Глава девятнадцатая

Десять сребреников

Тетрарха Ирода Антнпу вновь червем точила тревога. Он раздражался по пустякам, срывал зло на придворных. Те прятались в закоулках дворца, боясь попадаться ему на глаза.

Немало минуло, как он отправил к праотцам Иоханана Крестителя, но каждый прожитый день не прибавлял покоя. Поначалу надеялся достигнуть душевного умиротворения, отловив в тетрархии смутьянов. Во все концы направил своих гончих псов – верных служак, надежных соглядатаев и солдат, чтобы ни одного недовольного не упустили. Но, выловив многих, понял, что не приобрел то, чего хотел. Вдобавок усиливалось ощущение, будто втягивался в длительную осаду крепости, заранее зная, что одержать победу не удастся.

Впрочем, ничуть не сожалел, что сделал Крестителя и многих после него на голову короче. Воспоминания хоть и хватали иногда за глотку, но постепенно притуплялись и как бы сходили на «нет». И может быть, постепенно улеглись бы в душе страхи перед всякой смутой и недовольством в Галилее, если бы однажды не притащили новую весть о появившемся в подвластных землях разбойнике Варавве.

Молва тащилась по городам и селениям, обрастая слухами, как коростой. И все больше тревожила. Во дворце по углам начали шептаться, что Варавва неуловим, способен менять обличье и умело скрывать его под тканью хламиды, что даже сообщники не все видели его лицо.

Варавва грабил караваны купцов, убивал, появлялся в селениях и окроплял землю кровью тех, кто отказывался помогать ему. Купцы Галилеи прерывали свой промысел, боясь высунуть нос за пределы городов. А купцы других земель стали Галилею обходить стороной. Ирод Антипа вынужден был снарядить большой отряд и отправить его на поиски шайки Вараввы.

И началась гонка. Варавва оказался хитрым и изобретательным разбойником. Солдаты сбились с ног, мотаясь по Галилее. Не раз настигали, обкладывали со всех сторон. Но он, как песок сквозь пальцы, уходил через заслоны из-под самого носа воинов Антипы. И концов не находили. Отсиживался, зализывал раны, спускал награбленное в других землях. И снова появлялся там, где не ждали.

Мягкой звериной походкой, как бы перекатывая подошвы легких сандалий с пятки на носок, Ирод Антипа топтал пол покоев. Путался в мыслях, ломал голову над вариантами решения проблемы. И похоже, наскреб подходящий. Остановился, потер пальцами наморщенный лоб, крякнул, кликнул слугу, приказал прислать домоправителя Хузу.

Тот лисьим нюхом хитрющего царедворца сразу учуял, что запахло паленым. Конечно, не догадывался, о чем станет вещать тетрарх, но навострил уши и на всякий случай приготовился к любым вычурам в разговоре с Антипой. Предчувствия никогда не обманывали домоправителя, и на этот раз не подвели. Уже первые вопросы тетрарха потянули жилы из Хузы и заставили собрать в кулак всю изворотливость.

– Давно ты не рассказывал мне о своей жене, Хуза, и о ее спутниках, – въедливо заговорил тетрарх.

Домоправитель знал, что и не должен был говорить о ней, пока Антипа сам не спросит. Но сразу сообразил: тетрарх ждал информации, какую Хуза обещал приносить. Между тем такой информации не было. И быть не могло, ибо Хуза давно не видел жену, ничего не ведал о ней, а прежде просто врал тетрарху, надеясь впоследствии как-нибудь выкрутиться. И вот такая пора наступила. Он всегда ожидал этого момента. Но сейчас ощутил, как жизнь повисла на волоске.

– Где же Иоанна теперь, Хуза? – подступил тетрарх. – Расскажи! – Мягкая походка Ирода Антипы казалась зловещей, пурпурная одежда резала глаза домоправителю. – Или она уже приползла к тебе после смерти Крестителя, и я ничего не знаю о том?

В голосе Антипы мелькнула ирония, это был плохой знак, это было страшно. Хуза сдавил скулы: бежать некуда, отмолчаться невозможно. Тетрарх скор на расправу, особенно с царедворцами, кого ловил на обмане. Хуза согнулся пополам до треска в пояснице и раболепно залепетал:

– Великий царь, скажу одну правду, хоть она унизит меня в твоих глазах.

– Более чем я, тебя никто не может унизить, – резко оборвал Антипа. – Я сделаю тебя меньше ростом на целую голову, как Иоханана Крестителя, если услышу неправду.

– Великий царь, – еще ниже клюнул носом Хуза и осторожно, заискивающе пропел высоким голосом, хотя в согнутом положении у него пучились глаза и распухал язык, а под ребрами от натуги больно квакало сердце. – После казни Иоханана жена потерялась вместе с другими проходимцами, кои таскались за Крестителем. А я не искал ее, ожидал, что сама опомнится и объявится.

– Прошло достаточно времени, Хуза. Ждать дальше – глупо, – тетрарх сверху пристально уставился в покатую спину склоненного домоправителя. – Но раз она все еще твоя жена, она должна быть полезной для твоего властителя.

