Комната в доме Катерины де Вессель, возлюбленной Франсуа. Катерина и Франсуа целуются.

Катерина. Франсуа, милый. Как я тебя люблю…

Франсуа. Знаешь, у меня какой-то осадок в сердце…

Катерина. Забудь об этом, умоляю тебя… Я сказала глупость… Я совсем не подумала, что это можно так понять! Никаких денег, никаких подарков мне от тебя не надо, мне нужен только ты… только ты. Мне нужно, чтобы ты писал свои стихи…

Франсуа. Я буду писать… Я буду писать о тебе… Мне это не трудно. Стоит мне подумать о тебе, как у меня поет сердце. Слышишь… Я многое могу… Я могу брать с неба звезды и сыпать их тебе в окно по утрам целыми пригоршнями… Я могу написать на воде Сены твое имя, и влажный блеск потечет до самого Дофина, а в Пуату прочтут написанное… Смотри, я говорю «Катерина» – и каштаны зашумели, как от ветра.

Катерина. Подожди, Франсуа… У меня кружится голова… Когда ты так говоришь, у меня всегда кружится голова… Знаешь, это даже несправедливо, что одному человеку достается такой дар… Мне иногда кажется, что ты самый сильный поэт из всех, какие читали мне стихи. Конечно, ты пишешь неправильно… Может быть, у меня плохой вкус… Но мне нравится, как ты пишешь…

Франсуа. Мой дар – это ты.

Катерина. Скажи мне это еще раз…

Франсуа. Мой дар – это ты.

Катерина. Да… Приятно было это слышать… Но это не так… Твой дар – это ты. А я просто маленькая женщина, которой хочется счастья. Интересно, кто мне принесет счастье?.. Неужели ты, Франсуа?

Франсуа. Я, Катерина, только я.

Катерина. Не знаю… Ты слишком горяч… Ты все принимаешь чересчур всерьез. Тебе нужно быть спокойней.

Франсуа. Хорошо… Я постараюсь… Я все хотел тебя спросить, Катерина. Откуда у тебя цветы?

Катерина. Это от графа д’Арманьяка.

Франсуа. Что?! От кого?..

Пауза.

Катерина. Мне так неловко, Франсуа. Я тебе хотела сказать, как только ты пришел. Но ты заговорил совершенно о другом, и потом стало как-то глупо говорить об этом.

Франсуа. Ну…

Катерина. Что ты так говоришь со мной?

Франсуа. Ну-ну!

Катерина. Приходил Генрих, и…

Франсуа. Генрих?!

Катерина. Франсуа! Я назвала его Генрихом, потому что ты его так называешь постоянно!

Франсуа. Катерина, и ты его приняла?!

Катерина. Ну что тут такого?

Франсуа. Ты его приняла после того, как он хотел тебя обесчестить?!

Катерина. Но он же приходил извиняться!

Франсуа. А, черт! Кто его просил об этом! И самое главное, что этого для тебя достаточно!

Катерина. Но ты же его сам выделял из остальных!

Франсуа. Чепуха! Сказать по правде, я его тебе расписывал потому, что мне было стыдно перед тобой за мою компанию! Такой же мерзавец, как и все остальные. Значит, для тебя достаточно простого извинения?

Катерина. Франсуа, я не позволю тебе так со мной разговаривать!

Франсуа. Катерина, мне начинает становиться страшно! Вот ты уже пытаешься воспользоваться тем, что я сказал грубость! Я уже не могу узнать истину! Ты этого добиваешься, Катерина?

Катерина. Ты хочешь поссориться?

Франсуа. Я узнаю когда-нибудь всю историю или нет?! Катерина!

Катерина. Пожалуйста! Пожалуйста! Ты же сам не даешь сказать ни слова! Он гораздо лучше к тебе относится, чем ты к нему!

Франсуа. Еще бы! Не я пришел к его невесте, а он к моей!

Катерина. Да! Да, гораздо лучше! Он выхлопотал у короля тебе помилование! Только благодаря ему ты вернулся в Париж!

Франсуа. Это он тебе сказал?

Катерина. Да! Да!

