было уходить, не опасаясь окружения – сплошные заросли терновника, опутанного проволочным вьюном, задержали бы и носорога.

Им не хватило совсем чуть-чуть, может, полминуты. Но «чуть- чуть», как известно, не считается.

Первыми на поле боя появились сразу три «чукабры»; за ними валила, гомоня, толпа с двустволками и кольями. «Партизаны» торопливо заклацали затворами, готовясь принять неравный бой, и тут на правом фланге позиции возник вражий засадный полк в виде кучки вооружённых чем попало фермеров. Командовал ими бритоголовый, тип в кожаной безрукавке, обильно украшенный наколками – свастиками и языческими коловратами. Чекист, разглядев их, сразу произвёл владельца в «гестаповцы», а заодно заподозрил в нём осквернителя давешней церквушки.

Татуированный вандал воодушевлял своё воинство, полосуя поверх голов неприятеля очередями из «ксюхи» с бубном от РПК вместо рожка. А в промежутках – выкрикивал призывы сдаваться – глумливо, с деланным немецким акцентом, подражая оккупантам из старых фильмов про войну.

Дело оборачивалось скверно – противопоставить такой огневой мощи «партизанам» было решительно нечего. Окончательно они сникли, когда с другого фланга зашла ещё одна группа, полдюжины «ополченцев», прячущихся за спинами инфернальных созданий, натуральных зомби, словно сошедших с экранов ужастиков. При виде их Чекист невольно перекрестился, Мессер помянул грязные интимные привычки Кубика-Рубика, втравившего отряд в «конкретный блудняк». Хорёк тонко взвыл и обмочил штаны, Мехвод же, осознав, что это есть их последний и решительный, встал в полный рост и, окатив супостатов грохочущими матами, перехватил разряженную винтовку за цевьё. В плен он не собирался.

К сожалению – пришлось. Свирепо обивающегося бойца и Чекиста, расстрелявшего по неприятелю полный магазин своего «Маузера», попросту сбили с ног – оказалось, что ни пуля в упор, ни удар окованным железом прикладом не производят на «зомби» и «чукабр» ни малейшего впечатления. Мессер, визжа, крутился на месте, крестя перед собой узкой, как рыбка, выкидухой. И даже распорол предплечье одному из грачёвцев, когда чукабра – та, с торчащей под лопаткой финкой, – прыгнула ему на спину, свалила и прижала к земле, обдав в трупным смрадом из оскаленной, мертвенно-бледной, без единой кровинки, пасти.

На этом сражение и закончилось. Чернобожец (его участие стрельбой поверх голов) деловито распоряжался фермерами, вязавшими пленников. Чекист со стянутыми за спиной руками, бессильно наблюдал, как обыскивавший его грачёвец запихал за пазуху изъятый «Маузер» – но был уличён бритоголовым и жестоко избит. Трофей же, вместе с обшарпанной коробкой-кобурой, перекочевал к злодею на плечо, окончательно вогнав прежнего владельца в уныние.

– А я говорил, пацаны! – не унимался Мессер.– Я предупреждал, не надо было в церковь соваться…

– Глохни, гнида. – равнодушно посоветовал Мехвод и сплюнул густой, кровавой слюной. Физиономия его на глазах заплывала лиловыми кровоподтёками, щека разорвана, глаза – узкие щёлочки. Били Мехвода крепко: сначала зомби, об которых он сломал шейку приклада своей «светки», потом подоспевшие грачёвцы.

– Ну чё, отморозки, оклемались?

«Гестаповец» вразвалочку приблизился к пленникам. Автомат он закинул за спину, и теперь картинно поигрывал ножом – точной копией того, что лежал на престоле в осквернённом храме. Мессер при виде кривого, в тусклых разводах, лезвия, громко сглотнул и нервно облизал губы.

– Сами скажете, кто вас подписал на наезд? По-хорошему?

Подавленные «партизаны» угрюмо молчали, и только Хорёк безостановочно икал, распространяя едкий запах мочи и дикого, животного ужаса.

– Значит, придётся по-плохому. – недобро ухмыльнулся родновер и кивнул угрюмому мужичку с рукой в окровавленной тряпице. – В подвал их, Васильич, и чтоб самолично проследил! А я к Хозяину, за указивками. Ох, и не завидую я этим придуркам…