У Хузы холодной рябью обдало хребет. Еще не возникла догадка о намерениях Ирода Антипы, но в грудь вошло плохое предчувствие. Домоправитель не шевелился, боясь произнести неудачное слово. От страха не мог домыслить, чего ждал от него тетрарх.

А Ирод Антипа хотел одного: поймать Варавву и отсечь ему голову, как когда-то Крестителю. Сети, какие он расставлял до этого, не приносили улова. По новой задумке Антипы жена Хузы могла в этом деле оказаться полезной.

Тетрарх привычно затоптался из стороны в сторону, не отрывая взгляда от домоправителя.

Глаза согнутого Хузы ловили пурпурные полы одежд и сандалии властителя, а подобострастный голос икнул:

– Великий царь, я не знал, что она нужна тебе.

– А разве тебе она не нужна, Хуза? – усмешливо перебил Ирод Антипа.

У домоправителя вновь по хребту змеей прополз холод. Мозг надрывался, ища ответ для властителя, чтобы не навредить себе. Но Антипа не ждал ответа, повелительно приказал:

– Найди ее и приведи ко мне.

Хузе стало жутко. Он не знал, как исполнить поручение тетрарха. Но, главное, боялся опасности, какая для него могла таиться в этом поручении. Не понимал, что задумал тетрарх, и от этого все тело и мозг домоправителя немели.

Ирод Антипа же замыслил использовать женщину для поимки или убийства Вараввы. В истории царств никогда не обходились без женщин. Их всегда использовали сами цари и цареубийцы против царей. Варавва, конечно, не царь, всего только грязный разбойник, но разбойник, какой изрядно подрывает устои власти тетрарха. Жена Хузы у грабителей не вызовет подозрений. Сумеет быстро втереться в доверие и приблизиться к Варавве. А там нож в ее руке сделает свое дело. Все примитивно просто. Однако никто не должен знать об этом.

У Хузы задрожали ноги, когда он представил, что может услышать Ирод Антипа от Иоанны о том, как домоправитель водил его за нос. Тогда уже точно голова покатится с плеч. Хузе почудилось, что в непонятной задумке царя он, Хуза, явно становился невольной жертвой. На душе сделалось тошно, по горлу, как мечом, резанула боль. Домоправитель попятился к двери. И в этот миг над его головой вновь раздался властный голос тетрарха:

– Отправляйся в дорогу!

Хуза кивнул и выполз из покоев. И только за дверью сообразил, что от пота мокрый насквозь. Выпрямился и поспешил убраться восвояси. Сейчас в его голове, кроме страха, не блуждало никаких мыслей. Чертоги тетрарха наводили ужас.

Иоанна в это время среди спутников Йешуа находилась близ города Вифсаиды. Был вечер, солнце уходило, все начинали готовиться ко сну. Иоанна раскладывала на траве полотно из верблюжьей шерсти для себя и Иуды Иш-Кериййота. Тот широко расставил ноги, стоял подле.

Первый раз Иоанна увидала Иуду на пятый день после своего появления среди спутников Йешуа. Он возник неожиданно и ниоткуда, истрепанный, но веселый, вызывая общее оживление. Выделялся броской внешностью, рассудительностью и убедительным страстным голосом. Мужественный профиль производил сильное впечатление. Такому обличью невозможно было не доверять, а стало быть, невозможно было не почувствовать приязнь. Йешуа больше других полагался на Иуду Иш-Кериййота, всегда давал ему самые сложные поручения.

Иуда стал оказывать Иоанне внимание, какого не умел делать муж. Правда, у Иуды не было той изысканности, коя присутствовала при дворе и коей любил щеголять Хуза. Зато у Иуды была естественность, без куража и самолюбования, жаркие, пусть грубоватые, но пылкие порывы к ней.

Все это привлекло женщину, лишило покоя, и скоро она узнала Иуду как мужчину. Отрывалась от него лишь на время, когда он отлучался с поручением Йешуа.

У Иуды были сильные ноги, сдавалось, он никогда не уставал. Он никогда не канючил об отдыхе, никогда не плелся позади других. Он неизменно шагал рядом с Йешуа: на шаг впереди остальных спутников. У него всегда было ровное и крепкое дыхание: Иоанна не слышала, чтобы появлялась одышка, даже в моменты занятия любовью.

Иуда затмил Хузу полностью. Иоанна даже не вспоминала о муже как о мужчине. Мощные руки, просто лапищи, Иуды так гладили ее тело, так сжимали, что перехватывало дыхание. И через край начинал бродить хмельной дурман. В Иуде была гремучая смесь мужицкой грубости и бабьей ласки. Этого она никогда не знала у Хузы. Муж сильно проигрывал. Он не способен был доводить до состояния изнеможения. И всегда, как загнанный конь, неприятно фыркал, пыхтел, потел, а потом подолгу отлеживался, глотал слюну, причмокивал губами.

Сейчас Иуда Иш-Кериййот стоял и смотрел, как спутники Йешуа выбирали места для ночлега. И как Мария в стороне расстилала постель для Йешуа. Иуда смотрел ревниво, из-под бровей. Он не улавливал их голосов, однако ему сдавалось, что он догадывался наверняка, как Мария говорила:

– Ложись, Йешуа, не заметишь, как ночь пролетит.

