Глава девятая

Хорошо, блин, сказать: найти Придурка. А как его найдешь? И где именно?

Для начала я решил позвонить Марине Холодовой. Она даже обрадовалась звонку:

– Это вы?

– Да, Мариночка. Один вопрос.

– Хоть двадцать.

– Ковалевская никогда не говорила, что кто-то преследует ее?

– Ее все-таки преследовали?

– Нет, не бандиты. Но один тип ее безрезультатно домогался.

Марина задумалась, однако через некоторое время сказала:

– Ничего подобного я не слышала. Да она бы и не позволила грубо обращаться с собой.

Я мысленно согласился с ней. Не в характере Ленки было терпеть хоть малейшее насилие по отношению к себе. Не исключено, что она Придурка всерьез не воспринимала. Она об этом открыто пишет в своем дневнике. И здесь есть один серьезный момент: доведенный до отчаяния презрением человек способен на любые безрассудства. Не учла этого моя бывшая.

– Если хотите, я постараюсь что-нибудь узнать для вас? – предложила Марина.

– У кого именно?

– Хоть Лена и не делилась своими проблемами ни с кем, кроме меня, но вдруг… кто-то что-то где-то услышал. Значит, я могу с вами связаться?

– Обязательно. И большое вам спасибо.

Таинственный Придурок интересовал меня все больше. Видимо, полиция о нем ничего не знает. Он решил не раскрывать себя? Почему? Боится попасть под подозрение? Или и впрямь виновен?

А Наталья о нем случайно не слышала?

Я тут же позвонил ей, поинтересовался, не знает ли она человека, которого Лена называла Придурком? Увы, Наталья тоже слыхом не слыхивала о таком. Я не сдавался, разгадка где-то рядом.

– Может, она жаловалась на приставалу раньше? В институте? Или даже в школе?

– Раньше? – призадумалась Наталья. – А ведь был такой! Он влюбился в Леночку в старших классах. Прохода не давал ей. А потом…

– И что, блин, потом?

– Куда-то пропал. То ли уехал на Север, то ли его посадили. А некоторое время назад Лена мне говорит: «Встретила своего ухажера детства. Кажется, он опять взялся за свое. Надоел…».

– Самую важную информацию ты вспоминаешь в последнюю очередь.

– Дочка не придала той встрече особого значения, вот я и…

– Как его зовут?

– Зовут?.. – Наталья наморщила лоб. – Я ведь знала, но забыла.

– Придется вспомнить.

– Постараюсь…

– Что значит – постараюсь! – рассвирепел я. – Конечно, можно поднять данные обо всех одноклассниках Лены. Только на это уйдет уйма времени. А мне нужно его имя срочно, сейчас!

Было заметно, как Наталья занервничала, попросила немного подождать. Я смилостивился, дал ей минут пять, в крайнем случае, десять. По счастью, не прошло и трех, как Наталья вспомнила:

– Его звали Толя. Фамилия Колесников или Колесниченко.

– Точнее!

– Все-таки Колесников.

– Еще бы, блин, отчество.

Естественно, отчества Наталья не знала. Ладно, уже кое-что.

Теперь можно позвонить к себе в офис.

Алиса выглядела растерянной и подавленной. У нее новые проблемы?

– Пустяки, – ответила она на мой прямой вопрос. – Свои дела порешаю сама.

– Как с коварным изменщиком Ленчиком? – в сотый раз напомнил я.

– Занимаюсь.

– У меня к тебе еще одна просьба.

– Как всегда.

– Да, чтобы жизнь раем не казалась. Только это нужно сделать, не затягивая. Все данные на человека. Фамилия Колесников, зовут Анатолий. Лет двадцать восемь или двадцать девять. Еще кое-что… – И я назвал ей школу и класс, где училась Лена.

– А что тебя интересует, Джордж?

– Все. Где он пропадал несколько лет, когда его не было в Москве. Контакты, связи, судимость, если таковая была. И, главное, его возможный адрес проживания.

– Хорошо. Но подожди.

Я вздохнул: знаю, что потребуется подождать. Только бы этот Придурок куда-нибудь не слинял.

Включил радио, прослушал сообщения, как мир вообще и Россию в частности продолжала захватывать цифра. В детстве я смотрел спектакль «Дон Карлос» по пьесе Фридриха Шиллера. Так вот там один из его героев говорит: «Что вам человек? Для вас он цифра – больше ничего». Почему мне так запала эта фраза? Неосознанное предвидение будущего? И вот теперь оно наступило.