Франсуа. А сказал ли он тебе, что если бы он не добился мне помилования, я бы выложил в суде кое-что похуже о них самих! Он тебе цветы прислал или сам принес?

Катерина. Принес! Принес! Назло тебе!

Франсуа. Он после моего приезда не приходил?

Катерина. Конечно нет.

Франсуа. И ты хочешь сказать, что цветы сохраняли свежесть две недели? Что это, Катерина? Что это?..

Катерина. Ну, он был еще раз. Не знаю, почему я тебе не сказала. Ты так на меня напустился… Ты совсем бешеный…

Франсуа. Любопытно, почему голова у меня работает даже тогда, когда меня распирает ярость? Почему я не поражаюсь, когда узнаю гадости о своей возлюбленной? Надо заглянуть в свою душу… может быть, эта гадость живет во мне, и поэтому я так легко ее нахожу в других…

Катерина. Да уж, это так.

Франсуа. Может быть – да, а может быть, и нет… Ты так обрадовалась моей откровенности… Я же ищу оправдание тебе. Ты думаешь, мне легко видеть, как ты становишься похожей на других бабенок?

Катерина. И это говоришь ты?! Ты осуждаешь Генриха?! А разве не ты участвовал во всех их гадостях? Разве не ты с ними пытался меня обесчестить?! Чем же ты лучше Генриха?!

Франсуа. Как?! Да ведь я стал на твою защиту! Я выручил тебя из беды, в которую тебя хотел вовлечь Генрих! Генрих!

Катерина. Подумаешь, заслуга! Ты сам сказал, что влюбился в меня с первого взгляда! Ты просто решил отстоять меня для себя!

Франсуа. Ты… посмела повернуть против меня мою любовь?! Хорошо… Почему же Генрих так не поступил, как я? Он тоже мог отстоять тебя для своих надобностей! Мы бы ему уступили… А?..

Катерина. Он просто не разглядел меня в темноте… вот и все…

Франсуа. Ты хочешь сказать, что теперь он тебя разглядел?.. Как подробно он тебя разглядел?.. Нет! Нет, не буду! Катерина! Я тебя теряю! Мы зашли чересчур далеко! Это мое проклятое самолюбие! Девочка моя, прости меня!

Катерина. Франсуа! Милый…

Франсуа. Ты единственная женщина на этой земле! Мне так плохо жилось, Катерина! С каждым днем я становился все хуже! Я так боюсь остаться без тебя!

Катерина. Франсуа, не надо так! Я прошу тебя!..

Франсуа. Скажи, ты меня любишь?

Катерина. Люблю…

Франсуа. Навсегда?

Катерина. Навсегда! Милый…

Стук в дверь.

Франсуа. Стучат. Войдите!

Входит слуга.

Слуга. Сударыня, граф д’Арманьяк и кавалер Ла-Гир… Как прикажете?

Катерина. Франсуа… клянусь тебе… я не знала…

Франсуа. Я… верю тебе…

Катерина. Если хочешь, я велю передать, что меня нет… Делай, как хочешь…

Франсуа. Всего только – нет дома… Я ждал другого… Приглашайте!

Катерина. Франсуа!

Франсуа. Пусть войдут.

Слуга уходит.

Катерина. В чем дело, Франсуа?

Франсуа. Ладно… Молчи…

Входят Генрих и Ла-Гир.

Франсуа. Входите, Генрих. Входите, Ла-Гир. Мы рады вас видеть.

Генрих. О, Франсуа. Разрешите вас приветствовать, мадемуазель, прежде чем Франсуа нас проколет своим языком.

Франсуа. Вас языком не проколешь. В вас язык застревает, как пуля в мешке с песком.

Генрих. Франсуа открыл огонь. Ты лучше скажи, когда ты перестанешь скрывать от нас свою невесту. Такая женщина заслуживает лучшего, чем сидеть в четырех стенах.

Катерина. Извините, господа, я должна вас оставить… Мне нездоровится.

Франсуа. Я тебя провожу.

Катерина (зло). Нет, спасибо… не стоит… (Уходит с Франсуа.)

Генрих. Ты заметил, мы попали в самый разгар.