В сумраке Йешуа медленно придавил полотно спиной к земле. С удовольствием расслабился, вытянул ноги вдоль и подложил под затылок руку. Около него Мария разостлала полотно для себя, тоже легла.

Свободной рукой Йешуа ласково коснулся ее волос, виска, щеки:

– Ты не жалеешь, что осталась со мной? Моя дорога вся в ухабах, у тебя было время убедиться в этом.

– Ты все еще сомневаешься во мне? – вопросом на вопрос отозвалась Мария, укрывая ноги краем полотна. – У меня в жизни было много перемен, но всегда они происходили по моей воле. Наши дороги сошлись, потому что мы оба захотели этого. И в одну нить соединил их тот, кто ведет нас по жизни. Дорог без ухабов не бывает. Путь без колдобин – несбыточная мечта. И царям, и фараонам приходится преодолевать препятствия. Даже в наших снах нередко мы натыкаемся на преграды. Я не боюсь ухабов. Ты задаешь мне вопрос, хотя сам знаешь ответ на него. Тогда зачем? После того, как мои родители утонули, меня взяли на воспитание жрецы Храма богини неба изобилия и исцеления Хатхор в Тентрисе. Обучили нескольким языкам и еще многому, что должны знать и уметь жрицы. Жизнь моя была определена далеко вперед, но я ушла из Храма, и не жалею об этом. Моим отцом был египтянин Джибэйд, знатный вельможа фараона, от него я переняла упорство при достижении цели. В Храме обучили меня принимать жизнь как дар богов и не сожалеть о прошлом. От моей матери, гречанки Коллиджении, я получила способность к терпению и непокорству одновременно. Эта странная смесь из упорства, терпения и непокорства всегда помогала мне. Ты умеешь заглядывать в прошлое и будущее, что нового я могу сказать тебе? Нет, я не жалею, что осталась с тобой.

– Я знаю о Храме жены бога Гора и о жрицах Ур-т Хекау, обладающих священной силой Хека, – негромко сказал Йешуа. – Ты ведь одна из них? Но что заставило тебя оставить Храм?

– То же, что и тебя заставляет не останавливаться на полпути, – тихо ответила Мария.

– Я исцеляю людей.

– Я – тоже. Но если бы ты только исцелял людей, я бы не узнала о тебе. Но ты открываешь для них другой мир. Это больше чем исцеление, и это тяжело одному.

– Я не один, – усмехнулся Йешуа и снова коснулся пальцами ее лица. – Вот и ты хочешь того же. Среди моих спутников тебе равных нет. Я буду называть тебя Магдала. Ты знаешь арамейский язык, знаешь значение этого слова. Ты великолепна, Мария, превосходна, красива. Ты – Мария Магдалина.

Иуда жадно сглотнул слюну, тоскливо повел взглядом вокруг, искоса глянул на Иоанну.

Та удрученно притихла. С появлением Марии многое поменялось. Хорошо было лишь до той поры, пока среди них не появилась эта красавица. Внимание всех мужчин сразу потянулось к ней, хотя ее сразу взял под свое крыло Йешуа. И все было бы ничего, но Иоанну напугало, что Иуда тоже стал коситься на Марию, иногда подолгу не отрывал глаз. Покой покинул Иоанну. Она чувствовала, что Иуда шалел от одного вида Марии. И сейчас внутри у нее все обрывалось. А когда Иуда наконец повернул лицо к ней, крепко вцепилась в его одежду и выдохнула:

– Тебе нравится Мария? Она – красотка. Твои глаза выдают тебя, Иуда. А раньше ты говорил, что я лучше всех.

Иуду словно застукали на месте преступления, схватили за руку, как ловят вора, когда тот залезает в чужой карман. Он поморщился от услышанного и нервно дернулся.

А у Иоанны появилось ощущение, что нервничал он не от ее слов, а больше оттого, что видел Марию рядом с Йешуа.

– Дура! – недовольно проворчал Иуда. – Ты и была лучшая, пока не появилась Мария.

Иоанну больно задели такие слова, она обиженно скисла:

– Значит, я права. Тебе нравится эта красотка.

– Дура! – опять проговорил Иуда уже раздраженным тоном. – Она всем нравится, потому что ее выбрал Йешуа.

– Я не дура, Иуда! – обиделась женщина. – Ты смотришь на нее, как раньше смотрел на меня.

Иуде это замечание было против шерсти. Во-первых, оно напрягало, принуждая изворачиваться. Во-вторых, в нем была правда, какую он хотел скрыть, особенно от Йешуа. Он опасливо осмотрелся. Не хватало еще, чтобы Иоанна своим языком растащила новость между людьми. Ведь женский язык, как помело, все выметет наружу, дай только повод.

Конечно, Иоанна была права, его зацепила Мария. Он не прочь был бы подбить к красавице клинья. Но Йешуа не отпускал ее от себя ни на шаг. И Иуде ничего не оставалось, как просто облизываться. Однако чем более Мария была недоступна, тем сильнее изнутри его разъедала ржа, а привязанность Иоанны больше не возбуждала. Впрочем, поначалу она произвела сильное впечатление. До этого он не имел отношений с женщинами, какие при дворе занимали столь высокое положение. Глядел на нее как на нечто воздушное и редкостное. От первых прикосновений к ней дрожь проходила по коже, возникала скованность. Он не знал, как подступиться, колом становился хребет, пока не сообразил, что ничего намеренно делать не надо. Сближение вызвало вулкан чувств, Иуда потерял голову.

