XXIII

– …в конце тоннеля оказался вентиляционный колодец – по нему-то я и выбрался наверх. Вылез и повалился ничком на траву. Сил пошевелиться нет, ноги в хлам, подмётки резиновые ещё в тоннеле оторвались. Лежу, сохну – мокрый же, как цуцик! – вверх гляжу, на листочки, воздух свежий, не то, что в грёбаном метро. Пичуга какая-то на ветке цвиркает, благодать! Ну, повалялся, немного отошёл, и тут меня торкнуло – что ж я разлёгся-то а? Меня ж голыми руками взять можно, клык на холодец: рогатина у медведки осталась, приклад в щепки, правый ствол раздут, как из неё стрелять, одному Лесу известно. Случись что, чем прикажешь отбиваться – ножом и такой-то матерью? Разодрал куртку на полосы, замотал ноги, выломал дубину покрепче – и поковылял.

– Ноги-то сильно покалечил? – посочувствовал Егор. – Вон как хромаешь…

– А, ерунда, к утру заживёт. – отмахнулся Бич. – Видел бы ты меня, когда я на Белорусский заявился! Путейцы меня приняли, тряпки кровавые с ног срезали, промыли. Ну, я мазь из аптечки достал, обработал. Полегчало, ёпть…

– Это та мазь, что Ева готовит?

– Угу. Смазал, значит, ступни – не такие уж глубокие раны оказались, так, ссадины, – замотал чистой холстиной… Путейцы мне исапоги выдали, только вот ноги в них не влезли, и тогда – вот!

Он вытянул ноги в огромных войлочных ботах на резиновой подошве.

– С тех пор в них и рассекаю. Ну, довезли до Лужников…

– Что, прямо в этих говнодавах до ГЗ и топал? – ухмыльнулся Егор.

– Что бы ты понимал! Это же «прощай молодость», писк советской обувной моды столетней давности. А что, удобно и не жмёт! А до ГЗ я наскоряк дошёл через Метромост.

– Да ладно? – удивился Егор. – Как же ты туда…

– Нам, казакам, нипочём, что бутылка с сургучом! – непонятно выразился Бич. – Вот так. Дорожное полотно, которое поверху идёт, разрушено – со стороны Лужников здоровенные тополя вылезли, всё в хлам разворотили – так я пошёл прямо ко входу на станцию. Явился весь такой модный, в ботах, и говорю: «пропускайте мол, я и плату приготовил: один жёлудь, как положено».

– И что, пропустили?

– А куда бы они делись? Смотрели, ясное дело, волками, но, чтобы нарываться на конфликт после решения Обители? Нет, брат, шалишь, не настолько они оборзели! Пропустили, как миленькие.

– А мне ты велел золотолесцев избегать. – недовольно заметил Егор. – В обход заставил тащиться, аж по Мичуринскому. А сам…

– Ну дык, Студент, тут дело такое… – Бич помедлил. – Сам посуди, кто ты, а кто я? Нет, ты парень хороший, надёжный, лучше напарника не сыскать. Но только для Золотых Лесов ты даже не ноль без палочки, а ноль голимый. Со мной они шутки шутить не рискнули бы, знают, что вижу их насквозь. А тебе запросто могли организовать какую-нибудь подставу, они на это мастера, сам, небось, убедился. Доказывай потом, что ты не шипомордник…

Егор пожал плечами, отвернулся и с независимым видом уставился в стену.

– Ты чё, Студент, обиделся? – расстроился егерь. – Не стоит оно того, забей. Успеешь ещё и авторитетом обзавестись и врагов нажить. Кстати…. – он хитро сощурился, – я там, на Метромосту, твою бывшую встретил.

Егор разом забыл о задевшей его фразе.

– Лину, что ли? И как она?..

– Да, вроде, жива-здорова. Драила шваброй перрон. Сама – в мокрой маечке в облипку, лифчика, как водится у золотолесских баб, нет, штанишки закатаны выше колен – пэрсик! На меня глянула глазищами своими, чуть насквозь не прожгла!

Егор задумался.