Ла-Гир. Франсуа будет взбешен. Это самое главное… Впрочем, в ней что-то есть. Какая-то чистота и свежесть. Это подкупает… Ну что, Франсуа, как дела?

Франсуа (входя). Генрих, ты мне друг?

Генрих. Конечно, ты же знаешь.

Франсуа. Генрих, дай мне денег, и побольше. Я тебе верну. У меня обещали купить стихи. Но мне нужно сейчас.

Генрих. Нет, Франсуа, денег я тебе не дам.

Франсуа. Да, это истинно по-дружески…

Генрих. У меня просто нет. Впрочем, я бы мог тебя выручить… Вернее, не я… Я случайно узнал: есть один человек, ему нужно помочь в каком-то деле. Он согласен уплатить порядочно. Предупреждаю, тип довольно подозрительный, но я за него не отвечаю.

Франсуа. Наплевать. Сведи меня с ним. Как его зовут?

Генрих. Его зовут Питу.

Франсуа. Чем он занимается?

Генрих. Понятия не имею. Мне его показали в одном кабаке.

Франсуа. Да… попаду я с тобой в историю…

Генрих. Как хочешь. Я же не настаиваю.

Франсуа. Хорошо… идем… Только сейчас…

Комната в доме Катерины де Вессель. Катерина и Генрих.

Катерина сидит, Генрих стоит.

Генрих. С этим пора кончать.

Катерина. Я не могу, Генрих… У меня не поворачивается язык.

Генрих. Да, у тебя поворачивается язык только, чтобы отказать мне… Меня это оскорбляет.

Катерина. Как ты не понимаешь… Он приходит… приносит подарки… надеется… Неужели ты не можешь понять?

Генрих. Могу, но не хочу… и тебе не советую… Если ты этого не сделаешь, я швырну ему подарки в лицо! Слышишь? Это позор – принимать подарки от воров и проходимцев!

Катерина. Но он же это делает из-за меня. Я сама его толкнула на это.

Генрих. Никого нельзя никуда толкнуть. Он взрослый человек и сам за себя отвечает. Разве не мог он эти деньги заработать честным путем? Попросил бы у меня, наконец! Неужели ты думаешь, что я бы ему отказал?

Катерина. Ты бы ему дал?

Генрих. Ты меня обижаешь… Подумай, могу ли я иметь соперником продажного писаку?

Катерина. Не говори так…

Генрих. Ты, наконец, мне мешаешь делать тебе подарки! Мне! Я тоже имею на это право!

Катерина. Генрих… мне неприятно, мы только и говорим об этом. Можно подумать, что у нас нет любви… Мне его просто жаль…

Генрих. Еще бы… Говорить о поэзии и любви, как это делает Вийон, дело нетрудное! Гораздо труднее говорить правду… Мне просто жалко тебя, иначе бы я давно рассказал тебе о его смехотворных поисках богатой невесты.

Катерина. Не лги, Генрих… Франсуа меня любит…

Генрих. Дорогая… Вас спасает то, что вы женщина… Я никогда не лгу. Да, Франсуа тебя любит, но это не помешало ему свататься к одной богатой вдове… Ее счастье, что она ему отказала… Как он умолял меня помочь ему что-нибудь придумать… Ну я отказался, понятно… Я не люблю эти канцелярские уловки… Он жалок, твой Франсуа…

Входит слуга.

Слуга. Сударыня, господин Вийон.

Генрих. Легок на помине.

Входит Франсуа.

Франсуа. Катерина, девочка, я так рад, что наконец могу к тебе прийти. Кстати, у меня есть для тебя кое-что приятное… Вот, смотри, тебе нравится?.. Видишь ли, я только что получил деньги за стихи. О, у тебя гости, а я и не заметил…

Генрих. Привет, Франсуа…

Франсуа. Катерина, как тебе нравится это кольцо?..

Катерина. Спасибо. Положи на окно. Я потом посмотрю.

Франсуа. Как ты сказала?..

Генрих. Ну вы тут разбирайтесь, я пока выйду… (Уходит.)

Франсуа. Как ты сказала?

Катерина. Франсуа, мне жаль тебя, но лучше сказать сразу… Я многое поняла за это время… Меня унижают твои жалкие подарки… Меня унижает то, что ты тянешься из последних сил за Генрихом.

Франсуа. Дрянь. Я делал только то, что ты хотела. Проклятая, ты сама толкнула меня на этот путь!..

Катерина. Возможно… Нет, надо кончить все сразу… Франсуа, я любовница Генриха…

Франсуа (вежливо). И давно?

Катерина (опешив). Давно…

Франсуа. И это приятно?..

Катерина (хрипло). Негодяй… Ты проявляешь удивительное хладнокровие!

Франсуа. Я не хочу портить тебе удовольствия.

Катерина. И этот человек уверял меня в своей любви… О!.. (Рыдает.)

Франсуа (хрипло). Ты хотела зарезать меня, чтобы сделать Генриху приятное, и потом иметь возможность пожалеть меня… Это тебя успокоило бы. Я тебе этого не дал… И теперь ты воешь… Я все это чувствовал давно, но старался не верить…

Катерина. Врешь! Врешь!.. Тебе больно! Больно! Это все твое притворство. Шут! Меня ты обмануть не сумеешь! Я женщина!

Франсуа. Я шел в грязи, ночью… Я увидел, как впереди зажглась звезда. Я пошел к ней напролом, через лужи… но оказалось, что это поблескивали глаза суки… Что у тебя есть, кроме тела?

Катерина. Да, тело – мое единственное богатство! Да, я хочу хорошо одеваться! Я хочу, чтобы исполнялись мои прихоти! А ты? Ты ведь поэт, а ты держишься со щеголями как проститутка!

Франсуа. Женщина… мы на краю пропасти… Ты понимаешь это?

Катерина. Пусть… Не пугай меня… Эту пропасть вырыла не я… Я хочу жить. А живут только они… Ты иди своей дорогой, я – своей.

Франсуа. Ты… несчастная тварь… Ты не разглядела, к кому ты идешь!

Катерина. Ты ошибся. Я разглядела. Кто ждет, что аристократ лучше, тот разочаруется! Кто ждет, что аристократ выше, тот никогда не разочаруется! Выше – значит порода, значит – право на бесчинства! Если бы тебя арестовали тогда ночью, во время драки с аббатом, тебя бы судили как бандита; а если бы попался Генрих, это сочли бы шалостью. И правильно! Ты участвовал в бесчинствах из-за корысти, а Генрих – со скуки!

Франсуа. Бесчинство со скуки! Тебе этого не хватало во мне?!

Катерина. Нет! Для этого нужно таким родиться! Генрих храбр!

Франсуа. Генрих – храбр?! Он ничтожество! Он просто лишен воображения.

Катерина. Какая разница?! С ним женщина чувствует себя уверенно… А тебе надо каждый раз переламывать свою трусость!

Франсуа. Что ты сказала?..

Катерина. Не сверкай глазами… Конечно, ты трус!.. Ты можешь прийти в ярость, которая помешает тебе видеть опасность и сделает тебя храбрым! Но ярость долго не держится. Нужна природная храбрость!

Франсуа. Природная тупость!

Катерина. Нет, природная уверенность! Генрих всегда уверен, что возьмет верх. Он никогда не был унижен, а нас с тобой унижали от рожденья!

Франсуа. Ты говоришь правду… Смотри, ты даже сейчас на него работаешь, ты увеличиваешь его храбрость и отнимаешь мою… Но не будь чересчур самоотверженной… Ведь ты разрушаешь облик простодушной девочки, который его привлекает…

Катерина. Ты и здесь ошибся, Франсуа… Его тянет грязь. Он будет думать, что это он меня развратил!

Франсуа. Я думал, что знаю пределы низости… Я – младенец.

Катерина. Это правда. Но не пытайся ему повредить… Я встану на его сторону, и тебе несдобровать!

Франсуа. Молчи!.. Тебя не существует… Существую ли я? Любопытно…

Входят Генрих и Ла-Гир.

Генрих. Ну, эту болтовню пора кончать…

Франсуа (яростно). Смерть!.. Смерть!.. Нас рассудит смерть! Ты… негодяй! Слышишь?

