10

Научно – исследовательский центр растет

Могла ли я представить себе, впервые ступив на песчаный берег заповедника Гомбе-Стрим, что тем самым я делаю первый шаг по пути к организации научно-исследовательского центра, в котором спустя несколько лет будут работать около 10 сотрудников, изучающих различные аспекты поведения шимпанзе, павианов и гверец.

Наш первый помощник, Эдна Конинг, появилась в заповеднике вскоре после рождения Флинта. В течение долгого времени она забрасывала нас письмами, умоляя взять ее на любую должность. В конце концов мне стало трудно одной справляться со всеми делами, а после того как Фло родила сына, работы еще прибавилось, и я была рада взять себе помощника. Эдна перепечатывала мои записи, а позднее и сама стала вести наблюдения. Поэтому теперь, уходя вслед за Фло и Флинтом в горы, я знала, что Эдна запишет все, что произойдет в лагере, и могла быть совершенно спокойна.

В те дни мы работали с утра до поздней ночи. Для записи своих наблюдений я пользовалась диктофоном и практически ни на секунду не отвлекалась от шимпанзе. По вечерам Эдна перепечатывала магнитофонную запись, а я садилась за обработку материалов для диссертации. Теперь мы уже перепечатывали записи моих наблюдений в трех экземплярах. Один из них подшивался в дневник, другой ежемесячно отсылался Луису на случай пожара или наводнения в заповеднике, а третий экземпляр я размечала в соответствии с характером поведения обезьян: «обыскивание», «покорность», «агрессивность» и т.д. По этим разметкам рукопись разрезалась, и куски с описанием этих категорий подклеивались в соответствующие папки, что значительно облегчало обобщение результатов и подготовку диссертации.

Кроме того, много времени отнимал у нас анализ экскрементов шимпанзе. Раньше для того, чтобы исследовать состав пищи обезьян, мы высушивали помет, но Хьюго предложил нам промывать его. Это была прекрасная идея: промывая экскременты, мы всегда знали, какие фрукты уже поспели, как часто обезьяны ели насекомых и мясо. Просто удивительно, какая значительная часть пищи проходила через желудочно-кишечный тракт шимпанзе лишь частично переваренной. По этим остаткам, по фруктовым косточкам мы всегда могли составить достаточно четкое представление о том, чем питаются животные в течение всего года. Эти данные подкреплялись подробными записями наблюдений, на каких деревьях кормились животные во время того или иного сезона. Образцы обезьяньего помета мы помещали в жестяные банки с продырявленным дном и промывали их над специально вырытой для этого ямой.

Хьюго очень много помогал мне, хотя и был по горло занят своими собственными делами. Национальное географическое общество все еще продолжало финансировать его работу, и он вел счета – свои и мои, сочинял сценарий для фильма и тексты к фотографиям, продолжал много снимать и тратил массу усилий, чтобы содержать аппаратуру в исправности, особенно в сезон дождей.

Мы работали так много, что Ван, которая приехала нас навестить и с первых же дней включилась в интенсивный ритм жизни лагеря, предложила нам устраивать раз в неделю «вечер отдыха». Эта мысль пришлась нам по душе – теперь мы ждали единственного свободного вечера с таким же нетерпением, с каким большинство людей ждет уик-энда. В эти вечера мы слушали музыку, отдыхали, расположившись вокруг костра, медленно и с удовольствием ужинали, не давясь и не проглатывая пищу целиком, как в остальные дни, когда нас ждала никогда не кончавшаяся работа. Иногда мы даже позволяли себе перекинуться в кости.

Но и в эти короткие часы отдыха разговор вертелся вокруг шимпанзе. Мы были настолько увлечены и поглощены нашими исследованиями, став свидетелями, а может быть, даже и участниками всех событий жизни шимпанзе, что не могли ни о чем другом говорить или думать. Бесконечное удивление, бесконечная радость… и бесконечный труд. Можно с уверенностью сказать, что, если бы не то огромное удовольствие, которое доставляла нам работа, мы едва ли смогли бы довести исследования до конца.

