Я не спал в эту ночь. Уступив кровать Эвану, я растянулся на диване и размышлял, глядя, как догорает огонь в камине. Думал о том, что сказать Изольде, как убедить ее сохранить жизнь ребенку. Кроме того, теперь вопрос не только в Эване, есть еще и Кила.

А до суда осталось всего два дня.

К рассвету я понял, что нужно поговорить с Изольдой, а потом с Килой в темнице.

Я отправился к королеве в середине утра, убедившись, что Эван останется в моих комнатах с тарелкой овсянки и книгой, которую я выбрал из библиотеки.

– Но я не умею читать, милорд, – пожаловался он при виде толстой книги.

Эти слова причинили мне такую боль, словно мальчик пырнул меня в живот кинжалом.

– Тогда смотри картинки, – ответил я и быстро вышел, чтобы не допытываться у Эвана о его детстве.

«Эван, отец бил тебя? Дед морил тебя голодом? Вот почему ты боишься оставаться один в темноте? Тебя никогда не учили читать?»

Я ждал встречи с Изольдой в королевском соларе – комнате, которую все еще освобождали от вещей, напоминавших о Ланноне. Стены теперь были голыми – раньше на них висели оленьи рога и головы животных. Интересно, обратится ли Изольда к ткачихам Журдена, чтобы те соткали для комнаты гобелены?

– Ты хотел поговорить со мной?

Я обернулся. Изольда стояла на пороге.

– Да, леди.

– Я только что с другой личной встречи. – Королева подошла ближе. – С леди Грейной.

– Да? Полагаю, все прошло хорошо?

Изольда улыбнулась.

– Да.

– Она согласна целиком и полностью поддержать вас?

– На самом деле мы не говорили о поддержке или союзе.

– Правда?

Я не мог скрыть удивление. И хотя мне были интересны подробности, я не имел права расспрашивать, поэтому промолчал.

Но, взглянув на Изольду, в ее сияющие глаза, я увидел огонь секретов, лучезарный свет дракона, изрыгающего пламя над своей сокровищницей. Возможно, в ближайшие месяцы я узнаю правду.

– Так что тебя беспокоит, Эодан?

– Я хочу попросить разрешения сходить в темницы и поговорить с несколькими Ланнонами.

Ее улыбка погасла, шутливость исчезла.

– Могу я спросить, с кем из Ланнонов ты намерен поговорить?

– С Килой.

– С принцессой? Я сама пыталась с ней поговорить, Эодан. Боюсь, девочка не будет разговаривать.

– Все же я хотел бы попробовать, – настаивал я. – Также я хотел бы повидать тана Ланнона, которого зовут Томас. Он в темнице?

– Да, его схватили.

Сделав глубокий вдох, я набрался смелости и добавил:

– И мне нужно поговорить с Декланом.

Королева молчала, глядя на стену с окнами. Гроза наконец прошла, оставив тучи и промокшую землю, но скоро облака рассеются, и мы снова увидим небо.

Изольда медленно подошла к окнам и стала смотреть на город Лионесс. Пурпур ее платья отражался в приоткрытых оконных стеклах. Рыжина ее волос была темнее, чем у Эвана. Изольда стянула их сзади простой лентой, и локоны покрывали ее спину, словно щит.

– Я очень не хочу рубить голову Киле Ланнон, – сказала королева. – Это всего лишь девчонка, и она напугана. Я хочу, чтобы она выжила, исцелилась, выросла и стала прекрасной девушкой. Но дело в том, что… народ потребует крови всех Ланнонов. А что если я сохраню жизнь внукам, а в них взрастет семя недовольства, ибо они последние в роду? Будут ли остальные Дома приветствовать их или ненавидеть и сторониться? Найдут ли они когда-либо свое место? Не перейдет ли негодование в нечто темное, обрекая нас через несколько десятилетий на новую войну?

Когда Изольда замолчала, я подошел к ней и сказал:

– Ваши страхи оправданны, леди. Я тоже их испытываю. Но Кила – всего лишь ребенок. Она не должна нести груз отцовских и дедовских грехов.

– Но разве не так заведено в Мэване? Уничтожать под корень семьи тех, кто противостоит королеве? – возразила она. – Горькая доля?

– И тем не менее вы сами вчера сказали, что мы должны выйти из эпохи тьмы, а вы поведете нас к свету.

Королева молчала.

– Изольда, – позвал я, но она по-прежнему не смотрела на меня, ее взор был устремлен на город. Поэтому я продолжил: – Эван Ланнон находится на моем попечении. Это тот мальчик, который вчера вечером залез в окно к Бриенне.

– Я знаю, кто он, – выдохнула она. – Я поняла, когда посмотрела на него и исцелила. – Она закрыла глаза. – Я слабая, Эодан.

– Изольда, это не слабость – хотеть исцелить раненого ребенка, не желать, чтобы дети платили непомерную цену за грехи родителей. Кила и Эван невиновны.

Она открыла глаза и уставилась на меня.

– Эодан, Кила Ланнон вовсе не невиновна.

Ее слова поразили меня, я сразу замолчал.

– Есть целый список жалоб на нее, – продолжила королева. – Гораздо меньше, чем на отца и деда с бабкой, но тем не менее он есть. Несколько ее служанок заявили, что она приказывала их жестоко наказывать.

– Уверен, что ее заставляли так поступать, Изольда, – хрипло сказал я.

Но во мне зародились мучительные сомнения.

– Я еще не королева, – произнесла она так тихо, что я едва расслышал. – Я хочу присутствовать на суде не в короне, а как обычный человек. Хочу, когда вынесут приговор, стоять среди народа как равная, плечом к плечу. И не хочу, чтобы суд казался моим правосудием. Это наше правосудие.

Она начала расхаживать по комнате, стиснув ладони, словно ее сердце переполняла мольба.

– Исходя из всего этого, если народ потребует головы Килы Ланнон… мой голос не перевесит их голосов. Она уже сидит в темнице, ее бросил туда народ, и я не могу ее выпустить.

Я знал, что это так, и стоял молча, глядя, как будущая королева меряет шагами комнату.

– Исходя из всего этого, – прошептала Изольда, останавливаясь передо мной, – я хочу, чтобы ты укрывал и защищал Эвана Ланнона. Прячь его, пока не кончится суд. Я хочу, чтобы ты вырастил его как одного из своих, как Моргана. И воспитал хорошим человеком.

– Вы даете мне свое благословение?

Меня это не слишком удивило, я думал, что Изольда проявит милосердие, и все же не мог отрицать, что всегда испытывал смирение в ее присутствии.

– Я даю тебе свое благословение, Эодан, – ответила она. – Как королева Мэваны я найду повод помиловать его. А пока я не коронована, прячь мальчика.

– Повинуюсь, леди, – проговорил я, прижимая руку к сердцу в знак покорности.

– Я распоряжусь, чтобы стражники пропустили тебя в темницу, – сказала она. – Можешь поговорить как с Килой и Томасом, так и с Декланом, но только имей в виду… – королева довела меня до двери, склонив голову, словно пыталась прогнать мрачное воспоминание, – Деклан Ланнон – непревзойденный мастер разить словами. Постарайся, чтобы он не вывел тебя из себя.

Через час я спускался в темные недра замка.

Каменный пол с каждым шагом становился все более скользким, вдалеке мне почудился рокот воды.

– Что это за шум? – спросил я.

– Под замком течет река, – пояснил Фечин, главный стражник.

Я сделал глубокий вдох и ощутил слабый запах соли и тумана.

– Куда она течет?

– В океан. – Фечин оглянулся через плечо, встретившись со мной взглядом. – Вот так Ланноны годами избавлялись от расчлененных тел: сбрасывали их в реку.

Его слова чуть не прошли мимо моего понимания – настолько это было непостижимо. Но вот такими способами здесь, в этих туннелях, годами творилось зло. Я заставил себя сосредоточиться на этой правде, с каждым шагом приближаясь к камерам Ланнонов.

Дальше шум реки стих, и теперь слышалась только капе́ль сверху из трещин. Затем раздался новый звук, настолько странный, что я решил было, будто мне почудилось. Ритмичный шелест, снова и снова, словно что-то подметали.

Наконец мы набрели на его источник, внезапно, словно шум исходил из камня передо мной. Пол подметала фигура, с головы до ног закутанная в черное покрывало, с закрытым лицом. Я чуть не врезался в нее и отшатнулся в сторону, чтобы избежать столкновения.

Она остановилась – в темноте между нами горел факел. У меня по коже побежали мурашки.

– Подметальщица костей, – небрежно бросил Фечин. – Она не причинит вам вреда.

Я устоял перед искушением бросить последний взгляд на подметальщицу, мурашки еще не прошли. Мы шли по туннелям всего с полчаса, но мне уже хотелось выбраться отсюда. Я постарался взять себя в руки. Стражник остановился перед узкой дверью с кривым окошком, забранным железными решетками.

– Леди сказала, что сначала вы хотите увидеть Килу Ланнон?

Фечин воткнул факел в кольцо и принялся возиться со связкой ключей.

– Да.

Я заметил, что стены из известняка забрызганы кровью. На полу в самом деле поблескивали кости – подметальщица не просто так пришла в туннели с метлой.

Фечин отпер заржавленную дверь, толкнул – она со скрипом открылась.

– Я подожду вас здесь.

Я кивнул и шагнул в камеру. Факел у меня в руках трещал в унисон с моим пульсом.

В небольшом помещении я увидел койку с множеством одеял, узкий стол со стопкой книг и свечами. У стены стояла девочка, ее светлые волосы и бледная кожа терялись в темноте, в глазах при виде меня блеснул ужас.

– Не бойся, – сказал я.

Фечин громко лязгнул, закрывая дверь.

Кила бросилась к столу и схватила оплывшую свечу, направляя ее пламя как оружие. Она задыхалась от страха, и я остановился. Мое сердце бешено колотилось.

– Кила, пожалуйста. Я хочу тебе помочь.

Она оскалила зубы, но на щеках блеснули слезы.

– Я Эодан Морган, и я знаком с твоим младшим братом Эваном, – мягко продолжал я. – Он просил навестить тебя.

Услышав имя брата, она немного успокоилась. Надеясь, что это подходящая тема, я продолжил говорить, понизив голос так, чтобы не было слышно за дверью.

– Я нашел твоего брата в своем замке. Наверное, он сбежал из Лионесса во время битвы в поисках убежища. Он попросил меня прийти поговорить с тобой, Кила, посмотреть, чем мы можем тебе помочь в ближайшие дни.

Меня это беспокоило больше всего после того, как я узнал о жалобах на Килу. Нужно найти способ разговорить ее на эту тему, чтобы я мог помочь ей придумать ответы, когда обвинения зачитают перед рассерженной толпой.

– Ты поговоришь со мной, Кила?

Она молчала.

Я решил, что она обдумывает мои слова, но тут она издала вопль, от которого у меня волоски на руках встали дыбом.

– Вы лжете! Мой брат мертв! Убирайтесь!

Она швырнула свечу. Я едва увернулся, а она продолжала кричать:

– Убирайтесь! Убирайтесь!

У меня не было выбора.

Я постучал в дверь, и Фечин открыл.

Выйдя из камеры Килы, я прислонился к запятнанной кровью стене и стал слушать рыдания девочки. Сердце разрывалось оттого, что это сестра Эвана и ее держат в темноте, что она так напугалась, просто увидев меня.

– Так же она вела себя с королевой, – сказал стражник. – Не расстраивайтесь.

Его слова меня не успокоили.

Мы со стражником пошли дальше по туннелю, и я почувствовал дурноту: воздух стал затхлым и вонючим.

Мы пришли в камеру тана Томаса. Фечин опять отпер дверь, и я вошел внутрь, не зная, что там обнаружу.

Эта камера была относительно чистой. На койке сидел и смотрел на меня пожилой мужчина с цепями на запястьях и лодыжках. Несмотря на возраст, он был мощного телосложения и еще крепок. Его лицо и глаза не отражали никаких эмоций, только твердость, и на него было трудно смотреть. Почти полностью поседевшие светлые волосы падали на плечи спутанными жидкими прядями, лицо осунулось, словно передо мной сидел призрак, а не человек.