Генрих. Мне – драться с тобой? Канцелярская крыса, книжный червь. Я – д’Арманьяк, граф божьей милостью! Мой род древнéй королевского! И мне драться с тобой? Голодранец! Поэтишка!

Катерина. Генрих!

Генрих. Оставь! Он давно заслужил встрепку! Надо указать место нахалу! Кстати, у него есть кредитор. Входите, дорогой, пора получать должок.

Входят аббат Сен-Поль и стражники.

Советую не сопротивляться… Это люди святой инквизиции… Аббат, читайте приговор…

Сен-Поль. «Приговор капитула святой инквизиции. Обвиняемый Франсуа Монкорбье, по прозвищу Вийон, известен был грешным и распутным образом жизни. Обманным путем пробравшись в общество благородных дворян, он пытался ввести в соблазн означенных благородных дворян, высокое общество коих не послужило к его исправлению. В усугубление вины означенный Вийон осмелился публично распространять злонамеренные стишки, в коих затрагивались чины нашей святой матери-церкви. Учитывая молодость и неразумие обвиняемого, капитул постановляет на первый раз схватить означенного Вийона и, прочтя приговор, предать сечению на Гревской площади, после чего изгнать из Парижа и его пригородов». Взять его!

Стражники хватают Франсуа.

Франсуа. Только не это!.. Только не это!..

Катерина. Генрих! Я этого не хотела!! Франсуа!

Франсуа (рыдая). Проклятый поп! Запомню я тебя!..

Стражники вытаскивают Франсуа. Молчание.

Генрих. Ну вот и все…

Ла-Гир. Не думаю…

Катерина сидит белая.

Декабрь. Окраина Парижа. Дорога. Голые сучья деревьев. Притихший, жалко улыбающийся Франсуа смотрит на ворота дома. Входит горожанин.

Горожанин. Тебя изгнали из Парижа… Ну что встал посреди дороги?!

Франсуа. Простите…

Горожанин уходит.

Последняя попытка… Гильом, кажется, неплохо ко мне относился… (Стучит дверным молотком. Дверь открывается, и он входит в дом.)

Некоторое время сцена пустует. Потом ворота дома открываются, из них за шиворот выволакивают Франсуа и дают ему пинка в зад. Он падает на землю; затем поднимается, закоченевший, серый, с отвисшей губой и мертвыми глазами. Поднимает с земли свой берет и, пошатываясь, бредет по дороге.

Занавес.

А все же можно сфотографировать Образ или нет? И почему нет? А потому что Образ – это видение. У каждого свое. Видение может либо прийти, либо не прийти. Откуда оно берется – хрен его знает. Имеется предположение об электронном газе, облака которого складываются по желанию всего организма. Это еще Гошка Панфилов высказывал в разговоре с Зотовым (смотри роман «Как птица Гаруда»). Но ведь это только предположение.

Прочла Тоня пять сцен первого действия пьесы про Франсуа Вийона и пришла в недоумение.

– Ну и что? – сказала она. – Из-за чего шум? Пятьсот лет назад было. Нам-то какое дело?

– Это – шанс, – сказал Ефим Палихмахтер. – Шанс. Понимаешь? Наплевать, когда это было. Зато мы сразу становимся заметными. А этим уж как-нибудь воспользуемся.

Тоня подумала и сказала:

– Ваще-то да…

– Как ты думаешь, про что этот фильм? – спросил Ефим Палихмахтер.

– Ясно, про что, – ответила Тоня. – Про дурака.

– Как про дурака? Как? – забеспокоился Ефим Палихмахтер. – Это ты брось. Это сейчас считается самый великий поэт Франции. А с Францией у нас отношения дружбы и сотрудничества.

Но Тоня угрюмо молчала.

– Ну что ты?.. Что ты?.. – забеспокоился Ефим Палихмахтер.

– Ну что же он не видит, как она его делает?

– Кто?

– Да бабенка эта, Катерина.

– Тут все гораздо сложней, – сказал Ефим Палихмахтер.

