2

Перед глазами стоял туман, я видела нечеткий силуэт человека в белом халате. Тело не слушалось. Во рту все пересохло, ужасно хотелось пить. Я не могла выговорить ни слова, а только медленно открывала и закрывала глаза.

– Ольга, просыпаемся, – отчеканил врач.

Я глубоко вздохнула, и, наконец, все вокруг стало четким. Белый потолок переходил в белые стены. Все было белым, до рези в глазах. Светло-серые жалюзи закрывали окно, но сквозь вертикальные полоски пробивался дневной свет.

Рядом стоял доктор. Тот самый, который вколол мне в шею какую-то дрянь. На нагрудном кармане белого халата висел бейджик, который следовало разглядывать разве что с помощью лупы. Или бинокля. Врач выглядел молодо. Ему на вид было лет тридцать, не больше. Очки придавали важности узкому лицу. Док, ты чего такой худой? Медсестра, принеси пару бутеров: для меня и моего врача.

– Ваш контракт подошел к концу. Я буду сопровождать вас в течение всего периода реабилитации, – говорил доктор шаблонные фразы, словно автомат, и тыкал кнопки на каком-то приборе возле моей головы.

Кучка заученных словечек. Контракт.

Что-то пикало. Не удавалось повернуть голову из-за присосок и проводов, соединяющих меня с белой коробкой. Желтая лампочка на ней то загоралась, то гасла.

Я подписала какие-то бумажки. Мне что-то было нужно.

– Память будет возвращаться постепенно. Отдыхайте. Я зайду к вам через пару часов.

Я желала стать свободной и поэтому отдала всю себя Институту на долгие годы. Стоило ли оно того?

В палате я была одна. Лежала на кровати и смотрела в белый потолок. Кроме приборов, стула и стола ничего не имелось. Ни шкафа, ни тумбочки. Где же мои вещи?

Я ощущала голод, смятение и разочарование. Не могу сказать, какое чувство в тот миг преобладало.

Ко мне два раза заходила медсестра и оба раза спрашивала, как настроение. Паршивое, если честно, но отвечала, что все в порядке, чтобы казаться вежливой. Медсестра выдавала неискреннюю улыбку и уходила. Мать всегда отчитывала меня за резкие словечки, брошенные мной ее подругам, нагло влезавшим в мою жизнь. Они вечно спрашивали, когда я выйду замуж или найду нормальную работу. Это их не касалось, и я возвращала вопрос про замуж шестидесятилетней разведенке Ирине, тучной и страшненькой бабенке, у которой уже родился внук. Она выдала дочь замуж, едва той исполнилось девятнадцать, и очень этим гордилась. И внуком тоже. Сама же эта бабенка родила в сорок и вечно причитала, как тяжело поднимать детей, когда ты уже старуха. А я не желала, чтобы кто-то совал свой любопытный нос в мою жизнь. Мать тоже не имела права туда лезть. И вот я вспомнила об этом сейчас, когда медсестра нарушила мое одиночество и спросила про настроение. Спросишь в третий раз, милочка, отвечу правду и пошлю тебя. За едой хотя бы.

Желудок начал урчать. Мне кто-нибудь принесет поесть?

Доктор зашел через два часа, как и обещал. Он был чрезмерно любезен и представился Дмитрием Игоревичем. Фамилию я не запомнила.

– Как вы себя чувствуете?

Может, сказать ему правду?

– Нормально, – ответила я и попыталась улыбнуться. Актриса из меня никакая. Медсестра-робот и то улыбалась лучше.

– Вы помните день, когда подписали контракт? – доктор подвинул стул ближе к кровати и сел.

– Смутно.

– Что именно вы помните?

А вы-то помните? У вас за последние несколько лет наверняка произошла целая куча событий. Толпа таких же, как я, пациенток и пациентов, опыты, статьи в научных журналах, конференции и все в этом духе.

– Вы помните, на что вам нужны были деньги?

Ах, контракт…

Помню, что хотела сбежать. Я только окончила университет и устроилась на работу, где платили копейки. С такой зарплатой снимать жилье не получалось. Да чего уж там говорить! Я не могла купить себе одежду, приходилось занимать у родителей. Мать давала денег и считала, что теперь я обязана ей подчиняться. Кто платит, тот и заказывает музыку – так говорят. Отец зарабатывал немного и отдавал все матери. Иногда в день получки мне удавалось перехватить немного денег у него. И ему я возвращала в первую очередь, хотя он этого не требовал. Чего нельзя было сказать о матери. Во время ссор, которые случались у нас почти каждый день, она упрекала меня, что я неблагодарная сволочь. Столько заработанных тяжелым трудом денег было на меня потрачено, а я выросла вот такая неправильная. Мне хотелось иметь свой угол. Несколько полок в шкафу и письменный стол с кроватью – это все, что в нашей однушке считалось моим. Причем мать регулярно наводила порядок в моих вещах: в одежде, письменных принадлежностях. Иногда она брала мою косметику, шариковые ручки и как-то раз забрала дамскую сумку, которую я купила на свои деньги. Иногда мать выбрасывала мои книги, ведь они занимали чересчур много места, рвала на тряпки футболки, потому что, на ее взгляд, они износились. Мои кремы я часто замечала в мусорном ведре, пахли они, видите ли, чересчур плохо.