– Тан Томас?

Он промолчал, и я почувствовал, что он откажется со мной говорить.

– Я наткнулся в своем замке на вашего тезку, – продолжал я негромко, – маленького рыжеволосого мальчика.

Как я и ожидал, упоминание Эвана что-то в нем задело. Рот по-прежнему был крепко сжат, но глаза смягчились.

– Полагаю, вы уже заковали его в цепи? – проворчал тан.

– Наоборот, я его спрятал.

– Тогда чего вы хотите от меня?

– Вы верны Гилрою и Уне?

Усмехнувшись, старый тан сплюнул на пол между нами и скрестил руки, звякнув цепями.

– Они уничтожили имя Ланнон. Полностью уничтожили.

Мне пришлось скрыть удовольствие от его презрения. Я отметил имя тана как потенциального союзника. Этого Ланнона мы можем переманить на свою сторону, он может нам помочь. Если Кила и Эван ему настолько небезразличны, что он с риском для себя помог Эвану сбежать во время битвы, то он сто́ит больше, чем любой знакомый мне Ланнон.

Я собрался уходить, но он снова заговорил:

– Вы – сын Лили.

Похолодев, я остановился. Медленно обернулся – старик пристально смотрел на меня.

– А вы понятия не имеете, кто я? – продолжал Томас.

Я вспомнил письмо матери и как старался подавить правду о ней. Но не успел я ответить, как он заговорил дальше:

– Милая Лили Хейден… Она была среди нас светом, цветком, выросшим на морозе. Я не удивился, когда Кейн Морган увез ее в свои земли и сделал леди.

– А вы ей кто? – резко спросил я.

Его слова ранили меня, я не хотел вспоминать родителей и свою утрату.

– Ее дядя, – мрачно прошептал Томас.

Я отшатнулся, не в силах скрыть потрясение.

– Я последний из Хейденов, последний из вашей семьи со стороны Ланнона, – продолжил Томас, на этот раз мягче, словно заметил мои муки.

Лучше бы он мне не говорил. Лучше бы я не знал, что в цепях в темнице замка сидит мой родственник, мой двоюродный дед.

– Я не могу вас освободить, – сказал я.

Но мой ум уже искал способ, мое предательское сердце жаждало видеть тана свободным.

– Все, что я прошу, – принести для меня новую колоду и новый топор. Я не хочу запятнать свою шею их кровью.

Я кивнул и вышел. Пока Фечин запирал камеру тана, прежде чем отвести меня к последней остановке, я старался сохранять самообладание. Может, забыть про Деклана и вернуться к свету? Я взмок от пота и чувствовал себя нездоровым. И тут мне послышался голос отца, так отчетливо, будто он стоял передо мной: «Ты Эодан Морган, наследник Дома и земель Морганов».

Я никогда не был Ланноном.

Эта мысль заставила меня собраться и идти дальше.

У камеры Деклана на стене было еще больше засохшей крови. Фечин отпер дверь, и мгновение я просто смотрел на зияющий вход, готовый переступить порог и столкнуться лицом к лицу с принцем, который когда-то был обручен с моей сестрой, который ломал ей кости и который убил ее.

На этот раз мне почудился голос Эйлин: «Я хочу, чтобы вы посмотрели Деклану Ланнону в глаза и прокляли его и его Дом. Хочу, чтобы вы стали началом его конца, отмщением за ваших мать и сестру».

Я шагнул в камеру.

Эта камера была голой, но в затянутых паутиной углах валялись кости. Здесь стояла койка для узника с одним одеялом, а рядом – ведро для нечистот. На стенах с шипением горели факелы. И здесь, прикованный к стене за лодыжки и запястья, сидел Деклан Ланнон. Его русые волосы были спутаны и слиплись на лбу, мощная фигура едва помещалась на койке. Нижнюю часть лица покрывала борода, при виде меня ее полумесяцем прорезала злобная улыбка.

