Глава десятая

Абсурд

Пантарчук сидел в кресле за рабочим столом и смотрел на Прондопула. Тот продолжал говорить, но Петр уже не хотел его слушать, потому что думал: и какого черта он тут еще торчит, я же ясно показал ему на дверь, когда отказал во встрече с Магдалиной. На душе у Пантарчука было муторно, мысли в голове ворочались противно, как клубок живых червей. Отвратное состояние. Голос архидема, подхватив мысли Петра, произносил:

– Да, да, все скверно, все не так, как надо, все наоборот. Но червь, всего лишь – червь. Кто с ним считается? Его без труда можно раздавить.

– При чем тут черви? – поморщился Петр.

– Черви всегда при чем, – продолжил архидем. – В червивости бездарность человеческая. Человек – это червь, хотя мог бы стать иным.

По телу Пантарчука прошлись судороги. В это мгновение он ощутил себя червяком, тупым, неповоротливым, жалким.

Прондопул направился к двери. Ее хлопок вывел Петра из аморфного неуклюжего состояния, и он узрел, как в стакане для карандашей вдруг возник жирный клубок червей.

Петр брезгливо схватил стакан и бросил в распахнутое окно. Мельком заметил, что вниз полетели карандаши. Нервно сплюнул: душу въедливо точил червь.

И тут из приемной донесся испуганный женский визг, он подхватил Петра из кресла и увлек за дверь.

Секретарь с ногами забралась на стул. В ее глазах плескался ужас. Она пальцем показывала на свой живот. Ее талию, извиваясь, опоясала тонкая змейка.

Пантарчук решительно схватил змею рукой, сорвал с девушки и отшвырнул в угол. Услыхал, как о стену ударила пряжка ремня. Шумно нагнулся за ним и протянул секретарше. Та продолжала скулить от страха. Что за чертовщина, подумал он, галлюцинации не только у него.

– Уберите! – взмолилась девушка.

– Успокойся, это твой ремень, – бросил его на стол.

– Нет, нет, не надо! – визжала она.

– Тебе показалось. Успокойся!

– Нет, нет, нет! – дрожала секретарь и была белой, как молоко.

Петр сгреб ремень со стола, озадаченно покрутил в руке, смял и сунул в карман пиджака.

Секретарь с опаской сползла со стула, осторожно опустилась на край сиденья. Петр крякнул глухо и шагнул к двери кабинета, и в этот миг за спиной снова разнесся истошный вопль девушки. Он обернулся: на столешнице извивался большой толстый червь. Глаза у девушки квадратные. Петр рывком скинул червя на пол, наступил каблуком, понял, что вдребезги раздавил авторучку. Перед глазами проплыло лицо Прондопула, разозлило и одновременно озадачило. Что могли означать его последние слова и эти черви? Или просто галлюцинации? Вроде бы и с головой все нормально, а вместе с тем происходит что-то неестественное, аномальное. Пантарчук нагнулся, подхватил с пола осколки:

– Видишь, твоя авторучка, – попытался успокоить секретаря.

– Червяк.

– Не говори глупости! Где ты видишь червя? Приснилось тебе все.

– Я не сплю.

– Ты просто переутомилась.

– Я видела червяка. Я его видела. Видела, видела.

Он бросил в корзину для мусора осколки авторучки и вытащил из кармана ее ремень-пояс:

– А это ремень или змея? Возьми себя в руки. Между прочим, красивый ремешок.

Секретарь зажалась.

– Вот что, – Пантарчук положил ремень перед нею, – рабочий день заканчивается, иди домой и отдохни.

Девушка в мгновение ока подхватила сумочку и молнией вылетела за дверь приемной.

Петру тоже следовало успокоиться: желваки ходуном ходили. Он озабоченно потоптался по приемной и направился в коридор. На выходе из офиса спросил у охранника:

– Прондопул ничего не сказал?

– А кто это, Петр Петрович? – расширил глаза охранник.

Пантарчук ощутил непонятную пустоту, которая наплыла за вопросом охранника, попытался обстоятельно уточнить:

– Ну, такой, такой, – и он запнулся, понимая, что не запомнил лица, сделал невыразительное движение рукой, – с черными волосами. Костюм. Рубаха. Галстук-бабочка. Приходил ко мне. Посмотри запись в журнале учета.