Я просто хотела пойти своей дорогой. Для этого требовались деньги. Много денег! Я не знала, как можно заработать столько, чтобы снимать сносное жилье, покупать еду и все необходимое. Наверное, молодой девушке стоило подумать о хорошем замужестве и найти обеспеченного мужика, но я не нашла. Было неинтересно встречаться с мужчинами и оценивать толщину их кошелька. Я желала избавиться от тирана в лице матери, а не менять одного тирана на другого. Да и с личной жизнью не клеилось. Мать донимала расспросами про каждого, кто на меня всего лишь взглянул. Она хотела, чтобы я вышла замуж, но при этом звонила мне по пять раз в час, когда я выходила из дома.

Прощу ли я когда-нибудь ей то, что она нагло влезла в мою личную жизнь и разбила отношения с мужчиной, который был мне дорог?

Я встречалась с ним всего два месяца, но за это время мать успела вымотать все нервы мне и ему. Однажды выследила нас и устроила ему допрос прямо посреди улицы. Ей хотелось знать, чем он занимается, где и сколько зарабатывает, собирается ли на мне жениться. Я стояла рядом и хотела провалиться сквозь землю! Она не слышала моих криков и призывов прекратить бессмысленный разговор. Может, я и сама бы поняла через неделю или две, что этот парень не мой человек. Но в ту минуту я ненавидела мать и готова была на все, чтобы вырваться из-под ее контроля.

После того случая я несколько раз звонила своему мужчине. Он больше не хотел со мной встречаться. Я ревела, но понимала его. Он мог сбежать, а я нет.

Или могла?

Однажды, когда мать крепко заснула и мне захотелось получить иллюзорную поддержку в социальных сетях, я увидела объявление со счастливыми мужчиной и женщиной, где возле их улыбающихся лиц большими красными буквами было написано «Осуществи свои мечты».

Конечно, я уже слышала об Институте. Опыты, которые в нем ставили на добровольцах, двигали науку вперед и помогали разрабатывать новые лекарства. Публикации о проведенных исследованиях печатались в журналах мирового уровня. Их читали ученые из других стран и тоже делали для нашего мира много хорошего. Подопытные получали сказочное вознаграждение. Всего-то и требовалось отдать несколько лет своей жизни!

Я хотела собственную квартиру. Оформили документы быстро. Я даже успела съездить в нее пару раз и дать указания по поводу ремонта.

Вознаграждение получаешь сразу, авансом. Деньгами Институт не расплачивается никогда! Он оплатит ваши счета на лечение, купит вам квартиру, дом или машину, но хрустящих бумажечек вы не получите.

Был пунктик, что пока надо мной будут ставить опыты, Институт подыщет аккуратных жильцов, сдаст им мою квартиру и двадцать пять процентов от выручки будет перечислять на мой счет. К пробуждению в моей собственности окажется квартира и счет на кругленькую сумму. Это предложение казалось выгодным, ведь я трезво оценивала свои возможности. Денег у меня не водилось. Квартира и небольшой капитал стали бы хорошим стартом.

Мать устроила скандал, обвинила в том, что я хочу сбежать от надуманных проблем. По ее мнению, я каталась, как сыр в масле. Она же меня полностью обслуживала: готовила, убирала. Всегда после ссор с ней я чувствовала себя редкой дрянью. Хотела сама себе готовить еду. Вредные макароны или магазинные котлеты. Но к кухне мать меня не подпускала, чтобы я не испортила ее любимую сковородку с каким-то идиотским покрытием. Я хотела больше простора для своей жизни. Без ее упрекающих взглядов, без постоянных телефонных звонков с вопросами, где я и с кем. Я полагала, что всему виной наша маленькая жилплощадь. Разве можно построить нормальные отношения с близкими, если вы с ними ютитесь на сорока квадратных метрах?

Помню, как переоделась в белую сорочку, которая была на пять размеров больше, чем нужно. Помню врача. Да, именно этого. Слишком молодого и чрезмерно худого. Я тогда подумала, что ко мне прислали практиканта, чтобы он отработал на мне какое-нибудь задание. Он будто выучил фразочки заранее. В его словах не было искренности, он просто говорил то, что в него сунули наставники или учителя. Ведь есть кто-то, кто готовит таких врачей-роботов к тому, что придется лить в уши подопытным подслащенную водичку, чтобы эти самые подопытные почувствовали свою значимость. Мне было плевать на науку. Я желала получить то, что помогло бы начать собственную жизнь.

Все медсестры были чересчур вежливыми, как будто я спустилась с небес и удостоила их, холопов, своим вниманием. В глубине души я понимала, что отдаю гораздо больше, чем получаю.

Я отдала время. Семь лет своей жизни.

Семь! Сперва я хотела отдать только три, но потом подумала, что однокомнатной квартиры в пригороде мне будет мало и лучше взять просторную трешку в новом районе с красивыми дворами, парковочными местами, лавочками и детскими площадками. Я ведь собиралась завести семью когда-нибудь в будущем. Когда проснусь после оговоренных в контракте семи лет, сделаю карьеру и найду подходящего мужа. В трех комнатах проще воспитывать дочь или сына, ведь у нас не возникнет разногласий из-за того, что у ребенка нет своего угла.

Многие знакомые говорили, что пойдут в Институт и так заработают себе на жилье или на учебу за рубежом.

Где же теперь они? Удастся ли их найти? Может, они еще спят. Или проснулись несколько лет назад, и теперь у них своя жизнь, в которой мне уже нет места.

Доктор что-то рассказывал про Институт и про важность исследований. Наверное, ко мне прислали робота, который выдает каждому пациенту один и тот же набор слов.