Но, несмотря на все наши титанические усилия, к концу года мы уже были не в состоянии справляться с возрастающими обязанностями: все больше и больше обезьян посещало нашу станцию подкормки; только что родившийся детеныш Мелиссы, Гоблин, так же как и Флинт, требовал самого пристального внимания. И вот тогда у нас появился секретарь – Соня Айви. Теперь уже она перепечатывала магнитофонные записи, и это дало возможность Эдне целиком переключиться на наблюдение за обезьянами в лагере, а мне беспрепятственно бродить вслед за ними по лесу. Шимпанзе настолько привыкли к моему присутствию, что позволяли мне все дольше оставаться рядом с ними.

К этому времени наш лагерь посещало около 45 обезьян: одни из них были завсегдатаями (например, Фло с семейством), другие (из групп, обитающих южнее или севернее лагеря) заходили изредка, когда случайно забредали в нашу долину. За исключением самых редких посетителей, шимпанзе вели себя в лагере крайне бесцеремонно: запросто заходили в палатки и хватали все, что им вздумается.

С легкой руки Криса Пирожинского мы взяли за правило убирать личные вещи, в том числе и постель, в металлические сундуки, хотя это и было довольно хлопотно. Как-то утром я услышала испуганный крик Ван. Примчавшись в ее палатку, я увидела, что она, полуодетая, сидит в постели, изо всех сил вцепившись в свою пижаму. Рядом, положив руку ей на колено, сидит Дэвид Седобородый – и с удовольствием сосет пижамную штанину. Картина была настолько забавной, что я не могла удержаться от смеха. Потом я взяла банан и встала у входа в палатку. Дэвид согласился расстаться с пижамой ради банана, а Ван торопливо застегнула палатку на молнию и спрятала пижаму в надежное место.

Однажды Рудольф, прервав обыскивание, которым он занимался со своими родичами на склоне горы, подошел ко мне, вздыбил шерсть, ухватился за мою блузу и начал тянуть ее. К сожалению, на этот раз некому было предложить ему банан. Вид у него был весьма грозный, и я уже решила добровольно расстаться с блузой, как вдруг шерсть его улеглась, он уселся рядом со мной и начал сосать оторванный кусочек ткани. Это продолжалось минут 15, а потом Рудольф удалился, прихватив в качестве трофея крошечный лоскуток.

Видя, что малыши совсем не получают своей доли бананов, мы иногда припрятывали для них несколько плодов в карманах. Но нам очень скоро пришлось оставить это занятие, так как взрослые самцы быстро пронюхали про наши потайные кладовые. Как-то утром на пороге палатки появился Лики, он подошел к заспанному Хьюго, задрал его рубашку и ткнул пальцем прямо в пупок. В другой раз тот же Лики, заприметив многообещающие выпуклости под блузкой Эдны, подошел к ней вплотную и дотронулся рукой до одной из них.

Однажды, отправляясь в горы, я взяла для себя банан и неосмотрительно положила его в карман брюк. Фифи, заметив раздувшийся карман, тотчас же попыталась сунуть в него руку, но я отодвинулась в сторону. Тогда обезьяна подобрала длинную тонкую травинку и очень осторожно воткнула ее в глубь кармана. Вытащив и обнюхав ее, Фифи удостоверилась в правильности своих предположений и начала хныкать и докучать мне до тех пор, пока я не отдала ей плод.

Мы тщательно прятали все наши пищевые припасы, особенно куриные яйца. Мистер Макгрегор, Мистер Уорзл и Фло питали особую страсть к ним. Как-то раз старому Макгрегору удалось стащить четыре сваренных вкрутую яйца, которые Эдна приготовила нам на завтрак. Ланч был испорчен, но в качестве компенсации мы от души посмеялись над злоключениями незадачливого Макгрегора.

Обычно шимпанзе едят яйца вместе с большим количеством зелени. Положив в рот горсть листьев, шимпанзе засовывает яйцо и только тогда раздавливает скорлупу, а потом в течение долгого времени смакует и пережевывает лакомое блюдо. На этот раз Мистера Макгрегора постигло немало разочарований: первое же яйцо, которое он положил в рот, было горячим. Он вытащил его, внимательно осмотрел, понюхал и засунул обратно вместе с добавочной порцией листьев. Раздался хруст скорлупы, но вкусной жидкости у него во рту почему-то не появилось. Самец выплюнул смесь листьев и крутого яйца на землю и с изумлением уставился на нее. Таким же образом он перепробовал все похищенные яйца, каждый раз засовывая в рот большое количество листьев. В конце «ланча» перед Макгрегором выросла бело-желто-зеленая гора из листьев и яиц.