– Никто не проходил, Петр Петрович, никаких записей. Вот, можете проверить. – Охранник торопливо раскрыл журнал на столе.

Петр пробежал глазами: записи о Прондопуле не было. Душу опять стал точить червь. Не мог же архидем раствориться в воздухе, как привидение. Уж это полная глупость, идиотизм, крыша поехала, не все дома. Но ведь и он, и секретарь видели Прондопула, червей и змею – тоже. Чертовщина получается. Стоп. Тут что-то не то. Наверняка охранник проспал:

– Ты никуда не отходил? А может, без записи пропустил?

– Обижаете, Петр Петрович, на месте как штык. Без записи ни одна мышь не проскочит мимо.

Пантарчук посмотрел пристально, кажется, парень не соврал. Странный тип, этот Прондопул, безусловно, странный, аномалия. Его самого изучать в Лаборатории надо. Ловко облапошил охранника. Наверняка владеет гипнозом, потому и прошмыгнул незаметно. Черви и змея из той же оперы. Эта мысль несколько облегчила душу. Смущало одно обстоятельство: Петр доподлинно знал о себе, что на него гипноз не действовал, испробовано еще в молодости. Гипнотизер тогда долго бился над ним, но результат оказался нулевым. Стало быть, сегодня он не должен был видеть червей и змею. Однако увы. Пантарчук был в растерянности.

Он вернулся в офис за Василием, вытащил из-за компьютера, предложил пройтись. Стены давили, душила духота, несмотря на то, что был уже вечер. Подъехали к парку и направились к аллеям. Следовало разобраться в странностях последних событий. Хотелось разложить все по полочкам. Не любил загадок и неопределенности. Приостановился, заглянул в лицо Василию:

– Ты так и не вспомнил настоящего имени?

Тот пожал плечами:

– Пока я знаю одно имя. Возможно, другого не было. В голове, как в лабиринте, тупики. Мне кажется, иногда я за что-то ухватываюсь, но все тут же ускользает, и я даже забываю, о чем только что думал. Прошлое никак не дается.

– А я настоящее перестаю понимать, – усмехнулся Пантарчук, сделал паузу и сообщил Василию, что узнал от главного бухгалтера о его сверхъестественных способностях. Осмотрелся, грузно усадил свое тело на старый диван под развесистым деревом. – Обо мне сказать что-нибудь можешь?

Василий пристроился рядом.

– Могу, – наморщил лоб, натужился, вглядываясь в Пантарчука. – Вам до сих пор помнятся слова матери, какие она сказала, когда вы учились в шестом классе. Вы тогда за неподготовленный урок принесли жирный кол в дневнике. Она возмутилась: «Петр, хочешь быть дураком, тогда зачем тебе голова? А если у тебя есть голова, тогда зачем тебе кол?»

На лице Петра появилась улыбка. Все точно, именно так. Слово в слово. После этого случая в дневнике ниже четверки оценки не появлялись. Он вздохнул и вспомнил о Прондопуле:

– Можешь проследить мой сегодняшний день? Например, с посетителем в кабинете?

Магдалина сжал скулы, напрягся, лицо стало краснеть, глаза сузились. Минуту не двигался. По лбу поползли капли пота. Потом откинулся к спинке дивана. Тяжелым движением руки, словно та весила целый пуд, стер пот и расслабился. Ощутил пустоту и беспомощность. Отдышался, как после тяжелого подъема в гору, проговорил:

– Вы вошли в приемную, и – все.

– Что значит – все? Что потом происходило? – подтолкнул Петр. – Посетителя видишь? Он был в приемной, когда я вошел.

– Не вижу, – растерянно отозвался Василий.

– Странно. Он интересовался тобой.

– Не знаю.

– Хотел с тобой встретиться.

– Только пустота. Даже вас больше не вижу.

– Жаль, очень жаль.

Пантарчуку хотелось бы узнать больше. Не поймешь теперь, вроде бы есть способности у парня, но как будто слишком громко об этом сказано. В одном он прав – сплошной лабиринт, тупики, куда не ткнись. Количество загадок не уменьшается. Охранник не видел Прондопула и Василий его не видит. Как наваждение какое-то. Как будто Петр сам придумал архидема, а заодно и червей со змеями. Если бы секретарь не была участницей событий, подумал бы о себе как о сумасшедшем. Не мудрено, наверно, что Василий не видит этого типа, тут что-то нечисто. И дело здесь, скорее, не в Магдалине. Петр озадаченно засопел, слишком много необычного вокруг стало происходить последнее время. Грузно оторвал себя от дивана и молча двинулся к выходу из парка. На ходу набрал номер Грушинина:

– Константин, я с Василием еду к тебе. Тут появились разные новости.