– У вас наверняка возникнут вопросы, – сказал зануда, поднявшись со стула. – Я к вам зайду вечером.

– Я тут буду ночевать? – вырвалось у меня. А как же мой новый дом? Разве меня не отпустят прямо сейчас?

– Вам нужно пройти короткий курс реабилитации. Нам следует убедиться, что с вашим здоровьем все в порядке, и вы должны узнать, как изменился мир.

Ну мир я могу изучить и без тебя, док. А про здоровье мне и самой было интересно. Когда я подписывала контракт, то не вчитывалась, что со мной будут делать. Вечно улыбающаяся девушка-модель пояснила, что после окончания контракта я очнусь с ощущением, будто все семь лет спала. Я и вправду чувствовала, что спала слишком долго, как во время болезни, когда спишь с температурой днями и ночами. Только не было облегчения, как при выздоровлении.

Голова разрывалась от вопросов, но я смогла выдавить только шаблонную фразу:

– Хорошо.

Нет, я не превратилась в робота. Мне требовалось больше времени, чтобы разобраться, что же со мной произошло.

В туалете над раковиной висело зеркало, и в нем отражалась совсем другая женщина. Не я!

Какой я себя помнила? Юной красоткой с темно-русыми волосами и блестящими глазами. Сейчас же я бледная женщина с тусклой кожей. Волосы теперь совсем светлые. Я блондинкой родилась, но в юности стала краситься в темный. Волосы мне просто грубо обстригли, и теперь они едва касались плеч. Почему эти умники со своей наукой не догадались пригласить хотя бы парикмахера-ученика?

Мне явно требовалось посетить салон красоты, а лучше – купить туда абонемент. Ногти как у пятилетки – грубо подстрижены. Ночнушка на пять размеров больше. Эй, вы меня тут не переодевали, что ли? Я никогда не выглядела так паршиво.

Мне принесли ужин, и я, наконец, поела. Макароны с котлетой были божественными. Хотя, подозреваю, любая еда вызвала бы во мне восторг.

Поздно вечером пришел доктор. У него вообще есть дом, семья и все такое? Или он живет на работе?

– Пару дней вы полежите в палате, потом вас переведут в реабилитационный корпус. Вы будете посещать курсы, где узнаете, что изменилось в мире за те годы, которые вы провели в Институте.

Ну и на том спасибо.

– Вы помните что-то из того, что было после заключения контракта? – спросил Дмитрий Игоревич, оторвавшись от моей карты и взглянув на меня.

Может, рассказать ему про мой сон? С кораблем и побегом из больницы.

– Кое-что помню. Наверное, это просто сон.

– Расскажите.

И я вывалила в общих чертах, как плыла на корабле, познакомилась с красавчиком, сбежала с корабля-больницы, таксист довез меня до дома номер тринадцать на Лесной улице, и там я познакомилась с сестрой-женой красавчика, которая сдала меня с потрохами.

Дурацкая история.

– Это не сон. Это часть эксперимента.

Хорошо, док, ты меня почти успокоил. Теперь я не буду чувствовать себя сумасшедшей.

– Вы дали нам сбежать.

– Это было частью эксперимента.

У вас тут все по плану. Я вздохнула. Сказать, что была разочарована – не сказать ничего. Я чувствовала себя обманутой и опустошенной. Дмитрий Игоревич задал еще тысячу вопросов о том, что случилось после побега. Про таксиста, про квартиру. Про жену красавчика. Как она выглядела, что говорила. Доктор, видимо, уже забыл, что явился в дом к Екатерине и бесцеремонно меня вырубил.

– Вы сами дотащили меня до машины?

Он уткнулся в мою карту и поправил очки. Я задала какой-то неудобный вопрос?

– Обычно санитары помогают возвращать пациентов в палату.

Я не хотела знать, как это происходит обычно, я желала услышать, как это произошло со мной.

– На сегодня достаточно, – отрезал доктор и захлопнул мою карту.

– Вы вернете личные вещи?

В день заключения контракта у меня были деньги, телефон и целая куча полезных мелочей. Вряд ли по их плану тут до сих пор дежурит таксист, который не берет с пассажиров денег.

– Да. Когда придет время.

Тупой робот!

Он тут же сослался на поздний час и других пациентов. Я не видела на этаже других пациентов! Даже не уверена, что они существуют! Док, я тут. Мне нужен мой телефон. Хочу позвонить или написать кому-нибудь из прошлой жизни. Желаю побыстрее вернуться в мир, из которого выпала на семь долгих лет. Так помоги же мне!

– Вы получите телефон после нескольких занятий со специалистами из реабилитационного корпуса.

Бездушная машина! Ну и катись к другим пациентам!

Пару дней я и вправду провела в больнице. В той самой палате. У меня взяли кучу анализов и сообщили, что все в порядке. Чувствовала я себя неважно. Жаль, что нет таблеток для облегчения душевных страданий.

Я старалась держать себя в руках и не показывать своему врачу, что творилось в голове. Дмитрий Игоревич еще несколько раз меня допрашивал, опять выпытывал подробности про Екатерину и про то, что она мне говорила. Спроси у нее сам, док. Или она ни черта не помнит? Вряд ли можно забыть ситуацию, когда поздно вечером к тебе в дом приходит грязная беглянка и несет какой-то бессвязный бред.

Перед выпиской из больницы я спросила у доктора о своих родственниках. Я уже получила бумажку-направление и сидела на застеленной кровати в ожидании, что меня кто-то проводит в реабилитационный корпус. Не пойду же на улицу в дурацкой ночнушке. Я в ней похожа на воздушный шар.

– Вы оставляли контакты родителей, – ответил Дмитрий Игоревич.

– Они мной интересовались?

– Нет.

– С ними что-то случилось?

– Вам предстоит это узнать.

Слушай, док, выключи уже своего внутреннего робота! Просто дай мой телефон. Я позвоню им сама!

– Хочу забрать свой телефон.

– Еще не время.

Бездушный автомат! Даже люди в моем сне про корабль и побег из больницы были куда реальнее! Может, я все еще сплю?

Медсестра принесла одежду: джемпер, штаны и кеды безликого серого цвета. Ни узора, ни рисунка. Даже логотипа Института не приклеили. Трусы с носками были из каких-то скользких материалов. Медсестра терпеливо ждала, пока я напялю на себя все эти дрянные шмотки, и глядела в окно. А я старалась не проронить ни одного ругательства. Этот Институт тратил кучу денег на вознаграждение таким, как я, и закупал одежду в вонючем подвале. Нитки торчали отовсюду. Надеюсь, за несколько дней эти тряпки не разойдутся по швам. Носки точно не доживут до вечера. На новом месте ведь будет что-то на смену?

Я наконец оделась. Медсестра заулыбалась и проговорила, что я отлично выгляжу. Вранье! Эта дамочка в белом халатике просто запрограммирована выдавать шаблонные фразы в определенный момент.

Медсестра-робот проводила меня в реабилитационный корпус. Это было серое унылое здание, такое же, как и все остальные корпуса. Единственное, что отличало это архитектурное недоразумение от других, – это небольшой парк, разбитый на заднем дворе. За парком – забор, за забором – лес. Прямо-таки санаторий.

Корпус, куда меня привели, напоминал дешевую гостиницу. Длинные обшарпанные коридоры вмещали несколько десятков дверей. Никаких картин или комнатных растений тут не наблюдалось. Ничего не сделали, чтобы хоть попытаться добавить уюта. Здесь же люди, которые проспали лучшие годы. Им и так тошно.

В моей комнате на прикроватной тумбочке лежал листок с расписанием занятий и часами работы столовой. Меньше всего на свете хотелось посещать какие-либо занятия. Я просто хотела уйти! В шкафу имелась сменная одежда. Джемпер и штаны были свернуты и сложены стопочкой. Не было нужды вешать их на плечики: ткань, из которых их сшили, не мялась. Долбанная синтетическая синтетика! Окно прикрывала серая занавеска. Тюль тоже был серым. Почему никому не пришло в голову, что серые тона всюду наводят скуку. Где же краски? Хоть бы картину какую повесили. Распечатали бы что-нибудь на цветном принтере и сунули в самую дешевую рамку. Это было бы лучше, чем голые белые стены, серая мебель и серый синтетический текстиль.

Ну хоть кровать была гораздо удобнее, чем та, что стояла в моей палате, и на новом месте я спала, как котенок.

Утром в столовой ко мне прицепилась девчонка. Бодрая такая, веселая. После звонкого «Привет» она перескочила на дебильные лекции, которые мне только предстояло посетить.

– А ты уже слышала про новое лекарство от диабета? Его начали производить в прошлом году, – тараторила она, идя за мной по пятам. Да мне плевать. Ни ты, ни я, милочка, не имеем к этому отношения.

– Ты только проснулась? – спросила она, когда я села за стол. Сама же она стояла и глядела на меня, держа в руках поднос с завтраком.

– Да. Утро ведь.

Я поняла, о чем она спросила, но мне не хотелось ни с кем говорить. Совсем. И по моему кислому лицу она все поняла, развернулась и ушла в другой конец зала. Девчонка выглядела молодо. Наверняка пришла сюда лет в восемнадцать и провела тут года три.

Я только проснулась, и это было проблемой. Семь лет мой разум был отключен от жизни, и теперь я жалела о своем поступке. Можно ли отмотать время назад, порвать контракт в клочья и прожить эти семь лет, ощущая и пропуская через себя каждую минуту?

Я уже пила коричневатую муть, которую мне сунули вместо какао, когда услышала знакомый голос.

– Как вы здесь устроились? – доктор плюхнулся на соседний стул.

– Отлично, – сухо ответила я.

Хотелось поговорить о том, что происходило со мной в последние годы. Доктор это знал. Наверняка сам ставил опыты. Расскажет ли он мне хоть что-нибудь?

Он предложил прогуляться по парку, и мы вышли из душной столовой на свежий воздух.

– Вы помните что-то за последние годы? Что-то из того, что было помимо корабля и поездки к Екатерине.

– Больше ничего.

И это было чистой правдой. Хватит уже мусолить мои воспоминания. Пора кончать с этой психушкой.

– Когда мне вернут телефон?

– Когда вы будете к этому готовы.

Треснуть бы тебе по башке, но тогда все настройки собьются, и придется программировать нового робота, чтобы тот выдавал пациентам шаблонные фразы да научные словечки. Не хочу тебя больше видеть, док. Я бы пообщалась с человеком, но ты просто автомат, управляемый Институтом.

Весь следующий день я избегала встречи со своим доктором: не пошла на завтрак, не сидела в палате, а бродила по белым коридорам и постоянно вертела головой. Я обошла большую часть территории Института и не увидела ничего впечатляющего. Просто несколько серых пятиэтажных корпусов, парковка для автомобилей сотрудников, сонная охрана у ворот и парк. Вокруг невысокий забор и лес. Я не услышала шума машин, будто дорога находилась не поблизости или же не пользовалась популярностью у автомобилистов.