Немало хлопот доставила нам в тот год и защита наших палаток. Пробегая мимо палаток, обезьяны обнаружили, что стоит только выдернуть колышки один за другим, и это приводит к восхитительным результатам. Поэтому мы закрепили веревки как можно выше на деревьях или на толстых кольях деревянной ограды, которую Хассан поставил вокруг палаток. В течение некоторого времени нам казалось, что мы полностью гарантированы от всяких неожиданностей. Но вот как-то раз прямо в нашу палатку ткнулся необычно возбужденный Голиаф и с ходу переломил, словно спички, две толстенные жерди, на которых крепился тент. Он тотчас выскочил наружу, оставив позади себя бесформенную массу парусины, которую кое-как удерживали привязанные к веткам веревки. После этого случая мы срубили несколько деревьев, обтесали их и с помощью Хассана врыли в землю, зацементировав основание. Новые опоры были не очень удобны и чересчур громоздки, но зато абсолютно надежны.

В течение всего года нам приходилось постоянно ломать голову над совершенствованием системы подкормки. Проблем было множество. Во-первых, все время не хватало ящиков, хотя Хассан мастерил их почти без остановки – каждый день шимпанзе выводили из строя два или три ящика. Даже после того, как мы заделали их бетоном, кое-кто из взрослых самцов все-таки ухитрялся ломать наши механизмы. Лучше всего это получалось у Джей-Би. Он с особым шиком выламывал стальные рукоятки рычагов, так что потом они уже не действовали. Ему удавалось разрывать толстую стальную проволоку в том месте, где она выходила из подземной трубы и прикреплялась к рычагам, хотя протяженность этого участка составляла не больше 20 сантиметров, – лишнее свидетельство необыкновенной силы шимпанзе.

Кроме того, мы едва успевали заполнять ящики перед приходом очередной группы. Не однажды случалось, что Джей-Би, Голиаф или кто-нибудь другой из взрослых самцов заставал нас врасплох как раз в тот момент, когда мы с ведром бананов подходили к очередному ящику. Силы были слишком неравными, и мы добровольно уступали все бананы. Если же в лагере находилась группа обезьян, мы никогда не пытались наполнить ящики.

Но, пожалуй, сложнее всего обстояли дела с бананами для Дэвида Седобородого. Дэвид помнил доброе старое время, когда он, Голиаф и Уильям были единственными хозяевами лагеря и могли брать бананы в любом количестве. Привыкнуть к необходимости соперничать из-за своей доли с пятью-десятью голодными самцами было трудно. И теперь Дэвид не спешил с приходом в лагерь: он не участвовал в общей суматохе, позволяя другим самцам опустошать ящики. Так что нам всегда приходилось прятать для него бананы. Если же мы по какой-либо причине не успевали позаботиться о нем, он, решительно выпятив нижнюю губу, начинал рыться во всех палатках и учинял невообразимый разгром. Он переворачивал все вверх дном в поисках бананов и даже ухитрялся целиком вырывать защищенные москитной сеткой окошечки, если палатка оказывалась наглухо закрытой на молнию. Но спрятать 20–30 бананов – это еще полдела, важно спрятать их так, чтобы другие самцы, которые тоже не прочь были порыскать в палатках, не нашли их. Поэтому нам все время приходилось изощряться в изобретательности, чтобы придумывать новые тайники.

Как правило, нам все же удавалось сохранить бананы для Дэвида. Но надо было еще позаботиться и о том, чтобы их у него не отняли. Иногда этим занимались более агрессивные самцы, а чаще Фло, Мелисса или кто-нибудь еще из самок. Едва увидев Дэвида с бананами, они окружали его и начинали выхватывать плоды прямо у него из рук. Дэвид редко сопротивлялся – он знал, что кому-кому, а уж ему-то всегда перепадет лишняя порция вкусных плодов. Жизнь становилась все напряженнее и сложнее, и я с грустью вспоминала о тех безвозвратно ушедших днях, когда в одиночестве бродила по горам.