Подъехали к зданию полиции. Кирпичному, с широким невысоким бетонным крыльцом, крашенным по торцам, с красным козырьком над входом.

В дверях произошла заминка. Постовой, суетливый и несговорчивый, с потертой кобурой на боку, наотрез отказался без паспорта пропустить Магдалину. Особенно когда тот проговорился, что потерял все документы. И пошло-поехало. Махал руками, зачем-то хлопал по кобуре и грозно рычал. Началось выяснение личности.

Пантарчук попытался объяснить, но скоро махнул рукой и вновь позвонил Грушинину. Тот спустился вниз.

А Василий заметил постовому:

– У вас болит живот, потому что утром вы съели испорченную колбасу, а вчера вечером из-за пустяка поругались с тещей. Теперь сожалеете об этом. Она любит цветы, купите букет, и все уладится.

У постового широко беззвучно раскрылся рот, он забыл о животе и очумело смотрел в спину Василию до тех пор, пока тот не скрылся из виду.

В кабинете Грушинина Магдалина сел на стул, куда указал Константин. А Петр грузно подмял под себя другой стул, заставляя пищать под тяжестью своего веса. Он начал рассказывать Константину обо всем, что поразило сегодня. Грушинин не перебивал. Лишь время от времени взглядом ловил зрачки Магдалины. И когда Пантарчук выдохнул последнюю фразу, спросил у Василия:

– Ты знаешь, кто такой Прондопул?

– Нет.

– Тебе когда-нибудь приходилось слышать это имя?

– Нет.

– Как ты думаешь, черви и змея это результат воздействия гипноза или это нечто иное?

Василий неопределенно пожал плечами и сообщил, что на Пантарчука невозможно воздействовать гипнозом. Для Петра это не было новостью, но еще раз подтверждало способности Магдалины. Однако у Грушинина в глазах застыло недоверие.

– Вероятно, более сильный гипноз, – предположил он. – Иначе черви и змея это явь.

– Не знаю, – заволновался Магдалина.

– Как ты можешь объяснить свои сверхъестественные способности? Сейчас многие промышляют, называя себя экстрасенсами и ясновидящими. Кто во что горазд. Оболванивают всех подряд. – В голосе Грушинина звучала ирония, но затем тон стал серьезным. – Однако попадаются и неподдельные. А что у тебя? Может быть, просто осенило? – Он улыбнулся.

В ответ Магдалина наморщил лоб и сосредоточенно уперся взглядом в Константина:

– У вашей дочери вчера был день рождения, вы опоздали, добрались до дому, когда все закончилось. Преподнесли подарок, а дочь огорошила, заявив, что собирается замуж. Вы обеспокоились, потому что не знаете избранника. Сегодня много об этом думаете.

Грушинину ничего не оставалось, как удовлетворенно хмыкнуть и тут же задать следующий вопрос:

– Ну, хорошо. Не отрицаю, все правильно сказали. Но сможешь ли, глядя на меня, сообщить что-нибудь о моих родственниках?

Магдалина сдавил скулы и отрицательно покрутил головой:

– Нет, мне надо смотреть на них.

– А по фотографии? – Грушинин вытащил из ящика стола какую-то фотографию и придвинул Магдалине.

Василий сделал над собой усилие и снова отказался:

– Не могу. Фотография – не живой человек.

– А экстрасенсы могут, – разочарованно произнес Константин. – Правда, не все.

– Я не говорил, что я экстрасенс, – заметил Магдалина.

Способности Магдалины не показались Грушинину особенно выдающимися, однако назвать их тривиальными было бы тоже несправедливо. Прочитывать всякого человека как раскрытую книгу не каждому дано. Такие способности можно с лихвой использовать в любом деле: и в бизнесе, и в криминалистике. Может быть, именно с потерей памяти связаны эти способности. А если все с самого начала происходящее с Василием это звенья одной цепи? Тогда вполне возможно допустить, что те, кто нападал на Василия, и исследователь аномалий Прондопул – одна компания. Как знать, вдруг им известно нечто большее и они намерены использовать способности Василия в своих интересах. Любопытно, в каких? И если это действительно так, тогда следует быстрее выходить на след компании. В этом случае может многое проясниться. Любопытно все и запутано. Кто этот Василий, что вокруг него творится и чем еще он удивит?