Цифра лишила нас индивидуальности, превратив в крохотную неодушевленную частичку единого информационного потока, более мощного, чем все торнадо на свете. Чтобы получить зарплату, приобрести недвижимость – большую или даже малую, да что там, сделать покупку в обычном супермаркете, ты обязан иметь единую цифровую карточку. Ты уже слился с цифрой, и теперь, когда в просвещенной Европе принят закон об обязательном чипировании, а в консервативной России он готовится к принятию, ты станешь от цифры неотличим. Я и сам вживил себе два чипа, но лишь в медицинских целях (как и многие), хочу полечить больные органы. Но, чтобы полностью отдаться во власть неведомому зверю, ждать от него «нужные» команды… Это слишком!

А мысль у индивидов останется самостоятельной? Или и тут они вынуждены будут построиться в единую шеренгу для принятия приказов извне? А как они станут друг к другу обращаться? По именам? Или имена исчезнут, а вместо них появится определенная комбинация цифр?

Я представил, как в супермаркете встречаются мужчина и женщина и вместо «Здравствуй, Маша», «Здравствуй, Коля», произносят «Здравствуй», с добавлением шестнадцати цифр. Или для удобства оставляют, скажем, три последние. Тогда получается:

– Привет, 692.

– О, давно не виделись, 495.

Плавное течение речи ведущего вдруг прекратилось. Прямо передо мной возникло морщинистое лицо старика с длинными до плеч волосами. От неожиданности я резко затормозил. Хорошо, что в меня не въехала шедшая позади машина.

– Тебя убивают! – палец старика четко упирался мне в грудь, хотя я и не ощущал его прикосновения – фантом. Однако я не в силах был оторвать взгляда от этого неожиданного видения…

– Ты вживил себе чип, проклятая цифра? Если нет – не вживляй, не становись придатком сатанинской системы. Не вживляй его ни для лечения, ни для других, якобы благих целей. Помни, куда вымощена дорога благих намерений. Ты либо с Господом, либо с бесом.

Как зачарованный, я наблюдал за стариком, вслушивался в его, казалось бы, простые слова. Только потом сообразил: надо ехать, я на трассе, гул от сигналивших позади машин нарастал.

Еще некоторое время я не мог думать ни о чем, кроме как о странном событии. Кто-то ворвался в официальную информационную сеть… А это в состоянии сделать только мощная организация. Но что за люди в ней?

Я начал вспоминать: не видел ли того старика раньше? Если да, то когда и при каких обстоятельствах?

Я съехал с трассы, нашел уютный закуток, попробовал выудить из мировой информационной сети любые данные о неожиданном пришельце. Старик пытается выглядеть праведником, только…. Не является ли сам он сторонником тех самых сил, против которых якобы воюет?

Мне удалось найти его довольно быстро. Теперь лицо старика глядело на меня уже из компьютера. Дальше шло «разъяснение».

«Жуков Вячеслав Михайлович, семьдесят восемь лет. Представляет организацию воинствующих русских националистов Рысь»». И далее об организации: «Ее члены выступают против существующей в России либеральной системы, против естественного вхождения нашей страны в мировое пространство, против мигрантов, особенно из Средней Азии, Закавказья, Африки и стран Ближнего Востока. Особую неприязнь у «Рыси» вызывает технический прогресс общества, который они называют «бесовским наваждением», а вживление чипов – «действиями сатаны».

Некоторое время назад «Рысь» поддерживалась отдельными иерархами РПЦ. Эта смычка являлась крайне опасной. Сейчас, когда роль традиционной религии в обществе падает, большинство граждан начинает понимать, что такие союзы, иначе как маргинальными, не назовешь.

Прокуратура несколько раз возбуждала уголовное дело против «Рыси» за экстремизм. Ее структуры запрещались, а потом и сама организация перешла на нелегальное положение. Но одних запретов здесь мало. Необходимо вести разъяснительную работу среди населения, объяснить каждому россиянину, что выступление против власти неизбежно приведет нас к гражданской войне. Нравятся нам наши верховные лидеры или нет – альтернативы им нет. «Альтернатива» – это приход к власти нацистов (типа той же «Рыси»), изоляция государства от мира и превращение его в подобие сталинского ГУЛАГа».