У меня застыла кровь – он каким-то образом узнал меня. Как и тан Томас. Деклан точно знал, кто я.

Я стоял и пялился на него, он сидел и пялился на меня. Тьма двигалась вокруг нас как дикий голодный зверь, и я мог отогнать ее только факелом в руках и огнем в груди.

– Ты похож на нее, – нарушил молчание Деклан.

Я не моргал, не шевелился, не дышал. Стоял как статуя, как каменное изваяние, которое ничего не чувствует, и тем не менее какой-то голос сказал мне: «Он говорит о твоей матери».

– У тебя ее волосы, ее глаза, – продолжал принц. – Значит, ты унаследовал от нее лучшее. Наверное, ты это уже знаешь: что ты наполовину Ланнон?

Я смотрел на него, на голубой лед в глазах, пряди светлых волос, бледную кожу. Я потерял дар речи, поэтому он продолжил:

– Мы с тобой могли быть братьями. Мальчишкой я любил твою мать больше, чем свою собственную, и обижался на тебя, что ты – ее сын, а я – нет, что она любила тебя больше, чем меня.

Деклан поерзал и скрестил ноги. Цепи скребли камень и лязгали, но принц, похоже, не испытывал ни малейшего неудобства.

– Эодан, ты знаешь, что она учила меня?

Эодан.

Теперь, когда он произнес мое имя и полностью признал меня, у меня прорезался голос.

– Чему она учила тебя, Деклан?

Узник улыбнулся шире, довольный тем, что вовлек меня в разговор. Я возненавидел себя за это, за желание узнать больше о матери и за то, что расспрашиваю о ней его.

– Лили была художницей. Я умолял отца позволить мне учиться рисовать.

Я вспомнил письмо матери. Она упоминала, что чему-то учила Деклана… Отец никогда не рассказывал, что она была художницей.

– Тогда почему уроки прекратились?

– Из-за Лили, – ответил Деклан, и мне не понравилось, как ее имя прозвучало из его уст. – Она разорвала мою помолвку с твоей сестрой, и это стало началом конца. Твоя мать больше мне не доверяла, начала во всем сомневаться. Я видел это в ее глазах, когда она смотрела на меня, а я хотел рисовать только кровь и смерть.

Он помолчал, щелкая ногтями. Этот раздражающий звук наполнил камеру как тиканье часов.

– А когда человек, которого любишь больше всех на свете, боится тебя… это тебя меняет. Ты этого не забываешь.

Я не знал, что ему сказать. Стиснув зубы, я сдерживал гнев, который тупой болью стучал в висках.

– Разумеется, я пытался ей объяснить, – продолжал Деклан. Его голос был как дым – я не мог от него закрыться, не мог не вдыхать. – Я говорил Лили, я просто рисую то, что вижу каждый день. Отрубленные головы и отрезанные языки. Как правит мой отец. И как отец воспитывает из меня свою копию. Я думал, твоя мать поймет, она ведь тоже была из Дома Ланнонов. Она знала нашу восприимчивость. И отец доверял Лили. Она была дочерью его любимого тана, тупицы Дарры Хейдена. «Лили не предаст нас», – говорил отец. Но Гилрой забыл, что когда женщина выходит замуж за лорда, то берет новую фамилию. Она входит в новый Дом, и ее привязанности меняются, как если бы она вообще никогда не была связана кровью. А как ее обожал Кейн Морган! Держу пари, он отдал бы все на свете, чтобы удержать ее.

Он наконец замолчал на достаточно долгое время, чтобы я обдумал услышанное.

– Как я понимаю, старый Кейн умер? – спросил Деклан.

Я решил не отвечать на этот вопрос и поинтересовался:

– А где теперь Хейдены?

Насчет одного Хейдена я уже знал: он сидит в нескольких камерах отсюда.

Деклан захихикал и подавился влажным кашлем.

– Так тебе все и расскажи! Мертвы, разумеется, кроме одного. Старый верный Томас. Его брат, а твой дед восстал, когда увидел мятеж Лили, увидел ее хорошенькую белокурую голову на пике. Он поставил дочь выше короля. Для тех Ланнонов, которые поворачиваются против своих, существует особое наказание.

