Почему нельзя по-честному? Ртом проговорить.
Открыть его, сказать «а», закрыть – открыть, сказать «я», закрыть снова, опять открыть, сказать «хочу!» И все. Это же просто.
Вместо этого она закатывает глаза. И молчит. А он не понимает, но чувствует: что-то не так.
Он открывает рот и спрашивает:
– Что-то не так? – Он-то нормальный.
С ней трудно, но объяснение есть, оно вполне логичное: она – женщина.
А она вертит головой:
– Да нет, все хорошо. Слегка с нажимом на «хорошо», чтобы сразу стало понятно: все очень-очень нехорошо, скотина ты тупая.
И снова закатывает глаза. Ну неужели ему не ясно, что она хочет цветы и туфли. Это же так просто.
Они мимо витрины проходили, и она на них смотрела. Нет, вернее не так. Она на них СМОТРЕЛА. Он что, слепой? Она не хочет выпрашивать, она хочет, чтобы он догадался и сделал сюрприз. СЮР-ПРИЗ! Это сложно?
И чтобы потом все девочки такие: Сам? Вот просто сам? Ты на них только глянула, а он сразу? И Сам? Господи, какая ты счастливая.
А если она скажет ему словами, это «не сам». И где тогда романтика? И ради чего все это?
А он, дурак, не догадывается о буре в голове. Примитивное создание. Да если бы не она, так бы и ходил в мятой майке и ел с пола. И менеджером не был, и кеды красные не носил бы под костюм.
Она его вдохновляет, окрыляет… с полуслова понимает, а он… «Любимая, скажи, что не так…»
Но она не говорит. Она закатывает глаза.
А что она должна сказать? Что хочет туфли? Не хочет она туфли! У нее их полный шкаф. Вернее, хочет, но не в них дело. Дело совсем в другом. Вообще!
Но как все это объяснить словами?
У Яны новый жених. Не так давно познакомились, но, кажется, все серьезно. Она меня попросила в бар прийти и на него издалека посмотреть. Глаз-алмаз со стороны. Я сразу человека раскусываю. За десять минут. Если поговорим – и того быстрее.
Я рада за нее. Первый брак был мрак. С этим ее ужасным Толиком.
Как вспомню его, тощего, в серой майке, на кухне в их однухе! Бр-р-р… Я даже не знаю, любил ли он ее?
Точно помню, что в меркантильности подозревал и ее, и всех баб. «Глаза у всех у вас завидущие, только в кошель и смотрите. Подарки принес? Деньги есть? А тачка какая? Только хрен всем вам, а не мои деньги».
Прямо так и говорил, не всегда, когда напивался только. А трезвого я его и не помню, так что все-таки всегда.
Ему квартира в Перово досталась от бабушки. Однушка, но своя. Так что жених был что надо. Выбирать мог! Выбрал Яну.
Вот и подозревал ее, что позарилась на Москвича с жилплощадью.
Она и работала, и двух детей в этой однушке растила, и мудака Толика терпела. А он жлобяра был, что-то умопомрачительное.
Каким-то образом умудрялся даже с ее кровно заработанных учет каждой копейки вести. Замызганная она тогда была, смотреть противно. «Девочки, вы не понимаете, у нас общий счет. Мы – семья!»
Сперва с гордостью говорила: «У нас семья!» Потом затихла – уже столько лет так живут, как систему сломать? Даже заговорить об этом страшно.
«И Толик жалкий такой стал, не могу я его сейчас попрекнуть тем, что он мало получает. Не в деньгах дело… мальчишки у нас… авторитет отца…»
И прочая эта чепушня. В пользу бедных.
Десять лет терпела, потом все равно ушла. В никуда, разумеется. Квартира получена до брака, ни на какую жилплощадь претендовать не может. Детей собрала и…
Ну вы всё знаете.
И вот новый жених.
Высокий, лет сорок пять, с сединой, но ему идет. Видный мужчина, спортивный – ни жиринки лишней.
Сидят вдвоем за столиком, вино пьют, сыр едят, смеются. Он иногда на меня посматривает с интересом, улыбается чуть хитро, в глазах морщинки. Наверное, понял, что я его оценивать пришла. Я ему тоже улыбнулась, хотела было уже к ним подойти, поздороваться-разоблачиться. Но вижу – нет, не на меня смотрит. Обернулась. А за мной зеркальный столб.
И смотрит он на свое отражение. И улыбается себе, и морщинки-лучики в глазах – значит, нравится ему то, что видит.
Руку поставит под подбородок, внимательно слушает Янку, кивает, зырк в зеркало. Убрал руку. Нет, не выигрышный ракурс.
Волосы стряхнул со лба, вздохнул, зырк-зырк в зеркало, улыбнулся – вот так вот лучше.
Яна стул чуть сдвинула и загородила ему обзор. Через минуту – раз – голову поверх Янкиного плеча, шею чуть вытянул – отлично! Так даже лучше – шея внатяг, брыли подтягиваются.
Попили-поели, расплатились, домой засобирались. Я к столу их подошла и у официанта спрашиваю: «Много на чай оставил?» Тот аж рассмеялся. «Ни копейки сверху счета».
Вечером Янка будет звонить-пытать. А что мне ей сказать?
У меня есть человек. Он самый лучший. Просто видит жизнь не так, как я.
Однажды мы холодильник покупали, доставку оформили, деньги перевели. Холодильник привезли, а чек нет. Я говорю: – Завтра завезете?
– Конечно!
А он мне:
– Ты? Отпустила их без чека? ТЫ СОШЛА С УМА?
Я испугалась:
– Да привезут, обещали же… вроде б…
– Ты не знаешь, в каком мире ты живешь? С луны упала? А если у тебя холодильник сломается? Его без чека обратно не примут! Звони в магазин, требуй, ругайся, хотя… что ты теперь можешь сделать…
Я жутко расстроилась. Правда, звери кругом, сколько раз меня обманывали? И я стала звонить и нервничать, и придумывать что я им скажу, когда они мне скажут: «Бе-бе-бе, поздно. Ты – лох, а мы в домике».
Вечером привезли чек. Сволочи!
Или на Садовом в пробке. Газ-тормоз, газ-тормоз. Думаю, что голова на шее – тык-мык, тык-мык – сейчас отвалится. И вонь жуткая от машин, и в салоне жарко. И он вздыхает: «Жизнь невыносима, теперь-то ты хоть видишь? Дурочка моя».
И главное, я каждый день в центр езжу, вышла из метро – пешком пару остановок, пробка поменьше стала – в троллейбус села. Даже никогда не подозревала, что Москва – это ад. Нет, я знаю, что пробки, что люди толкаются… просто это все не беспокоит меня ТАК…
А рядом с ним всегда все становится на свои места – я в аду.
– Дружба?
– Иуда Искариот!
– Семья?
– Измена, ложь, предательство!
– Котики?
– Глисты! Вонь и клочки шерсти.
– Любовь?
– Триппер!
Вот так. Он меня, малахольную, терпит, старается, чтобы меня жизнь не слишком шпыняла, а я бантики блестящие завязываю и стараюсь, чтобы дерьмо вокруг него не так сильно пахло.