Вдруг Константин оживился, выскочил из-за стола, в мозгах словно закипело, даже дыхание стало горячим, воскликнул:

– Черт возьми, у меня идея, предлагаю провести эксперимент! – Шагнул на середину кабинета под вопросительными взглядами Петра и Магдалины. – Раз вам нужно видеть человека, чтобы снять с него информацию, попробуем воспользоваться этим прямо сейчас. – У Грушинина появилось неожиданное решение, и он загорелся от предвкушения удачи. – Все очень просто. До чертиков просто! – Выдержал паузу, разжигая любопытство собеседников, и торжествующе поднял руку. – Берем зеркало, вы смотрите в него. Видите свое отражение. Это то, что вам надо. И считываете свое прошлое. Как вам эта идея? Пробуем? Начинаем эксперимент?

Надо быть ненормальным, чтобы отказаться экспериментировать, когда появляется хотя бы малейшая возможность заглянуть в то, что напрочь вычеркнуто из памяти. Естественно, Василий согласился.

Грушинин схватил трубку, кому-то приказал срочно поискать по кабинетам большое зеркало и занести к нему. Скоро зеркало доставили. Приставили к стене.

Василий замер перед отражением, всмотрелся в него. Мускулы на лице от напряжения налились свинцом, мозг захлебнулся от натуги, щеки полыхнули кроваво-красным цветом. Лицо на мгновение застыло, как маска, и вдруг резко растянулось и исказилось. А следом в кабинете произошел мощный оглушительный хлопок, как выстрел из пистолета, и зеркало разлетелось на мелкие куски.

Тут же дверь шумно распахнулась, и из коридора вбежали оперативники с оружием в руках. Оторопело уставились на Грушинина.

А у того в ушах стоял тягучий густой звук, пробирая до костей стылой монотонностью.

Вдруг на полу осколки зеркала превратились в червей и поползли по сторонам. Константин не поверил самому себе, увидав множество червей. Взмок, округлил глаза, остолбенел.

Пантарчук покрылся багровыми пятнами.

Оперативники в дверях загомонили, засуетились, сбегали за ведром. Начали сгребать в него червей. Закончив, обнаружили в ведре осколки зеркала. Растерялись, ничего не понимая.

Петр дернул Константина за рубаху:

– Вот, пожалуйста, – ткнул пальцем в ведро, – подтверждение моим словам, теперь, надеюсь, не думаешь, что я преувеличивал или привирал. Все видели червей, так что соображай, что к чему, не одному мне голову ломать над этим.

Грушинин мотнул головой, не находя ответа.

А оперативники словно присутствовали на финальной сцене «Ревизора». Магдалина не шелохнулся. Кровавая краска, как червь, сползала со щек. А по лбу медленно скользили крупные капли пота. И вдруг у него подкосились ноги. Оперативники успели подхватить и посадить на стул. Он безжизненно обвис, никого не видя.

Петр достал носовой платок и промокнул Магдалине лоб.

Оперативники подхватили ведро с осколками и один за другим стали выскальзывать за дверь. В кабинете остались трое.

Грушинин, не чувствуя ног, прошел к столу, плюхнулся на стул и осипшим голосом выдохнул:

– Как это объяснить, Петр?

– Мне бы самому хотелось знать ответ, – буркнул Пантарчук, – уверен в одном: черви ползали настоящие.

– Но это же чушь! Больной бред! – воскликнул Константин, беспорядочно двигая руками по крышке стола.

– Возможно, ты болен, но я пятнадцать минут назад был абсолютно здоров. И сейчас даже насморка не имею. – Пантарчук дотронулся пальцем до кончика носа.

Грушинин сжал губы, махнул рукой, помолчал, снова спросил:

– Но почему лопнуло зеркало? На мелкие осколки. Это же немыслимо.

– Как видишь, мыслимо, – ответил Петр и задумчиво добавил. – Не сомневаюсь, это Прондопул устроил.

Константин отпрянул к спинке стула:

– Здесь нет никакого Прондопула.