Мне нужно уйти. Сейчас же, прежде чем разговор зайдет слишком далеко и я потеряю самообладание. Я начал поворачиваться спиной к принцу, чтобы оставить его в темноте.

– Эодан, так где же тебя спрятала твоя нянька?

Мои ноги приросли к полу. Когда я встретил его взгляд, у меня кровь отлила от лица. Его улыбка в свете факелов казалась потускневшим серебром.

– Я разнес весь замок в поисках тебя, – пробормотал Деклан. – Я часто думал об этом: где ты был той ночью, как малыш мог от меня сбежать.

«Где ты, Эодан?»

Голоса зазвучали в унисон, обрели четкость. Юный Деклан и взрослый Деклан. Прошлое и настоящее. Аромат горящих трав, далекие крики, холодный запах навоза, рыдания отца. Влажная затхлость этой камеры, груда костей, вонь нечистот в ведре, блеск в глазах Деклана.

– Так тебе все и расскажи, – произнес я.

Он откинул голову назад и смеялся, пока мне не захотелось его убить. Должно быть, жажда крови сверкнула в моих глазах, потому что он устремил взгляд на меня и сказал:

– Жаль, что твою сестру не спрятали так же хорошо, как и тебя.

Я невольно потянулся за кортиком. Клинок находился у меня на спине под рубашкой. Я выхватил его так стремительно, что Деклан изумился и выгнул брови, но тут же улыбнулся, любуясь блеском стали.

– Ну давай же. Иди, бей меня, пока кровь не зальет эту камеру. Уверен, народ Мэваны это оценит, и ему не придется тратить время, взвешивая на суде мою жизнь.

Я дрожал и дышал сквозь зубы.

– Давай же, Эодан, – дразнил Деклан, – убей меня! Я заслуживаю смерти от твоей руки.

Я сделал шаг, но не к нему, а к стене. Это привлекло его внимание – я двигался и действовал неожиданно.

Он молчал, глядя, как я подхожу к стене над самой койкой.

Острием кинжала я начал вырезать на камне свое имя.

«Эодан».

Он будет смотреть на него по меньшей мере еще два дня: мое имя, запечатленное на стене его камеры, до которого ему не дотянуться.

Деклана это позабавило. Должно быть, он вспомнил, как той ночью вырезал свое имя на камне в моем дворе, думая, что оно переживет Морганов.

Он открыл рот, чтобы заговорить, но я повернулся и присел на корточки, чтобы скрыть сильную дрожь. Я посмотрел на Деклана; на этот раз улыбался я.

– Деклан, твой сын у меня.

Он этого не ожидал.

Вся уверенность, вся веселость исчезли из его глаз. Он смотрел на меня, а я обратился в камень.

– Что ты собираешься с ним сделать?

– Научу его читать и писать, – начал я, и мой голос стал тверже. – Научу владеть словами и обращаться с мечом, уважать и почитать женщин, как он уважает и почитает новую королеву. А потом воспитаю как собственного сына. И он проклянет человека и кровь, от которых произошел. Он вычеркнет твое имя из хроник, обратит во что-то хорошее твои земли, которые были одной лишь гнилью после того, как ты родился на них. А ты станешь далекой зарубкой в его памяти, о которой он может думать время от времени, но не вспоминать тебя как отца, потому что ты им никогда не был. Думая об отце, он будет думать обо мне.

Я закончил. Последнее слово осталось за мной, вырезанное на стене.

Я встал и направился к выходу, засунув кортик обратно и разгибая одеревеневшие пальцы. Я почти добрался до двери и собрался постучать, чтобы ее открыли, и покинуть эту выгребную яму, но мне вдогонку темноту разрезал голос Деклана Ланнона:

– Ты кое-что забыл, Эодан.

Я остановился, но не обернулся.

– Ланнон… всегда Ланнон.

– Да, моя мать доказала это, разве нет?

Я вышел из камеры, но смех и слова Деклана долго преследовали меня после того, как я вернулся на свет.