– Перрон, значит, драила? Это что же её, в наказание?…

– Да, какое там… – Бич махнул рукой. – За то, как она набарагозила, ей кое-что посерьёзнее полагается. А это – считай, вынесли общественное порицание. Ну и швабра – чтобы подумала на досуге, как правильно жить. А вообще, такими кадрами не разбрасываются. Глядишь, ещё и в ГЗ вернётся, в библиотеку. Или, где она там трудилась?

Егор сдержал усмешку: егерь откровенно его подначивал. Знал, прохвост, что Татьяна, нынешняя его подруга, ради которой он и подбил напарника на рискованную вылазку, заведует библиотекой а Лина когда-то была её подчиненной. Она же их и познакомила, если, можно, конечно, назвать знакомством две-три ехидные фразы, отпущенные по адресу невзрачной внешности начальницы.

– А скрипку-то как ухитрился сберечь? – спросил он, чтобы сменить тему.

– Сам удивляюсь. – пожал плечами егерь. – Я ведь, когда наверх выбрался, хотел глянуть что с ней. Так не поверишь, побоялся! Думал, там одни щепки. И только когда ехали на дрезине, собрался с духом. Достал, размотал – целёхонька! «Ермак» весь изодран, на мне живого места нет, ружьишко – в хлам. А скрипке хоть бы хны, только футляр мальца поцарапан. Ничто её не берёт, ни купание, ни тряска, ни медведка эта грёбаная. Вот что значит, работа мастера!

Егор осторожно притронулся к футляру. Насчёт царапин напарник, пожалуй, преувеличил. Кожа кое-где протёрта чуть ли не насквозь, лак на дереве облупился – но это всё не последствия недавних приключений, а следы трёх с лишним веков, миновавших с того дня, когда великий кремонец положил в него только что законченный, ещё пахнущий лаком инструмент.

– Ладно, пошли, обрадуем твою библиотекаршу. – Бич поднялся, слегка охнув – ссадины на ногах давали о себе знать. – Только гляди, Студент, как бы она на радостях со скрипачом не сбежала! Останешься на бобах – придётся возвращаться к шмаре этой золотолесской: «прими, мол, назад, любимая, осознал, исправлюсь…»

– Не сбежит! – Егор широко улыбнулся. – Как ты говоришь: клык на холодец!

***

– Видал, как библиотекарша раздухарилась? – Бич довольно ухмылялся. – Вот что значит – волшебная сила искусства! С места вскочила, визжала, хлопала – «браво, бис, бис!» Потом глазки этому скрипачу строила, а тот ей насчёт поужинать при свечах намекал, видать – на предмет приобщения к прекрасному. А я гляжу: Студент напрягся, на музыканта косится, недобро так, зубом цыкает. Ну, всё, думаю, кирдык, зарежет!

Скрипку вручили законному владельцу перед самым концертом. А когда опустился занавес и публика устала, наконец, аплодировать, Татьяна затащила Егора с Бичом и увязавшегося за ними завлаба Шапиро за кулисы.

– Среди университетских девиц повальное безумие. – согласился Яков Израилевич. – Любая готова по первому зову скрипача выскочить из трусиков. Ну, ещё бы – смазливый, мировая знаменитость, и, как говорят, без постоянной подруги. А как играет – сказка!

–…ага, Венского Леса. – подхватил егерь. –Вот уж не думал, что ты, Яша, такой ценитель классической музыки!

– Станешь тут ценителем… – отмахнулся завлаб. – Мы в ГЗ живём, в общем, скучно – кроме книг да шахмат, развлечений, почитай, нет. Наружу, дальше смотровой площадки, мало кто рискует выбраться – Эл-А, будь она неладна… Остаётся кино на старых плёнках и танцульки под радиолу, да ещё студенты изредка устраивают концерты самодеятельности. Естественно, такое событие ставит всех на уши!

Навстречу по коридору пронеслась стайка студенток. Лица у девиц разрумянились, шальные глаза брызгали искорками веселья и вожделения. Егерь крякнул – за любой из нарядов без разговоров выставили бы из всякого приличного концертного зала. Заведующий лабораторией экспериментальной ксеномитологии проводил девиц задумчивым взглядом.

