Честное Ленинское

Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. В одной из школ города на Неве завелся музей революции. Будем честны – музейчик. Рационально верующая в большевиков директор школы Янина Сергеевна Сухарева решила организовать на третьем этаже подотчетного учреждения место для коммунистической молитвы под названием Уголок Октября. Основой экспозиции стала полноразмерная гипсовая копия товарища Ульянова, полученная Яниной Сергеевной в качестве, вы не поверите, взятки.

Цель у мзды была тривиальной. Скульптор средней руки очень хотел, чтобы его сын учился в данной школе, нашел дверь к директрисе и чуть ли не сам предложил такой оригинальный ход, как установка памятника Ленину в школе. Янина Сергеевна, женщина практичная и с фантазией, подумала, что такое идолопоклонничество выделит ее среди других директоров и точно приведет к ремонту школы или, по крайней мере, того этажа, где будет находиться статуя. Кстати, вопрос расположения вождя стал, неожиданно, камнем преткновения. Творец предложил стандартный памятник – Ленин куда-то показывает рукой.

– И в какую сторону должен показывать Владимир Ильич?

Янина Сергеевна в миру была учителем географии и решила уточнить.

– В смысле, в какую?

Скульптор был в миру дурак и тоже решил уточнить.

– Ну, на север, на юг или, не знаю, на восток может быть? Надеюсь, не на запад.

Маэстро подвис.

– А это имеет значение?

– А это я вас спрашиваю, Иван Дмитриевич. Вы же их много уже сделали. Должна же быть какая-то логика. Вот я слышала, мечеть и церковь строят в зависимости от сторон света. Может, с Лениным так же? Может, он должен всегда показывать на Зимний дворец. Знаете, не хотелось бы ошибиться. Могут же понимающие люди заглянуть.

– Давайте спросим у кого-нибудь.

– У кого? Вы хотите, чтобы я, директор одной из лучших школ города Ленина, кому-то дала понять, что не знаю такого общеизвестного факта?

Тучи над будущим сына скульптора начали сгущаться, но выход был найден.

– Я знаю, что делать! Можно его поставить на крутящуюся подставку и…

Янина Сергеевна скептически посмотрела на заботливого отца и поняла, что если генетика существует, то новый ученик за места на олимпиадах бороться не будет. Стало очевидно – взяточник может только лепить. Думать ему противопоказано.

– Вы предлагаете из Ленина сделать флюгер или карусель?

– Нет, я просто подумал… а давайте…

– Давайте без «давайте».

Янина Сергеевна взяла инициативу в свои руки.

– Вы можете сделать Ленина без указывающей руки?

– Как без руки? Совсем?

Глядя на идиота, директор школы начала гордиться своими учениками, которые казались ей до этого непроходимыми тупицами.

– Нет, разумеется. С руками, но пусть их он держит в карманах. Так избежим любых вопросов. Смотреть он, я надеюсь, может куда угодно. Сможете?

– Да, конечно!

Восхищению скульптора не было предела.

Пока лепили Ильича, Янина Сергеевна насобирала еще каких-то артефактов, например, газету «Правда» от седьмого ноября тысяча девятьсот тридцать седьмого года, день двадцатилетия революции, и организовала экспозицию. В последующем, кстати, газету убрали.

Учитель истории на торжественном приеме в школьной столовой, закусывая компот с водкой винегретом с винегретом, порадовал Янину Сергеевну тем фактом, что именно в тысяча девятьсот тридцать седьмом году почти все организаторы революции принудительно отправились строем в мир иной. Их расстреляли как врагов народа. Ну, с революциями всегда такая неразбериха в итоге получается. Лучше не начинать.

Янина Сергеевна, наслушавшись, газетку от греха выменяла на… да-да, на копченую колбасу у какого-то товароведа-коллекционера.

Но это все мелочи. Главное, что памятник В. И. Ленину занял свое место в просторной школьной рекреации, справа и слева от него поставили большие горшки с цветами, вменив учителям, преподающим на этом этаже, следить за их поливанием. Те перепоручили все школьникам старших классов, далее задание упало к пионерам, оттуда к октябрятам, ну и, наконец, как обычно, к нянечке, убирающей за всеми. В итоге цветы регулярно засыхали. Назначались новые ответственные, но ничего не менялось, как и во всей стране.

Чаще всего гипсовый вождь видел вокруг себя лишь горшки с землей, думаю, он уже начал искать крестьян, которым бы ее отдать, но в него неожиданно прилетел резиновый мячик, и жизнь статуи развернулась на сто восемьдесят градусов.