– А мне теперь кажется, что он везде, – нахмурился Пантарчук.

– Сумасшествие, не иначе. – Константин развел руками.

– Но черви были, – напомнил Петр. – Нет, без Прондопула не обошлось.

Константин попытался улыбнуться:

– Ты хочешь, чтобы я поверил в нечистую силу?

У Пантарчука запершило в горле, у каждого свой ответ на такой вопрос:

– Как знаешь, Константин, – сказал он. – Но мне кажется, если есть чистая сила, есть и нечистая.

– Ну, это уже слишком, Петя, перебор, – хмыкнул Грушинин. – Ты сам-то веришь в это?

– В червей верю, – кивнул Пантарчук, – а все остальное, тьфу, тьфу, тьфу. Как говорится, чур меня.

Грушинин отвернулся, ясно, от Петра сейчас другого объяснения ждать не приходилось. А Магдалина лишь начинал приходить в себя. С ним говорить еще рано. Константин недовольно почесал затылок, он всегда доверял только фактами, но в данном случае факты были весьма странными, в них попросту невозможно верить. Какое-то затмение мозга. Да и затмение невероятное, сразу у нескольких человек. Константин вздохнул и с сожалением посмотрел на Василия. Но тот, словно пробуждаясь, зашевелился, провел рукой по мокрым, как из-под душа, волосам и глубоко задышал. Затем заговорил, не дожидаясь вопроса:

– Я заметил, как зеркало стало плавиться, когда я мысленно попытался войти в собственное отражение. – Язык у Магдалины еле ворочался. – Потом – вспышка и – пропасть. Жуть. – Василия качнуло. – Это невозможно объяснить.

– И все-таки попробуйте, – поддержал Константин.

Магдалина задумался, расстегнул мокрый ворот рубахи:

– Не могу. До сих пор пробивает дрожь.

– Чего вы боитесь? Или кого? Вы боитесь Прондопула? Кто он? Вы его знали раньше? – Грушинин ловил зрачки Василия.

– Я его не знаю, – устало отозвался Василий. – Я не помню, кого я знал раньше.

– Но черви? – спросил Константин. – Они были или их не было? Как вы можете объяснить? Предупреждаю, в групповую галлюцинацию я не верю.

Василий промолчал. Константин чуть подождал и заложил руки за спину. Ни у кого не находилось ответа. Все замерли, будто скованные льдом. Но Константина, как червь яблоко, точила мысль о Прондопуле. Необъяснимость происходящего затягивала, как трясина, раскалывала мозг. Если бы Магдалина хоть что-нибудь вспомнил. Но увы. Тот сидел опустошенный и потерянный. Константин наконец оживился, вскинул голову и с любопытством глянул на Пантарчука:

– Где у тебя адрес этой пресловутой Лаборатории по исследованию аномальных явлений?

– В голове. Где ж ему еще быть? – буркнул Петр и назвал адрес.

Константин поднял брови и напряг память:

– Улица Шестипалого, говоришь? Нет такой улицы в нашем городе. Пошевели мозгами, ничего не перепутал?

Пантарчук рассерженно завозился на стуле, что за недоверие, забывчивостью он никогда не страдал, не терял памяти, как Магдалина.

– Я знаю все улицы города, – продолжил Константин. – У меня профессиональная память. Нет такой улицы. Ты ошибся.

– Выходит, я спятил! – насупился Петр. – Тогда позвони по телефону. – Он произнес номер телефона Лаборатории.

Грушинин кинулся к столу, схватил авторучку с намерением сделать запись, но стержень неожиданно перестал писать, шарик сухо противно царапал по листу бумаги. Константин сел, отбросил авторучку:

– Вчера поставил новый стержень, а он уже не пишет, халтуру гонят на прилавки, – схватил телефонную трубку. – Повтори, наберу! – Пробежал пальцами по кнопкам номеронабирателя, и снова – неудача: в телефоне – полная тишина. Ни гудков и ни звонков. Грушинин сплюнул. – Что за чертовщина, недавно нормально работал, – покрутил трубку, приложил к уху – бесконечное молчание. Пожал плечами.

Пантарчук усмешливо поежился, как бы напомнил: я же говорил, что тут не все чисто. И сам набрал номер по своему мобильнику. Ответ последовал мгновенно:

– Мы слушаем вас.

– Это Лаборатория? – уточнил Петр.