Но он никогда не прикипал к женщинам надолго, поэтому быстро все стало затухать, приедаться и раздражать. Любовь Иоанны начинала неприятно тяготить, как прилипчивая навязчивость. А когда невыносимая красота Марии стала резать глаза, Иоанна превратилась в обузу. Он бы с удовольствием избавился от нее. Впрочем, Иуда был умен, и до поры она ни о чем не догадывалась, по крайней мере не взбрыкивала ревниво. И тем, что теперь так глупо засыпался, он был раздосадован.

Грустное лицо Иоанны навело на мысль, что Бог должен был создать женщину глупой, ибо умная женщина не может быть счастливой.

Он почесал за ухом, надо было как-то выпутываться из этого положения, сжал пальцы Иоанны:

– Дура! При чем то, как я смотрю на Марию? Я же не ревную тебя, когда ты глядишь на Йешуа. А если бы он выбрал не Марию, а тебя, что бы ты сказала мне сейчас?

Глаза Иоанны стали меняться, наполняясь благодарностью. Иуда убедительно продолжил:

– Ты должна верить мне так же, как Йешуа. Не забивай голову ишачьим дерьмом. Мои слова после Йешуа самые правдивые. Ведь ты знаешь, больше всех он полагается на меня, одному доверяет общую казну. Разве он вверил бы мне денежный ящик, если бы я был болтуном? Не подпустил бы. – Глаза Иуды тускнели невинностью, и было невозможно не поверить такому взгляду. – Бери подстилку, пойдем, помну тебя в темноте, чтоб не молола языком всякую дурь. – Обнял ее за плечи.

Иоанна едва успела подхватить с земли полотно. В этот миг она верила Иуде Иш-Кериййоту безоговорочно.

Темень быстро распустила крылья.

Иоанна лежала, притиснувшись к Иуде. Ноздри порхали от его запаха. Тело женщины выгибалось в его сильных руках.

У Иуды настроение было отвратительным. Впиваясь в губы Иоанны, он представлял, что это губы Марии. Завидовал Йешуа. Зависть была настолько жгучей, что, стискивая тело Иоанны, хотел разорвать его на части.

Утром следующего дня Иуда подошел к Йешуа и попросил отправить куда-нибудь с поручением. Хотел сбежать от Иоанны и растерять в дорожной пыли желание смотреть на Марию.

Йешуа дал поручение, Иуда стал собираться в путь. Но здесь неожиданно для него Иоанна взбрыкнула, тоже понеслась к Йешуа за поручением для себя. Иуда разозлился: неотвязность Иоанны становилась нестерпимой. Лишь одно успокоило, что Йешуа поступил мудро: два поручения половину пути выполнялись совместно, а вторая половина пути раздваивалась. Каждое поручение уводило в свою сторону. Половина пути устраивала Иоанну, половина пути – Иуду Иш-Кериййота. Соломоново решение.

Иуда не стал дожидаться Иоанну. Сильные ноги большими шагами вынесли его на каменистую дорогу и начали мерять расстояние. Она чуть замешкалась, затем побежала следом, догнала. Пристроилась сбоку и торопливо засеменила.

– Дура, зачем ты напросилась? – не глядя на женщину, отчужденно проворчал Иуда, прошагал немного молча и буркнул еще. – Одной нелегко в дороге.

Иоанна невесело вздохнула, она едва поспевала за Иудой. Путалась в длинных полах одежды, придерживала руками котомку. Делала два шага, когда Иуда отмахивал один большой.

– Мне кажется, я вижу тебя последний раз, – потерянно и блекло выпихнула из себя.

– Никакая зараза меня не возьмет, – уверенно хохотнул он. – Я вернусь.

– Сердце не обманешь, Иуда, – тихо, но настойчиво сказала Иоанна и поймала пальцами локоть спутника. – Мне страшно.

Иуда не отдернул локтя, лишь неопределенно усмехнулся и ничего не ответил.

Вдвоем прошли по нескольким селениям. Встречали их плохо, из трех селений выгнали, но в одном слушали и немного покормили.

Иуда держался неплохо, даже когда хребет трещал от кулаков и валили наземь: огрызался, сдерживал напирающих, давал возможность Иоанне скорее убраться. Казался надежным и единственным.

После шестого селения вышли к развилке. Иуда стряхнул пыль с одежды и язвительно покривился:

– А ты говорила, последний раз. Я не раззява, чтобы подставлять башку всякой твари. Всех переживу, будь уверена. Теперь расходимся. Тебе – туда, мне – туда.

Иоанна порывисто прижалась к груди Иуды, смахивая с глаз слезы:

– Береги себя, Иуда.

– Я всех переживу! – уверенно и зло повторил тот, оттолкнул женщину и, не оборачиваясь, решительно пошел своим путем.