Ленинская рекреация была значительного размера, и три семиклассника спокойно дулись в футбол после уроков, не боясь повредить статую. Но у судьбы были иные планы. Проходивший мимо громила из десятого класса, к которому прилетел мяч, со всей дури приложился и изобразил будущего Роберто Карлоса. Ракета полетела в сторону намоленного пионерами Уголка Ленина. На то он и десятиклассник, чтобы уметь испаряться, когда дело пахнет керосином. Не успел снаряд влететь в Ильича, как маг исчез. Семиклассники охнули. Статуя зашаталась. Вождь мирового пролетариата стукнулся затылком об стену и потерял голову. Без всяких Аннушек, отмечу. Пока голова летела вниз, за эти бесконечные доли секунды, футболисты стали верующими. Бог услышал детские молитвы, и голова Ленина упала в горшок с землей, да так ровно, что стала напоминать кадры из знаменитого фильма «Голова профессора Доуэля». Вождь рос из почвы весьма органично.

– Нам конец, – прервал молчание несуразный Коля по кличке Болт, – старшеклассник слился, кто он мы не видели, зато много, кто видел, что мы здесь играли. За голову Ленина нам наши оторвут. Чего делать будем?

Шесть глаз смотрели на Ильича в горшке.

– Повезло, что в горшок упал, хоть не разбился, – долговязый Костя Крынкин начал искать светлую полосу.

– Офигенно повезло! Может, пойдем прямо сейчас к Янине, сдадим целую голову, пятерку получим. Костян, какое на хрен повезло!

– Болт, ты что, тупой? Ее приклеить можно.

Крынкин вынул дедушку из так сказать клумбы, отряхнул и приставил назад. Скол был идеальным.

Петька и Болт хором выдохнули.

– Нужен клей. Побежали к трудовику!

– Дебилы, какой трудовик?! Он спросит: «Зачем клей?» или с нами пойдет, да и вообще не факт, что он у себя. Жёва нужна. Есть у кого?

– Крынкин, ты нормальный? Ты хочешь голову Ленина на жвачку приклеить?

Болт не унимался, но Костя был до предела логичен.

– Есть идеи лучше? Нет? Тогда слушай. До перемены десять минут. Здесь хоть уроков и нет, но народ будет. Пока ты там клей найдешь… На жвачке она день точно простоит, а я из дома клей завтра притащу. Вечером приклеим. У кого жёва есть?

Жёвы ни у кого не было. Но Болт почему-то мялся и смотрел в пол.

– Болт, ты чего? У тебя жёва есть и ты давать не хочешь?! – Крынкин практически кричал.

Круглолицый Болт хмуро ответил:

– Это не простая жёва. Это «Дональд».

Надо отметить, что жевательная резинка «Дональд» в советское время приравнивалась к спортивной машине сегодня. За нее продавали душу, тело и прочие человеческие активы.

– Откуда?

Двое друзей на минуту забыли про Ленина.

– Купил.

– У кого?! У Зайцева?! Ты же сказал, что у этого барыги никогда ничего не купишь.

Гриша Зайцев был настоящим анфан териблем всей школы. Хулиган, драчун и, наконец, бессовестный и беспощадный спекулянт. Папа у него работал моряком и привозил Грише всякий зарубежный яркий хлам, который, от бедности, в СССР ценили дороже золота. Много чего продал Зайцев школьникам, но ничего не было притягательнее жевательной резинки «Дональд». Я тоже до сих пор дрожу от ее запаха. А еще в ней были вкладыши, и они стоили отдельных денег. Стыдно сказать, даже у жеваной секонд-рот резинки и то была цена.

– Я Зое ее купил. Хочу гулять с ней пойти. Я две недели копил…

Парни замолчали. Чувства друга к Зое вызывали уважение, тем более все знали, что Болт из очень бедной семьи, но Крынкин набрался смелости на адекватность.

– Слушай, Болт, ты же сам сказал, если башку не прилепим, тебе не до Зои будет…

Болт огорчился еще более, но согласился.

– Ну, давайте хоть пожуем все.

Тотем разделили на троих и впали в негу. Время остановилось. Наконец Крынкин высказался.

– Ладно, хорош жевать, давайте сделаем три точки и прилепим эту голову чертову. Петька, у тебя у одного руки не из жопы. Сможешь ровно поставить?

– Давайте.

Операция прошла успешно. Голова держалась. Крынкин нежно покачал статую.

– Дедушка, ты, главное, головой не кивай, пока я клей не принесу.