Константин бросил трубку на аппарат и услыхал отчетливый голос, говоривший с Пантарчуком. Ему померещилось, что это не громкая связь, что обладатель голоса находится рядом в кабинете. Он непроизвольно кинул взглядом по углам и дернулся от неестественности происходящего.

– Да, это Лаборатория, – ответили Петру. – Мы ждали вашего звонка, Петр Петрович.

Лицо у Пантарчука вытянулось, и он даже слегка привстал с заскрипевшего стула:

– Откуда вы знаете, кто вам звонит?

– Это наша работа.

– Странная у вас работа.

– Обыкновенная рутина, Петр Петрович. Подъезжайте, мы вас ждем.

– Да я, в общем-то, не собирался к вам ехать, – обескураженно проворчал Пантарчук, – просто решил проверить, верно ли запомнил номер.

– Правильно решили. Мы знали, что вы так решите.

– Все-то вы знаете наперед, – недовольно огрызнулся Петр, ощущая в душе дискомфорт. – Я хотел уточнить адрес.

– Ваш приятель, Петр Петрович, заблуждается, – прозвучало в ответ, – улица Шестипалого недавно появилась в городе. Раньше она называлась улицей Клары Цеткин. Вашему приятелю должно быть стыдно не знать, где находится улица Шестипалого. По роду своих занятий он должен быть хорошо осведомлен.

– Почему стыдно? – повысил голос Пантарчук. – Я тоже до сего момента не знал. И сейчас ума не приложу, кем был и чем известен этот Шестипалый, что в его честь переименовали улицу.

– Ай-яй-ай, как стыдно не знать этого, Петр Петрович. И почему был, он и сейчас есть и будет всегда. Ай-яй-ай, Петр Петрович.

Пантарчук внезапно почувствовал сильный стыд. Жаром обдало грудь, плечи, шею, как будто его поставили в угол и прочитали длинную мораль на тему, что такое хорошо, а что такое плохо. Он вспотевшей ладонью сжал мобильник и торопливо перешел к другому вопросу:

– Откуда вам известно о моем приятеле? – Посмотрел в изумленное лицо Грушинина.

– Это наша работа. Приезжайте вместе с ним. Только не откладывайте, потому что уже позднее время, вы можете опоздать. Отвратительно, когда человек опаздывает, нельзя так неразумно распоряжаться своим временем.

– Позвольте нам самим решать, что делать и когда делать! – вспылил Петр.

– Ваша жизнь коротка. Вам так мало отведено. Вам всегда надо спешить.

– Прекратите говорить загадками! – отсек Петр. – Какого черта мы поедем к вам?

– Черт плохого не посоветует. К нему надо прислушиваться.

– Вы там что, в своей Лаборатории, все с ума посходили? – сорвался Петр.

Но ответа не получил, связь прервалась. Он растерянно уставился на мобильник. Константин вскочил из-за стола:

– Слушай, улица Клары Цеткин не так далеко отсюда. Я там все наперечет знаю, но о такой Лаборатории не слыхивал.

– На улице Клары Цеткин такой Лаборатории, может, и не было, а на Шестипалого, как ты слышал, имеется, – съязвил Петр.

– Тогда вперед! Поглядим, какую лапшу на уши на этот раз вешает нам твой знакомый Прондопул. Василия оставим здесь, а сами прокатимся на твоем авто, если не возражаешь. Любопытно, очень любопытно. – Он выглянул за дверь, выкрикнул фамилию оперативника и, когда тот возник на пороге, отдал необходимые распоряжения относительно Магдалины. – Здесь для него безопаснее, – пояснил. – Будь рядом, пока не вернусь. Черт его знает, куда едем. – Интуиция подсказывала Константину, что нужно быть осторожнее.

Оперативник переспросил адрес, поскреб шею, выпятил губы и, переминаясь с пальцев на пятки, пробормотал озадаченно:

– Я вчера проезжал по Цеткин, ничего на ней нового. Дома стоят на месте и таблички на домах прежние.

Грушинин с Пантарчуком переглянулись. Слова оперативника несколько обескуражили, однако не сбили пыл Константина. Он крякнул, дескать, вот и поглядим своими глазами. А Петр не очень уверенно буркнул, что наверняка следует ждать какой-нибудь пакости от Прондопула. И вместе двинулись из кабинета.