Дальше шли отклики читателей:

«Как можно выступать против мигрантов? А кто станет мусор убирать. Не наши же ленивые русаки. Марат Бляхман».

«Мегранты хоросо. Мы вам културу нисем.

Мустафа Рахметов».

«Всех этих нациков давно пора поставить к стенке.

Дуня Петрищева».

«Поддерживаю свое руководство, премьера и президента. Пусть мы живем бедно, однако ни у кого в Европе во главе государства нет таких выдающихся личностей. Петя Сумасбродов».

Юрий пробежал глазами другие критические отзывы, пока не остановился на одном положительном:

«Нация вперед! Россия вперед! «Рысь» это круто!

Г. Любезнов».

Мои размышления о странном пророке Жукове были прерваны звонком Алисы. Она с ходу выпалила:

– Готов записать данные о своем мальчике?

Я внутренне похвалил ее за оперативность. И только так! Чтобы не зазналась.

– Колесников Анатолий Викторович. Двадцать девять лет. Закончил среднюю школу, учился в Институте ассенизации, на факультете «Менеджмента», должен был получить профессию менеджер по клинингу. Ушел с четвертого курса.

– Почему?

– В архиве на этот счет нет данных. Но учился он неплохо, он даже то ли шутя, то ли всерьез говорил сокурсникам, что ассенизация – его призвание.

«Сколько же интересного можно узнать о человеке!»

– И он не пробовал восстановиться в качестве студента?

– Нет. Тем более что институт этот фактически закрыли, слив с одним мощным монстром из образовательной сферы.

– Неужели с Высшей школой экономики?

– А как ты угадал? – удивилась Алиса.

– Раз они подгребают под себя все, что только можно, почему бы им не прихватить еще и ассенизаторов?

– Колесников завербовался работать на Север. Несколько лет провел в Магадане.

– Что он там делал?

– Работал на строительстве разных объектов, даже в одной из шахт, принадлежащих нашему новому олигарху Извекову. Эта страница в его истории малоизвестна. Но, видимо, ничего существенного и важного там у него не случилось. Затем вернулся в Москву, опять работал в строительной компании. Через полгода ушел. Сейчас – без работы.

– На что он, блин, живет?

– Случайные заработки: кому-то что-то починит, подделает, особенно на дачных участках. Возможно, остались кое-какие сбережения после Магадана.

– Семья есть? Жена, дети?

– Нет, Джорж. У него только мать. С ней и проживает.

– Адрес нашла?

– Обижаешь, начальник! Конечно. Живут они не в самой Москве, а в ближнем Подмосковье. Деревня Федоровка.

– Где это? – усиленно соображал я.

– Рядом с Нахабино. Дом семь. Квартиру не называю, он полностью принадлежит их семье.

– Очень хорошо. Туда и отправляюсь.

– Может, ты все-таки расскажешь, что это за дело, которым ты так активно занимаешься?

– Обязательно. Но чуть позже.

– Кстати, о Ленчике. Нарыла уже я на него кое-что. Тот еще кобель.

Я равнодушно принял ее последние слова и помчал в сторону Нахабино. Теперь меня интересовал только один Придурок. Приближусь ли с его помощью хоть на шаг к разгадке убийства Лены?

Подмосковные поселки четко подразделяются на две группы. Одни процветают. Дома в них, как правило, скуплены приезжими богачами; каждый устроил здесь собственное сказочное Эльдорадо. Гигантские участки земли, порой больше, чем карликовые государства Европы, окружены двухметровыми заборами, иногда с проволокой под током, из-за которых виднеются башни замков. Когда ворота открываются, на дорогу выскакивает лимузин и тут же уносит хозяина в неизвестном направлении. И никого из этих новых господ не волнует та нищая жизнь, что соседствует совсем рядом. Они отгородились от нее, спрятались в своем мирке. Спрятались, как им кажется, навсегда. Ведь в случае, если над русскими полями пронесется буря, власть их всегда укроет под железным навесом.

Но проедешь немного от Эльдорадо, и увидишь иную жизнь. Хаос и разруха охватила здесь все: заброшенные, поросшие бурьяном поля, ветхие домишки. Эти деревни позабыты господами чиновниками, ибо нет здесь тех, кто пригреет их долларом или евро. Сюда не заглядывают даже мигранты, их нюх шакалов подсказывает: поживиться тут нечем. Половина изб заколочена, в другой половине доживают свой век отринутые родиной старики. И не на что им надеяться. Россия поставлена на колени.