А у самого дух захватило от предстоящей поездки на аукцион в Париж на кинофестивали или бьеннале. Или вообще бьеннале – это в Венеции?.. И там вообще не кинокартины продают, а живописные холсты? Надо узнать – как на самом деле.

– Нужна правда жизни. Жизнь надо изучать, – сказал Ефим Палихмахтер. – Работать надо. Нормально ходить на службу.

– А зачем? – спросила Тоня.

– Чтобы знать жизнь, – сказал Ефим Палихмахтер.

Тоня промолчала. Потому что уж что-что, а жизнь она знала. И не Палихмахтеру об этом судить.

– Ну подыщи что-нибудь… – нехотя сказала Тоня.

И Ефим ей подыскал место гидроакушерки. Что такое гидроакушерка, Тоня не знала. Но поскольку и я не знаю, что такое гидроакушерка, то мы это оставим.

– А теперь почитай мне второе действие, – сказал Ефим Палихмахтер. – Тут сильный заряд социальности.

– А что это? – неосторожно спросила Тоня.

– Ну, социальность – это социальность, – сказал Ефим Палихмахтер. – Это очень сложно. Я тебе потом объясню. – Но не объяснил.

И Тоня начала читать второе действие пьесы, из которой Ефим Палихмахтер намеревался сделать сценарий.

Город Мен. Епископат. Трактир на базарной площади, прислоненный к стенам епископской резиденции. Народ, кони, ослы. «Украшает» пейзаж виселица с петлей, закинутой на перекладину. Входит Франсуа.

Франсуа. Здравствуйте, друзья.

Хозяин. Ну, что скажешь?

Франсуа. Налей мне вина.

Хозяин. Опять платить нечем?

Франсуа. Я вам спою…

Хозяин. Не нужно, уходи.

Крестьянин. Почему не нужно? Пусть споет.

Хозяин. Запоет… потом опять плакать станет.

Другой. Жалкий человек.

Третий. А ведь ученый.

Крестьянин. Где ученый?.. Дай мне ученого… Ты – ученый?!

Франсуа. Да, я ученый.

Крестьянин. Э… Ученые люди!.. Тьфу на вас, ученые люди! Был я человек, был я хозяин, а теперь я кто? Хуже крепостного! А все ученые люди – будь они прокляты! Господин епископ обещал обождать с долгом, а пришли судейские, дали мне грамоту и прогнали из дома, и отобрали и овец, и виноградник, и посуду оловянную! А что в этой грамоте, дьявол ее забери? Я вот пойду добьюсь к господину епископу нашему!

Франсуа. Дай прочту.

Крестьянин. Да уж ты прочитаешь…

Все. Дай ему! Дай ему… Пусть прочитает… У него ловко выходит.

Окружают Франсуа.

Франсуа. «По исковой жалобе господина епископа суд постановляет взять у крестьянина Боннара имущество его, если хватит, в уплату долгов господину епископу».

Крестьянин. Смотри, и впрямь читает! Ловко!.. На… выпей.

Франсуа. Здесь написано, что у тебя все отобрали по повелению самого епископа.

Крестьянин. Где?! Что врешь? Дай сюда грамоту!

Франсуа. Говорю тебе правду… Не сердись…

Крестьянин. У… смутьян проклятый! Ты тоже хитрец ученый на нашу погибель! Вот господин епископ узнает про ваши плутни!

Франсуа (жалко). А… что ты?.. я же не виноват…

Крестьянин. Лютые вы волки! Развелось вас на беду нашу крестьянскую! Проклятые!

Ремесленник. Ну чего разорался!.. Пошел отсюда, баран. Иди, Франсуа, выпей…

Франсуа. Это ты мне?.. Спасибо…

Ремесленник. А ведь я с тобой встречался…

Франсуа. Правда?.. Может быть… Наверно, это так…

Ремесленник. В Париже… Не помнишь?

Франсуа. Как же, помню прекрасно… Нет… соврал… не помню…

Ремесленник. Куда ушел ты из Парижа?..

Франсуа. В разные места… Слушай… Я еще налью?..

Ремесленник. Пей, пей… На еще хлеба.

Франсуа. Знаешь, а ведь мы с тобой встречались… Это правда…

Ремесленник. Ладно. Неважно. Где ты был, Франсуа?

