Если мы предполагаем, что не понравимся
Если мы страдаем социальной тревожностью, наши действия при коммуникации часто настолько непрямолинейны, что из окончательной картины исчезает большая часть истинного «я». То, что остается, — это чудовище Франкенштейна, составленное из наших представлений о том, какими мы должны быть, что уместно и никого не заденет, что может понравиться и не будет бросаться в глаза. Кем бы ни было это создание, это на самом деле не мы. «Это» не узнали бы даже наши близкие, и, если говорить откровенно, другие люди, знающие нас не так хорошо, часто тоже не понимают, как с «этим» взаимодействовать.
Представьте, как вы обратились бы к человеку, который вас недолюбливает, и к тому, кого считаете другом. Скорее всего, с первым вы разговаривали бы в закрытой, холодной и настороженной манере, в то время как со вторым беседовали бы открыто, дружелюбно и расслабленно. Каждый увидел бы вас с одной стороны.
Главная проблема социальной тревожности заключается в уверенности, будто мы наверняка не понравимся малознакомым людям. Они видят нас с этой стороны, неизбежно улавливают нашу холодность и непроизвольно меняют способ взаимодействия с нами — тогда как на самом деле их ввела в заблуждение именно наша манера держаться.
Мы не любим выглядеть неловкими или косноязычными и все же, когда полностью поглощены своим поведением и пытаемся фильтровать каждое слово, кажемся именно такими. Если мы боимся, что люди не захотят с нами общаться, будем постоянно отталкивать их — при этом они подумают, будто мы не ценим их компанию, хотя это весьма далеко от истины. Мы боимся показаться скучными, поэтому стараемся отвечать как можно короче, но из-за этого не даем собеседнику шанса за что-то зацепиться, чтобы продолжить разговор, и он действительно может быстро потерять к нам интерес. Мы не хотим показаться занудами и раздражителями и поэтому говорим тихо или очень быстро — чтобы нас скорее перестали замечать. Но так мы привлекаем к себе больше внимания, поскольку люди пытаются понять, правильно ли они нас расслышали. В этом смысле социальная тревога включает элемент самосбывающегося пророчества, и это дополнительно усиливает страх перед общением.