Вот в такой забытой деревеньке я и оказался: в Федоровке было домов двадцать, может, чуть больше. Довольно быстро я нашел седьмой дом – серый, облупленный, с перекошенной калиткой. Первой моей мыслью была: «Как же так, Колесников строитель, а такое запустение…» Как тут не вспомнишь старую поговорку: сапожник без сапог.

Никакого звонка на калитке не было. Я постучал, но никто не ответил. Тогда я толкнул скрипучую дверцу, оказавшись в маленьком ухоженном саду. Узкая дорожка повела меня к крыльцу, справа находился небольшой сарай.

Я ступил на крыльцо, дверь дома была приоткрыта. Несколько раз стукнул по ней. Никто не отозвался. Возникло странное ощущение, будто жизнь тут умерла. И избавиться от него я уже не мог.

Входить в дом без приглашения, конечно же, не слишком удобно, да и хозяев может не быть. Но раз дверь открыта, они где-то рядом.

А если рискнуть и зайти? Глаз сыщика обязательно зафиксирует какие-то неожиданные детали…

Пока я раздумывал, послышались звуки, похожие на всхлипывания или на плач. Плакали в доме. У меня появился повод для посещения.

Миновав небольшую прихожую, оказался в бедно обставленной комнате с невысокими потолками. Спиной ко мне за столом сидела пожилая женщина, голова ее была опущена, плечи вздрагивали от рыданий, которые перешли затем в глубокий стон.

Блин, как вести себя дальше? Чувствовала ли женщина чье-то присутствие рядом? Наверняка. Но, видимо, у нее такое сильное горе, что все остальное полностью потеряло значение.

И уйти я не мог. Кашлянул, дабы привлечь к себе внимания. И поскольку хозяйка вновь не прореагировала, деликатно произнес:

– Простите, что потревожил вас. Я по поводу Анатолия Викторовича…

Женщина впервые повернула ко мне залитое слезами лицо и с трудом произнесла:

– Его уже увезли.

«Куда увезли? Почему?»

Поскольку вопросов было больше чем ответов, я пошел до конца:

– А кто увез?

– Как кто? – женщина на мгновение прекратила плакать. – В морг увезли. Его… больше нет!

Вот это удар! Всего ожидал, но только не такого поворота событий. Пришлось оправдываться:

– Дело в том, что я не знал…. Я частный сыщик.

– Полиция уже была.

– Да что случилось?

– Уходите, – прошептала обессилено женщина. И снова зарыдала.

Я понял, что ничего здесь не добьюсь. Поэтому покинул дом.

Оказавшись на улице, решил попробовать зайти с другого конца – переговорить с соседями. Деревня была и останется деревней, тут все про всех знают.

Мне не пришлось долго думать по поводу того, с кем из соседей пообщаться. Из дома напротив вышел простоватого вида мужичок, лет шестидесяти с лишним, он с интересом посмотрел на меня. Я дружески кивнул, подошел к нему, поздоровался.

– Добрый день.

– Это как знать. Для кого добрый, а кому и нет.

– Да, да, у вашей соседки случилось большое горе!

– Горе у Вероники Александровны немалое. Такого злейшему врагу не пожелаешь.

– Как же так!.. Вроде бы Толя молодой был.

– А молодые не умирают? Смерть ведь никого не щадит и на возраст не смотрит.

– А что с ним случилось? Болел?

Глаза старика странно блеснули: в них появилось недоверие:

– Не знаешь?

– Нет, – честно признался я. – Приехал повидаться, а тут…

– Дружили с Толькой что ли?

– Случайное знакомство. Он пригласил в гости.

– Врешь ты все, парень, – резко сказал старик.

– Почему же?

– Никого Толька к себе не приглашал. Особенно в последнее время. Одиноким волком жил. Общался только с матерью. И то по необходимости.

– Правы, – рассмеялся я. – Не был он мне другом. Даже не знакомы мы с ним. Но приехал я по делу. Вот только опоздал…

Я вытащил удостоверение, показал его мужичку, однако оно не произвело на него никакого впечатления.

– Чего мне твои бумажки, парень. За бумажками человека не спрячешь. Хорошего издалека видно.

– А я, по-вашему, хороший?

Он просто посмотрел на меня, как бы оценивая:

– Может, и неплохой. Только заблудшая ты душа.