– Куда он делся, кстати?

– Егор-то? – Бич с трудом оторвал взгляд от увлекательного зрелища длинных, дивных очертаний, ножек в чулках-сеточках (паучий шёлк, сумасшедший спрос в мировых столицах моды!) Повёл свою библиотекаршу в общагу. Надо думать – получать заслуженную награду.

– Жалеешь, что рисковал ты, а награда достанется другому?

– Не, она не в моём вкусе. И потом – я же альтруист, это всем известно.

– А если серьёзно?

– А если серьёзно – когда я в прошлый раз переправлял из Леса произведение, с позволения сказать, искусства – да ты о нём слышал, «Чёрный квадрат» Малевича – у меня душа радовалась. Этой супрематической мерзости не место рядом с нормальными людьми, а уж тем более, в Лесу, где и без него всякого хватает. Чернолес, истуканы эти жуткие на Болотной, Мёртвые Плеши, да мало ли? Скрипка же – дело совсем другое…

Они остановились в длинном, отделанном светлым мрамором, холле. Лифты действовали круглосуточно, правда – не поднимались выше двадцать второго этажа.

– Так вот, о скрипке… Послушал я, и понял – ну не хочу, чтобы её увозили, клык на холодец, не хочу! В Замкадье живую музыку ценить давным-давно разучились, Пусть бы лучше здесь играла, здесь – нужнее. Вон, пассия Студента тоже скрипачка…

– Ну, ты, сравнил! – хмыкнул завлаб. – Татьяна, конечно, девочка умненькая, консерваторию закончила – но чтобы раскрыть Страдивари нужен са-авсем другой уровень. В её руках это будет рядовая поделка, тогда как тот парень…

– Ну, раз так, то и говорить не о чем. – легко согласился егерь. – Давай, жми кнопку, поехали.

– Кстати, ты медведку в свой «Определитель» внесёшь?

– Ту, что на тебя в метро напала? – осведомился Шапиро, отпирая дверь лаборатории. На двенадцатом этаже, где располагалась кафедра ксеноботаники, было темно и пусто – сотрудники в полном составе убыли на концерт заезжей знаменитости.

– Её самую. Мне же, как первооткрывателю, полагается название придумать, верно? Я предлагаю: «сумун».

– А на кой его придумывать? – пожал плечами завлаб. Медведка – она и есть медведка, только здоровенная. Вульгарный «крикет гигантус».

– Кто-кто?

– Гигантский сверчок, говорю. «Крикет гигантус» на латыни. Медведка – она ведь сверчок, только подземный. С точки зрения биологии ничего нового. А ты – «сумун»! Слово-то какое выискал…

– Сверчок? Не лейте мне в уши, как говорит Шмуль. Где ты видел у сверчка такую харю? Точно говорю, вылитый сумун!

– Ай, брось… – Шапиро отпер сейф, извлёк оттуда большую пыльную бутылку. Порылся в ящиках стола и присоединил к бутылке лимон, пару лабораторных мензурок и свёрток в промасленной бумаге, от которого одуряющее пахло копчёной гусятиной. – Харя тебе со страху померещилась. К тому же, что ты там мог разобрать с фонариком-динамкой?

– Угомоните своих талантов, Яша! Вот прижмёт к стенке такой «крикет» – всех подробностей разглядите, хоть с фонариком, хоть с голой задницей! А «сумун», это, к вашему сведению, огромный жук из старой фантастической книжки. Правда, он там, кажется, в море жил – зато хищный, как та тварюга.

– Н-да? – с сомнением покачал головой Яков Израилевич, полагавший себя большим знатоком фантастики. – Что-то я такой книжки не припомню…

– Не припомнит он! Яша, я таки вас умоляю! Хватит строить из себя акадэмика, и разливай, пока я не умер ждать…

***

– Не думал, что твоя зазноба тебя так быстро отпустит!

– А она и не отпускала. – Егор плеснул в мензурку коньяка. – Выгнала – и велела раньше, чем через два часа не приходить. Подготовиться ей, вишь, надо, раньше не успевает!

