Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
– Возьми меня на съемки.
– А ты мне что?
– У меня есть подруги, но ты старый и женатый, поэтому просто возьми меня на съемки.
Александр Цыпкин
Удивительно, я всегда думал, что самое сложное будет смотреть на себя в зеркало и видеть, что уже не двадцать. Особенно если вдруг попадаются фотки из универа…
Оказалось, гораздо тяжелее смотреть на тех, кого любишь с юности.
Себя, выясняется, не жалко, за себя не болит. За них – да.
Александр Цыпкин
Вот что я ей тогда не позвонил… Ведь и телефон был. Представляешь, помнил его наизусть лет сорок получается. Ничего не мог запомнить, а его не мог забыть. Тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать. У них еще тогда по шесть цифр было. Жизнь кажется длинной, а потом вот рррраз – и сидишь тут с собакой разговариваешь. Я много раз хотел набрать. А что скажу? «Привет, ты как? Я нормально женат, двое детей, девочки, внук даже есть. Кого люблю? Девочек? Конечно! Жену? Ну… она мама хорошая».
А она вдруг мне скажет, «А у меня все плохо, жизнь не сложилась, жаль ты тогда не позвонил. Я так ждала».
Я и тогда-то испугался ответственность взять. У нее ребенок от кого-то, я нищий. Ну куда мне все это было? Но телефон-то помню.
А уж если ей сейчас плохо, то начал бы себя корить, что во всем виноват, еще полез бы спасать. Точно бы полез. Знаешь, иногда лучше про чужие беды не знать. Просто если знаешь, то не помогать как-то неприлично. А если не знаешь, то какие вопросы?
Надо было позвонить. Хотя бы раз голос услышать. Хотя бы лет через двадцать, еще бы узнал. Сейчас, наверное, уже нет. Да она, может быть, умерла. Ты, может, ее видела. Может, сидела вот так, тебе про меня рассказывала, говорила: «встретишь Колю Кирпичникова, откуси ему…» Н-да если она раньше меня на ваши суды попала и все обо мне поведала, рассчитывать особо не на что будет. Хотя… если так взять. Плохого я ничего не сделал. Разве что надежду дал на какое-то время. Хотя я особо ничего не обещал, просто исчез, перестал трубки брать. А зачем? Только мучить.
Мне кажется, я вот как тогда полюбил ее, так больше никого по-настоящему и не любил. По-настоящему – это только если взаимно. Иначе все не то. А она меня любила. Вот вы нас, собаки, любыми идиотами любите. И она меня так же.
Надо было набрать.
Я, когда начальника местного тут встречу, обязательно скажу, что предупреждать надо о том, что кран выключать собрались. У меня реально минуты две-три было. Так сердце прихватило, что понял – не успеть мне до больницы. Думаю, надо жене позвонить, предупредить, что к ужину не приду. А в голове только ее цифры «тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать». Забыл все остальные номера, а рядом только городской. Ну я и набрал. А там гудки странные. На ее голос похожие. Я бы, знаешь, просто прощения попросил. Здесь его не у кого попросить… У тебя только если. А что ты понимаешь? Молчишь. Дышишь. Хотя чего тут понимать?
Ладно, если ты ее после меня встретишь, передай, что я прощения просил.
Пойду я. Поищу, где выход. Запомнила? Тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать. Коля Кирпичников. Ах да, зовут ее… Господи, как же ее зовут-то? Тьфу, вот склероз. Нет, ну подожди. Я не мог забыть. Я когда умирал, помнил, а сейчас забыл? Так не бывает. Помню, мне имя не нравилось, я еще ее Соней называл. Да что же это такое! Вот придурок. Уфф. Смешно, ей-богу. Я же дочку в ее честь назвал. Это я на нервной почве. Не каждый день умираешь. Галина она.
Галина. Телефон в Рязани. Тридцать шесть, пятьдесят пять, четырнадцать. Коля из Москвы. Запомнишь? Прощения просил. Ну и передай, что до сих пор люблю.
Надо было набрать.
Ну все, конец мне. Подвел я Иван Сергеевича, он мне пост доверил, а я сбежал и даже не предупредил! Стыдно-то как… Позорно.