В голосе Крынкина были забота и уважение.

– Валим, пацаны.

На следующее утро Янина Сергеевна привела к памятнику Владимира Михайловича Глинкина – человека из РОНО, служебной задачей которого было копать под всех директоров. Осматривая Уголок Октября, он похлопал по плечу Янину Сергеевну, а потом не сдержался и так же фамильярно обошелся с Ильичом. Голова накренилась и рухнула. На этот раз мимо горшков. Товарищ из РОНО был атеистом. Ему никто не помог.

Янина Сергеевна стала гипсовой и мысленно подготовила приказ о колесовании сына скульптора.

– Владимир Михайлович, я вот думаю… наш скульптор начинающий, может, ошибся в расчетах.

Владимир Михайлович не зря носил свою голову. Справившись кое-как с первичным, точнее первобытным страхом и пропотев до партбилета, он осмотрел место преступления, обнаружил не только две из трех клепок из жвачки, но и обертку, которую паникеры почему-то не забрали с собой. Она валялась за горшком. Виновный начал вырисовываться. Голос Владимира Михайловича отдавал террором.

– Янина Сергеевна. Скульптор ни при чем. Это ваши ученики на днях его уронили, а скорее всего, попали чем-то, когда в футбол играли, и, думаю, что вчера, раз фантик уборщица не подмела еще. Ну на жевательную резинку прилепили, сорванцы, а вот жвачка – это ключ к разгадке. Это не наша клубничная.

Он рассматривал фантик, как Пуаро.

– Это американский «Дональд». Странно, что они обертку обронили, торопились, наверное, что тоже о многом говорит. В общем, ищите, Янина Сергеевна, кто Владимира Ильича обезглавил.

Последнюю фразу сыщик сказал холодно и резко.

Янина Сергеевна вспыхнула. Она не понимала, шутит ли чиновник или нет, поэтому решила на всякий случай найти преступника. Проведя опрос общественного мнения, она выяснила, что кто-то видел, как ученики вроде бы какого-то из седьмых классов вчера играли в футбол, ну а «Дональд» привел сразу к Зайцеву.

Янина Сергеевна вошла в класс.

– Зайцев, встань! Ну что, доигрался? Теперь у тебя неприятности крупные. Рассказывай, как ты Владимиру Ильичу Ленину голову отбил.

«Крынкин & Cº» вжались в стулья. Зайцев был вальяжен и нагл.

– Янина Сергеевна, я не знаю, о чем вы говорите. Какая голова?

– Обычная голова, человеческая, тьфу, гипсовая, не важно. Вчера тебя видели после четвертого урока играющим в футбол рядом с памятником. А сегодня у него голова отвалилась. Судя по всему, ты ее вчера отломал и на жвачку свою мерзкую, иностранную, прилепил.

Янина Сергеевна брала Зайцева на понт. Зайцев ответил равнодушно и убийственно.

– Я не мог этого сделать, у меня алиби.

Янина Сергеевна ушла в плоский штопор. Во-первых, слово «алиби» от семиклассника она услышать не рассчитывала. Во-вторых, понт не прошел.

– Что у тебя?! – со смесью раздражения, изумления и неуверенности спросила директриса.

– Алиби. Несколько уважаемых человек могут подтвердить, что вчера меня в школе не было.

– Интересно, почему тебя не было, и кто эти уважаемые люди?

– Участковый, к примеру. Вчерашний день я провел в милиции, мне не до футбола было.

Янина Сергеевна вышла из пике, настроение ее ухудшилось до предела.

– Я не удивлена. Хорошо, об этом мы отдельно поговорим. Тогда расскажи, кому из одноклассников ты дал жвачку «Дональд».

Лицо Болта вытянулось. Он посмотрел на Зайцева и снова вспомнил о вере.

– Никому.

Зайцев был спокоен.

– Врешь! И если ты мне правду не скажешь, то будешь за всех отвечать все равно. Так что лучше скажи сам, тебе и так в нашей школе не место. С волчьим билетом вылетишь!

Неожиданно для всех зрителей, Зайцев стал серьезен, убрал вальяжность и ответственно заявил:

– Я даю честное Ленинское слово.

– Чтоб я от тебя, Зайцев, честного Ленинского не слышала, позоришь имя только!

Дальнейшая инквизиция никаких результатов не дала. Определить виновных не удалось. Зайцева помучили по пионерской линии, но не сильно. Ленина без головы убрали, скульптор начал лепить нового, что-то там затянул, потом переехал в другой район, забрал сына, затем началась перестройка и Уголок Октября умер.