1965 год принес некоторое облегчение. Национальное географическое общество, которое продолжало субсидировать наши исследования, выделило средства для приобретения и установки нескольких сборных домиков из алюминиевых конструкций. Мы решили перенести лагерь в новое место, еще выше по ущелью, откуда открывался великолепный вид на противоположную гору и озеро. И снова все работы по устройству нового лагеря проводились ночью. Мы справились довольно быстро – самой трудоемкой операцией оказалось цементирование полов, а сама сборка домиков заняла сравнительно немного времени. Когда постройки были готовы, мы покрыли травой их стены и крыши, так что они почти слились с окружающим их лесным пейзажем. В самом большом доме – лабораторном корпусе – размещалась довольно просторная рабочая комната, две маленькие комнатки – спальни для Эдны и Сони – и крошечные кухня и кладовка. Другой домик предназначался для меня и Хьюго. Чуть ниже основных построек мы соорудили еще небольшую хижину для хранения бананов.

На этот раз познакомить шимпанзе с новым лагерем оказалось еще проще. Как-то утром мы с Хьюго подошли к уже собранным домикам, чтобы удостовериться, что все готово, и вдруг на противоположном склоне увидели Дэвида и Голиафа, которые кормились на пальмовом дереве. Вот это удача! Мы быстро выложили большую гроздь бананов. Увидев ее, оба самца радостно вскрикнули и обнялись, а потом со всех ног бросились к нам. Взволнованные возгласы Дэвида и Голиафа привлекли на территорию нового лагеря еще около 15 других самцов, которые бродили неподалеку. Какая досада, что у нас не было при себе ни камеры, ни магнитофона и мы не смогли запечатлеть на пленке тот бурный восторг, объятия, поцелуи, похлопывания, возгласы и лай, которыми сопровождалось знакомство с новым местом подкормки.

В течение каких-нибудь трех дней почти все шимпанзе, за исключением, может быть, самых редких посетителей, привыкли к новому лагерю, так что прежнюю станцию можно было ликвидировать.

Новые жилища были так хороши, просто роскошны по сравнению с теми, которыми мы пользовались прежде, что стоило большого труда расстаться с ними хотя бы на несколько недель. Между тем нам предстояло надолго уехать. Хьюго заключил новый контракт, так как Национальное географическое общество не могло содержать в заповеднике постоянного фотографа, а мне нужно было провести девять месяцев в Англии, чтобы закончить диссертацию.

Лишь после нашего отъезда из заповедника мы с Хьюго поняли, что совершили непростительную ошибку, позволив Флинту дотрагиваться до нас. Мы щекотали его и были в восторге от его доверчивости. Вызывала изумление и Фло, это старая дикая самка, которая настолько перестала бояться людей, что разрешала нам играть с ее младенцем. Скоро примеру Флинта последовала Фифи, а за ней и Фиган. На первых порах мы радовались, что нам удалось установить такие тесные контакты с существами, рожденными на свободе и выросшими в страхе перед человеком. Мы щекотали Фигана, боролись с ним, катались по земле, хотя восьмилетний самец был сильнее любого из нас.

Потом мы уехали из заповедника и лишь тогда поняли, что вели себя весьма безрассудно. К этому времени мы стали получать много писем с просьбами разрешить принять участие в наших исследованиях. Потенциальные возможности станции благодаря новым постройкам значительно увеличились, и расширение числа сотрудников стало теперь вполне реальным. Если уже достигший зрелости Фиган поймет, насколько слабы человеческие существа, он станет по-настоящему опасным для людей. А ведь взрослый самец шимпанзе по крайней мере раза в три сильнее любого мужчины. Поэтому мы решили в дальнейшем не допускать преднамеренных контактов между человеком и шимпанзе, так как, помимо уже упомянутой опасности, само поведение шимпанзе может существенно измениться под влиянием человека.

Во время нашего почти годового отсутствия все заботы легли на плечи Эдны и Сони, которые к этому времени вполне освоились и уже вели самостоятельные наблюдения. Конечно, у них не было недостатка в помощниках. Наша исследовательская программа значительно расширилась, и стажирующиеся специалисты могли выбрать в качестве объекта для изучения не только шимпанзе, но и павианов, и гверец. У большинства приезжавших к нам молодых людей уже были университетские дипломы. Как правило, они проводили в заповеднике около года, работая в качестве ассистентов. Мы поручали им вести самостоятельные наблюдения за определенными животными и делать записи в полевом дневнике. Они много и напряженно работали и значительно пополнили наши знания о шимпанзе. Некоторые из них оставались в лагере еще на год, выбирая в качестве самостоятельной темы для исследования один из аспектов поведения шимпанзе.