Взял вот так и безответственно умер, можно сказать, нарушил партийную дисциплину. Надо собраться и что-то придумать. Тут же должна быть связь. Ну не может быть, чтобы никакой возможности не было туда что-то передать. Тут не идиоты, тут должны это продумать. Ладно я, а если бы Иван Сергеевич умер, как область без него бы?.. Должна быть связь! Поищу.
Нет связи. Ничего нет. А еще говорят, у нас воруют. Здесь вообще ничего нет, а наверняка должно было быть, но все растащили, Ивана Сергеевича на них нет. Эх.
Мне даже страшно подумать, что там сейчас начнется, как жена утром меня добудиться не сможет. Это ведь ей придется звонить Иван Сергеевичу… это если она еще номер его найдет. Надеюсь, тянуть не будет, сначала позвонит Ивану Сергеевичу, а потом уже скорая и все остальное. Ну, она опытная, знает что делать. Не подведет.
И главное, во сне… ну вот нельзя было как-то днем, я бы точно успел нужные распоряжения оставить. Юбилей района, ну не каждый день же такой праздник! А меня главой вот только недавно назначили, я, можно сказать, всю жизнь шел к этому дню и умер прямо в день рождения. А кстати, кто его придумал делать первого октября? А, вспомнил, это Сухин, сторож наш, правильно сказал, хорошая дата, первое октября, еще до нас на обычной машине доехать можно, потом уже только на уазике, да и то…
Интересно, Иван Сергеевич-то уже выехал? Может, успеют его предупредить, так неудобно будет, ему два часа трястись, а тут такое. Он бы мог столько полезного сделать за эти два часа, он у нас работящий, вся область на нем, а я его подвел.
Люди придут, гости официальные с ним будут, праздник народный, остановку автобуса покрасили, ленточку приготовили, школьный хор выучил песню, наконец, кстати на стихи Иван Сергеевича, а глава района струсил, сбежал, считай. Остановку покрасили. Черт, главное, чтобы дождя не было, денег-то на краску нормальную не было, мы пока старой нашей все замазали, я на днях думал немецкую взять у одного из наших торгашей, у него от коттеджа осталась. Но солнце всю неделю, я и рискнул. А вдруг все-таки дождь? Ну, надеюсь, наша сдюжит. Довоенная вроде, тогда еще умели краску делать. Надеюсь…
А то я, как представлю лицо Ивана Сергеевича, так душа в пятки, хорошо, что отсюда меня не достать, а то бы еще раз умирать пришлось, нет, конечно, удобно, что вот прыгнул сюда и все. Раз – и нет никакого Иван Сергеевича. Ты просто не понимаешь, какой это зверь! Ваш местный суд – это санаторий по сравнению с селектором нашим.
Ну а как иначе областью рулить? Без жесткой руки наш брат мягким становится, податливым на всякие глупости, начинает думать много лишнего, прессу читать.
Черт, пресса! Эти тоже, как узнают, что я умер, поливать область начнут, что, мол, продолжительность жизни в районе низкая или, еще хуже, что Иван Сергеевич подчиненных довел. Ей-богу, лучше бы меня машина сбила… меньше забот Иван Сергеевичу, и меня нельзя обвинить в несознательности. Э-э-эх, Иван Сергеевич, не серчай.
Ну, надеюсь, праздник не отменят. Это уже совсем никуда. Можно, кстати, меня одеть и посадить в углу, дескать жив, просто устал и молчит. А потом уже тихонечко всем сказать, я бы на месте Ивана Сергеевича так бы и сделал. Как бы ему эту мысль передать. Нельзя вот так вот, с делами не разобравшись, уходить. Нельзя. Не по-товарищески. Вот Иван Сергеевич бы так никогда не поступил. Поэтому он и глава области. Надеюсь, он мне выговор посмертно не объявит. А то ведь может. Хотя будет прав. Другим урок. Пусть думают, когда на службу Отечеству заступают. Ну ладно, буду пока здесь все к приезду Ивана Сергеевича готовить. Вот придет его срок, прилетит он сюда, а я уже здесь – все в деталях продумал, программа по минутам. И скажет мне Иван Сергеевич:
«Молодец, Килькин, возьму тебя на повышение, как обещал».
Эх, Рыбкин. Кретин ты, конечно.