– Вот как?

– Многое подмечаешь. Зло не любишь. Но терпишь его. Потому что смирился с ним.

Такая удивительная характеристика меня просто сразила. Возникло желание пригласить деда работать в свою контору.

– А как ваше имя?

– Имя, – ухмыльнулся мужичок. – А ты зови меня Матросом.

– Матросом?

– Я в молодости на флоте служил. До сих пор море снится.

– Хорошо, господин Матрос. Не поделитесь ли со мной кое-какой информацией?

– Отчего же, поделюсь. Только ты ко мне проходи. Борща отведаем, бутылочку разопьем.

– Спасибо, я недавно ел. А насчет спиртного…. Нельзя, за рулем.

– Нельзя, так нельзя. А борщик покушать надо. Меня старуха моя научила его варить.

– А хозяйка не заругает, незнакомый человек…

– Не заругает, – перебил Матрос. – На кладбище она. Дети разъехались, так тошно порой одному. Зайди, а то разговора не получится.

Я решился. А чего, собственно говоря, теряю? За столом человека легче разговорить, узнать такие подробности, какие он на официальном допросе никогда не скажет.

Едва он открыл дверь своей избы, как я ощутил необыкновенно вкусный аромат. Ну что ж… Все-таки после моей встречи с Капраловым времени прошло достаточно.

Ложка в руке засвистела, давно я не ел такой вкуснотищи. Матрос одобрительно крякнул и спросил:

– Что тебя интересует насчет Толика?

– Как он погиб? Когда?

– Сегодня и помер. Незадолго до твоего приезда забрали его. Полиция была, думаю, еще вернется. А как погиб?.. Пошел на речку и перерезал себе вены.

– Самоубийство!

– Так говорят.

– Есть тому причина?

– Когда на богопротивное дело решаешься, всегда есть причина.

– А вы случайно не знаете эту причину?

– Ходили слухи… – Матрос влил в себя стакан самогонки и продолжал. – Слышал я, была у Толика безответная любовь. Еще со школы.

– Местная? – мое сердце учащенно забилось.

– Нет. Он в детстве в Москве жил с отцом и мачехой. Там и полюбил ее.

– Сильно любил?

– Даже на Север убежал. Думал за снегами спрятаться. Да разве спрячешься? От мафии можно это сделать, но не от любви.

– А девушка как к нему относилась?

– Он не рассказывал, но, думаю, не по себе Толик сук рубил. Явно не по себе. То, что краем уха удалось уловить: зазноба его вообще всерьез не воспринимала.

– Он не пытался все-таки добиться ее расположения?

– Как добьешься, коли не люб?.. А потом с ним что-то случилось: побледнел, осунулся, ни на кого не глядит. С соседями слова не скажет. Часами сидел в саду как в воду опущенный, плакал. Видели люди.

– Давно это с ним?

– Месяц или чуть более.

«Как раз месяц назад погибла Лена!»

– Ни сам Толик, – продолжал Матрос, – ни мать его Вероника Александровна ни в какие подробности не пускались. Только я слышал (опять же краем уха), будто с его зазнобой какая-то беда приключилась. То ли серьезно заболела, то ли умерла.

– Нет, Матрос, – сказал я. – Ее убили. Задушили в собственной квартире.

– Вот как?!

– Она – моя бывшая жена, но мы давным-давно не общались. Я занимаюсь расследованием ее смерти, и многие факты указывают на то, что убийство совершил Колесников.

Матрос налил себе еще один стакан и, покончив с содержимым, быстро проговорил:

– А ты, Юра, докажи, что не виновен он.

– Как я, блин, докажу, если сам в том не уверен?

– Не мог Толик на такое пойти. Маленького еще его знал, приезжал он к нам каждое лето. Не мог! Жизнь я прожил долгую, в людях разбираться научился. И знаешь, что скажу: кто убил его зазнобу, тот и самого его прикончил.

– Подождите… он же покончил с собой?

– Это полиция утверждает. Но так ли это на самом деле?

Я выглянул в окно. Уже начинало темнеть, однако видимость по-прежнему была хорошая. Меня вдруг осенило:

– Матрос, а не сходить ли нам с вами на место самоубийства Анатолия? Прямо сейчас и пойдем.

– Лады, – согласился хозяин. – Только борщ доешь, да киселя моего попробуй…