Иоанна долго оставалась на месте и смотрела ему в спину. Она не понимала, что происходило с нею: душу до крови сжало болью, словно тяжелый камень ударил по сердцу. В глазах почернело. Лишь когда Иуда враскачку скрылся из виду, Иоанна ватными ногами тихо ступила на другую дорогу.

Хуза в просторной цветной хламиде верхом на пегой лошади, в роскошном седле, выехал из ворот дворца Ирода Антипы. Оглянулся на скрип петель на воротах, захлопнутых за его спиной, услыхал клацанье запора. Посмотрел на кривую улочку впереди и пустил по ней лошадь.

Он не знал, куда ехать, даже представить не пробовал, где могла обретаться Иоанна. Руки ходуном ходили от страха, нервно перебирали повод лошади. Как выполнить повеление тетрарха, когда неизвестно, где искать? Но не выполнить – лишиться головы. Стало быть, что обезопаситься можно только новой хитростью.

Со вчерашнего дня, когда Ирод Антипа пригвоздил своим приказом, у Хузы в голове будоражились разные мысли, но все попадали в глухой тупик. И вообще перестали образовываться, когда Хуза представил, что подобное задание мог получить и начальник дворцовой стражи. Лукавый царедворец соображал, что в этом случае одной его хитрости будет мало.

Противоборство с начальником стражи тянулось давно, Хуза так и не смог свалить противника. Изворотливым был главный стражник, как змея. Того гляди, проглотит первым, коли зазеваешься. Какую угодно гадость способен подложить. Хуза всегда был в напряге. Выворачивался наизнанку, чтобы не ткнуться мордой в грязь перед тетрархом. И пока удавалось, хотя у Ирода Антипы трудно быть долгожителем. Но удастся ли выжить теперь, данный вопрос витал в воздухе. Пакость, какую мог выкинуть главный страж, первым отыскать Иоанну, стала бы для Хузы полным крахом и затянула б крепкий ремешок вокруг его глотки.

Он завозился в седле, пришпоренный этой мыслью. Не зря придворные боялись и ненавидели начальника стражи так же, как Хузу. Появление главного стража в любом месте вызывало ужас. Каждый, на ком задерживался его взгляд, начинал рыскать по своим необъятным грехам и раскидывать мозгами, где он мог проколоться.

Сейчас Хузе казалось, что дела очень плохи. Стоило вспомнить о Боге, но в глаза вместо Бога пялилось ухмыляющееся лицо начальника стражи. Его ищейки повсюду, ему проще отыскать Иоанну. Замордованный такими мыслями, Хуза скоро очутился перед синагогой.

У входа толпился народ. Хуза натянул повод. Не мешает перед дальней дорогой помолиться. Он выбрался из седла и направился к дверям. Толпа раздалась и притихла. Дворцового домоправителя узнали. Хуза видел почтение на лицах, но его было трудно обмануть, он чувствовал, что в душе каждый сейчас пускал в него крепкое словцо. Придворных боялись, как боялись самого Ирода Антипу, и за спиной обливали эпитетами, от коих уши вяли.

В синагоге священник громко науськивал прихожан не слушать болтовню разных проходимцев. Называл всякие имена и прозвища и делал ударение на одном: на некоем Йешуа назорее. Хуза подумал: а вдруг это подсказка для направления поиска? И ощутил облегчение от неожиданной находки. Полюбопытствовал, где следует искать Йешуа. Помолился, вышел, бухнулся задом в седло и поскакал из города.

Скоро улочки с кирпичными и каменными домами остались позади. Извилистая стезя закачалась перед глазами, ломая своими неровностями размеренный бег лошади. По дороге спрашивал об Йешуа назорее, и мало-помалу начинал вырисовываться путь.

Между тем настроение у Хузы не улучшилось, ибо никто не знал об Иоанне. Хотя очевидцы уверяли, что с Йешуа несколько женщин, и одна – яркая красотка.

Пролетел день, наступил второй.

Хуза не был искусным седоком, потому быстро отбил зад. Тот неприятно горел, раздражая.

Приближалось очередное селение. На подъезде царедворец натолкнулся на толпу. Та, улюлюкая, гналась за человеком. Вслед ему летели палки и камни.

Перед всадником в сановных одеждах толпа приостановилась, замешкалась. Преследуемый человек воспользовался этим и скрылся за бугром.

Хузе объяснили, что из синагоги вышибли посланника Йешуа. Толпа потопталась и поплелась назад.

Домоправитель обрадованно крякнул и, не раздумывая, повернул коня. Фортуна явно показала свое лицо.

За бугром – огромные валуны. Человек, без сомнения, прятался за ними. Хуза покрутился в седле, кликнул:

– Вылезай! Не бойся меня. Хочу поговорить.

Из-за камней показалась голова Иуды Иш-Кериййота. Он ладонями сквозь грязную хлопковую ткань эфода потирал побитые плечи и смотрел с настороженным вызовом:

– Я тебя не боюсь.

Хуза про себя ухмыльнулся, подумал, был бы умнее – боялся б. Он видел голову самоуверенного крепыша, коему некоторое время назад чуть не переломали ноги и какой недавно давал отменного стрекача.

– Выходи, выходи, – повторил царедворец. – Как тебя зовут?

Иуда, морщась, выбрался на дорогу, одернул потрепанную одежду:

– Иуда Иш-Кериййот меня зовут, – проговорил, подходя ближе.