Нет, я не жалею, я даже не задумался. Как увидел глаза этого Рыбкина, так и прыгнул.
Он пацан совсем еще. Хилый, бестолковый. Правда, честный. Была у нас заварушка, он сам даже огреб, но никого не сдал. А вот руки из жопы, ничего в них удержать не может. Он еще такой, знаешь, весь в веснушках, мать говорит, это в деда.
К нам мать приезжала, она как чувствовала, говорит: «Сергей Иванович, я вам Кирюшу как отцу доверяю, он у меня один. Была у него сестра, да…» и заплакала. Я уж спрашивать не стал. Чего сердце бередить, у самого две девчонки. Я, когда они палец режут, с ума схожу, а тут…
Хорошая мамка у Рыбкина. Заботливая, но в меру. Не сидит на нем как курица на яйце, хотя на Рыбкине надо бы. Я вообще не знаю, как он жить собрался. Мать вот беречь его просит, может, думает, он на старости заботиться о ней будет?
Рыбкин будет! Это точно, только я бы многое отдал, чтобы к нему в руки в старости не попасть. Старость сразу закончится. Знаешь, вот есть такие люди: добрые, хорошие, но такие непутевые, что одно зло от них. Ну, хорошо, не зло, зло – это намеренно, просто один вред. Вот вроде бы помочь всем хотел, а все испортил. И непонятно, прощать таким или как? Ведь если с добрым сердцем, то вроде бы все прощать нужно. Я не знаю. Рыбкин кстати, думаю, если каким-то чудом армию пройдет, должен о моих дочках хотя бы как-то позаботиться. Ну они всем отделением должны, конечно, но Рыбкин больше всех стараться должен. А от его заботы, боюсь, одной беды жди. Ну, надеюсь, Маринка быстро замуж снова выйдет. Баба видная, еще и с работой, потом меня, наверное, как-то наградят, хотя от их наград толку никакого, посмертно особенно. У вас тут мои награды зачтутся? Не в курсе? Вот и я о том. У вас тут свои награды, я думаю. А эти лучше бы квартиру дали.
А то живем в однушке вчетвером. Ну, точнее жили… Нет все равно лучше, чем в общаге. Если по-честному, то в армии сейчас все как надо. Я еще помню, как в двухтысячные было. Сколько людей по глупости положили. Скажешь, я тоже по глупости? Может, и так. Но уж точно не от безденежья или предательства какого. Просто таких, как Рыбкин, нельзя в армию брать. Опасно для всей страны. Он и не хотел. Говорит: «Возьмите санитаром». А куда его, лба здоровенного, в санитары? Руки как ласты. Вот он, дурень, гранату в ластах и не удержал. И что мне делать было? Стоят двенадцать оболтусов и Рыба над гранатой. Глаза стеклянные. Ну как можно было ее выронить?! Я войну прошел – выжил, а тут…
Мне, чтобы прыгнуть, Рыбкина аж оттолкнуть пришлось. А когда падал на гранату, время как остановилось. Но жизнь не пролетела. Вспомнил Серегу почему-то. У нас его «засранец» в роте прозвали. Пошел ночью в сортир, а вот представляешь, именно туда снаряд прилетел. И все помнили, как Серега уходя говорил: «На хрена я этой фасоли наелся? Обосраться теперь боюсь». А он смелый был, два часа один раз отстреливался. Не ушел. Так вот я на гранате лежу, сначала Серегу вспомнил, а потом то, что фасоль на завтрак ел. Сейчас как разорвет, весь Рыбкин в фасоли будет. Но маме я слово сдержал. Рыбкин-Рыбкин. Ладно, куда тут самоубийцам?
Ну вот. Я, конечно, надеялся просто уснуть. Вот не поверишь, всю жизнь мечтал отоспаться. Взрослые друзья обнадеживали, что отосплюсь в старости. Ничего подобного. Понимаешь, что времени мало осталось, и столько всего не успел, а главное – не успеешь. Вот хотя бы этот чемпионат мира. Три матча в день, половина ночью из-за разницы во времени. Тяжело, а смотреть надо. Следующий чемпионат через четыре года, а врачи сказали, максимум года два мне. Не угадали. Я в несколько месяцев уложился. Перевыполнил план. И я знал, что так и будет, понимал, это мой последний финал чемпионата мира по футболу.