Франсуа. Всюду был…

Горожанин. А в Пуату был? Говорят, там хорошо.

Франсуа. Скучно мне вспоминать. Когда я шел через Пуату, я видел, как собаки лизали руки повешенных, а маленькие дети просили есть.

Горожанин. О господи!

Франсуа. Что значит – «нечего есть»? Дурацкие слова! Правда? Как может человек не иметь еды? Не понимаю… Видал я в Шампани, как попы плясали вокруг костров, а благородный рыцарь Парсифаль кидал в костер детей…

Горожанин. Проклятые…

Франсуа. Разве еретик тот, кому нечем уплатить десятину епископу? Не понимаю… Скучно мне…

Голоса. Проклятые… Везде, как у нас…

Франсуа. За что обижают человека?.. Сильный бьет слабого… Глупый ест мудрого… А кто любит людей, про того говорят – вот враг… Лукавый же возвышается… Где правда на этой земле? Мы родимся и бежим от нищеты, а по дороге – могила… И все мы как дети на этой земле… Я иду по Франции и пою плохую песню. Крестьянин, ты не знаешь, почему дворянин смеется над нами? Не понимаю…

Пожилой. Опять ты растревожил меня, проклятый! Где правда, я спрашиваю? Ну? Отвечай! Ты же ученый!

Ремесленник. Что пристал?

Пожилой. Где правда?!. Вот содрали с нас налог за восемь лет вперед, и сейчас повезут! А мы будем смотреть вслед и кланяться!

Франсуа. И вы молчите? Вы позволяете? А жаловаться?

Горожанин. Кому?! При старом епископе посылали Жака в Париж, а там порвали письмо и в шею. Вот и вся жалоба. До короля не дойти, а этот господин епископ, вон он, над головой… (Хлопает по каменной стене.)

Франсуа. Ах, черт меня возьми! Значит, надо отнять эти деньги!

Горожанин. Ишь, выпил – осмелел.

Франсуа. Я пьян? Я трезв, как селедка! Я бы не стал терпеть на вашем месте!

Молодой. Смотри, ворота открывают! Сейчас деньги повезут…

Ремесленник. Вот они, наши денежки.

Франсуа. Ну… Решайтесь… Случай подходящий!

Пожилой. Не тронь ты нас! Слышишь?!

Горожанин. Братья, а может, возьмем?!..

Молодой. А вон телега показалась…

Горожанин. Что молчите?.. А?!. Может, возьмем?!.

Один. Э, нет, это пошли плохие речи.

Другой. Как бы нам не попасть впросак.

Франсуа. Что, ослы покорные? Что, мулы? Поджилки трясутся? Вас бьют, а вы говорите «спасибо»? Вас бьют, вы говорите: «Получите налог, святой отец!»

Молодой. Правильно он говорит!

Один. Молчи, голытьба! Он доведет до беды!

Молодой. Отобрать назад наши деньги, и все!

Голоса. Стражники! Стражники!

Стражники. Прочь с дороги! Все вон отсюда! Я вам покажу, быдло!

Голоса. Да мы что… мы ничего…

Провозят телегу с деньгами.

Франсуа. Бабы вы… Все… ничтожества… Ведь телега была перед вами!

Один. Что телега!! Что – телега?! А потом что? Смутьян проклятый!

Другой. Ты пришел и ушел, а нам здесь жить!

Франсуа. Ты это жизнью называешь, рабская твоя душа?!

Один. Люди, не слушайте его! Я его знаю!! Это безбожный Франсуа Вийон. Его секли на площади в Париже!

Франсуа. Тебя каждый день секут, старый ты заяц! Тебя жизнь сечет, тебя епископ сечет; твое поле град сечет, а меня секли господа на Гревской площади! Ты не видишь, остолоп, что я тебе брат по крови! Ты обидел меня, старый кочан, за что? За то, что мне из-за тебя обидно?

Горожанин. Не обижайся, Франсуа! У него скупая душа!