– Я ищу Йешуа назорея, – привстал в седле Хуза. – Скажи, где его найти и есть ли возле него женщина по имени Иоанна. – Хуза пытливо сверху вниз смотрел на Иуду. – Я муж ее, – уточнил и уловил, как Иуда удивленно расширил глаза и на короткое время растерялся.

Однако быстро собрался, напустил на себя безразличие:

– Возле Йешуа есть несколько женщин с именем Иоанна, – уклончиво отозвался, зная при этом, что врет всаднику, потому что она была одна. Но Иуда хотел удостовериться, правда ли перед ним муж Иоанны. Не поверил. С чего бы и откуда тому взяться. – Какая из них нужна тебе?

– Самая красивая. Та, у которой муж Хуза, царский домоправитель.

Иуда нащупал ногами ровное место, где было удобнее стоять, переступил туда и покривил губы:

– Красотку возле Йешуа зовут Марией. – Иуда знал от Иоанны имя ее мужа, но мозг с трудом переваривал, что неожиданно, нос к носу, довелось столкнулся с Хузой. Одним, без стражи. – Если ты царский домоправитель, докажи.

У Хузы кровь ударила в лицо. Вызывающее недоверие Иуды передернуло, ведь этот потрепанный прощелыга видел его богатые одежды. Хуза с удовольствием сейчас огрел бы паршивца плетью вдоль хребта, однако пришлось вымучить улыбку. По большому счету, теперь у него было больше причин для радости, нежели для раздражения, ибо трижды уже повезло. Первый раз, когда зашел в синагогу, второй раз, когда направился на поиски Йешуа назорея, и третий раз, когда наткнулся на этого попрошайку.

Он пошарил рукой в складках хламиды, вытянул отличительный знак царского домоправителя и ткнул под нос Иуде. Тот, хоть ничего не понимал в таких знаках, но поглядел с видом знатока. У него заколотило сердце. С жадной радостью, по-звериному почуял скорое избавление от Иоанны. Ему было безразлично, зачем Хуза искал жену, причина не имела значения, важен итог.

Два человека внимательно вглядывались друг в друга.

Хуза спрятал отличительный знак и, хотя помнил о запрете Ирода Антипы, все же упомянул о нем, надеясь устрашить именем тетрарха:

– Это поручение царя, – усилил слова скрытой угрозой. – Если я не заберу ее, к Йешуа нагрянет царская стража. – Хуза был убежден, что все именно так произойдет, возможно, стражники уже рыскают где-нибудь поблизости. – Говори, где она! Глупо совать голову под меч, если можно разжиться сребрениками.

Грудь Иуды распирало от предвкушения избавления от Иоанны. На душе потеплело, перед глазами возникла невероятная красотка Мария. Голова пухла, мозги шипели, как жир на сковороде. Удача сама перла прямо в руки. Иуда подумал, что никто не сможет обвинить его в том, что он избавился от Иоанны. Ибо все происходит само собой. Не надо ничего придумывать. Он осклабился в лицо Хузе:

– Тогда заплати. Много за нее не возьму, я не жадный. Мне все равно, зачем ты ищешь Иоанну, я не любопытный. Но глупо артачиться, когда предлагают монеты. Десять сребреников мне не помешали бы. Может, еще про кого знать хочешь?

Хуза презрительно выпятил губы, выхватил из складок одежды кисет со сребрениками. Сыпанул в горсть, сжал короткими пальцами и брезгливо швырнул под ноги Иуде.

Тот алчным взглядом поймал их, отметив, как некоторые монеты закатились под камни. Растянул рот в улыбке, достать из-под камней не составит труда, и сообщил:

– Возле Йешуа сейчас Иоанны нет. Она ушла с поручением. Тебе надо скакать по другой дороге, – и объяснил, где искать. – Только гони быстрее, а то можешь разминуться.

Хуза понятливо хлестнул плетью лошадь.

Иуда огляделся, изогнул хребет и начал лихорадочно подбирать сребреники с земли. Выковыривал из-под камней и криво ухмылялся. Потом выпрямился, выложил монеты на ладони, с удовольствием вобрал в себя их мутный блеск. Цена за Иоанну вполне устроила его.

На ближайшем холме легким ветром качнуло верхушки травы, и отчетливо во весь рост проступила темная фигура Прондопула в длинной черной одежде.

Иуда почувствовал его сильный взгляд за спиной, обернулся но солнце ярко ударило в глаза, ослепляя до слез.

Прондопул чуть улыбнулся и двинулся за холм.

Иуда зажмурился, козырьком ладони прикрыл глаза, а когда открыл вновь, уловил над холмом туманную дымку.

Домоправитель едва не загнал коня. Его зад превратился в кровавую мозоль. Перед нужным селением, затерявшимся среди скудных растительностью холмов, пустил коня шагом. Разгоряченный, тот фыркал и дрожал, но повиновался.

Высоко в небе кружил стервятник, высматривая жертву.

У крайнего дома Хуза натянул повод. Во дворе, обнесенным низким каменным забором, копошилась жена хозяина в старенькой сизой тунике под полосатым покрывалом, накинутым одновременно на голову. На вопрос Хузы о бродячей женщине молча показала на другой конец селения. Он пошевелил поводьями, подковы лошади подняли с земли пыль.

Домики по сторонам хмуро горбились, стояли унылые и незаметные.

Вскоре Хуза услыхал крики людей, слегка подстегнул коня. В середине селения перед крыльцом синагоги гурьба прихожан распаляла себя ором. Домоправитель заметил в середине толпы съежившуюся женщину в потрепанной одежде. В груди екнуло: это была Иоанна. Ее он узнал бы в любых одеждах. Женщина испуганно тыркалась между злыми лицами, втягивала голову в плечи, выкрикивала что-то, еще сильнее озлобляя толпу.

Хуза неуклюже выкарабкался из седла, слез с лошади. Враскорячку ступил на землю, морщась и кряхтя от боли. Но под ложечкой радостно засосало: не зря отдал десять сребреников. Не обманул бродяга, далеко пойдет, не потеряется в толпе. Такой необходим в нынешнее время сильным мира сего. Без таких не обойтись. Такие везде нужны. Может, и ему он пригодится еще. Хоть и скользкий, за монеты продаст любого, да где теперь других сыскать, все погрязли в дерьме.

Муж язвительно наблюдал за женой. Запаршивела, похудела, отмывать неделю нужно. Эдакую никогда не взял бы в жены, не та, что была раньше. Тут не дворец, где сидела на всем готовом. Тут нет служанок, чтобы купать в благовониях, облизывать, укутывать, класть спать. Там только сплетни собирала по углам да наряды придумывала. А здесь по шее достается, того гляди сейчас толпа за камни возьмется. Хуза усмехнулся. Иоанну толкнули в спину. Обозленный селянин сорвал с ее головы накидку и рванул за волосы. Второй подпрыгнул и протянул палкой вдоль спины. Женщина пискнула от удара и кинулась бежать. Селяне качнулись следом, но преследовать не стали, поплевались раздраженно и долго утихомиривались.

Хуза взял под уздцы коня и пошаркал за женой.

Она не оглядывалась, спешила скорее убраться от синагоги. В ушах долго стоял угрожающий шум толпы. Не сразу уловила за спиной глухой стук копыт. Напуганно оглянулась, и глаза полезли из орбит. Кого угодно сейчас могла бы представить, только не Хузу. Оцепенела на миг. Ноги подогнулись, словно кости потеряли прочность. Зловеще потянуло холодом от странной деревянной походки мужа. Почуяла, надо бежать от Хузы еще быстрее, чем от толпы селян. Но ноги не слушались.

Лошадь фыркнула, мотнула головой, толкнула Хузу в спину, и он невольно подался вперед:

– Не надоело шляться по дорогам со всяким отребьям? Мало мозолей набила? Смотреть на тебя тошно.

– Это с тобой мне было тошно, – огрызнулась Иоанна, бегая глазами по домам селения и понимая, что оттуда помощь не придет.

– Ну да? – насмешливо хмыкнул Хуза. – То-то я не вижу перед собой свою жену, какая в богатых одеждах кружила по дворцу. Смотрю, драная нищенка подаяния собирает.

– Тебе-то что? Ты не поймешь. У меня другой смысл в жизни. – Мышцы были напряжены до дрожи в теле.

– Смысл любой жизни в одном, – оборвал он со злостью, – чтобы не тебя палкой оттягивали вдоль спины, а ты! – Умолк, погладил лошадь по шее, приказал. – Садись, пока тут не искалечили.

Она попятилась, непонятное чувство опасности возрастало:

– Зачем ты приехал? – спросила, продолжая пятиться.

– Ты царю понадобилась, – весомо выдал Хуза. – Сам бы я с места не двинулся. Мне ты уже не нужна.

– Царю? – не поверила Иоанна, однако прямой взгляд Хузы не лукавил, и ей пришлось поверить. – Для чего? – удивилась с придыханием. Это известие выбивало из колеи, ибо не хотела возвращаться во дворец. Но отказать царю было немыслимо, это значило лишиться головы.

– Спросишь у него, – буркнул Хуза: он и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. На душе сделалось паршиво от незнания замыслов тетрарха, точно царедворец ощутил лезвие меча на своем горле.

Иоанна вдруг сорвалась с места и метнулась от Хузы. Хотя понимала, что это глупо, что улизнуть невозможно.

Он усмешливо глядел, как ее ноги путались в длинных полах. Неторопливо, без суеты забрался в седло и медленно поехал следом. Ждал, когда она выдохнется.

И она после долгого бега выдохлась. Далеко за селением перешла на плетущийся шаг, потом обмякла и присела на корточки. Икры саднили, дыхание захлебывалось, со лба стекали капли пота.

Хуза подъехал.

Иоанна отчаянно собралась с силами и сызнова рванулась бежать. Ноги гудели, каменистая дорога била по подошвам сандалий, будто по тонкому папирусу. Сердце лихорадочно колотилось, ноги все больше тяжелели, передвигать ими было невыносимо трудно.

Хуза настиг, спрыгнул на землю и, не говоря ни слова, сграбастал Иоанну под мышки. Перебросил через холку лошади. Потом, уже в седле, крепко прижал локтями и пустил лошадь в бег.

Иоанна моталась головой вниз, сильно билась животом, вдыхая пыль из-под копыт. Перед глазами плыла муть, душа ныла от унижения, вскипала ненависть к Хузе. Ведь она не бродячая шлюха, чтобы ее бросали на холку. Следовало Хузе напомнить, что она из влиятельного знатного рода. Иначе Ирод Антипа вряд ли бы вспомнил о ней.

И она закричала на Хузу, угрожая царской расправой за его изворотливые обманы тетрарха. Надеялась испугать, чтобы отступился. И испугала. Это было именно то, чего домоправитель больше всего боялся. Хуза застучал зубами.

Однако его реакция получилась противоположной той, на какую рассчитывала женщина. Хуза не освободил ее, наоборот, пустил коня вскачь.

Тогда она сделала отчаянный рывок, какого Хуза не ожидал, и не удержал ее. Иоанна соскользнула вниз, сильно ударилась о землю, покатилась, прибавляя ссадины и царапины, но в горячке не почувствовала боли. Вскочила, одежда в клочьях, схватила камень.

Он натянул повод и повернул коня:

– Противишься воле царя? – спросил громко и враждебно. – Отказываешься ехать во дворец?

Она крепче сжала камень:

– Я не верю тебе! – На грязном лице пересохшие губы заметно побледнели.

– Наплевать мне на твою веру! – свирепо процедил домоправитель, лошадью оттесняя Иоанну с дороги.

Женщина отступала, запинаясь и приседая. Лошадь фыркала и задирала голову. Хуза люто сверкал глазами.

Иоанна взвизгнула и неловко запустила в него камнем. Зацепила колено, и Хуза нервно потер место ладонью. Зло вздыбил коня, склонный затоптать жену копытами. Но в последний миг не решился, сжал зубы. Страх перед тетрархом удерживал Хузу.

Однако он осознавал, что сейчас Иоанна для него стала костью в горле. Видел в ней свою гибель. Жена могла рассказать царю слишком много о нем. Если Ироду Антипе станет известно о всегдашнем вранье домоправителя, ждать пощады от тетрарха не придется. Выкрутиться не удастся, оправдаться тем паче, наступит конец. Иоанна отомстит. Страшна, страшна многократно.

На пустынной дороге – ни одной души. Селение осталось далеко позади. Хуза снова сполз с лошади. Женщина напряженно ждала. В эту минуту в голове у нее возник только один вопрос. Она машинально выпалила его, даже не задумываясь над словами:

– Как ты нашел меня?

Тяжелые нависшие брови Хузы выгнулись вслед за злорадным шипением:

– Не перевелись добрые люди. Встречаются среди вашей братии. Иуда Иш-Кериййот помог. Понятливым оказался. Продал тебя с потрохами.

– Врешь, неправда! – вдруг истошно, не своим голосом завопила Иоанна, ошарашивая Хузу таким криком. Казалось, еще миг и она вцепится ему в горло, заткнет рот, чтобы молчал.

И Хузу осенило: неспроста надрывается. Видно, была его подстилкой, стерва гулящая. Глаза у Хузы помрачились презрением, и он с удовольствием, чтобы сильнее уязвить, отчетливо произнес следующую фразу:

– Я купил тебя у него за десять сребреников. По дешевке продал. Падким на деньги оказался, бродяга. Только ты, тварь, этих денег не стоишь! – Бросил повод и сделал к ней шаг.

Ужас полз по лицу Иоанны, женщина сникла. Недоверие к словам Хузы умерло, потому что никто кроме Йешуа и Иуды не знал, куда она направлялась. Значит, Хуза не соврал. Жуткое опустошение почувствовала в душе:

– Не подходи ко мне! – прорвалось сухим, грубым и безнадежным хрипом.

Хуза смотрел застывшим мертвым взглядом, от коего внутри у Иоанны все обрушивалось. Муж приближался.

Страх Иоанны внезапно перерос в равнодушие. Потерянно, глухо, вяло прошептала:

– Я не хочу идти к царю.

Хуза медленно из складок одежды вытянул нож. Иоанна даже не поняла сразу, зачем ему понадобился нож. Равнодушно лизнула взглядом по тусклому лезвию, отчетливо осознавая, что противиться Хузе не в состоянии. Ноги стали подводить, подкашиваться. Опять зацепилась глазами за нож, и в эту минуту поняла, что предательство Иуды убило ее. Кинуться бы бежать, да к чему все это. Хуза навалился. Женщина попыталась рукой оттолкнуть. Он обхватил, выгнул ее, и – все оборвалось. Нож жгуче и безжалостно полоснул по горлу.

– Я тоже не хочу, чтобы ты шла к царю, – прошипел он с яростью и отпихнул ее. Иоанна рухнула лицом вниз, из горла хлестала кровь.

Хуза, озираясь, жадно ловил предсмертные хрипы и наблюдал за предсмертными судорогами.

Потом в стороне от дороги испуганно и поспешно закидал мертвое тело камнями, надеясь, что долго никто не наткнется на него. Забрался на лошадь и стал часто стегать по бокам, дабы скорее уносила от этого места.

Он уже придумал, как выкрутится перед тетрархом.