Он появился в лаборатории вскоре после начала пьянки. К тому времени Бис и Шапиро усидели бутылку почти на две трети.

– Знаем мы эту подготовку… – хмыкнул егерь. – Небось, к скрипачу побежала! То-то, он её после концерта обхаживал…

– Не надоело, а? – без особой надежды осведомился Егор. Подколки напарника порядком его утомили. – И вообще, не завидуй так громко…

– Было бы чему! – не остался в долгу тот. – И вообще, если кому завидовать, так это Умару. Как он уходил после концерта, а? Две цыпочки под мышками, третья на шее виснет! Вот это я понимаю не то, что твоя училка… в смысле – библиотекарша.

Сын старейшины Добрынинского кордона пользовался у женской части населения ГЗ оглушительным успехом. Особенно – у первокурсниц, надеявшихся приобрести в постели с сильваном иммунитет к Лесной Аллергии. Девиц постарше привлекали романтика профессии егеря, экзотическая внешность и, главное подарки в виде косметических снадобий лесных зельеваров.

Шапиро икнул, встал, покачнулся, едва не уронив стул.

– Вы тут, значит, выясняйте ваших подробностей, а я приведу кое-кого. Да, если что, ещё одна бутылка в нижнем ящике. Только всю не выжрите, халамидники!

– Куда это он? – осведомился Егор, когда дверь за завлабом захлопнулась.

– За Мартином пошёл, они с Яшей приятельствуют. – Бич покатал в мензурке тёмно-янтарную жидкость. – И что находят в этих французских помоях – нет бы найти приличный, армянский… Кстати, заодно расспросим его за этого крикета. Может, знает что- нибудь?

Мартин, обитатель одной из подсобок, славился поистине всеобъемлющим знанием мифологии и фольклора Леса, от баек, которые травят у костра челноки, до мрачных легенд друидов.

– Я вот, что ещё хотел у тебя спросить… – егерь понизил голос. – Как с теми бумагами, что мы из Курчатника принесли? Удалось выяснить, что в них?

«Бумаги» профессора Новгородцева добытые во время авантюрного рейда в Курчатовский Институт, были не бумагами, а флешками и лазерными дисками, битком набитыми научной информацией. Те, кто отправил их за этими материалами, полагали – надо думать, не без оснований – что в них содержится ключ к тому, что случилось с тридцать лет назад, когда Зелёный Прилив в одночасье поглотил шесть крупнейших мегаполисов планеты.

Егора тоже тянуло покопаться в добытых материалах – но, увы, об этом не стоило даже мечтать. Загадочная аура Леса беспощадна к полупроводникам и пластикам – извлекать носители из защищённого контейнера даже на сравнительно безопасной территории МГУ было бы верхом идиотизма. К тому же, он не обольщался насчёт своего уровня. На флешках, скорее всего, сырые материалы – данные экспериментов, описания рабочих гипотез, включая отброшенные в процессе исследований. Работы не на один месяц людям поумнее его.

– Извини, пока ничего сказать не могу. Их только-только переправили в Новосибирск. Пока взломают, пока проанализируют, пока разберутся, что там – полгода минимум.

– Обидно. – вздохнул Бич. – А я-то губы раскатал: прочитает Студент и сразу поймёт, откуда что взялось…

Егор виновато развёл руками. Он знал, что егерь в глубине души надеялся, что записи помогут ответить на вопрос, не дававший ему покоя уже лет тридцать: «откуда взялся Зелёный Прилив, великанские деревья, Чернолес с его кошмарными монстрами? Куда ведут таинственные разрывы Большой Чересполосицы? Что такое, наконец, сам Лес?»

В коридоре послышались шаги. До слуха Егора, изрядно уже ослабленного коньяком, донёсся неразличимый бубнёж – один сбивчиво что-то бормотал, другой отвечал высоким, сердитым голосом.

Скрипнула дверь

– А вот и они! – обрадовался егерь. – Слышь, Мартин, я тут на Ковре одну пакость встретил. Так может ты…

Егор обернулся. В дверях стоял мрачный, как грозовая туча, завлаб. За его спиной маячила грузная фигура кладовщика Вислогуза.