В 1967 году существенным образом изменился статус заповедника: он отошел в ведение Управления национальными парками Танзании и получил название национального парка Гомбе. На смену егерям Службы дичи пришли лесничие национального парка. Они расположились в южной части территории. При поддержке новой администрации парка мы понемногу подготавливаем еще одну станцию подкормки в южной части заповедника, легко доступную для туристов и посетителей. В течение двух лет несколько человек из числа практикантов пытались повторить мой опыт 1960 года и приучить животных из южной группы к присутствию человека. Это им в известной мере удалось, и вопрос об организации второй станции стал вполне реальным.

Вот так постепенно разросся научно-исследовательский центр Гомбе-Стрим. Чуть выше наблюдательной площадки теперь появилось восемь спальных домиков, скрытых от посторонних глаз густой растительностью; три больших строения выросли внизу, на берегу озера; неподалеку расположились еще три домика – для стажеров, специализирующихся в изучении поведения павианов и гверец. На берегу возле хижины старого Идди Мататы выросла целая «деревня», в которой жил обслуживающий персонал станции. Доминик, Садык, Рашид были по-прежнему с нами, но теперь к ним присоединились и многие другие африканцы. Нельзя сказать, что условия в нашем исследовательском центре были чересчур роскошными, однако для тех, кто любил животных, увлекался нашими исследованиями и не боялся работать, они казались раем.

По-прежнему самой трудноразрешимой проблемой оставалась организация подкормки: как сделать, чтобы дележ бананов хотя бы в отдаленной степени напоминал естественную кормежку и по возможности меньше отражался на общественном поведении шимпанзе? Эти вопросы мучили нас на протяжении всех этих лет, и надо сказать, что мы не всегда решали их наилучшим образом.

В самом начале исследования обезьяны получали бананы практически в любое время, когда бы они ни пришли в лагерь. Мы были так рады возможности фотографировать и вести систематические наблюдения за отдельными индивидуумами, что не особенно задумывались над последствиями. А между тем уже тогда шимпанзе спускались в долину гораздо чаще, чем до существования станции подкормки. Но в то время в наши планы не входило проведение долгосрочных исследований, мы не думали, что задержимся в Гомбе на много лет. И стремились как можно больше увидеть и зафиксировать, прежде чем навсегда расстанемся с шимпанзе.

…Все вышло иначе. И вот через несколько лет мы поняли, что постоянная подкормка оказала определенное воздействие на поведение обезьян. Теперь они приходили в лагерь чаще обычного, большими шумными группами. Как правило, это происходило рано утром, так как ночевали шимпанзе неподалеку от станции. Но хуже всего было то, что самцы стали вести себя необычайно агрессивно. Прежде они никогда не дрались из-за бананов – часто ели из одного ящика или в крайнем случае прогоняли нежелательного компаньона, угрожая ему, но никогда не нападая.

Вернувшись в 1966 году в заповедник после окончания моих занятий в Кембридже, мы пришли в ужас при виде того, до какой степени изменилось поведение шимпанзе. Многие животные проводили в лагере весь день, слонялись взад и вперед в течение долгих часов, причем между ними то и дело возникали драки. Немалая доля вины за такое времяпрепровождение лежала на Фифи, Фигане и Эвереде.

Эти три подростка быстро научились открывать ящики с бананами – для этого достаточно было вытащить штырь, закреплявший рычаг. Трудолюбивый Хассан усложнил конструкцию, сделав резьбу внутри отверстия рукоятки и на самом штыре, так что теперь его уже нельзя было просто вытащить – нужно было отвинтить. Это помогло на несколько месяцев, но потом все та же троица нашла выход из положения, научившись вывинчивать штыри. Тогда Хассан надел на штырь плотно заворачивающиеся гайки. Но как раз перед нашим приездом Фиган, Фифи и Эверед решили и эту техническую задачу. Нужно было срочно придумать что-то новое.