Франсуа. Разве дело в его вонючей душе? Это моя душа в царапинах от обид за людей! Это мою душу лягали титулованные копыта! Я человек – эрго, я унижен! Я человек – следовательно, я беден! Я человек – значит, я люблю вас, голодранцы! Если вам скажут, что вы уродливы, – не верьте! Если вам скажут, что вы грязны, – не верьте им! Вы прекрасны! Вы прекрасны, ибо при том ничтожном, что есть у вас для поддержания жизни, вы не поедаете друг друга, как это делают они, знатные, зажравшиеся до бровей!

Крестьянин. Тебя не поймешь! То ругаешься, то хвалишь! Бог с тобой.

Другой. Ты живи сам по себе, а мы – сами по себе. Идемте, люди…

Молодой. Отец, а я понял, что он говорил!

Крестьянин (дает ему подзатыльник). Мал еще понимать такие речи.

Горожанин. Прощай, Франсуа… Будешь петь, позови, еще придем… Не обижайся…

Франсуа. Да, я буду петь вам, бараны бессловесные, хотя б вы меня закидали навозом за это.

Пожилой. Да, вишь, как получается… Ну, прощай пока… Пора, стадо гонят…

Все уходят.

Человек. Франсуа…

Франсуа. Кто здесь?

Человек. Не бойся, трусишка… Ты меня не узнал, Франсуа?

Франсуа. Питý? Как ты сюда попал? Превратности судьбы?..

Питу. В общем… Да… Франсуа… Есть хорошее дело…

Франсуа. Нет, Питу, я с вами больше не играю.

Питу. Почему, Франсуа?

Франсуа. С вами я был временно. Мне нужна была моя женщина, а ей нужны были деньги… Она взяла деньги и отпустила меня… заявив, что я еще легко отделался. В общем, это правда… если не считать разбитого сердца…

Питу. Франсуа!..

Франсуа. Слушай, Питу, я наизусть знаю, что будет дальше. Я буду отказываться, а ты – настаивать. Потом я скажу «нет», а ты начнешь угрожать. Будем считать, что весь обряд уже проделан, а я все-таки не согласился. Ну, что у тебя в запасе? Вероятно, угроза убить. Убивай на здоровье. Тебе это доставит удовольствие? Ты любишь этим заниматься? Вообще, на вид ты похож на человека… Странно, как же я тебя не раскусил? Я обычно хорошо чувствую, с кем имею дело. Ну, Питу, не затягивай! Живей! Живей!

Питу. Что тебе нужно?

Франсуа. Режь меня, что ли… Или, быть может, мне лечь поудобней? Знаешь, это уже гурманство.

Питу. Тебя обидели, Франсуа, но ты можешь хорошо отомстить.

Франсуа. Почему бы все-таки тебе меня не зарезать?

Питу. Слушай… не терзай меня! Ты же знаешь, что я тебя не трону.

Франсуа. Почему, дурачок?

Питу. Воры имеют душу! Нет… любопытно: есть смелые ребята, есть возможность вернуть людям деньги, которые у них отняли, и все зависит от одного человека, который рыдает от любви к ближнему… Рыдает – и ни с места… Противно это, Франсуа…

Франсуа. Знаешь, Питу… Ты только меня не отпевай.

Питу. Если бы ты знал, на чьи деньги налет, ты бы сразу согласился. Это деньги епископа.

Франсуа. О!..

Питу. А епископ – Гильом. Друг твой старый… У тебя еще чешется зад?

Франсуа. Гильом?!

Питу. Видишь, я говорил, тебе понравится.

Франсуа. Гильом?!

Питу. Приди в себя!

Франсуа. Как! Этот слизняк! Этот жирный каплун… этот гриб – епископ города Мена?! Он собирает налоги… казнит и милует?! Мой старый друг… Болван ты, Питу! И пусть это откроет тебе глаза! Ты начал не с того конца! Сказал бы сразу, что речь идет об этом ублюдке. Я согласен. Что надо делать?

Питу. Ты должен заговорить с казначеем на дороге… и подольше…

Франсуа. Вернем деньги людям, Питу?

Питу. Свою долю вернешь…

Франсуа. Благодетель бедных… Ладно, пусть будет так. Приходи за мной. Пусть ночь летит пулей!