Крынкин на перемене подошел к Зайцеву.

– Спасибо, что не сдал, должны мы тебе теперь.

Зайцев ответил с презрением и превосходством:

– Должны.

– Слушай, Заяц, тут такое дело, Болт жвачку для девушки купил, для Зои, он ей обещал, ты же знаешь, что у него с деньгами-то не очень, может, продашь со скидкой?

– Интересная у тебя логика, вы мне должны и при этом я еще и дешевле продавать должен. С хрена ли?

– Ну будь ты человеком, мы же в одном классе учимся, Болт не ел дня три, чтобы накопить, а у тебя этих жвачек целая коробка.

– А ты их не считай. Можешь за друга заплатить, если его тебе так жалко. Но, честно говоря, у Болта и с жвачкой шансов с бабой нет. Дебил дебилом, а еще и голодранец. Я вообще не уверен, что ему жить обязательно.

– Заяц, я понимаю, у тебя кроме денег в голове ничего нет, но ты за словами-то последи, а то я купить-то куплю, но морду тебе набью.

– Я за словами всегда слежу, Крынкин.

Костя попробовал начать потасовку, но Зайцев, принимавший участие в драках, чаще чем обедал, с трех ударов отправил его в глубокий нокаут и, уходя, пнул ногой. Жвачку Зайцев продал в итоге с наценкой, сказав, что это за моральный ущерб. Крынкин после того случая записался в секцию бокса, вошел во вкус, натренировался, через год по какому-то другому поводу как следует отметелил Зайцева, сломав ему нос и скулу, а после школы сам двинул в ВДВ, чем немало удивил своих родителей – музыканта и университетскую преподавательницу. Знали бы, кто всему виной.

Самого Зайцева через несколько лет взяли на каком-то мошенничестве. Его полгода жестоко ломали в СИЗО. Он никого не сдал.

Сел один. На шесть лет.

На суде лишь сказал, что ни в чем не виноват, что дело сфабриковано и что он дает честное ленинское. Об этом «честном ленинском» еще год все гудели. Вышел Заяц по амнистии и начал бизнес. Лихой русский бизнес. Он удался.

Прошло лет десять-двенадцать после окончания школы, поженились, разродились, развелись. На одной из встреч одноклассников Заяц принес Болту коробку «Дональд». Болт, Заяц и Петька поднялись в рекреацию, открыли коробку, напихали в рот по несколько резиновых прямоугольников, обнялись и стали жевать свое детство.

Потом достали бутылку дорогой водки, три рюмки и выпили за Костю Крынкина. Он попал на войну, хотел быть героем, но в первом же бою их роту накрыл так называемый «дружественный» огонь. Свои что-то напутали, залп и… от двух десятков мальчишек ничего не осталось. Ничего. Фрагменты тела в запаянном гробу. Это все, что получили мама и папа Кости Крынкина. Все.

Военком, смотря в сторону, сказал: «Погиб как герой».

Бандит Гриша Зайцев взял на содержание Костину жену, ребенка и его нищих родителей. Государству тогда было не до них.

Помянули, собрались уходить и тут Болт неожиданно спросил:

– Заяц, я вот до сих пор не могу понять, на фига ты тогда, соврав, сказал «честное Ленинское»? Если бы все-таки раскрылось, тебя бы Янина за одно это выгнала.

– Я не соврал.

– В смысле?

– Болт, помнишь, мне тогда Крынкин за словами сказал следить, так я за ними всегда слежу. Жив поэтому до сих пор. Я же тебе жвачку тогда ПРОДАЛ, а не просто дал. А Янина спросила, не давал ли я. Есть разница. Я и на суде тогда правду сказал, кстати. Должно быть у человека что-то святое. У меня вот Ленин. Мне папаша всегда говорил, что, если бы не Ленин, были бы всей семьей в такой жопе, а благодаря ему в люди выбились. Он каждый раз, когда американские ношеные джинсы в СССР за сто рублей продавал, за Ленина вечером пил. А ты что, Болт, думаешь, в Америке тебя кто-нибудь за «Дональд» поцеловал бы?

Болт усмехнулся, а Зайцев вздохнул:

– Такую страну потеряли, конечно, ладно, пойдем к Янине зайдем.

– Ой пойдем, она тобой так гордится, особенно после ремонта, который ты в школе отгрохал, говорит, вырастила настоящего российского купца еще и невинно осуждённого.

– Осу́жденного, Петь, осу́жденного.

Александр Цыпкин