Это может быть странно, но первое, что приходит на ум, когда я вспоминаю покойного отца Леонида Дунаева, — это «Сказка о стойком оловянном солдатике». Маленький, сухой, согбенный временем, но непреклонный, твердый — батюшка и был до конца своих дней солдатом, только не сказочным, а «всамделишным» — настоящим воином Христовым.

Я про него совсем еще ничего не знал, но всегда почему-то радовался, когда видел возле мощей святителя Луки старчика в сером подряснике, с длинной седой бородой и выразительным «орлиным» профилем. Он всегда в воскресные и праздничные дни, а часто и в будни стоял возле серебряной раки, терпеливо благословляя многочисленных прихожан и паломников. Чувствовался в нем какой-то особенный дух… крепость и достоинство человека, пережившего ради Христа многие лишения и готового претерпеть до конца все, что будет еще ниспослано Богом. Жаль, что эта закалка, больше седин отделяющая священников «старой формации» от нашего капризного и слабого поколения, не передается по наследству.

На батюшке как будто почил отсвет его великого наставника, так что казалось порой, что, узнавая лучше отца Леонида, можно узнать больше и о самом святителе. Да так оно, в сущности, и было.

Его почитание святителя было безмерно и глубоко, и созрело, очевидно, задолго до официального прославления, еще при жизни владыки. Как-то раззадорившиеся журналисты в крик допытывались у батюшки о подробностях жизни святителя. Наконец отец Леонид не выдержал. «Да откуда ж я знаю… как я мог о таких вещах спрашивать… кто Он — и кто я?!» — ответил он почти с возмущением. То есть и при жизни святителя батюшка относился к нему с таким глубоким почтением, что не дозволял себе проявления не то, чтобы фамильярности, а элементарного любопытства и это при том, что он был в числе клириков, действительно приближенных к святителю. Вот пример подлинной кротости, деликатности, почти уже неведомой нашему резвому поколению…

Он и в свои девяносто с лишком оставался «в строю». Однажды пришел неожиданно, вечером на полиелейную службу Владимирской иконе Божией Матери и встал на обычном своем «посту» — возле мощей. Служба шла своим чередом и вдруг раздается грохот — отец Леонид упал! И что же вы думаете — его увезла «скорая» или родственники увлекли, причитая, домой? Ничего подобного: батюшка отмахался от переживателей, отсиделся на стульчике, отдохнул и снова заступил «на пост». Я был тогда дьяконом и уходил из храма одним из последних — отец Леонид все так же стоял у мощей и благословлял каких-то запоздавших паломников.

Но при всей своей твердости он не был отнюдь начетчиком, ригористом.

Вот какой случай рассказала мне мама:

— Был воскресный день, в храме толпился народ, и возле мощей святителя выстроилась очередь. А несколько в стороне, смотрю — стоит парочка: мальчик и девочка… Молоденькие, лет по семнадцать. Стоят, за ручки держатся… так, не очень уверенно… видно, что в храме едва ли ни в первый раз. Девочка такая, современная — в джинсиках, с распущенными волосами, без косынки… И, видно, все порывается к мощам подойти, а мальчик ее за руку удерживает, что-то нашептывает энергично. Но она все же высвободилась и пошла. Я смотрю и думаю: «О-о, сейчас отец Леонид ей выпишет: за голову непокрытую, за брюки…»

А батюшка, надо сказать, действительно был иногда резковат… отчасти из-за своей глухоты, которая мешала ему ясно понимать собеседника.

Ну, очередь продвигается, и девочка, наконец, подошла, приложилась к мощам… Отец Леонид ее благословляет и вдруг, представляешь, наклоняется и… целует ей руку. Я опешила! А он задержал ее, стал что-то говорить и так ласково, по-доброму… Девчушка, смотрю, зарделась вся, стоит, глаза опустила, слушает.

А потом она к мальчику вернулась. Что-то сказала ему, он помялся-помялся, смотрю — и тоже пошел к мощам! Приложился и сам руку батюшке поцеловал… истово так, с благодарностью. Уж и не знаю, что отец Леонид им такое сказал… необыкновенное…

Несмотря на возраст, уже не то чтобы преклонный, а откровенно дряхлый, отец Леонид сохранял какую-то удивительную внутреннюю собранность. Особенно это было заметно во время богослужения. Я видел, как его, поддерживая под локти, заводили в храм слабенького, едва бредущего шаркающей походкой, и как он преображался, заходя в алтарь. Ему было 93 года, когда он однажды оказался на архиерейской литургии и причащался со служащими священниками в алтаре. Казалось в тот момент, что он помолодел лет на тридцать — никакого немощного дрожания, растерянности и глухоты. Настолько четко и твердо батюшка выполнял все действия, читал на память молитвы, что, помнится, владыка с изумлением сказал тогда: «Отец Леонид, да вам еще служить надо!» А ведь это было всего за год до смерти батюшки.

Или вот еще случай… Был какой-то особенный, праздничный день и мы, несколько священников, стояли в алтаре и оживленно обсуждали вопрос — положено сегодня класть земные поклоны или нет. И мы так увлеклись этим занятием, что не заметили, как в алтарь вошел отец Леонид. И вдруг слышим: бух, бух… — а это батюшка кладет поклоны перед святым престолом… Для него как раз было все просто: зашел в алтарь — кланяйся.

Месяца за два до блаженной кончины отца Леонида довелось мне его причащать на дому. Помню бедную обстановку его жилища, бумажные выцветшие иконки, потертые половики, стол, покрытый клеенчатой скатеркой. Батюшка лежит в соседней комнате (он уже тогда почти не вставал), я собираюсь приступить к лежащему, но тут его дочь Людмила меня останавливает: «Нет, нет, батюшка, вы что…» Подходит к отцу Леониду и кричит ему в ухо: «Папа вставай, священник пришел… причащаться будем!». И снова на моих глазах дряхлый старичок превратился в воина Христова. Твердо, решительно встал, сам надел подрясник, наперсный крест и вышел ко мне.

И тут наступил момент, который я вспоминаю с особенной теплотой. Я наклонился к уху отца Леонида и громко сказал: «Батюшка, надо поисповедоваться… в чем согрешили?» И тут точно солнышко выглянуло из-за туч — батюшкино лицо озарилось блаженной, младенческой улыбкой и он сказал с какой-то особенной проникновенной беспомощностью: «Так я уже ничего и не по-омню…» И было в этой улыбке не старческое слабоумие, не ущербность какая-то, а чистейшая осмысленная радость… Преддверие Небесного Царствия.

Все исповедано, все прощено и покрыто любовью Божией, и душа с восторгом и трепетом ждет самой главной, долгожданной встречи — встречи с Творцом!..