40

Весь день у Истровской был загружен до отказа, не было свободной минуты, чтобы позвонить Пекрасову и узнать, как произошла передача денег Зибирову. Только поздно вечером, когда Дмитрий вместе с Федором и Кристиной уже устроились в гостинице областного центра, Алла набрала его номер телефона. Но на звонки ответа не было. Телефон Зибирова молчал. Истровская забеспокоилась. Никак не могла объяснить себе этого молчания.

Возникло гадкое предчувствие ужасного. Под сердцем больно и нудно заныло. Она стремительно вскочила из кресла и, не разбирая дороги, сшибая все, что встречалось на пути, вихрем понеслась к выходу. Выскочила из офиса и, не чувствуя ног, метнулась к своей машине.

Алла всегда ездила быстро, но сейчас ехала так, словно у машины был реактивный двигатель.

Выскочив из авто возле гостиницы, Истровская моментом миновала расстояние до двери. Администратора ошеломил внешний вид женщины. Алла молнией пронеслась мимо и поднялась на этаж. Остановилась у двери в номер Пекрасова. Яростно ударилась в дверь, распахнула ее и увидела в дверях незнакомого мужчину. Оттолкнула его, ворвалась внутрь, ища глазами Дмитрия и на ходу спрашивая о нем.

Мужчина ничего не понимал. Наконец до него дошло, что женщина искала прежнего постояльца.

– Да я только что вселился сюда, – сказал он, – номер пустой.

Алла смотрела ошарашенно:

– Как пустой? Почему вселился? – Внутри у нее все сжалось.

Новый постоялец моргал глазами и ничего не отвечал.

Истровская выбежала в коридор. У нее сильно заскребло на сердце. Сумасшедшая мысль о том, что Пекрасов сбежал с ее деньгами, ошпарила. Эта мысль засела хуже занозы. Женщина метнулась на ресепшен, вцепилась в дежурного администратора. Та возмущенно отбилась, глянула в журнал и сообщила:

– Постоялец сдал номер и съехал днем.

У Аллы началась истерика. Как это? Не может быть! Какая-то чушь! Ненавидящим взглядом разъяренно впилась в администратора, будто та была во всем виновата. Дико взвизгнула, рванула из ее рук журнал, отбросила его. Тот подлетел кверху и упал за спиной женщины. Та возмущенно вскочила со стула:

– Вы что творите? С головой не дружите, что ли? Ведите себя прилично!

Но Истровская была не в силах совладать с собой.

Администратор схватила трубку телефона, угрожая полицией.

Алла отступила. Стала остывать. Только спросила, уехал ли вместе с Пекрасовым постоялец Зибиров, и, получив утвердительный ответ, начала медленно что-то соображать. Новая волна исступления стала накатывать на нее, разрывать душу.

Дежурная, видя, как Истровская снова меняется в лице, поспешно отодвинулась вглубь стойки ресепшен.

Но Алла импульсивно дернулась, крутнулась на месте и стремительно вылетела на улицу.

Администратор как будто вдохнула в себя живого воздуху и посветлела, а потом издала стон радости и перекрестилась. В этот миг она, безусловно, верила, что именно Бог убрал от нее Истровскую.

Мысль об обмане доводила Аллу до безумия. Она сделала длинную путаную пробежку по вечерней улице и вернулась к своей машине.

До самого утра женщина не находила себе места. О каком сне могла идти речь? Она не выпускала из рук телефон и среди ночи несколько раз звонила на номер Пекрасова. Утром из дому позвонила на мебельное предприятие, попросила секретаря связать с генеральным директором Дмитрием Пекрасовым. Сказала секретарю, что тот хорошо знает ее.

Секретарь соединила, и Алла возбужденно начала возмущаться:

– Дмитрий, как ты посмел уехать, не попрощавшись и даже не предупредив! Я здесь с ума схожу!

Но, услыхав голос на другом конце, не узнала его, он был хриплым, словно простуженным. Этот голос спросил:

– Кто это говорит? Кто вы такая и что вам надо?

Алла разъярилась и закричала:

– А вы кто такой? Я просила соединить с Дмитрием Пекрасовым!

– А с кем же вы говорите? – удивился голос.

– Скажите секретарю, чтобы переключила на Дмитрия!

– Она правильно вас соединила. Кто вы такая?

Диалог происходил совершенно странный, как будто разговаривали два глухих человека.

– Еще раз для тупых повторяю: мне нужен Дмитрий!

На другом конце положили трубку. Алла набрала номер снова, но секретарь больше не соединяла.

Истровская сорвалась с места, спешно надела на себя то, что быстро попалось под руку, кое-как причесалась и понеслась на работу. Заскочила в офис, объявила секретарю, что едет в командировку, и помчалась из города. Без остановок и без обеда летела сломя голову целый день в тот городок, где располагалась мебельная фабрика. На ночь остановилась в каком-то придорожном мотеле, наспех перекусила, переночевала и рано утром понеслась дальше.

Приехала на мебельное предприятие к обеду. Чуть успокоилось, увидав, что фабрика на самом деле существует: есть здания, забор, проходная, и люди снуют туда-сюда.

Охранник сказал, что директор на месте. Алла поднялась на второй этаж и вошла в приемную. За столом сидела молоденькая девочка и с кем-то разговаривала по телефону. По отрывкам фраз Алла поняла, что разговор был частным. Сбоку на двери висела табличка с фамилией и именем генерального директора. Истровская прочитала знакомую фамилию и удовлетворенно расслабилась. Значит, все в порядке. Вот теперь она точно выяснит, что побудило Дмитрия так спешно покинуть ее и не отвечать на звонки.

Секретарь оторвалась от телефона, намереваясь задать вопрос, но Истровская даже не посмотрела на нее, стремительно прошагала мимо и открыла дверь кабинета. Та сзади что-то крикнула, но Алла уже закрывала за собой дверь.

За столом в рабочем кресле сидел незнакомый ей худощавый мужчина средних лет, с морщинистым лбом и темными кругами под глазами. В одной руке он держал очки, второй протирал стекла носовым платком. Футляр от очков лежал перед ним. Белая в синюю полоску рубаха чуть примята на груди. Серые глаза смотрели не моргая, губы слегка выпячены.

Истровская подумала, что видит работника, исполняющего обязанности генерального директора, досадливо остановилась и сказала:

– Мне нужен Пекрасов.

Мужчина удивленно вскинул подбородок и расширил глаза, ответил хриплым голосом:

– Я вас слушаю.

Алла решила, что ее не поняли, повторила:

– Мне сам Дмитрий Иванович нужен.

– Я – Дмитрий Иванович, – вновь ответил человек в кресле и расправил плечи.

Истровская замешкалась, но это замешательство граничило с помутнением мозга. Она не могла поверить, что видела перед собой Пекрасова Дмитрия Ивановича. Злая шутка или ей мерещится? Попыталась улыбнуться, дескать, побалагурили и хватит, но вместо улыбки ее красивые губы вытянулись в гримасу.

Человек из-за стола смотрел на нее серьезно.

У Аллы сейчас было такое состояние, какого она никогда не испытывала прежде, и даже не думала, что способна растеряться настолько, что мозг не давал никаких сигналов для дальнейших действий. Она всегда умела быстро, почти на ходу, принимать решения, а тут что-то заклинило, и Алла только смотрела во все глаза на неизвестного Пекрасова и молчала. Наконец из ее горла раздалось нечто, похожее на стон. Кажется, Истровская полностью осознала, что произошло, и заскулила тонко и визгливо, по-собачьи. Ноги у нее подкосились, она пошатнулась, но устояла на месте.

Даже не заметила, как Пекрасов выскочил из-за стола, подхватил ее под руку и посадил на стул возле приставного столика. Папка с бумагами выпала из рук, но директор поднял и положил ее перед Аллой, спрашивая:

– Что с вами? – Кинулся к графину, налил в стакан воды, и поднес ей.

Почему-то всегда в таких случаях подносят воду, считая, что человеку надо обязательно попить. Вероятно, чтобы отвлечь.

Истровская совсем не хотела пить, но когда Пекрасов поднес к ее рту стакан с водой, разжала губы, и стакан застучал по зубам. Сделала глоток, второй, третий. После третьего глотка почувствовала, что к ней начинали возвращаться силы. Но возвращались они нехотя, словно не желали, чтобы Алла оказалась в той действительности, которая привела ее в шоковое состояние.

Она взяла стакан из рук Пекрасова. Пила, захлебываясь и обливаясь, но не отрывала стакана от губ, потому что тот в этот миг был как бы ее единственным спасением. Она боялась, что вода закончится и она не будет знать потом, что ей делать дальше.

Алла действительно не знала, как теперь быть. Сознание возвращалось и говорило, что ее обманули. Не просто обманули, а одурачили, как самую глупую и бездарную бабу. Сыграли на том, на чем она всю жизнь умела превосходно играть сама: на чувствах. У нее не укладывалось в голове, что ее попросту облапошили, разорили, что сама неизвестно кому отдала все свои деньги, и даже не только свои, но и чужие.

Истровская подняла глаза на генерального директора, она не в силах была назвать его Дмитрием Пекрасовым, просто язык не поворачивался, ибо с этим именем у нее был связан другой образ. И вдруг начала лихорадочно открывать свою папку. Достала договор с другим Пекрасовым и протянула директору. Тот взял, стал читать. Лицо вытянулось от изумления. Отошел от Аллы, сел в рабочее кресло, проговорил:

– Это невероятно. Никогда бы не поверил в подобное, если бы не увидал собственными глазами. Я понимаю ваше состояние. Вас профессионально надули.

Было страшно услышать это, невыносимо больно. Он с жалостью смотрел на нее, и эта жалость начинала приводить ее в бешенство. Истровская терпеть не могла, когда ее жалели. Кроме всего, она представила себе, какой дурой выглядела в его глазах, и вся ее сущность взбунтовалась против.

Директор увидал мгновенную метаморфозу. Из совершенно подавленной и разбитой женщины вырвалась наружу разъяренная волчица. В уши ударил визг, и Алла заметалась по кабинету, как раненая хищница. Пекрасов попытался остановить ее, но она вдруг накинулась на него с обвинениями, что он с мошенниками заодно и что она выведет их всех на чистую воду. Его молчание еще больше распаляло Истровскую. Кабинет стал для нее маленьким. В разные стороны разлетались бумаги со стола. В глазах была неистовая ненависть ко всем мужикам.

И директор понял, если Аллу не остановить, она разнесет весь кабинет. Его окрик не охладил ее пыла. Он взял телефон, но женщина вырвала и бросила на пол. Пекрасов выскочил из-за стола, схватил Истровскую за руки и прижал к стене. Ее тонкое тело не могло противостоять его силе, но оно безудержно дергалось, и он не мог заставить успокоиться. Тогда крикнул секретарю, чтобы вызвала охрану.

Прибежали охранники. Скрутили Аллу и вытащили в дверь, но она продолжала сопротивляться. Ее подхватили подмышки, подняли и понести в коридор.

Директор бросил ее папку с бумагами секретарю. Та догнала охранников и сунула эту папку им.

Аллу вынесли на улицу. Из нее безудержно неслась брань в адрес охранников и двух Пекрасовых: и этого настоящего в кабинете, и того, с котором спала. От мысли, что она спала с мошенником, у Истровской останавливалось сердце.

Она не знала, что ей делать дальше.

Наконец, обессилев, успокоилась и замерла на месте. Потом подняла с асфальта папку с бумагами и побрела к своей машине.

Как каленым железом жгла мысль, что обо всем этом скоро станет известно Адаевскому и, естественно, Хавину. Понятно, Анатолий тут же доложит Павлу о случившемся, ибо сразу будет ясно, что заемные средства магазин в течение года вернуть торговой сети не сможет. А кредит банку – тем паче. Итак, весь ее бизнес мгновенно покатился к банкротству.

Истровская села в машину. Не скулила от бессилия, а рычала. Долбила руками руль и рычала. В глазах стоял злой огонь. Если бы сейчас ей попался в руки этот мошенник, называвший себя Пекрасовым, она бы с него с живого собственными коготками содрала кожу, сантиметр за сантиметром.

Неистовый, бесподобный любовник, он безумно разжигал ее страсть, но в этой жизни за все приходится платить. Ее плата за собственную необдуманность, горячность и ненормальную увлеченность оказалась очень высокой.

Вспомнила, как, еще в далеком детстве, мать иногда говорила ей:

– Смотри, Алла, не залети с головой куда-нибудь из-за своей безрассудности.

Она смеялась над этим, потому что считала себя рассудительной и сообразительной. Но, оказалось, предупреждение матери не было напрасным. Сердце матери тогда в беззаботном детстве не зря беспокоилось за дочь и боялось за нее. И злилась теперь Алла не только на мошенников, но больше на себя.

Только через час Истровская нащупала ключ в замке зажигания и повернула его. Мотор заработал тихо и плавно. Алла уже точно знала, что в полицию заявлять не станет. Она мучилась от такого решения, потому что яро хотела отыскать мошенников и посадить в тюрьму. Однако все было непредсказуемо. К тому же сейчас надо было срочно искать решение, как покрывать убытки торговой сети в фирме Адаевского – Хавина, замаячившие на горизонте из-за неожиданного краха возврата займа. Нельзя было обрушить торговую сеть. Ее следовало спасти даже ценой потери собственного магазина.

Истровская включила скорость и даже не заметила, как машина покатилась. Только проехав метров двадцать, обнаружила, что движется. Тряхнула головой, пытаясь отбросить от себя все мысли и сосредоточить внимание на дороге. Но поняла, это плохо удается. Дорога впереди расплывалась. Алла импульсивно дернулась, подъехала к обочине и остановила машину. С нею что-то происходило, но она не понимала, что. Глубоко вздохнула и почувствовала резкую боль в сердце. Не такую боль, которая иногда мучила из-за мелких любовных осечек, нет. На этот раз сердце словно проколола острая игла. Женщина даже вскрикнула.

Легла затылком на подголовник, закрыла глаза и затихла, подумав, что сейчас сердце отпустит. Минут тридцать сидела без движения, погрузилась в забытье. Даже что-то снилось, но что именно, очнувшись, не могла вспомнить, только чудилось, слышала плеск волны. Распахнула веки, глянула сквозь стекло на дорогу, подумала, что показалось, просто это был шум машин.

Истровская снова сделала глубокий вдох и вновь почувствовала боль в сердце. Вспомнила, что в бардачке лежала аптечка с таблетками, которая обычно мешалась ей. Алла всегда рассуждала, ну, зачем возить с собой эти таблетки, если они ей не нужны, ан вдруг пришлось вспомнить о них.

Потянулась к бардачку и вновь ощутила боль. Пальцами нащупала аптечку, достала, медленно раскрыла, нашла валидол и положила под язык. Впервые в жизни она воспользовалась валидолом и удивилась тому, что знала, как это делать, когда-то от кого-то слышала, но когда и от кого теперь не помнила. Потом положила аптечку на пассажирское сиденье сбоку и снова закрыла глаза.

Подголовник был жестким, Алла остро ощутила это. И тут же забыло о нем, вспомнив, что никогда не знала, что такое сердце, вернее, всегда считала, что сердце существует для того, чтобы перекачивать через себя бурю любовных страстей. Но оказалось, оно может болеть от несчастий. Истровская опять провалилась в забытье, и сызнова в ушах раздался шум морского прибоя. Прошло еще около часа, прежде чем она проснулась. Ощутила, что боль в сердце немного отпустила, и на душе стало легче.

Вышла из машины и удивилась, как осторожно все делала. Куда подевалась ее стремительность? Прислушивалась к сердцу, радуясь, что нет недавней боли. Прошлась возле автомобиля, подышала воздухом. Ей хотелось забиться в какую-нибудь щель, где никто бы не видел, где никто бы не ведал и никогда бы не узнал о ее позоре, который жег душу.

Всегда она любила быть на виду, буйствовать, жить со скоростью света, искриться и радоваться. И вдруг все это у нее как бы разом отобрали.

Счастье не в деньгах, успокаивала себя Алла. Хотя без них вряд ли оно возможно. Впрочем, разве о них сейчас ее мысли? Нет. Ее унизили. Растоптали чувства. Чувства, в которых она жила всю жизнь. Ей всегда слышалось в них дыхание вечности. И вдруг на поверку вышло, что эту вечность просто распяли. Было так ужасно.

Ей все время казалось, что страсть беспредельна, но, оказывается, страсть должна иметь границы. Все, пришла пора остановиться. Если уже мошенники играют на том, чем она жила всю жизнь, может быть, не стоит больше жить этим? Но чем же теперь следовало ей жить? Голова разламывалась.

Алла села в автомобиль. Тронула его с места и почувствовала, как снова уверенно держит руль.

На выезде из города Истровская остановилась на мойке. Машину помыли и пропылесосили. Чистый автомобиль прибавил настроения. Алла смотрела на дорогу и крепла мыслью, что это не конец, что она не сломлена, что она начнет жить по-новому. Впереди еще долгий путь.