Эверед обычно подходил к рукоятке, откручивал штырь, а потом с громким лаем, означавшим обнаружение пищи, бежал к ящику, который он только что открыл. Естественно, он был не одинок. К этому же ящику устремлялись все находившиеся поблизости шимпанзе, и, как правило, на долю самого первооткрывателя доставалось не больше одного или двух бананов, за исключением тех случаев, когда Эверед находился в одиночестве или же оказывался самым высоким по рангу среди присутствующих. Поэтому Эверед открывал один ящик за другим до тех пор, пока все не наедались досыта, и если после этого оставался хоть один ящик, он завладевал им. Но это случалось довольно редко. Чтобы перехитрить своих сородичей, Эверед приходил в лагерь спозаранку, видимо надеясь, что он будет первым и сможет наесться досыта. Однако другие обезьяны тоже стали приходить все раньше и раньше.

Фифи и Фиган были гораздо хитрее. Они оба быстро уяснили, что в компании высших по рангу собратьев им все равно ничего не достанется, сколько бы ящиков ни было открыто. Поэтому они спокойно лежали рядом с Фло и выжидали, когда все уйдут. Зато как только в лагере не оставалось ни одного взрослого самца, Фифи и Фиган быстро открывали ящики по одному на каждого и приступали к трапезе. Иногда, не в силах противиться соблазну, они заранее подходили к рукоятке и раскручивали болты. Но, вместо того чтобы немедленно открыть ящик, как это сделал бы Эверед, они, придерживая рычаг одной ногой, с самым невинным видом усаживались на землю и начинали выискивать в шерсти или смотреть по сторонам – но ни в коем случае не на ящик. Однажды Фиган просидел так больше получаса – я специально засекла время.

Остальные шимпанзе не умели открывать ящики. Но вскоре им стало ясно, что если они будут постоянно находиться где-нибудь поблизости, то в конце концов им тоже кое-что перепадет. Вот почему большие группы обезьян все время слонялись по лужайке, испытывая терпение Фифи и Фигана. Те в свою очередь ждали, когда можно будет спокойно подойти к ящикам. Так проходили целые дни. Фло вместе с семейством никуда не отлучалась из лагеря. Она лежала, развалившись в тени пальмового дерева, иногда вставала и делала попытку увести своих отпрысков, применяя ту же тактику, что и они год назад во время термитного сезона. Фло тяжело топала по тропе к лесу, но в последний момент ей всегда не хватало решимости; она начинала оглядываться и чаще всего возвращалась назад под сень пальмового дерева.

Незаурядные способности Фифи и Фигана постоянно заставляли нас совершенствовать систему подкормки. Мы выписали из Найроби стальные ящики с дистанционным управлением, открывать их можно было, лишь нажав кнопку на пульте в лабораторном корпусе. Одно из преимуществ новой системы состояло в том, что теперь пришедшие в лагерь взрослые самцы могли получить положенную им долю бананов примерно в одно и то же время. Им не приходилось больше в ожидании кормежки топтаться вокруг ящиков, становясь час от часу злее и агрессивнее. Кроме того, шимпанзе перестали связывать появление бананов с людьми, так как они, конечно, ничего не подозревали о существовании таинственных кнопок, нажатием которых мы открывали ящики.

И наконец, было решено прекратить систематическую подкормку обезьян. Теперь они получали бананы гораздо реже, не чаще одного раза в трое-четверо суток. Мы хотели отучить шимпанзе слоняться по нашей долине и скапливаться возле лагеря… Так прошел 1967 год. Новая система была более успешной, хотя, разумеется, и не привела к окончательному решению задачи.

Со дня основания нашей станции подкормки мы постоянно сталкивались с одной серьезной трудностью – конкуренцией между шимпанзе и павианами. С годами соперничество возросло еще больше и грозило превратиться в настоящее бедствие. В 1968 году нас терроризировали два стада павианов – «лагерные павианы» и «береговые павианы». Это был настоящий бич. Животные из первой группы целыми днями слонялись возле станции подкормки, сидели на растущих поблизости деревьях или на противоположном склоне лощины, откуда была хорошо видна вся территория лагеря. Они внимательно наблюдали за действиями шимпанзе, выжидая подходящего момента. Стоило группе шимпанзе появиться в лагере, как павианы тотчас же выскакивали из засады и устремлялись к ящикам, чтобы получить свою долю бананов. В добавление к этому группа береговых павианов тоже проводила по нескольку часов в день в окрестностях лагеря.

