Мангуп — это особое место и в Крыму, и в моей жизни. Древний разрушенный город на вершине горы-останца. Когда-то давным-давно я пришел сюда юношей и был совершенно очарован его историей и особенным, возвышенным духом. Я жил здесь иногда неделями, ища ответы на самые важные вопросы бытия, отсюда уезжал в Оптину.

Каких только баек я не наслушался про Мангуп! Полоумные контактеры принимали здесь сигналы с Альфа Центавра, биоэнергетики искали рамками, согнутыми из бабушкиных вязальных спиц, неведомые порталы, «индейцы» поглощали в невероятных количествах всевозможную «дурь», принимая свои интоксикационные психозы за магические озарения, юные и не слишком юные натуралисты ходили в чем мать родила, сливаясь с природой и возвращаясь к потерянному непонятно где и когда «естеству», бородатые еретики-академики изыскивали перекрестки неведомых силовых полей… И у каждого была готова своя, единственно верная история Мангупа. Каждый хотел видеть в Мангупе только то, что хотел видеть, то, что было ему удобно, и ничего больше. И единственным общим мотивом в этой невообразимой какофонии было мнение, что Мангуп — это место силы.

Ладно, силы. Но какой, чьей?!

Меня всегда привлекали вырубленные в скале пещерные храмы с их поруганными алтарями, загадочными гробницами и нишами для мощей. На Мангупе их было много, в разных местах, и я понимал изначально, что здесь покоились останки людей святых, необыкновенных. И что же — все пропало? Неужели жизнь этих людей, подвиг и урок их святости — все это кануло в бездну?.. Ведь очевидно, что не троглодиты здесь какие-нибудь жили, а люди высочайшей духовной культуры. И не одно, по-видимому, столетие жили… Неужели же ничего, кроме этих немых гробниц не осталось? А если и не осталось, то почему? Что здесь случилось такое страшное, что история целого города, поколений, история святости, наконец, — самая хранимая в любом народе история — все это сгинуло?! Я отказывался с этим мириться. В этом была какая-то насмешка, коллапс, который не может, не имеет права быть последней и окончательной правдой.

И я стал читать все то, что смог достать об истории города, и история эта, ее трагическая красота меня потрясла.

Оказалось, что в позднем средневековье Мангуп был столицей православного княжества Феодоро. И когда в XV веке турки захватили Крым, единственным препятствием на их пути стал город. Жители могли сдаться на милость победителя, как это сделала на пятый день «неприступная» Кафа. Но этого не произошло. Почти полгода длилась изнурительная осада, пять раз ходили турки на штурм, потеряли до семи тысяч воинов, и когда Мангуп пал, то бо́льшая часть его населения была с бешеной яростью вырезана. Отсюда и оборванность традиции, отсутствие письменных источников, безвестность обстоятельств подлинной истории.

Вот и все. Но меня потрясла сама мысль, что здесь обитали люди, которые отдали жизнь за веру.

Меня поразило проявление не столько воинской доблести, но высшей, духовной силы, готовности презреть себя, чтобы сделать шаг в вечность, к Богу. Нет, я не идеалист… Были, конечно, и те, кто хотел уладить все, утрясти и даже много таких, наверное, было, но ведь были же и те — претерпевшие до конца.

В наше время говорят о Западном Возрождении, как о колыбели современной европейской культуры, культуры Человека в его самовластном и свободном развитии. Разнообразие плодов этой свободы — разнообразие (увы!), все чаще пугающее своей уродливостью, всем нам известно.

Но мало кто знает о существовании так называемого Восточного (Византийского) Возрождения, идеи которого не только не исчерпали себя, но, кажется, едва успели проявиться, чтобы на время отойти в тень новейшей бурной истории. Суть его в том, что полнота раскрытия человеческой личности возможна только в сокровенном единении с Богом. Учение исихазма — глубочайшей сердечной молитвы, посредством которой человек становится причастником Божеского естества и тайнозрителем Фаворского света, — стало основой Византийского Возрождения.

 

Вид со стороны Мангупского Благовещенского монастыря

 

Можно не сомневаться, что с XIV века учение исихазма не только проникало в Юго-Восточный Крым, но оказывало значительное влияние на духовное и политическое развитие княжества Феодоро. Идея обо́жения, пусть даже оставаясь для большинства недостижимым идеалом, все же создавала духовную напряженность, объединяла самых разных людей в единый православный народ.

О Мангупе ходит несколько легенд. Одна из них — это предание о колоколе, который вместе с другими святынями был спрятан в подземном городе перед трагической гибелью княжества. Колокол этот звонит иногда, пробуждая человеческие души от духовного сна, он словно стал голосом совести всех тех, кто до конца остался верен правде, любви и долгу. Тех, кому невыносимо больно видеть наше равнодушие и цинизм, бездушие и безбожие… Колокол этот возвещает близкие перемены тому, кто его однажды услышит.

Любопытно, что легенда о подземном городе имеет под собой реальное основание. Например, непонятно, откуда на Мангупе — горе-останце высотой около 600 метров — такие полноводные и не иссякающие даже в засушливые годы источники. Некоторых это заставляет говорить о возможности существования в недрах горы озера, но опять же не понятно, каким образом туда поступает вода в количестве достаточном для постоянного наполнения двух мощных и множества более мелких родников?

Итак, легенда. Но вот однажды она обрела для меня особенное, личное звучание.

Это было ночью. Я лежал ничком на полу в своей келье, как вдруг почувствовал, что что-то происходит в глубине горы. Странное, очень странное это было ощущение, как будто я оказался вдруг лежащим не на скале, а на зыбкой водной глади и в глубине подо мной что-то зарождалось, еще не понятное, волнующее… Но вот я отчетливо почувствовал, как мелко задрожала земля и где-то в глубине раздался мощный раскатистый гул, который, быстро разрастаясь и ширясь, стал приближаться к поверхности. Я почти физически почувствовал, как звук прошел через меня и унесся дальше — к небесам, как будто возвращаясь к неведомому Истоку. Настолько это все было неожиданно и странно, что я вышел из кельи и какое-то время просто стоял, прислушиваясь к ночной тишине. Но больше уже ее ничто не тревожило.

Каково же было мое изумление, когда наутро, придя к знакомым «индейцам», я услышал от одного из них вопрос:

— Слышал, сегодня ночью, колокол звонил… подземный?!

Позже, анализируя свои ощущения, я пришел к выводу, что подземный звук, пожалуй, был похож на грохот обвала. Если правда, что в толще Мангупа есть пустоты — то такая версия выглядит вполне убедительной. Но ведь одна реальность вовсе не отменяет другую — высшую, и звон мангупского колокола, пробуждающий от духовной спячки, кажется мне прекрасным символом. Символом преображения жизни.

Пусть не сразу, но я понял, что не канули в небытие те священники и монахи, художники и ремесленники, земледельцы и воины, кто в трудную, решающую минуту безвестно, но не напрасно отдали свою жизнь за православную веру, за высшую, непостижимую реальность Небесного Царствия. Я почувствовал их молитвенную помощь, услышал призыв, исполненный жертвенной любви, — той силы, что влечет к Богу всех мятущихся и блуждающих, ищущих и отчаявшихся… Влечет, чтобы для каждого в сокровенной, сердечной тишине прозвучал однажды колокол, призывая к покаянию, открывая путь, даруя надежду и веру.