А может, не стоит прятаться от доктора?

Я пошла на обед в надежде, что мой знакомый прольет свет на часть моих вопросов, но он все не появлялся.

Неужели устроил себе выходной?

Доктора не было целых три дня. Я хотела спросить у медсестер, куда он подевался, но не стала. По-прежнему грустила о потерянном времени и пыталась вспомнить подробности своей жизни до заключения контракта.

Приходилось отсиживать лекции про политику, новую технику, открытия, совершенные якобы благодаря таким, как мы, и прочую муть. Я садилась подальше от вещателя-робота и просто дремала. Не хотелось мне слушать про туристические полеты в космос. Я еще не разобралась, что происходит на Земле. Все эти роботы, читающие лекции, выдавали помпезные речи о том, как много было разработано лекарств, сколько жизней удалось спасти, и при этом никто не называл имен. Я хотела услышать что-то в духе: «Вот благодаря вам, Ольга, мы создали лекарство от рака. Выпил пару таблеток, и опухоль со всеми метастазами рассосались». Такого никто не говорил. Никакой конкретики не звучало, только общие слова, которые меня совсем не трогали и не заставляли почувствовать себя особенной. Скорее, я ощущала себя идиоткой. Особенно, когда говорили про новые бытовые приборы. Крутой многофункциональный бытовой помощник вымоет окно в два счета. Нужно лишь прилепить его к окну с внутренней стороны. Не нужно ничего открывать. Ведь так важно навести чистоту безопасно, если вы живете на тридцать пятом этаже. А купить такой мойщик окон можно вот в таких магазинах. Я смотрела на других слушателей и видела, как они жадно глотали россказни про бытовых роботов и записывали адреса магазинов, пуская слюни.

Похолодало. У меня не было с собой серой дурацкой синтетической кофты, а так хотелось посидеть в парке подольше. Между неинтересными лекциями перерыв выдался аж в полчаса. Не желаю возвращаться в корпус и терять драгоценные минуты своей жизни. Я готова выйти в изменившийся мир, как есть. Сама буду его изучать, как это делают маленькие дети. Просто отдайте мои вещи и отпустите, наконец!

Я скрестила руки на груди, сунув кисти рук в подмышки, чтобы согреться. Тишина убаюкивала, и я ощутила, что веки стали тяжелыми. Так не хотелось проваливаться в сон здесь, среди каштанов и ясеней, где между лавочками разбиты клумбы с яркими цветами. Посплю на одной из дурацких лекций!

Я потерла веки пальцами, и сон отступил.

– Это твое любимое место, – услышала знакомый голос. Мой доктор присел рядом. Слишком резко, как будто был чем-то обеспокоен. И руки сцепил сильно, не так, как это бывает с теми, кто хочет поболтать о ерунде.

Вообще-то я думала о нем. Он был вежливым. Это, конечно, входило в его обязанности, но хотелось верить, что он всегда такой и со всеми. Даже если бы мы вдруг подружились, он бы подбирал слова, чтобы не задеть меня неосторожной фразой. И мне это нравилось. Это то, чего так не хватало мне. Я могла ляпнуть что-нибудь не то, а потом сожалеть об этом.

– Хочу рассказать о некоторых экспериментах, которые проводили с твоим телом.

Давай, док. Я уже ко всему готова. Меня заразили чем-то неизлечимым, а потом вылечили, но вылезли побочные эффекты?

В парке никого, кроме нас, не было. Проснувшиеся отправились на скучные лекции, а медперсонал наверняка занялся пациентами. Из-за деревьев выглядывал реабилитационный корпус, серый и унылый, как небо над нашими головами. Август выдался холодным и пасмурным.

Доктор мял руки, а я ждала, когда же он начнет говорить, и смотрела вглубь парка. Густые кроны не пропускали света, а в такие дни, как сегодня, ровные стволы сливались с черным забором и превращались в одну темную массу.

– У тебя родился ребенок.

Молодец, ты меня удивил. И, кстати, почему это мы перешли на ты?

Я только подумала о том, что мой врач может быть деликатным, а он взял и перешел невидимые границы моего личного пространства. А еще сказал, что у меня родился ребенок.

– Это шутка такая?

– Нет.

Дмитрий Игоревич хмурил лоб, и меня это настораживало. Что-то пошло не по плану? Ребенок родился больным? Или умер?

– Что ты помнишь?

– Помню прогулку на корабле, который оказался больницей. Побег. Все. Я уже рассказывала.

– Ребенок родился позже. Ты была в сознании и во время подготовки, и во время беременности.

– Ничего такого не помню.

Значит, я все же переспала с красавчиком.

Чувствовала я себя в тот момент умалишенной, больной на голову неполноценной идиоткой. Как я могла пропустить такие крупные изменения в моем теле? В моей жизни! И что теперь с ребенком?

– Родилась девочка, – обозначил доктор.

– Где она сейчас?

– Здесь. Ее эксперимент еще не закончен. К ней пока нельзя.

– А что с отцом ребенка? Это ведь тот красавчик с корабля?

– Нет.

Я не переспала с красавчиком. Это хорошо или плохо? Сама не пойму. О Михаиле я тоже думала, но он был слишком хорош для меня. Рядом с ним гармонично смотрелась бы ослепительной красоты супермодель, которая к тому же начитанна, умна и хорошо готовит. Такая бы смогла его удержать. А я нет. Я пару раз выскажусь резко, сготовлю яичницу вместе со скорлупой, мать моя начнет ему названивать, и он сбежит.

– Подготовку начали два года назад, – проговорил Дмитрий Игоревич и прервал мои размышления о том, как бы неудачно сложился мой роман с Михаилом. – Мы тебе все разъяснили, и ты восприняла новость с радостью. Нам нужен был определенный материал, в качестве донора подходило несколько человек.

Доктор замолчал. Я ничего такого не помнила и не могла представить себя на месте той женщины, о которой говорил он. Док, ты в своих бумажках ничего не перепутал? Речь точно обо мне? Я жила с родителями и не могла позаботиться даже о себе. Я бы не рискнула завести ребенка от какого-то там донора, с которого и алименты стрясти не удастся. Такое материнство для сильных женщин, которые умеют зарабатывать. Не для меня.

– В то время я работал с тобой каждый день, мы сблизились.

О нет! Неужели я позарилась на этого тощего блондина? Он же несимпатичный!

– Ты мне понравилась с самого начала…

Чувак, ты не в моем вкусе. Сбавь обороты!

– Я тоже подходил в качестве донора.

– Мы переспали? – спросила я напрямую. Чего тянуть?

Доктор опустил голову, и я не видела его лица, но мне показалось, что он смутился. Наверное, я опять высказалась как-то не так.

– Нет, – ответил он, наконец. – Это было ЭКО.

Я шумно выдохнула.

– А как же этика и все такое?

Или за семь лет чего-то изменилось? Разве могут позволить врачу обрюхатить свою пациентку даже с помощью ЭКО?

– Нужен был определенный материал.

Ах да, я на минуту забыла, что ты робот и выдаешь шаблонные фразы. Ладно, эту кнопку я больше не стану нажимать.

Как такое возможно? Это же Институт! С новейшими технологиями, лучшими врачами и всякими примочками.

В голове не укладывалось. Как я могла забыть беременность и роды? Ведь они дарят любой женщине бурю самых разных эмоций! Почему в голове осталось дурацкое воспоминание про ненастоящий корабль?

Башка гудела от вопросов. Сто тысяч почему, как и зачем. А выдала я всего лишь один:

– Что будет с ребенком потом?

– Тебе не стоит беспокоиться. Когда завершатся эксперименты, я заберу его себе.

А у меня кто-нибудь спросил, хочу ли я иметь ребенка? Или по бумажкам я ему не мать вовсе?

– А как же я?

– Обычно наши пациентки не забирают детей.

– А рожать от своего врача тут тоже обычная практика?

– Нет, – ответил он, и между нами повисло напряженное молчание. Прости, док, но я сейчас разражусь ругательствами!

Я ощутила волну гнева и постаралась сосредоточиться на дыхании. Вдох-выдох. Я сама отдала свое тело для каких-то дебильных опытов. Подписала контракт не глядя. Мне обещали, что через семь лет я очнусь и не буду ничего помнить об экспериментах. Квартира, счет на некоторую сумму и отсутствие воспоминаний об Институте – такие условия семь лет назад меня устраивали.

Доктор не виноват, что я не вчитывалась в слова, прописанные мелким шрифтом.

– Между нами что-то было?

Я постаралась задать этот вопрос максимально тактично. Довольно колкостей! Мне просто надо успокоиться и переварить услышанное.

– После того, как ребенок родился.

Я вдохнула и сконцентрировалась на том, как воздух проходит в легкие, а потом быстро выдохнула, потерла лоб и чуть не начала материться, однако удалось оставить брань только в мыслях. Я посмотрела вперед, туда, где ветер едва касался зеленых листьев. Кое-где они уже пожелтели, говоря о приближающейся осени. Все вокруг оставалось неподвижным, кроме меня, моего врача и листьев на деревьях. В парке всегда было тихо, этим он мне и нравился. Здесь хорошо думалось.

Могла ли я влюбиться в этого человека? Наверное, да. Если бы он остался единственным мужчиной на Земле. Меня раздражало, что он никогда не выключал своего внутреннего робота и почти всегда говорил на своем мудреном языке, но были в нем и интересные черты. Та же вежливость, например. И такой мужчина понравился бы моей маме, потому что работал врачом в престижном месте и наверняка получал хорошую зарплату.

Впрочем, я его слишком плохо знала и рисовала в своей голове образ, который мог не соответствовать действительности. Мне казалось, он неплохой человек. Он, конечно, вырубил меня тогда в квартире Екатерины, но я ведь сама сбежала. Этот доктор не представлялся мне мучителем, как и другой медперсонал, включая громадных санитаров с квадратными челюстями. Все эти люди просто делали свою работу. Я сама пришла сюда и приняла условия этой системы.

– И вас не отстранили от работы со мной?

– Нет. Мы не афишировали наши отношения.

Абсолютно все, что рассказал доктор, казалось бредом сумасшедшего. Не могло такого произойти в серьезной организации! Институт – именно такая организация с безупречной репутацией. Многие знакомые отзывались о нем хорошо, но никто не рассказывал, каким именно экспериментам подвергался. Кто-то должен был заметить, что один из врачей запал на пациентку, и настучать куда следует. Кто-то должен был принять меры!

Доктор ушел, оставив меня с кашей в голове.

Мне хотелось найти того, кто помнит о своих экспериментах чуть больше, чем ничего. Один человек должен был помнить.

Сердце выдавало бешеный ритм и заглушало все разумные мысли. Почему в мою голову приходят только бредовые идеи?

Я осмотрелась и ни одного человека не заметила. Дмитрий Игоревич уже скрылся за реабилитационным корпусом. Идеальный момент для осуществления моей авантюры настал. Я отыскала укромный уголок среди высоких деревьев, перелезла через забор и затаилась в траве. Парк был пуст, двери реабилитационного корпуса закрыты, а из окон никто не высовывал любопытных носов. Если тут и висели камеры, которые засняли мой побег, то охране стоило поторопиться. Мне всего лишь хотелось успеть поговорить с одним человеком. Я знала, куда пойду, и примерно понимала, где дорога. Вскоре я к ней вышла.

Никого. Ни одной машины.

Я не помнила, далеко ли отсюда город, меня вела интуиция. Где-то в подсознании сидела мысль, что все делаю правильно. Я должна проверить, спросить, узнать.

Начало темнеть. Я пошла по обочине наугад. Мне казалось, что я иду в верном направлении: в том, в котором ехала с добрым таксистом в прошлый раз. И вот послышался заветный шум, и в предзакатных сумерках блеснули фары. Я подняла руку, призывая машину остановиться и стараясь выглядеть максимально спокойной.

За рулем был мужчина. Он опустил стекло и спросил, куда я еду.

– В город, навестить подругу, – ответила я. Еще хотела рассказать небылицу, как у меня отняли сумочку вместе с деньгами или как поссорилась с мужем, и он меня вышвырнул из машины посреди леса, но этого не потребовалось. Мужчина кивнул «садитесь», и я быстро запрыгнула на пассажирское сидение. Пока этот мужик не передумал. Надеюсь, он не маньяк и не расчленит меня в лесу.

Мы покатили вперед по узкой дороге с белой прерывистой полосой посередине. Я изредка поглядывала на профиль водителя и ждала, когда этот странный тип заговорит. Ведь только странный тип мог посадить к себе в машину странную тетку в синтетическом сером костюме.

– Вы из Жуковки? – спросил мужик.

– Да, – ответила я, а внутри все похолодело. Надеюсь, он не догадается, что я беглянка, не высадит меня на этой дороге, где нет ни одного фонаря. Поселок, который он упомянул, остался далеко позади.

– Я плохо ориентируюсь в городе, – произнесла я. Если уж у меня вид не очень, то пусть буду странной до конца. Вдруг получится добраться до нужного места с минимумом потерь.

Он бросил на меня взгляд. Да, выглядела я по-идиотски. Не так плохо, как в тот раз, когда сбежала с корабля, но и сейчас на мне дебильный серый костюм, растрепавшиеся волосы, озабоченное лицо и нет с собой никакой сумки.

Я обнаглела вконец и назвала адрес: Лесная улица, дом тринадцать.

– Вам повезло, это по пути.

Я выдохнула с облегчением. Надеюсь, все вокруг не часть эксперимента.

Водитель молчал, а я думала о своем враче и о том, что он будет делать. Наверняка станет приставать, дарить цветы и все в таком духе. Это потешило бы мое самолюбие, за мной уже давно никто не ухаживал. Может, я и растаю, мы заберем нашего ребенка и будем жить одной семьей.

Нет, это очередная бредовая идея!

Я не готова вот так с бухты-барахты стать матерью. Это уж слишком! Сперва мне надо с собой разобраться.

Еще предстояло сообразить, как вернуться в реабилитационный корпус. Однозначно не через главные ворота! Я подумала, что ночь следует переждать в городе, а рано утром, как только начнет вставать солнце, попытаться найти нужную дорогу. Впрочем, Екатерина уже однажды меня сдала и знала, куда следует позвонить. В крайнем случае попрошу помощи у нее. Если она снова меня не сдаст. Такая вероятность существовала, и я всего лишь хотела успеть поговорить с Михаилом о том, что он помнит.

Мужик высадил меня на Лесной улице, но во двор заезжать не стал, и мне пришлось отыскать тринадцатый дом самой.

Снова передо мной возвышалось серое унылое здание, а рядом находился палисадник с тропой, протоптанной местными жителями. Фонари давали оранжевый свет, искажая реальные цвета окружающего мира. Темно-зеленые листья каштанов были обрамлены бронзой, и по черным окнам ползали оранжевые блики.

Я мялась у подъезда и ждала, что кто-нибудь выйдет или войдет за эту огромную черную дверь, чтобы не выкрикивать на весь двор сочиненные на ходу сказки.

Впрочем, у меня не было заготовлено внятной легенды. Я не знала, что скажу. Наверное, правду, как в прошлый раз.

Мне улыбнулась удача: из подъезда выскочила молодая женщина в желтом пальто и белых сапогах до колен, слишком ярких для позднего вечера в конце лета. Дурацкая мода, не хочу так одеваться.

Я поднялась на третий этаж и встала напротив знакомой двери. Вдохнула, медленно выдохнула, позвонила и опустила голову. К серым кедам прилипла земля, и выглядели они чересчур неряшливо. Чувствовала я себя отвратительно, эти дебильные дыхательные практики срабатывали не всегда.

Дверь осторожно открылась, и я увидела знакомое лицо. Темные длинные волосы спадали с плеча, второе плечо скрывалось за дверью.

– Я вас, кажется, помню, – Екатерина открыла дверь. Она была в сером домашнем костюме. Футболка и штаны. Снова на ней были серые тапки на танкетке.

Я поздоровалась и протараторила, что вместе с ее мужем находилась в Институте.

– Мой контракт завершен, – подытожила я, чтобы эта дамочка не кинулась звонить и отправлять сообщения в Институт, как в прошлый раз.

– Проходите, – она отошла от двери, дав мне зайти в коридор.

Я сняла грязные кеды. Белые синтетические носки больше не были белыми, их подошвы потемнели. Дурацкие носки! В них ноги все время потели. Надеюсь, от меня не сильно воняет.

Я прошла в гостиную и села на тот диван, на котором сидела в прошлый раз. Серого пледа из флиса поблизости не наблюдалось. Екатерина возилась на кухне за моей спиной.

– Извините, чай только зеленый остался. Вы пьете зеленый чай?

– Пью.

Мне все равно. Честно. Я просто хочу поговорить.

Ничего в этой квартире не поменялось. Та же самая мебель стояла на своих местах, с фотографии на полки смотрело улыбающееся семейство: Михаил, Екатерина и их мальчик. На полу валялась погремушка: желтый шар на оранжевой палке. Типа такой маракас. Дебильная погремушка. Они завели второго ребенка?

Я повернулась к Екатерине.

– Как дела у Михаила и у вашего сына?

Я рассчитывала поговорить с красавчиком, узнать, что он помнит, чтобы не чувствовать себя сумасшедшей.

– Миша с сыном уехали на рыбалку, – сказала Екатерина, – вернутся послезавтра.

Женщина прошла в гостиную и поставила чашку на журнальный стол:

– Еще горячий.

Чай был желтого цвета. Не зеленого. Мне хотелось пить, но не эту желтую бурду!

– Миша ничего не помнит, – она скрестила руки на груди, а ее лицо стало слишком острым. Над точеными скулами чернели глаза, губы были плотно сжаты и вытянуты в одну линию. Надеюсь, она не вцепится в мои волосы. Я не спала с ее мужем!

– Совсем ничего? – спросила я с надеждой и мольбой.

– Совсем.

Было в ее взгляде что-то по-звериному отталкивающее. Она отстаивала свою территорию со своим потомством. Но я помню! Он тоже должен помнить! Это был наш эксперимент.

– Я помню…

– В Институте разберутся, – пресекла Екатерина.

Ледяная волна рухнула на мою грудь. В прошлый раз эта дамочка отправила сообщение, пока заваривала чай. Надеюсь, в этот раз она не успела никому настучать!

– Пожалуйста, не надо никого вызывать.

Мой контракт уже завершен. Я отдала Институту все, что должна была отдать. Я ведь просто хотела поговорить с тем, с кем попала в западню. Да, существовала вероятность, что он забыл меня, но я упорно верила, что он все вспомнит. Когда увидит меня, услышит мой голос. Когда расскажу ему тупую историю про побег с корабля.

– На вас браслет.

На мне и вправду был тонкий мягкий браслет с датами. И как я раньше не обращала на него внимания?

– Какого он цвета? – Екатерина смотрела мне в глаза, не на браслет.

– Позвольте поговорить с Михаилом. Я всего лишь хочу узнать, что он помнит.

– Какого цвета браслет?

Вот прицепилась эта хищница!

– Желтого, как и ваш вонючий чай!

Она медленно отстранилась и отвернулась к фотографии. Я хотела бы еще спросить про погремушку, но это было бы уже нетактично.

– Вы видите даты? – спросила она не оборачиваясь.

Раздалась электронная птичья трель, и я не успела посмотреть, что было написано на браслете.

Я желала, чтобы пришел Михаил и рассказал своей женушке про корабль в воображаемом море, про ненастоящее солнце и искусственное небо. Как он вот с этой блондинкой в сером синтетическом костюме сбежал из той иллюзии. Как мы превратились в беглецов в дурацких мятых пижамах. Как он упал, но видел, что мне удалось сигануть через забор.

Екатерина открыла дверь и вернулась ко мне. Кто-то возился в коридоре.

– На вашем браслете стоят даты. Вы их видите? – повторила она вопрос.

Конечно, я видела цифры. Первая дата – день подписания контракта. Вторая – день, когда контракт истекает. В обеих датах стоял сентябрь. Не август!

– Ваш контракт не завершен, – проговорила Екатерина. – Браслет еще на вас. Его снимут, когда эксперименты завершатся.

– Прошу, дайте поговорить с вашим мужем! – я вскочила с дивана.

В комнату кто-то зашел, и я резко обернулась.

Мой врач. Эта женщина снова меня сдала!

– Я просто хочу поговорить с ним, – умоляла я.

Екатерина взяла с полки фотографию.

– Вам нужно вернуться в Институт, это в ваших интересах, – убеждала она. – Вам не желают зла и не сделают ничего плохого.

Не верю! Там происходит что-то странное. Почему я помню кусок эксперимента? Я не должна его помнить, как и не должна помнить этот адрес!

– Прошу… – повернулась я к своему доктору. Хотела попросить ничего мне не вкалывать. Я сама пойду с ним куда угодно. Но было уже поздно: он вцепился в мое плечо и что-то вколол. Я опомниться не успела. Он усадил меня на диван, ноги стали ватными.

Зачем? Почему нельзя было договориться?

Я видела большие черные глаза Екатерины под аккуратными бровями, высокие скулы и худые щеки. Она мне кого-то напоминала, как и тот снимок, который она держала в руках. Он тоже что-то значил, но я никак не могла вспомнить, что именно.

– Я верну вас в палату. Вы еще не готовы, – сказал Дмитрий Игоревич перед тем, как я вырубилась.