Взрослые самцы павианов стали очень агрессивны не только по отношению к шимпанзе, но и по отношению к людям. Многие практиканты, особенно девушки, панически боялись их – и не без причины, так как по свирепости самцы павианов не уступают леопарду.

Пытаясь найти выход из создавшейся ситуации, мы решили на первых порах просто-напросто не открывать ящики в присутствии павианов. Однако это привело к противоположным результатам. И шимпанзе, и павианы отлично знали, что если ящики закрыты, то там находятся бананы, и чем дольше мы их не открывали, тем агрессивнее и злее становились обезьяны. То тут, то там возникали ожесточенные потасовки. Когда же наконец мы открывали ящики, начинался невообразимый бедлам. Нужно было срочно принимать решительные меры.

Прежде всего, мы вообще прекратили подкормку обезьян. Поначалу шимпанзе, как и раньше, продолжали приходить ежедневно. Но, убеждаясь каждый раз, что ящики стоят открытыми и пустыми, они стали наведываться все реже и реже. Неделя прошла спокойно. Лишь изредка небольшие группы шимпанзе забредали в лагерь, заглядывали в ящики и тут же уходили. Павианы тоже сняли свой караул вокруг лагеря.

Через три недели мы возобновили подкормку, но все время следили, чтобы поблизости не было павианов. Наполнять ящики нам приходилось рано утром, когда мы были уверены, что павианы кочуют где-то далеко от лагеря. Но это были полумеры.

Кардинальное решение всех проблем, связанных с подкормкой, принесло нам сооружение подземного бункера. Он начинался от лабораторного корпуса и достигал 10 метров в длину и полутора метров в ширину. Высота его была достаточной для того, чтобы человек среднего роста мог идти не сгибаясь. В бункере, точнее, траншее было достаточно места для хранения дневного запаса бананов. Ящики, в которых теперь открывались не только крышки, но и днища, мы разместили по обеим сторонам траншеи. Наконец-то можно было полностью контролировать процесс кормления и знать, кого мы кормим. Появление павианов уже не вызывало у нас прежней паники. Если ящики в это время были наполнены, мы простым нажатием кнопок отодвигали днища и высыпали бананы обратно в траншею, а потом, открывая верхнюю крышку, демонстрировали шимпанзе и павианам, что ящики пусты. Если же в лагере были одни шимпанзе, накормить их не составляло особого труда.

Теперь у нас уже не возникало практически никаких осложнений с подкормкой обезьян. Помню, как однажды сломалась защелка, закрывающая днище одного из ящиков, и Гоблин пробрался в траншею. Он вылез оттуда с огромной гроздью бананов, и нужно было видеть, как он торжествовал при этом.

Мы регулировали частоту подкормки и следили за тем, чтобы животные получали бананы не чаще одного раза в 10–14 дней. Шимпанзе вновь вернулись к прежнему бродячему образу жизни. Теперь они наведывались в лагерь лишь тогда, когда случайно оказывались поблизости.

Естественно, наши записи о поведении животных на станции подкормки стали более скудными, чем раньше, но все же шимпанзе приходили достаточно часто, и наши помощники продолжали вести регулярные наблюдения за одними и теми же индивидуумами.

Зато теперь, помимо наблюдений в лагере, которые, конечно, приносили нам много сведений об изменениях в доминантной иерархии, о взаимоотношениях между индивидуумами, о ходе развития детенышей, мы вновь получили возможность следить за жизнью обезьян в естественных условиях. Снова, как и в самом начале, мы бродим за ними по лесам, продираемся сквозь густые заросли и карабкаемся вверх по крутым склонам, с той лишь разницей, что теперь шимпанзе не обращают на нас ни малейшего внимания и, по-видимому, считают членами своей группы. Они позволяют нам идти за ними по тропе, хотя нет ничего проще в этой пересеченной местности, чем сбить преследователя с толку.

Трудно сказать, сколько времени продлится наше спокойное существование. По крайней мере сейчас нам кажется, что мы наконец-то нашли верное решение проблемы подкормки и добились удачного сочетания наблюдений за животными в лагере и в джунглях. Когда я просматриваю свой дневник, передо мной вновь разворачиваются полные драматических событий истории отдельных животных, и тогда я понимаю, что все наши усилия, каторжный труд, неудачи и отчаяние вознаграждены сторицей.