Девяносто минут. Я даже чай не пошел наливать. Смотрел каждую секунду! Хотя игра, конечно, тоскливая была. Не семьдесят восьмой год. Мечтал, чтобы дополнительное время было. Но… не повезло. Я вообще с шести лет футбол смотрю. Пересмотрел тут некоторые финалы. Ну это же Шекспир! И вот последний. Странное ощущение. Как последняя серия «Место встречи изменить нельзя». Я долго телевизор не выключал. Представляешь, я когда маленький был, мечтал в сборной СССР играть. И талант был! Все говорили. Чемпион Москвы в своем возрасте. Родители решили, что наука – это лучше. Сами ничего не достигли, решили на мне отыграться.
Знаешь, вот сейчас идешь по улице, и ребятенок в модной одежде. Ему все равно же ведь! Зачем его наряжать?! А я объясню. Это мама себя миру показывает. Она же две пары кроссовок одновременно натянуть не может. Или две шапки. А тут такое раздолье. Так вот и мои также. Хотели всем говорить – наш сын математик, победитель олимпиады. И что теперь? Может, если бы я в спорт пошел, сейчас не стыдно было бы. А они не дали. Помню, за Академию наук играл. Так все спрашивали, откуда это у профессора Ярцева такой удар? Откуда? От меня и от Бога. Вот диссертация – от Коли Тарнавского, и Госпремия, по сути, тоже его. А вот удар – мой. Удар не украсть. Но это же никому не важно. Все считают, и удар мой, и изобретение.
А я не просил меня в математики отдавать. Я хотел в футбол. Но маме же нужен был сын-ученый. Я ее тогда спросил: «Мам, это, если честно, Коля придумал». А она старая была, но в разуме, спокойно сказала: «Коле это уже не поможет, а ты и сам мог придумать, просто он раньше, посмертная слава, как спасательный жилет на захлебнувшемся. Красиво, но зачем?» Она-то Колю первая встретила. Интересно, что он ей сказал? А может, и не встретила.
Я эту науку ненавидел, если честно, даже, знаешь, внутри гордился, что изобретение чужое. Ни хрена она от меня не получит. Наука эта. А Коля… он, конечно, горел.
Я вот сейчас очень бы не хотел его встретить. Поэтому и сижу здесь с тобой. Ну а что я ему скажу? «Извини, Коля, ты зачем-то под поезд попал. Никто тебя не просил. А что, архиву пропадать, что ли?» Он глуховат был. Не заметил поезд. Так кто-то еще из великих погиб. Но Коля не великий. Про него не напишут.
Вот то, что я его дочке деньгами не помог, это каюсь. Но зато она в люди выбилась сама, а так бы паразитировала, как мой оболтус: сорок лет, а он все «подает надежды». Э-э-эх, как я угловые подавал. «Сухой лист» на спор забивал. А этот надежду даже подать не может.
Наверное, они сейчас с женой очень озадачены, завещание читая. Оставил все Фонду ветеранов спорта. Просто я же их место занимаю. Ветеранов этих. Я должен был не на даче в Жуковке умереть, а как они, в халупах, в доме престарелых, без горячей воды и с тараканами. А мне не дали. Но они зато на поле выходили в форме сборной Советского Союза. Мне несколько лет снилось, как диктор объявляет: «Номер четыре. Аркадий Ярцев» – и трибуны ревут. Какая там Госпремия, какой музей собственный? Ээх, мама, мама. И Коля в памяти бы остался ученым великим, и я бы честь страны защитил. Ну вот зачем тебе был сын-математик? Но все справедливо. Ты у меня мечту украла. Я у Коли – дело.
Думаешь, мне не стыдно? Стыдно, конечно. Но зачем ему эта слава здесь? Деньги, да. Надо было поделиться. Какой все-таки финал позавчера был! Интересно, мне просто досмотреть дали или случайно? Два дня как-никак лишние пожил. Ты как к футболу? Я бы хоть с тобой поиграл. Или с Колей… Он бы, кстати, меня простил бы. Ему главное было, чтобы в принципе получилось. Простил бы. А я вот маму что-то пока не могу…
Александр Цыпкин
Войти с помощью соц. сетей: