А пока – мои традиционные ноющие советы по воспитанию подрастающего поколения

Дорогие родители! Дорогие родители физически активных детей!

Если вы живете в многоквартирном доме, пожалуйста, с самых первых шагов своих отпрысков учите их соблюдать тишину и не беспокоить других жильцов! Самокат, ролики, аэробика и футбол – конечно же, здорово. И полезно для развития. Но не тогда, когда тренировки проходят над чьими-то головами. Может, все же лучше заниматься на площадках во дворе и в спортивных секциях? Объясните ребенку, что шум слышен не только в вашей квартире. С учетом качества современного строительства (а про панельки восьмидесятых вообще молчу), соседи будут слышать все.

Да и вообще, полезно узнать, кто же живет под вами. А вдруг – бандит? С люстрами из муранского стекла? Ведь дешевле оплатить ребенку абонемент в самый лучший фитнес-клуб, чем потом расплачиваться за изыски дизайна соседей снизу. Потому что с некоторыми разгневанными персонами может не пройти «они же дети» и «он больше так не будет». Лучше подумать обо всем заранее.

Я почему такая раздраженная? Буквально час назад у меня в квартире грохотало. Падали картины и раскачивались светильники. Это милейшие соседи этажом выше подарили своему сыну на день рождения скейт. Катается он пока не очень. Врезается с разгона в стены. Я – не Скворец, а спокойная дама, тихонько сидящая за компьютером, но даже у меня налились глаза кровью и появилось непреодолимое желание взять что-нибудь потяжелее и подняться для разговора со скейтбордистом-самоучкой. И прячься от меня все живое! Если что, продолжение книги – через несколько лет. Когда отсижу срок и выйду.

Эпилог

С той поры прошло много лет. Я давно переехала в Москву. Появилась семья, ребенок. Родителей в Люберцах я навещала несколько раз в месяц. Из окна хорошей машины город уже не казался таким страшным и серым, хотя, положа руку на сердце, изменился он мало. Ну разве что только понастроили пластиковых торговых центров и заасфальтировали пустыри и детские площадки, превратив их в парковки. Да открыли новый мост, связывающий северную и южную части города.

Как-то раз, когда я совсем было собралась навестить родителей, машина забарахлила и попала в сервис. Но мама ждала, поэтому пришлось вспоминать молодость и ехать на общественном транспорте. Сначала на метро до Выхино. Потом маршруткой.

Та же змеящаяся очередь на пятьсот пятьдесят первый маршрут. Те же нахальные, потные граждане, пытающиеся под шумок пролезть вперед. Та же ругань при посадке.

Отстояв минут пятнадцать, я наконец попала в душное чрево микроавтобусика и услышала странно знакомый голос.

– Граждане! Передавайте за проезд!

За рулем сидел… Вадик. Это я поняла, когда водитель обернулся забрать деньги, заботливо собранные пассажирским коллективом.

Точно он. Полысевший, заматеревший. Но образ остался прежним – сильный загар, накачанные плечи, обтянутые майкой а-ля поло. Мальчик с золотыми мозгами, которого мечтал заполучить к себе МГУ.

Я быстро опустила темные очки на глаза и спряталась за чью-то обтянутую цветастым сарафаном спину. Галдящие и возбужденные попутчики явно не заслуживали спектакля «Сколько лет, сколько зим!»

Настроение испортилось. Конечно, я была очень рада случайно наткнуться на того, кто сможет пролить свет на судьбу Оли. Как ни странно, но даже спустя столько лет воспоминания о ней не отпускали. Иногда снились странные сны, как идем по берегу зимнего моря. Серые и колючие барашки волн, чайки, дымка на горизонте. Вдруг налетает шквалистый ветер, подхватывает мою габаритную подругу и тащит вдаль. Олька оборачивается – и я вижу, что лица у нее уже и нет, вместо него – маска пластмассовой куклы из магазина «Детский мир». Мне надо было найти ее. И тут такая удача! Еще немного – и я все узнаю. И что произошло на зоне, и где Оля сейчас, и что значат странные сны.

Пассажирскую «Газель» подбрасывало на выбоинах и лежачих полицейских. Я смотрела в затылок Вадика и размышляла про то, каким же шквалистым ветром прошлись по нам девяностые годы. Этот шквал расшвырял людей в разные стороны. И вверх и вниз. Под этим ураганом рушились судьбы и привычный уклад.

Я помню время, когда рухнуло финансирование науки и стали закрываться многочисленные НИИ. Те, кто не сумел быстро переориентироваться и сдать половину своих площадей под офисы новым бизнесменам в малиновых пиджаках, – все эти математики, биологи и физики – оказались на улице. Дезориентированные и растерянные. А тут еще деноминация. Все накопленное за жизнь на сберкнижках сгорело синим пламенем. А дома ждали дети, которые смотрели наивными глазами и хотели того, чего хотят все дети: игрушек, походов на аттракционы, модных кроссовок, видеомагнитофонов.

Кто-то не выдержал и сломался. Ломались по-разному: и быстро – в петлю или из окна, и медленно – глуша свою беспомощность и страх перед будущим алкоголем. А кто-то не смог предать детей.

У моей мамы была лучшая подруга, Наташа. Красавица и умница с красным дипломом биофака МГУ. И муж такой же, под стать, только с химического факультета. Классическая научная семья – муж руководил лабораторией, а жена – старший научный сотрудник. Разработка лекарств, конференции, публикации. Машина, квартира с румынской стенкой, дача в сосновом бору под Москвой. Хороший сын, увлекающийся математикой и хоккеем. Жизнь на ближайшие двадцать лет была систематизирована и расписана по годам.

Им было уже за сорок, когда в СССР пришла перестройка.

Сначала зарплаты научных сотрудников съела инфляция. А потом не стало и самих зарплат. В один дождливый день Наташа с мужем, стоя на улице вместе со своим коллективом, наблюдали, как в старинный особнячок института в тихих переулках Москвы въезжает какой-то коммерческий банк. В их родной дом с колоннами вносились столы и офисные кресла. Черные иномарки подвозили новых обитателей: сурового вида мужчин в золотых цепях и длинноногих секретарш с синтетическими хвостами-шиньонами.

Жизнь таяла под дождем. Вместе с потерянным особнячком отрывался кусок сердца. И все, что было в планах на будущее, – летело в тартарары. Кандидаты и доктора наук, сгорбившись, расползлись по домам-норкам.

Неделя шока. Взгляд в стену, и будильник, который можно больше не заводить на семь утра. Звонки друзьям. И делано-безразличный голос при вопросе: «А в вашу контору сейчас сотрудники не нужны?» Друзья, сами напуганные безработицей и безденежьем, в панике прощались и зачеркивали контакт в записной книжке. Через неделю телефоны друзей и родственников уже были «проработаны», и дошла очередь до номеров знакомых и знакомых знакомых. Нет, суеты-то было много. Предлагали вступить в секту свидетелей «гербалайфа», торговать на рынке и сторожить склад с парфюмерией. Но все не то. Семья сваливалась в пучину апатии и отчаянья. Еще проскакивали мысли, что справедливость восторжествует, вот-вот что-то изменится, и все вернется на круги своя, а они сами – к своим пробиркам в лаборатории. Но с каждым днем сбережения таяли, а радостных вестей так и не поступало. Муж Наташи начал выпивать. Сначала по чуть-чуть. Тещиной настоечки на черноплодной рябине. «Для нервов». Наташа тоже не брезговала «парой капель». Потом черноплодка закончилась, и в ход пошло уже покупное. Купленное на последние деньги. А за всем этим испуганно и молча наблюдал двенадцатилетний сын. Через две недели у мальчика начал дергаться глаз. Он бросил хоккей, сразу после школы запирался в своей комнате и сидел там тихо, как мышка.

Что точка невозврата уже за следующим поворотом, Наташа поняла в одно утро понедельника, найдя на простыне Кирюхи мокрое пятно. У ребенка, бывшего отличника и спортсмена, к нервному тику добавился энурез.

Мать, запихнув простыню и пододеяльник в стиральную машину, еще долго сидела в ванной и смотрела на крутящееся в окошке бака белье. В этот же день позвонила бойкой родственнице и договорилась о выходе на работу, торговать на рынке белорусскими лифчиками. Через неделю на вещевой рынок был пристроен и муж. На лоток с домашними тапочками.

В доме появились деньги. Кирилл повеселел, благо, для поднятия духа ему перепали вареные джинсы и новый турецкий свитер.

Через три месяца уже порядком заматеревшие супруги собрали все заработанные деньги, накупили часов с кукушкой, кипятильников – и поехали на перекладных в Варшаву. За товаром. Так челночили год, пока бывший коллега по институту не подсказал, как эмигрировать в Канаду. Уже было понятно, что в России вряд ли что вернется на прошлые рельсы, и особнячок с колоннами забит банкирами-оккупантами навечно.

Заполнение анкет, репетиторы английского языка, беготня по инстанциям, канадское консульство. Продажа квартиры, дачи. Прощания с родственниками и друзьями. И – как прыжок в полынью. Туманный Торонто.

Первый год эмиграции был тяжелым. И физически, и морально. Но постепенно все нормализовалось. Супруги вернулись в Россию лишь в начале двухтысячных, разумеется, на пару недель туристами. Уже вдвоем, без сына. Кирилл вырос и работал в представительстве какой-то американской компании в Сиднее.

Навестили и нас. Загорелые, пахнущие заграницей, беззаботно улыбающиеся коронками цвета унитаза. Мы с мамой, выставляя на стол наготовленных салатов, слушали историю перехода друзей в иную реальность.

Сразу повезло с работой только Наташиному мужу. Как повезло? Конечно, начинал не с высокой позиции и с небольшим окладом, но главное – по специальности. В фармацевтической компании, среди любимых химических реторт и склянок. Натальино же направление оказалось невостребованным. Помыкавшись и порассылав резюме, она не выдержала отказов и пошла переучиваться. На компьютерные курсы. Спустя четыре года уже возглавляла службу информационной безопасности крупного банка в Торонто. В кредит купили квартиру в хорошем районе с видом на озеро Онтарио. В семье две машины. Сын закончил на отлично школу, а потом и университет. И все сложилось. Именно так, как и должно было сложиться у сильных и умных людей, которые не поплыли по течению, а начали барахтаться ради спасения единственного ребенка.

А сколько еще было таких в те годы? Кто вынужден был эмигрировать ради будущего своих детей? Ведь уезжали тысячами. Далеко не самые глупые люди, с хорошим образованием, которые в один миг стали не нужны на родине. Все переворачивалось с ног на голову. Ученые и инженеры становились безработными, а к власти и деньгам приходили бандиты и мелкие чекисты. Золотые мозги уходили в эмиграцию. Кто-то во внешнюю, как Наташа с мужем, кто-то во внутреннюю, как Вадик. Меняя будущее великого математика на баранку маршрутного такси.

Глаза наливались слезами от обиды за наше поколение. От обиды за бездумно загубленное чудо генетики. Когда в семье простого рабочего родился гений, а из-за ситуации в стране его гениальность зажухла на корню.

Мы выехали за МКАД, и перед нами раскинулась та же картина, что во времена моего детства. Пыльные кусты сирени, жестяные заборы, частные дома. Остановки по требованию. Светские беседы пассажиров о ценах на картошку и неадекватности руководства города.

Наконец маршрутка практически опустела. Я быстро пересела на освободившееся переднее сиденье и сняла очки.

– Привет! Узнаешь меня?

При первых звуках моего голоса Вадик вздрогнул, как от выстрела, и резко повернулся ко мне, близоруко сощурив свои глаза-пуговицы.

И… через мгновение микроавтобус содрогнулся от сильного удара, и раздался страшный металлический скрежет. Это бывший друг машинально нажал педаль газа, а неуправляемая «Газель» скакнула вперед, прямо на запаркованный у обочины старый «мерседес» с армянскими номерами. Две пассажирки, оставшиеся в салоне, синхронно завизжали от ужаса. Но Вадик даже не моргнул, все так же, как под гипнозом, уставившись на меня расширившимися до предела зрачками. Маршрутка давила несчастного старичка немецкого автопрома, плюща его об бетонный куб, возле которого хозяин имел несчастье запарковать свое транспортное средство.

Сцена борьбы «Газели» с «мерседесом» и звуковое сопровождение победы над последним заставил зависнуть всех, кто был в тот момент в радиусе пятисот

метров. Людей, кошек, торговцев арбузами, голубей. Всех, включая сотрудников ДПС, покупавших пиво в ларьке у автобусной остановки. Это было настолько эпично, что бравые полицейские даже не предприняли попыток смотаться, как обычно делают, когда дорожное происшествие застает их врасплох в законный перерыв. От изумления сдвинув фуражки на затылок и быстро убрав полиэтиленовый пакет с бутылками в багажник белых «Жигулей» с полосой, мужики бросились к нам.

Я, оттолкнув замороженного шоком Вадима, дотянулась до ключа с брелоком и выдернула его из зажигания. «Газель» недовольно фыркнула и нависла над покореженной грудой металла. Сверху, через разбитое заднее стекло «мерседеса», просматривались стоящие на сиденье ящики с абрикосами, как снегом, засыпанные мелкой стеклянной крошкой. Вот именно сейчас, по законам жанра, должен был появиться хозяин металлической гармошки, которая, видимо, еще недавно была его гордостью. Учитывая непростой нрав обладателей армянских номеров и их любовь носить при себе оружие, нас ожидал полный полярный песец.

Что же случилось с Вадиком? Неужели все произошло лишь от того, что он увидел меня? Это как же надо было испугаться здоровому мужику, чтоб угробить два автомобиля? В чем дело-то?

Но на этот вопрос получить ответ было сложно, потому что Вадим, отмерев от потрясения, уже выпрыгивал из кабины навстречу припухшим полицейским. Ему заломили руку за спину и повели в патрульную машину. Тетеньки-пассажирки боком-боком, ругаясь, крестясь и кряхтя, выползали из заглохшей маршрутки.

Гадостное чувство, что виновница аварии – я, стало заполнять сознание. Трясущимися руками я залезла в сумку и достала пудреницу с зеркалом. Что в моем облике довело водителя до такого состояния? Ага, нос на месте. На лбу третий глаз не появился. И с остальными частями лица и тела вроде все в порядке. Мозг просто взрывался, я ничего не могла понять. Надо было бежать, но от страха отказали ноги.

Парализованно прилипнув к креслу, я напряженно вглядывалась в силуэты на заднем сиденье полицейских «Жигулей» и молилась, чтоб тело побыстрее отмерло и можно было дать деру подальше от надвигающихся разборок с разъяренным хозяином «мерседеса» и его друзьями.

Но тут двери патрульной машины открылись. Из ее недр выполз мой друг, следом – подозрительно довольные и оживленные полицейские. Обойдя вокруг «мерседеса», они несколько раз сфотографировали его, а потом сделали пару селфи на фоне руин. Поржали. Пожали Вадику руку и пошли к своим «жигулям». Вадим немного притормозил у разбитой машины, заглянул вовнутрь. Достал из своей барсетки какую-то карточку и запихнул бумажку под дворник.

– Дебил! Быстрее отсюда! Что вообще происходит? Что я тебе сделала? – Видимо, кричала я страшно, потому что друг детства сразу отмер, сморгнул, залез в кабину и быстро завел микроавтобус.

Дальше события развивались совсем в непонятном ключе: я, нацепив на лицо лучшую свою улыбку, которая предназначалась лишь пассажирам бизнес-класса на Нью-Йорк, закидывала Олиного брата вопросами, но он старательно рулил, демонстративно не смотрел в мою сторону и притворялся глухим.

Фантасмагорию дополнял мерзкий грохот оторванного переднего бампера, болтающегося на одном болте и выбивающего из асфальта искры. Через сто метров Вадик, не выдержав, вышел из машины, сбил несчастную пластмасску ногой и выкинул на обочину. Дальше мы ехали уже в тишине, но игра в глухонемого продолжилась, и это напрягало все сильнее и сильнее.

Тут до меня наконец дошло, что рядом сидит не старый друг, а самый настоящий псих, который может быть опасен. Видимо, математически одаренные мозги не вынесли тяжкого труда водителя маршрутки и слегка завихрились не в ту сторону. Надо бежать. На первом же светофоре выскакивать и удирать во дворы. Я решила заткнуться и выжидать удобный момент, но как назло, светофоры на нашем пути горели приветливым и противным зеленым светом. Тут не сбежишь. Вадим свернул с оживленной улицы, и «Газель» уже скакала по колдобинам каких-то подворотен, мимо разномастных гаражей-ракушек. Мы вырулили на зады небольшого рынка, на маленькую импровизированную парковку, заставленную разбитыми фургончиками. Я осмотрелась. Мамочки! Слева виднелись какие-то подсобки и служебный вход в торговые ряды. Справа – переполненные мусором контейнеры и горы наваленных деревянных ящиков. Ни души вокруг. Еще и по ветровому стеклу начали барабанить крупные капли дождя. Будут убивать – никто не услышит и не узнает. Вадик резко нажал на тормоз и повернулся ко мне. Расширенные зрачки не давали шансов на благополучный исход. Покрываясь холодным потом, я чувствовала себя мышью под взглядом удава. Псих наклонился. Аккуратно дотронулся до моей руки, до лица. Потом тряхнул головой и зажмурился.

– Я знал, что ты придешь сегодня. Сегодня годовщина. Я помню. Как раз собирался к тебе, но видишь, не получилось с утра. Ты за мной пришла? Ты во сне обещала меня забрать с собой.

Конечно же, все слышали, что с сумасшедшими лучше не спорить. Поэтому закивала головой и даже не стала убирать его руку со своего лица.

– Да, Вадик! Я пришла. За тобой. Только объясни, какая годовщина?

Вадим снова вздрогнул и помолчал.

– Годовщина твоей смерти. Тебя же не стало двенадцатого июля. От передоза. Не помнишь? Хотя да… Какие даты у наркоманов? Ты, наверное, к концу уже и не помнила, какой месяц на дворе, и как ты оказалась в Чебоксарах.

– Чего? Какие на хрен Чебоксары? Кто умер? Вадик! Щас тебя самого закопаю, если не объяснишь! Какой передоз? Я работаю бортпроводником в крупной авиакомпании. Какие наркотики? Нас медики каждые полгода проверяют. Ты чего несешь? – взвилась я над креслом, но вовремя взяла себя в руки, решив не провоцировать душевнобольного.

Но было поздно. Адская боль пронзила голову – это Вадик своими стальными пальцами резко ущипнул меня за щеку. От неожиданности у меня проснулись инстинкты выживания и прошел паралич. Я заорала и со всей дури врезала в ответ ему в лицо. Что-то хлюпнуло под рукой. Теперь уже заорал Вадим и схватился за нос. Сквозь пальцы сочилась кровь.

– Дура! Ты чего? Ты мне нос сломала!

Но через минуту его глаза приняли более осмысленное выражение. Брат Оли еще раз взглянул на меня, на синяк, расползающийся по щеке, на свою окровавленную руку, и детское счастье начало медленно расползаться по его физиономии.

– Ленка! Леночка! Ты – правда ты? Ты правда живая? Блин, точно живая! Покойница бы так не врезала! Леночка! Я ж похоронил тебя! – Теперь уже Вадик истерически смеялся, пытаясь обнять окровавленными лапищами. Я кое-как вырывалась, в глубине души еще надеясь уберечь новый голубой пиджачок, удачно купленный на распродаже в Милане. Но не успела. Бывший друг моментально измазал его так, что не возьмет ни одна химчистка. Да ладно, бог с этим пиджаком. Что такое семьдесят евро, когда ты только что избежала страшной смерти от рук сумасшедшего?

Наконец Вадик вспомнил про свой нос. Засуетился, достал из бардачка пачку салфеток, опять посмотрел на меня счастливыми глазами и начал приводить себя в порядок. Но получалось плохо. И только я открыла рот, чтоб еще раз спросить: «Какого хрена вообще происходит?!», как Олин брат опять подхватил свою барсетку, выскочил из кабины и пулей умчался в сторону рынка. Видимо, искать воду.

Вопрос повис в воздухе, а не получив ответа, уйти было нереально. Любопытство бы меня сожрало. Пришлось сидеть и ждать развязки.

Вадим вернулся быстро. Вернее, сначала я увидела огромный шагающий букет белых роз, за которым прятался мой сияющий друг. Цветы уместились на пассажирском сиденье сзади. Судя по всему, букет предназначался мне, но вручать пока было рано. Вадим начал с маленького свертка в полиэтиленовом пакете.

– Держи! Это тебе!

Я развернула. И, наверное, уже в сотый раз за этот день припухла.

Мне на колени вывалился платок «а-ля Шанель» из дешевого ацетата. Аляповатый и электризующийся, из тех, что по сто рублей продают в любом подземном переходе. Зашибись подарочек! С учетом того, что каждая роза в букете-венике стоит раза в два дороже, чем эта тряпочка, умственное здоровье Вадима опять оказалось под большим сомнением.

– Хороший такой платочек! Спасибо за подарок, Вадик!

– Да нет, подожди. Это глаза завязать. Леночка, у меня для тебя есть настоящий подарок! Такой, что увидишь – упадешь! Но сюрприз! Нужна повязка, чтоб ты ничего не видела, для этого и купил платок. Потерпи еще немного, доедем, и все расскажу и покажу.

Я выдохнула. Слава богу. Надеюсь, там будет что-то соответствующее розам на десять тысяч рублей. Вообще, конечно же, подарки я люблю. И сюрпризы. Так – открываешь глаза, а там машина, повязанная бантиком. Или коробочка с кольцом. Или вилла в лесу. Приятно же, да?

Поэтому я безропотно дала завязать себе глаза, и с предвкушением удовольствия мы тронулись в путь. Ехали не слишком долго, может, минут десять – пятнадцать. Вадик на вопросы не отвечал, просил потерпеть. Когда машина остановилась, аккуратно помог выйти, судя по звукам, подхватил с заднего сиденья букет и взял меня за руку, как поводырь. Под душным платком было действительно ничего не видно, и я лишь пыталась догадаться, где мы. Явно не в каком-то торговом центре и не во дворе жилого дома. Было достаточно тихо, гудки машин и шум дороги остались позади. Под порывами теплого ветра шелестели деревья. Щебетали птицы. Неужели я угадала, ткнув пальцем в небо, и это вилла в лесу? Боже, неужели так бывает? И тут Вадик остановился.

– Милая Леночка! Только потеряв тебя, я понял, как же мне тебя не хватает. Как люблю тебя и буду любить всю жизнь! Готовься к сюрпризу! Сейчас сниму тебе повязку!

Надоевшая синтетическая дрянь с искрением слезла с раздраженной кожи.

Тарам!

Мы были на кладбище. Перед красивой могилой со статуей из белого мрамора. Мадонна склонила покрытую голову, а у ее ног сидели десятки поблекших и размякших от дождя мягких игрушек. Картину печали дополняли свечи в красных баночках и ваза с давно увядшими белыми розами. От неожиданности мои зубы начали выбивать морзянку.

– Где мы? Какого черта ты привез меня на могилу? Кто здесь похоронен?

– Ты.

На слабых ногах я обошла статую мадонны и прямо за ней увидела уже стандартный прямоугольник из гранита. С фамилией и датами жизни. Все как положено.

Зотова Елена. 02/01/**** – 12/07/**** И моя фотография в овале. Фотографию эту я помнила по школьному выпускному альбому. Правда, она была заретуширована так, что скорее напоминала не меня, а Мерилин Монро кисти Уорхолла. И виньетка на камне. «Спи, любимая, вечным сном».

Это было последней каплей за весь сюрреалистический день. Перед глазами поплыли черные круги, и я плавно осела на землю. Хорошо еще, что не головой об могильный камень, а то слова Вадима стали бы пророческими.

Очнулась от брызг холодной воды на лице. Надо мной склонился мой придурочный друг. Он суетился, пытаясь поднять меня на ноги:

– Прости, так испугался, когда у тебя глаза закатились, что не успел подхватить. Но тут чистенько, куда ты упала. Прямо на травку… – бормотал с раскаяньем, отряхивая с моего несчастного итальянского пиджака сухие листья и прочий сор.

От жестокой расправы Вадика спасало только то, что я еще находилась в полуобморочном состоянии и ни хрена пока не понимала. Но у меня были виды на этот исход нашей поездки на кладбище. Надо только набраться сил и найти что-нибудь поувесистее.

Ничего не подозревающий Вадим умиленно сюсюкал рядом, показывая пальцем на выгоревший плюшевый зоопарк у могилы.

– Видишь голубого котенка? Это Оля прошлым летом привезла. Вот тот, черненький, который совсем грязный, – это позапрошлым. А остальные – мои. Из каждой поездки их везу. Ты же так любила мягкие игрушки, котиков собирала.

– Я? Котиков? Каких?

– Ну как же, у тебя на кровати дома было несколько. И Оля говорила, что коллекционируешь. Ты же вообще доброй девочкой была.

– Да?

– Да. Животных любила. Котов особенно. Подкармливала бездомных. У тебя всегда большое сердце было.

– Да я в общем-то собак больше… Ну ладно, пусть будет котов. Бездомных подкармливала, говоришь?

Брат Оли, не умолкая, трещал мне над ухом и нарывался уже конкретно:

– А место какое? А? Обратила внимание? Прямо у входа. Это же «Аллея Героев». Здесь только братву хоронили. Вон, видишь памятник Скворцу? Помнишь такого? А направо – Карандаш лежит. Знаешь, сколько стоило договориться? Папанькин «Москвич» продал – и все отдал. Ну а потом, когда поднялся немного, – тебе статую в Италии заказал. От Каванни. Великий зодчий, между прочим. Не слыхала? К нему очередь из звезд на несколько лет. Но я дал двойную цену. Смотри, сколько лет прошло, а мрамор белый остался. Что значит качество материала, а? На такое никаких денег не жалко! А знаешь, как везли? Отдельной фурой. А как таможили? Целый анекдот был, ща расскажу.

Я повнимательнее огляделась по сторонам. В том числе в поисках санитаров.

– Слушай, Вадик! Ты меня сюда вез, обещал сюрприз и подарок. С сюрпризом я поняла. Действительно удался. Уже продумываю ответный. А где подарок?

– Как где? – изумился друг. – Вот же он! Смотри, как мы тебя похоронили! И помним, ухаживаем за могилкой. Ольга, когда в Москву из Франции приезжает, то непременно навещает. А я вообще по нескольку раз в год здесь бываю. Убраться, цветы привезти, посидеть поговорить с тобой. Вот же наш подарок! Наша память и наша любовь! Ну и цветы! Я всегда тебе мертвой белые розы привозил, а теперь ты воскресла – и дарю живой! – Вадик потянулся на столик за букетом и торжественно вручил мне тяжеленную охапку. – Смотри, какой участок! В лучшем месте! Случись что – искать не надо. Все есть, все готово. Ну и кладбище престижное. Здесь уже не хоронят, всех на новое везут, на выселки на поле. А тут— красота! Деревья, тишина, цветы, птицы поют! Я тебе попозже документы на место отдам. Пользуйся, оно твое!

Сначала я молча слушала и прикидывала, в какое бы место поудачнее засунуть придурку розы. Но искренние слова про любовь и память тронули меня. Наверное, очень сильно тронули. Я разревелась и сохранила Вадиму жизнь, не расцарапанное лицо и целую задницу. Сделала шаг и прижалась к тому, кого еще пять минут назад была готова убить и закопать под статуей. Прижалась к своему настоящему другу. А слезы все лились и лились.

Он неуклюже обнял меня и пытался утешать.

– Ну ладно тебе… Чего плачешь? Ну нормально же все! Сейчас поедем отметим. Ресторанчик хороший здесь недалеко. Всегда после кладбища заезжаю туда тебя помянуть. Там уже в курсе по сегодняшнему дню. Все накрыто, все ждет. Поедем! Выпьешь – полегче станет. И я выпью. За твое воскрешение. Знал, знал, что встретимся. Но не думал, что на этом свете. Думал, уже на том. Поехали! Только не плачь, не переношу я женских слез. Сейчас со второй женой развожусь как раз потому, что плачет постоянно. Щас выборы пройдут – и разведемся. И знаешь, это… Ревнует она к тебе. Тут учудила, с молотком поехала по люберецким кладбищам. Статую искать. Хорошо, человечек свой есть. Сообщили. Мои ребята ее отловили вовремя. А то мне скандалы сейчас не нужны. Я ж в депутаты в Госдуму баллотируюсь. Ну пошли, кончай реветь, пошли! – Меня уже мягко тянули к выходу с кладбища.

Я сквозь слезы разглядывала памятники аллеи. Памятники «героям» ушедших лет. Огромные глыбы гранита с выбитыми в полный рост портретами простых люберецких пацанов, изображенных на фоне своих любимых «БМВ» и джипов. В пиджаках с ватными плечами, с золотыми крестами на могучих грудях, держащих в руках чемоданчики первых сотовых телефонов. С серьезными и одухотворенными лицами они наблюдали за нашей бредущей парочкой, чудом выжившей в мясорубке девяностых.

Вдруг Вадик хлопнул себя по лбу, достал из кармана последнюю модель яблочного производителя, нажал кнопки и выдал совсем незнакомым и повелительным тоном:

– Юрий Иванович! Подъезжайте ко входу на кладбище. Жду. – Потом снова посмотрел на меня с обожанием и снизил тон до мягкого: – Вот я идиот! Забыл водителю позвонить, чтоб машину подогнал. «Газель»-то разбита. Мы на ней далеко не уедем. До первых гаишников. Давай подождем десять минут? Нельзя принцессе ездить на маршрутке! Сейчас поужинаем, а потом – в гараж! Покажу свой пантеон. У меня там и фотографии твои, и плед с подушкой, как ты мне тогда давала. Нашел такие же точно и купил. Теперь сплю только с ними. Я ж тоже давно в Люберцах не живу. Уехал сразу после армии. Учиться начал, потом бизнесом занялся и поднялись быстро. Дом построил в Раздорах. Лет десять уже назад. Но первой жене оставил, потом купил в Барвихе. Там сейчас. А здесь гараж на память. Приезжаю, когда совсем плохо без тебя. Поживу пару дней, как тогда, когда познакомились. На кладбище схожу, маршрутку у мужиков возьму порулить, вспомнить то время. И знаешь, отпускает. Возвращаюсь к работе, как после отпуска в Монако.

Слезы просохли, туман из головы потихоньку испарялся. Я искоса и уже очень внимательно стала рассматривать Олиного брата. Оп-па. Как же сразу этого не заметила?

Дорогие джинсы, кроссовки за триста долларов, поло «Ральф Лоран», на руке часы «Омега», на которые простому водиле работать всю жизнь. Что, черт побери, вообще-то происходит? Кто такой Вадик?

Тут друга снова осенило.

– Подожди! Надо же Оле позвонить! Сказать, что нашел тебя живой!

Не успела я съязвить, что нашел-то живой, но чуть не сделал мертвой, как Вадим уже опять тыкал в кнопки на своем смартфоне.

– Ольгин! Бон суар! Привет! Держись за стул, сейчас упадешь! Я Ленку Зотову нашел! Живой! Понимаешь? Живая она! Стоит вот здесь рядом! Да не тронулся я. И не белка! Где? На кладбище стоим. Рядом она, клянусь. Хочешь поговорить?

Из трубки донесся сдавленный вопль и проклятия на голову брата:

– Хорош так шутить! Ты совсем одержимый стал! Опять надо к Владимир Ивановичу показаться, слышишь? – и связь прервалась.

Братец довольно засмеялся.

– Не верит! Ничего, сейчас приедем в ресторан, по скайпу ей позвоним. Сама с ней пообщаешься.

К нам, тихо шурша колесами, подъехал черный представительский автомобиль. Огромный и, подозреваю, очень дорогой. Водитель в костюме выскочил, странновато глянул на меня и помог сесть в глубокое и пахнущее кожей чрево салона. Карета подана!

Только тронулись с места, как я не смогла сдержать изумления и ткнула Вадика в бок:

– Смотри!

Прямо у выезда с кладбища красовался огромный щит.

Плакат с развевающимся триколором и бредущим куда-то медведем звал на выборы. «Голосуй за Родину, справедливость и веру! Сергей Михайлович Кротов, заслуженный педагог России – твой кандидат!»

С плаката строго и внимательно смотрел наш бывший физрук.

– Ты это видел?

Вадик поморщился.

– Да. Видел уже. Все Люберцы в этих щитах. Выборы же осенью. Этот заранее начал агитировать. Всем на бюджет хочется. И главное, пройдет, зараза. Сейчас если от «Единой России», то вообще проблем нет. Работяги и бабки идут и ставят галочки. Я ж тоже иду от той же партии. Только по другому округу.

Мои мысли переключились на более насущные и земные темы. Я повернулась к Вадиму и тряханула его за майку.

– Быстро давай говори, что произошло! Почему вы с Ольгой решили, что я того… ну умерла? И что наркоманка была? И вообще, откуда эта дата – двенадцатое июля? И как умудрились похоронить без тела? Или там кто-то вместо меня? Кто?

Видимо, я немного переборщила с громкостью, и вопросы долетели до ушей водителя. Его охреневший взгляд в зеркало заднего вида это подтвердил.

А вот Вадик от моих эмоций, наоборот, взбодрился:

– Надо было похоронить. Чтоб по-человечески, а не в общей могиле с бомжами в Чебоксарах. Не переживай, все красиво сделали. На высшем уровне, как ты заслуживаешь. А в гробу манекен. Колян из салона для новобрачных подогнал. Вместе с платьем свадебным. Знаешь, четко так подобрал, прям на тебя похожую. Когда целовал на прощанье, чуть сам не помер от горя.

Кажется, у придурка на глазах заблестели слезы. А Юрий Иванович уже пару раз проскочил на красный.

Не, это, конечно, было все очень трогательно. Манекен в свадебном платье, могила с чебоксарскими бомжами. Но при чем все же тут я?

Продолжение узнать не удалось, мы уже добрались до места. Ворота в высоченном заборе стали автоматически разъезжаться, как только автомобиль попал в зону видимости камер.

Надо же, я раньше и не догадывалась, что в окрестностях Люберец есть такие интересные точки общепита! На огромном участке среди сосен стоял уютный особнячок, напоминающий виллу европейской кинозвезды. Мягко подсвеченный фасад из камня. Идеально подстриженный газон и кусты роз у входа. Большие окна, сквозь которые видны свечи и огонь камина. На пороге уже ждал метрдотель – породистый седой дядька с выправкой военного. Но при виде меня, выходящей из машины, выдержка все же подвела его, и брови надменно поползли вверх. Что ж, судя по отражению в стеклах, выглядела моя персона не особо импозантно: голубой пиджак в засохших бурых пятнах, багровый синяк на полщеки, мусор в волосах и потекшая тушь. Дама с трассы, сбитая КАМАЗом. В кой веки попала в элитный ресторан и не при параде. Неприятно все очень, но метрдотеля можно понять. Некоторые наши пассажиры вызывают у меня еще и не такие реакции – когда заходит в самолет то ли чучело, то ли бездомный. И поди разбери, где деньги взял на билет и зачем ему вообще куда-то лететь из своей вонючей теплотрассы.

Между тем Вадик суетился вокруг и разливался соловьем:

– Скажи, тебе нравится? Здесь еще и конюшня есть. Можно потом приезжать, на лошадках по лесу кататься. А воздух какой, а тишина! Как на кладбище! Нравится тебе?

Брезгливость на лице метрдотеля несколько полиняла, отдавая место все нарастающему удивлению. Но он вспомнил про свои профессиональные обязанности и проводил нас вовнутрь.

Зал выглядел так же солидно и дорого, как и все снаружи: деревянные резные панели на потолке, массивная люстра. Играла тихая классическая музыка, какой-то струнный квартет. Напротив камина стоял лишь один-единственный стол под белой скатертью, накрытый на две персоны. И еще кое-что я углядела в мерцающем свете. Около стола стоял мольберт с картиной. Вернее, с моим портретом в технике «пульверизатор». Получилась я на нем, если честно, не очень. Слишком зализанно и сладко. Глазищи, ресничищи, губки бантиком. Узнала «себя» только потому, что прическа и одежда полностью копировали ту самую фотографию с альбома нашего выпускного класса.

Меня снова замутило.

Почувствовала толчок в бок:

– Узнаешь манеру? Папанька рисовал по фото!

Кто б сомневался. Виктор Цой и Маша Калинина кисти народного художника еще стояли перед глазами.

– Ты, конечно, на картине шикарно получилась! В жизни послабее, вон и Игорь Леонидыч, метрдотель, тебя сразу не признал. А картина у них уже лет семь хранится. Я каждый раз после кладбища – сразу сюда. Портрет выставляют, мы с тобой ужинаем, о жизни беседуем. После моей смерти в краеведческий музей Люберец отойдет. Завещал им. Подожди секунду. Я щас.

Вадик отвел Игоря Леонидовича на пару метров и зашептал ему что-то на ухо, кивая на портрет и на мою особу, скромно стоявшую в стороне. Спина бывшего военного напряглась, как после удара, а седой ежик волос вполне отчетливо встал дыбом. Плавно и медленно метрдотель развернулся ко мне и тоже испугал меня своей реакцией. Пожалуй, она превзошла и реакцию водителя, и мою собственную при обозрении места захоронения с мадонной. Глаза пожилого мужчины вылезли из орбит, как бывает только в мультиках, а толстая кожаная папка меню с грохотом шлепнулась на пол. На мгновение мне показалось, что и Игорь Леонидович рухнет за папкой следом. Но военная закалка победила. Он устоял на ногах. Поднял меню, отдышался, кивнул и, зачем-то перекрестившись, принес к столу второй стул, а портрет отодвинул подальше.

Целый день я пробегала голодная. От запахов, доносящихся с кухни, желудок сводило уже не по-детски. А еще меня раздирало желание продолжить разговор, начатый в машине. Поэтому я пропустила хамство касательно портрета мимо ушей, плюхнулась на отведенное мне место и заказала все то же, что и Вадик, даже не уточняя его вкусы.

Вдруг Олин брат замер и прислушался. Улыбка расползлась по физиономии.

– Слышишь? Твой любимый Бетховен. Пятая симфония?

– Мой любимый Бетховен?..

– Ну да. Ты же так любила классическую музыку. И Бетховена.

– С чего ты взял?

– Ну помнишь, в Дом культуры заходили. Там пианино стояло, и ты «К Элизе» сыграла. Ты вообще одаренная была. Тонкая и талантливая.

Вадик мечтательно глянул на глянцевый портрет.

– Я? – Нет, два класса музыкальной школы, куда родители засунули меня по недоразумению, в моей биографии имелись, но потом я была отчислена, потому что не имела ни слуха, ни голоса, ни любви к фортепиано.

Еще раз поразившись, какой прекрасной можно остаться в памяти людей, и подождав, пока официант нальет вина и уберет свои любопытные уши подальше от стола, я пошла в наступление.

– А-а-а-а! Все, больше не могу терпеть! Быстро говори, что происходит!

Но официант так просто не сдался, а, застыв за моей спиной, сделал скучающее лицо и расставил локаторы. Подтянулся еще один, с блюдом устриц. Так же, не торопясь, устанавливал его в центре, пытаясь ухватить хоть что-то из нашей беседы. На небольшом отдалении замер пришибленный и, видимо, уже всем растрепавший новость метрдотель. К нему тихо-тихо подтягивались остальные персонажи из числа сотрудников. В дверях кухни белели колпаки поваров. Впрочем, я их понимаю. Шекспировские страдания по умершей красавице шли в ресторане регулярно и по одному сценарию, а тут продолжение, да еще с новым действующим лицом. Ну как можно пропустить такой спектакль?

Вот в такой наэлектризованной атмосфере друг начал свой рассказ.

Ушел тогда с моей подачи Вадик в армию. Пока тянул лямку срочной службы, мозги встали на место. Или их вставили деды, не знаю уж, как там было, но вернулся он с твердым намерением все же не гнаться за легкими бандитскими деньгами, а пойти в МГУ на мехмат. Еще до дембеля написал слезливые письма и бывшей учительнице физики, и знакомым профессорам. И засел за учебники готовиться к поступлению. Впрочем, мог бы и не стараться. Наставники от счастья взвизгнули и подготовили все сами. Вплоть до места в общежитии, ибо жить Вадику было негде. Сестра уже плотно обосновалась замужем во Франции, родила первенца и перетащила к себе родителей. Те, обозрев благодатную для бизнеса французскую почву, чтоб не сидеть нахлебниками на шее зятя, решили начать свое дело, а для стартового капитала продать квартиру в Люберцах, благо и покупатели нашлись моментально. О Вадиме они, конечно, подумали. Подумали, что сразу после армии приедет к ним и будет помогать в свежеоткрытом семейном ресторане. Но планы Вадика с МГУ спутали все карты. Что ж, обратно квартиру не вернешь. Да Вадик и сам был не против пожить в общаге и окунуться в кипучий студенческий водоворот. Только сначала должен был заехать в Люберцы и найти меня.

Оказывается, в планах Вадика на жизнь я значилась под номером два. Суровая жизнь в казарме среди сотен таких же голодающих парней требовала иметь даму сердца. Писать ей длинные письма с клятвами и мольбами «только дождись». Как вы думаете, на кого пал выбор Вадима? Конечно же, на меня. Ведь, похоже, я была последней девушкой, которую видел до того момента, как за ним сомкнулись двери военкомата. Ну и перед этим мы вместе пережили многое. А может, мои губы, увеличенные бутылкой, так его пленили? В общем, возвел меня солдат на пьедестал и стал писать письма. Как вы помните, сначала отвечала «под диктовку» его мама. Но когда семья уехала из Люберец во Францию насовсем, «передача писем через родителей» стала невозможна. Вадик поднапрягся. Вспомнил номер моего дома, квартиру – и стал отправлять корреспонденцию напрямую. Только не учел, родимый, что у моего дома еще и номер корпуса. Маленькая такая литерка 1. А без литеры все его слезливые послания попадали к пенсионерке тете Кате, шестидесяти пяти лет от роду, той на радость. И тетя Катя, насмотревшаяся бразильских сериалов и уверовавшая в жаркую любовь, иногда отвечала от моего имени.

Отслужив, приехал Вадик дембелем в родной город Люберцы, чтоб сразу жениться и увезти молодую с собой в общагу. Но ждал его сюрприз. В квартире невесты никого. Телефон отключен. Сплетницы на лавке во дворе говорят, что видели, мол, любовь всей твоей жизни. Подходила, об Ольге справлялась. Только это, парень, слышь… Там плохо все. Наркоманка она. Вены в синяках, исхудала так, что на ногах еле держится, ну и от пива отказалась.

Добрый молодец закручинился от таких новостей и пошел к себе в гараж горе водкой заливать. А потом из гаража сразу в общагу МГУ. Когда в середине первой сессии сознание немного прояснилось от алкоголя и навалившейся учебы, Вадик решил меня разыскать, чтоб, значит, отмыть, вылечить, а потом уже жениться. Попросил помощи у какого-то кореша-сослуживца, который работать в милицию устроился. Тот по базам прогнал по имени-фамилии, и обнаружилось, что некая Елена Зотова скончалась в Чебоксарах 12 июня 199* года от передозировки наркотическими средствами. Помню, в те времена в моде у студентов была китайская водка. Видимо, ее побочка так криво и сложила пазл в мозгах Вадика. В результате, вроде бы умный парень и математический гений не догадался поинтересоваться ни возрастом чебоксарской «меня», ни какими-то еще подробностями. Померла так померла. Погоревав, Вадик решил «похоронить по-человечески». Продал «москвич», оставленный ему отцом в наследство перед отъездом из России, и все деньги вбухал в погребение. Договорился о месте на кладбище, где, по купленной справке из морга (ой, в то время можно было достать все!), закопали манекен.

– Вадик! Ты – дебил! Ты понимаешь, сколько Зотовых в стране? Тысячи! Это не Пингвинкина! Да у меня даже на работе есть полная тезка-однофамилица! Твой друг вообще сообщил еще какие-то данные? Может, той, что загнулась, – лет пятьдесят было?

Из рук стоявшего за спиной официанта выпала бутылка вина и обдала меня стеклами и красными брызгами.

– Как? Как можно было не перепроверить? Да сразу после того, как я окончила одиннадцатый класс, мы с семьей уехали в папину командировку. И Оля об этом знала. Через четыре года мы вернулись насовсем. Если б ты не слушал сплетни – то не было бы статуи на кладбище! И скажи, как Оля попала во Францию? Как ей удалось выйти замуж на зоне? Да еще за француза? Судя по тому, что говорили – ей не меньше двух лет должны были за хулиганку дать. Когда она успела?

Тут уже стал заикаться Вадик.

– Какая зона, какой срок? Ты обалдела? Кто наплел? Те же девки на лавке? Кого Ольга в школе била? Дронова и эта, как ее… Хорькова? То есть все из-за этих алкашек? Да я их совсем урою!

Друг налился краской и дрожащими пальцами начал тыкать в кнопки телефона.

По толпе обслуживающего персонала покатился злорадный ропот. Кажется, в каждой голове моментально появился план расправы, которым срочно нужно было поделиться с соседом. Из кухни послышался звон ножей.

Но мне было не до алкоголичек. С ними можно разобраться и потом.

Я выхватила из рук Вадима телефон и потребовала продолжения.

– Олька – да. Вышла замуж за француза сразу после школы. Между прочим, муж у нее – граф, замок свой, все дела.

Окружившие нас сотрудники ресторана дружно ахнули. Вадик, наконец-то поняв, что его слушают и слышат все, включая кошку, зашедшую с улицы на огонек, перестал понижать тон и поведал совсем уж голливудскую историю.

Во ВГИК Ольга не поступила. Срезали ее на творческом экзамене, несмотря на талант и уверенность в успехе. Такое тоже случается, ведь у каждого режиссера и актера есть свои дети. Узнав про провал, Оля, конечно же, расстроилась и пошла рыдать на скамеечку у входа в институт. Где-то неподалеку бродила группа интуристов, которых привезли с экскурсионными целями на киностудию имени Горького. И вот один француз отбился от своих и пошел пофотографировать красивую архитектуру главного кинематографического вуза страны, а заодно разведать, что за трубные звуки разносятся по округе. Разумеется, источник звука был найден. Попытки утешить странную, огромную русскую привели к неожиданным последствиям. Оля была не в духе, ей надо было кого-то убить, и поэтому несчастный парень, поднятый за грудки, уже через мгновение повис в метре над землей. И вот там, ошарашенно глядя в зареванное лицо и выслушивая проклятия незнакомки, француз понял – что это и есть его судьба. И искал он именно эту девушку. И что если прямо сейчас не сделает ей предложение выйти замуж, то либо его прибьют, либо он сам будет жалеть о своей нерешительности всю оставшуюся жизнь. Вот, болтаясь над потрескавшимся пыльным асфальтом, парень и сделал Ольге предложение. Через четыре дня они улетели вдвоем в Париж.

– А что, так правда бывает? – пискнула какая-то девушка из-за спины метрдотеля.

– Во француз лох, бабы испугался! – понеслось из стана поваров.

Вадик бросился на защиту своего французского родственника.

– Жан – не лох! Нормальный мужик! Просто там так звезды сошлись! У Жана бабушка русская, из наших дворян, бежавших от революции. Между прочим, из рода Шереметевых. Она его русскому учила с рождения.

Выяснилось, что бабуля с детства внушала своему любимчику, что надо жениться до тридцати и что из русских девушек получаются самые лучшие жены. Жан слушал, на ус мотал, но к браку особой тяги не испытывал. Получил хорошее образование, работал архитектором, а в свободное от проектирования время гонял по Европе на мотоцикле в компании таких же золотых мальчиков из благородных французских семей. И все были счастливы, пока бабуля не собралась помирать и не выкатила ультиматум: либо единственный внук женится в кратчайшие сроки, либо бабка отписывает все наследство, включая фамильный замок, в благотворительный фонд защиты тюленей. Еще и маман Жана, до одури боящаяся двухколесных коней породы «Harley Davidson», захандрила и полностью поддержала данный шантаж. Видимо, угрозы женщин были вполне серьезными, потому что парень вздохнул и обратился в брачное агентство с просьбой подобрать ему невесту в России.

А надо сказать, что Жан имел не только титул графа, но еще был очень недурен собой. Я аж ахнула на фото, которое в телефоне подсунул мне Вадик. С фотографии, сделанной на яхте, на меня смело смотрел высокий загорелый брюнет. С фигурой Аполлона и внешностью молодого Алена Делона. Бывают же такие мужики-то, однако! Просто модель с показа Гуччи. И это сейчас. А каким же он был пятнадцать лет назад? Когда ему исполнилось двадцать девять лет и он решил жениться в угоду бабушке и маме?

Видимо, с виду он был самый настоящий принц, ведь претендентки на его руку и сердце выстроились в многокилометровую очередь.

И выбрали ему из этой толпы десять самых умниц и раскрасавиц. Всех с высшим образованием и кулинарными талантами.

В описываемое время Жан как раз и прилетел в Москву знакомиться с отобранными невестами, а в промежутках между свиданиями в составе тургруппы мотался по экскурсиям, изучая достопримечательности своей исторической родины. И вот, когда выбор уже был сделан (а пал он, разумеется, на самую красивую и умную, из семьи дипломатов, говорящую на пяти языках и отличающую «Бордо» урожая 1974 года от «Шато» урожая 1985); когда все было обговорено, кольцо подарено и второй билет на невесту куплен; когда дочка дипломата, искря от счастья, паковала чемоданы – какая-то нелегкая занесла Жана на ту самую злополучную экскурсию на киностудию. И вот там, вися в метре над землей, принц забыл про все, что было раньше. Он понял, что наконец нашел свою настоящую принцессу. Ради которой, собственно, и приехал в эту загадочную и непонятную Россию. Похоже, он влюбился в разъяренную и заплаканную фурию. Ольга ничего не понимала, но взгляд попавшегося ей под руку парня гипнотизировал до состояния зомби. Принцесса тут же забыла про свои неудачи на экзаменах. И уже было все равно, что происходило ДО этих глаз.

В тот же день Жан довез свою любовь до Люберец. Не забыл зайти в гости и повосхищаться «живописью», а заодно попросить у родителей Оли ее руки. Ошарашенные напором и иностранным акцентом очаровательного парня, те одновременно кивнули головами. Дальше все было быстро. Звонки маме и бабушке с радостными воплями: «Я нашел!» Отбой дочке дипломата. Билет на новую фамилию. И уже через несколько дней слабо соображающая, что происходит, Ольга пила шампанское в бизнес-классе самолета, вылетающего в Париж. За руку, украшенную крупным бриллиантом, ее нежно держал красивый и заботливый жених.

Вадим обвел торжествующим взглядом лица слушателей. Откуда-то из-за спин доносились сдавленные женские всхлипы. Насладившись произведенным эффектом, друг продолжил.

Мама и бабушка приняли русскую невесту хорошо. Через месяц сыграли пышную свадьбу. Ну а когда все обрадовались известию о беременности, то и родители Ольги перебрались во Францию. Олин отец помог с ремонтом уже совсем обветшавшего замка, мама разбила огород на задах – выращивать для ребенка экологически чистые кабачки. Заскучавшая в декрете Ольга организовала экскурсии по фамильной недвижимости, благо от желающих отбоя не было. Ну и родители, чтоб не сидеть на шее зятя, попутно решили замутить свой маленький бизнес и вложились в открытие ресторанчика с вкусной и полезной кухней, где кормили группы туристов, приезжающих в долину Луары полюбоваться на замки и прочие достопримечательности аристократической Франции.

– Так почему же ты к ним так и не уехал? – не выдержала я.

– Да хотел после армии годик в МГУ позаниматься и французский подучить. А потом уже рвануть. Но как закрутилось… Некогда все было. Ну и могилка твоя в России. Как бы я ездил ухаживать?

Я снова поперхнулась.

– Но ничего! Видишь, как все сложилось. Однокурсник предложил бизнес замутить. Сначала жвачкой и сникерсами торговали. Брали оптом на базе и по палаткам развозили. Потом партия сапог женских подвернулась. Поднялись немного. А тут еще Жан подсобил. Познакомил со своими друзьями, которые винодельни на Луаре имеют. И знаешь – как-то хорошо пошло. Стали в Россию вина французские поставлять. Потом Италией и Германией занялись. Сейчас наша компания – крупнейшая на рынке. Обороты больше ста миллионов долларов в год. Вот, и эта наша. – Вадик взял со стола еще не разбитую официантом бутылку красного и ткнул пальцем в этикетку на обороте.

Окружившая нас толпа поскучнела и начала насмешливо переглядываться.

– Ха, сто миллионов, миллионы. Да если б у меня родич во Франции был да бабло дал, я б тоже еще и не то замутил! С бабками-то каждый может.

Повара и официанты мужского пола начали отодвигаться ближе к кухне.

– Да ладно, Романыч… Какие миллионы? Че, повелся? Сказочник он, как Шарль Перро. Глянь, весь в самопале. У меня майка такая же. Да и видел его на пятачке с маршруточниками. Небось раз в год берет у какого-нибудь другана крутую тачку и едет к нам в ресторан. Попонтоваться. Чтоб, значит, мы себя последним дерьмом почувствовали. Пойдем отсюда! Пусть он бабам байки заливает.

Женская же часть персонала, наоборот, плотнее скучковалась возле нашего стола и смотрела на раздухарившегося Вадима голодными глазами.

Мне же слова поваров показались не лишенными смысла. С учетом того, что я увидела и услышала за день, версия про Шарля Перро казалась вполне здравой. Еще раз критическим взглядом осмотрела «миллионера». Да вот черт его знает! И поло «Ralph Lauren», и джинсы «Levis», и часы «Омега» вполне могли быть как из бутика, так и купленные на вещевом рынке. Загадка века! Однако стрижка, средиземноморский загар и ухоженная кожа все же выдавали в нем скорее пассажира бизнес-класса, чем водителя маршрутки. Кажется, Вадим все же говорил правду. Пока я ощупывала взглядом его одежду и прикидывала ценники, он уже связался по скайпу с сестрой и сунул мне трубку телефона.

На экране показалось ошарашенное лицо Ольги. Выглядела она чудесно. Хоть не похудела ни на грамм, но полнота сейчас ее только украшала. Загар, стильная короткая стрижка, большие голубые глаза. Вдруг из-за ее плеча показалась вихрастая голова мальчика лет десяти. Потом возник еще один ребенок помладше, и еще… Сколько же у нее детей? Вся эта блондинистая компания соревновалась в игре «вырви у мамы телефон» и верещала на непонятном мне языке.

– Ленка? О боже… Это действительно ты! Слава богу, Вадик не сошел с ума. Подожди, сейчас попрошу мужа забрать детей и поговорим спокойно. Жан!

На экране появился силуэт красивого мужчины, который моментально отлепил от Оли орущее потомство. Одного посадил на плечи, другого засунул под мышку, ну а третий сам побежал за отцом.

– Оленька! У тебя трое детей! Как это круто!

– Трое? Нет, что ты! Пятеро! И все мальчишки! Но старшие учатся в Великобритании, еще не приехали на каникулы. А вот мелкота дома бесится. Мне повезло с мужем, Жан – отличный отец. Если бы не он, сошла б с ума.

Ну а дальше были охи-ахи. Показ мне замка онлайн. Расспросы, рассказы, пожелания всех возможных кар дворовым сплетницам, которые разлучили нас на пятнадцать лет. Смех и слезы.

Мы болтали, пока телефон не сел окончательно.

А потом, отойдя от потрясений и поняв, что все произошедшее за день имеет логическое объяснение, я осознала, что страшно проголодалась. И все же надо отметить мое «воскрешение из мертвых».

Официанты носили блюда и наливали вино. Даже не помню, чем кормили нас в тот вечер. Мясом, рыбой, курицей? Было все равно, я уже не ощущала вкуса. Мы смеялись, пили за меня, за Олю, за Вадика. За то, что судьбы сложились совершенно иначе, чем было предначертано люберецкой пропиской в наших паспортах.

Счастливый Вадим продолжил откровения.

– О, знаешь, как первый раз женился? Она ко мне секретаршей, значит, пришла устраиваться. Маленькая, светленькая такая и на тебя похожа. Особенно в профиль. Я, как увидел, сразу предложение сделал. А потом Танька появилась. Таня Ка. Ну слышала, наверное. Блондинка из группы «Поющие Трусы». Так она – вообще вылитая ты. Особенно в темноте ночного клуба, где мы познакомились. Первой жене дом оставил, алименты под миллион на ребенка плачу, а все недовольна. И Танька тоже с проблемами оказалась. Вроде и на карьеру ей денег дал, вон по телику мелькает через день, и сиськи новые пришили. Но тоже истерит и плачет. Ревнует. По кладбищам с молотком бегает и статую твою ищет. Ну ладно, теперь уже развод – дело решенное. Потерпи немного, ладно? Пару месяцев? Хорошо? У отца юбилей в октябре, как раз можно и совместить.

– Что совместить? – после выпитого в моей голове был полный кавардак, и понимала я друга через слово.

– Как что? Нашу свадьбу! Я же тебя пятнадцать лет ждал, на двух чужих телках зря женился. Подожди немного, и такую свадьбу закатим, что вся Франция содрогнется.

– Вадик! А ничего, что я замужем, а? И дочка есть?

– Замужем? Да, ты говорила что-то. А муж кто? А дочери сколько лет?

– Муж? Да обычный человек. Работает в мебельном магазине, менеджер. Мы уже восемь лет вместе. И ребенку семь.

– Ой, если обычный и мебелью торгует – вообще проблем не будет. Поговорю с кем надо, разведут вас за пару дней. Тачку ему куплю крутую, чтоб не расстраивался. А ребенка можно в хорошую школу в Англию пристроить. На пансион. Вон, у Ольги спросим, она все по школам знает.

Я поперхнулась.

– Эй, чудик! Вадик, проснись! Я не хочу разводиться с мужем! И он вряд ли променяет меня на машину. Конечно, у нас бывает всякое, как и во всех семьях. Но развода не будет. И да, и с какого перепугу я должна отдать маленького ребенка в интернат-пансион?

– Ну, твоей дочери там будет хорошо. Образование качественное получит. А мы с тобой своих еще родим. Да? Я двоих хочу.

Вот тут уже я не сдержалась. Это было последней каплей. И остатки вина из стакана полетели в правильном направлении.

В полном молчании мы вышли из ресторана. В таком же молчании меня довезли до дома. Выходя из огромного «мерседеса», я холодно распрощалась, а себе поклялась больше с сумасшедшими не общаться.

Разумеется, я была очень наивна в тот момент и еще не могла себе представить всех последствий случайной встречи в маршрутке.

Уже на следующий вечер, когда я вернулась к мужу от родителей, к нам в дверь позвонили. Не подозревая подвоха, я открыла, и Вадик завалился к нам в дом. Демонстративно поцеловав меня, повел мужа на кухню «на разговор». Вышел с фингалом под глазом, молча оделся и уехал. Но волшебный кулак мужа не помог. В последующие недели осада проводилась по всем фронтам.

Во дворе дежурила машина наблюдения. Сквозь ветровое стекло проглядывали силуэты троих крепких парней. Попытки мужа подойти поговорить результатов не давали. Полный игнор. Этот практически круглосуточно маячивший под нашими окнами автомобиль действовал на нервы все сильнее и сильнее. Я боялась и за ребенка. И за мужа. И за себя. Непонятно было, кто из нас им нужен. И кого могут увезти в неизвестном направлении. У дома моих родителей тоже появилась машина-шпион. Не выдержав, мы временно переехали к свекрови, но через пару дней нас нашли и там. Проблема осложнялась тем, что я не знала номера телефона Вадима. Ведь можно же было встретиться и попытаться поговорить?

Мы с мужем оба взяли больничные и сидели дома, охраняя ребенка и друг друга. Продукты нам привозили доставкой.

И вот, когда мы уже практически поседели от напряжения и страха, мне в голову пришла блестящая идея связаться с Ольгой. Правда, ее контактов у нас тоже не было, но ведь ее родители живут во Франции на законных основаниях и вряд ли меняли фамилию? Не буду рассказывать всей эпопеи по поиску мадам и месье Пингвинкиных. Это было сложно, но в результате через пару дней у нас уже был заветный номер телефона. А еще через сутки мы сумели и дозвониться до них.

А дальше – дело техники. Говорить Пингвинкиным вот так, в лоб, про сумасшествие их сына не позволила совесть. Пришлось использовать обходные маневры и что-то врать. Мама аж расплакалась от радости, услышав голос будущей невестки, ведь Вадик уже поставил их на уши, велев готовиться к свадьбе. После получаса обсуждений торта и платья мне все же выдали Олины контакты.

С Ольгой уже был разговор серьезнее. В жестких фразах я обрисовала ей поведение брата и страдания моей семьи, возможно, чуть преувеличив их. На удивление, подруга не начала возмущенно протестовать.

– Ленка… Мне очень жаль, я не знала, что все зайдет так далеко. Вадику надо срочно показаться врачу и снова пройти курс. Понимаешь, он как сбрендил на тебе. Еще с армии. Ну, а потом только хуже стало. По остальным вопросам – все отлично. По бизнесу голова варит дай боже каждому. Но как дело касается личной жизни и тебя – полный псих. И каждый год, в день твоей «смерти», двенадцатого июля, начинается обострение. Не паникуй. Позвоню сейчас его врачу, Владимиру Ивановичу. Все устроим.

И действительно все устроилось. Уже на следующее утро машина наблюдения пропала из нашего двора. Под окнами родителей и свекрови тоже больше никого не было видно.

Через неделю раздался звонок, и меня пригласил на беседу тот самый таинственный врач, Владимир Иванович. Напористый, басовитый голос с барскими нотками звал меня приехать куда-то на Клязьму, в дачный поселок. Я, конечно, поразилась такой наглости, но решение проблемы с одержимым Вадиком стоило любых затрат. Взяв для подкрепления мужа, я поехала в назначенное место к назначенному времени и увидела огромный дом красного кирпича, напоминающий не коттедж для семьи, а скорее, больницу. Высокий, глухой забор. Камеры по периметру. Впрочем, это и оказалось больницей. Частной клиникой для богатых душевнобольных.

Нас проводили в дорого обставленный кабинет на первом этаже. Вощеная кожа мягких диванов, стеллажи с книгами, картины на стенах. За тяжелым письменным столом сидел пожилой тучный мужчина. Он поднялся нас поприветствовать и под кофе начал разговор.

Медицинские термины опущу, говоря простым языком, Олиного брата за время армии заклинило на идеальный образ девушки, который он нарисовал у себя в голове. Ну а когда появился прототип – разумеется, его психика поехала окончательно. Надо было срочно исправлять ситуацию, ведь впереди у Вадим Палыча выборы, да и бизнес он забросил за эти пару недель осады.

– Конечно же, самое лучшее – это пойти на уступки и компромиссы. Ну что вам стоит быстренько развестись и снова выйти замуж? Еще и за такого состоятельного и любящего мужчину. Да десятки тысяч девушек мечтали бы оказаться на вашем месте. Поверьте, будете в шоколаде. Ну как вы живете сейчас? – поморщился доктор. – Работа, дом, работа, быт. Вы – как загнанная лошадь. Смена часовых поясов, ночные рейсы в Магадан и хамство пьяных пассажиров. Живете, чтоб работать на дядю. А будете жить для себя. Хотите, Вадим Павлович самолет купит? Маленький такой, ну знаете, бывают… Для VIP-пассажиров? Будете на нем летать по миру. Хотите, форму наденете, и в стюардессу поиграете.

Муж протестующе подпрыгнул на диване.

– А вы вообще молчите, молодой человек! Это полный и беспримесный эгоизм – держать около себя женщину в такой ситуации! Что ей можете дать? Квартиру с ремонтом восьмидесятых годов? Необходимость работать и крутиться как белка в колесе? Покупку одежды на распродажах, а продуктов в Ашане? Если вы ее любите – значит, хотите, чтоб жизнь любимого человека стала намного лучше? Чтоб о ней заботились, как о принцессе? Чего она вообще-то достойна? Ну и ваша жизнь изменится. Обещаю. Вадим Палыч поможет во всем. Машину купит взамен того хлама, на котором вы приехали. Денег на бизнес даст. И дочка останется с вами. Все же я считаю, что рановато ее в пансион. Лет до десяти надо держать с родителями. – Он осекся. – Или с одним из них.

Мой Виталик сник, опустил глаза и вжался в кожаные подушки.

– Вот и решили! – обрадовался доктор.

Но тут уже вскочила я.

– Нет! Даже обсуждать все это – полное безумие! Я не хочу замуж за Вадика. Я не видела человека пятнадцать лет и еще столько же бы не видела. А ты? – набросилась я на мужа-предателя. – Так легко откажешься от меня? За бизнес и тачку?

Виталий, красный как свекла, начал бормотать, что мне действительно будет лучше с Олиным братом.

– Не-е-е-ет! Я не хочу замуж за сумасшедшего! К которому к тому же не испытываю никаких чувств. Даже жалости. – У меня начиналась истерика с соплями и слезами. Масленый взгляд доктора и сжавшийся в комок муж не оставляли мне других вариантов.

Владимир Иванович быстро налил воды в стакан и бросился мне на помощь.

– Ну что вы, что вы… Вадим Палыч – не сумасшедший. Да, есть отклонения, но у кого их нет? – Он подозвал меня к огромному окну, выходящему в сад, и показал куда-то вправо, где в тени деревьев за столиком сидели двое и играли в шахматы. Одним из шахматистов был Вадик. Картина выглядела абсолютно идиллически. Ветви яблонь гнулись под тяжестью будущего урожая. Солнечные блики прыгали по одежде и волосам игроков. – Вот, посмотрите, нормальный же человек с виду! Между прочим, он тут нас всех в шахматы обыграл. У Николая Александровича сеть автозаправок выиграл! Что значит – математик и стратег! А вы говорите – сумасшедший!

Но при взгляде на мучителя я вспомнила день, когда все началось. Вспомнила свои эмоции на кладбище при созерцании собственной могилы, ужас, испытанный в маршрутке, которая везла меня по пустынным дворам, адски болезненный щипок за щеку, синяк от которого приходилось замазывать тональным кремом до сих пор. Ужас наших попыток убежать и спрятать дочку.

– НЕТ. Твердое нет. Больше даже не обсуждаем! Какие еще варианты, кроме предложенного?

Владимир Иванович залез в шкаф, достал бутылку коньяка, фужеры, разлил по пятьдесят граммов.

– Ну хорошо. Если вы отвергаете самый лучший… Хотя зря… Можно было попробовать. Ну не получится – развелись бы через пару лет. Получили бы хорошие отступные.

– НЕТ!

– Второй вариант более сомнительный…

– Говорите!

– Понимаете, Леночка, он одержим не вами как человеком, а тем образом, который создал себе в голове. Милая хрупкая блондинка с длинными волосами и голубыми глазами. Надо разрушить этот имидж. И, возможно, вы станете ему неинтересны. Ну и мы, со своей стороны, поддержим его медикаментами и сеансами психотерапии и гипноза. Конечно, я не прошу вас делать пластическую операцию, поменять внешность можно и более щадящими способами…

– Только и всего? Поменять имидж? Я готова!

Уже вечером того же дня я сидела в салоне красоты и объясняла оторопевшим мастерам, что именно мне нужно. На пол полетели пряди светлых волос, которые я отращивала и лелеяла столько лет. Когда на короткую стрижку начали наносить черную как смоль субстанцию, я уже не смогла смотреть на себя в зеркало и закрыла глаза.

А впереди еще ждал татуаж бровей и губ и полная смена гардероба. Зато фотография моего нового лица, высланная доктору, получила полное его одобрение.

После всех этих разительных и скоропалительных перемен в маме дочка неделю шарахалась и плакала при моих попытках обнять ее. На работе тоже начались проблемы: первый же полет в новом облике закончился полным фиаско – меня не выпустили пограничники, и пришлось в срочном порядке менять весь комплект документов, от паспортов до служебного пропуска и водительского удостоверения. Но все это была ерунда на фоне избавления от прежних неприятностей.

Через месяц мне снова позвонил Владимир Иванович. Сообщил, что Вадик прошел курс лечения, и предстоит самое важное. Наше с ним свидание. Чтобы он увидел меня в новом обличье и закрепил результат. Доктор давал гарантии, что все будет чинно и без эксцессов. И он будет сопровождать пациента. Ну а мне предлагает взять с собой мужа. Рекомендовал одеться поскромнее, а вести себя поразвязнее. И почаще ругаться матом. В общем, вжиться в роль хабалки.

Встречу назначили в ресторане. Вадик был бледен. Увидев меня с короткой черной стрижкой и бровями а-ля Волочкова, чуть не упал в обморок и попытался закатить мне скандал, причем одновременно, но был решительно остановлен Владимиром Ивановичем. Доктор же, наоборот, вел себя уверенно и властно. Как только уселись за стол, стал развлекать нас похабными анекдотами, а я, помня его рекомендации, ржала на весь зал, как лошадь. Олин брат, не понимая происходящего, смотрел большими глазами и все сильнее вжимался в стул.

Под конец ужина, после напоминания врача, он встал, откашлялся. И тихим голосом попросил у нас с мужем извинений за произошедшее. В подкрепление своих слов вручил Виталию ключи и документы на «Порш Кайенн», а мне – бархатную коробку с колье и черный бумажный пакет с тиснением «Manzari Gold», в глубине которого угадывалось что-то меховое и крайне дорогое. Уже на прощание я поймала взгляд своего бывшего ухажера. Взгляд был пустой и незаинтересованный. И даже какой-то брезгливый.

Слава богу! Сработало!

И началась мирная жизнь. Шубка из соболя, которая и была в черном пакете, зимой оказалась просто незаменима. Колье же мы решили продать. И на вырученные деньги сделали ремонт в квартире. Мой муж, правильно истолковав слова доктора при первой встрече, – взялся за ум. Привел себя в порядок. Занялся английским языком. Достал из дальнего ящика диплом об окончании университета – и устроился на другую работу. В представительство американской компании. Совсем уже с другим окладом и перспективами.

Имидж жгучей брюнетки я оставила. Ну не менять же документы по второму разу? Правда, матом так и не научилась ругаться.

У Вадика мозги тоже встали на место. Подлечившись, он все-таки выиграл выборы и с двойной энергией начал работать в Госдуме. Не проходило и месяца, как я натыкалась на знакомое лицо в новостях. Серьезным и уверенным тоном мой бывший друг вещал про новые законопроекты, инициатором которых он являлся. Где-то за его плечом мелькала физиономия соратника, нашего бывшего физрука.

Ольга с детьми и мужем приехали в Москву на весенних пасхальных каникулах. И наконец после пятнадцати лет разлуки я встретилась с подругой. Мы гуляли по городу, который она уже почти забыла, катались на кораблике по Москве-реке, любовались панорамой со смотровой площадки Останкинской башни. Ее сыновья, все как один, очаровались моей дочкой. И теперь у Ани есть аж пять женихов во Франции. И все – аристократы. Выбирай любого!

Летом наша семья собирается в долину реки Луары с ответным визитом. Оля клятвенно заверила, что Вадима в это время там не будет. Да, впрочем, у него в личной жизни тоже все наладилось. Из рассказа подруги я поняла, что он все же развелся с поющими трусами и сейчас встречается с какой-то шведской супермоделью. И все у них серьезно. Ну и слава богу. Я перекрестилась и вечером отметили с мужем это событие бутылочкой хорошего шампанского.

И вот мой последний рейс перед отпуском. Мысли уже далеко от работы. Чемоданы сложены, билеты в Париж куплены. После этого ночного Мюнхена я отдам форму в химчистку и забуду про нее на месяц. Осталось потерпеть чуть-чуть. Я натягиваю улыбку и приветствую первых пассажиров, заходящих к нам в самолет. Они идут и идут по телетрапу, поток все гуще, я еле успеваю здороваться и сортировать их по посадочным талонам. В какой-то момент я поднимаю голову к следующему пассажиру и замираю от шока. Передо мной стоит… Вадик. В костюме, с депутатским значком на лацкане. А в руках то, что пугает меня до одури. Большой букет белых роз. О господи… Мельком смотрю на дату в посадочном талоне. Как я могла забыть? Сегодня же двенадцатое июля. Но как Вадим оказался здесь? Что за совпадение? На автомате пропускаю его в бизнес-класс, а сама стучу зубами и готовлюсь упасть в обморок. Посадка закончена. Двери закрыты. Мне как-то надо заставить себя зайти в салон. А хочется быстро открыть дверь, выскочить из самолета – и пусть летят без меня.

Сначала в туалет. О боже, что с моим лицом и глазами? Зрачки были до предела расширены от страха. Я протерла лицо влажной салфеткой. Но толку… И руки дрожат. Зашла на кухню. Стакан воды со льдом немного привел в чувство. Держись, Лена! Ты бывала и не в таких передрягах! Просто подойди к Вадиму и спроси, что значит этот букет и как сам он попал на этот рейс? Я выглянула из-за шторки. Вадим уже сидел на втором ряду. Остальные кресла салона были пусты. Похоже, он единственный пассажир бизнес-класса на этом рейсе.

Надо идти.

– Добрый вечер! Добро пожаловать! Рада приветствовать на борту нашего самолета, выполняющего рейс Москва – Мюнхен. Меня зовут Елена, и я буду обслуживать вас сегодня, – на автомате проговорила я.

– Привет, Леночка! Почему так официально? Присаживайся! Я выкупил весь бизнес, кроме меня, здесь никого. Можно и без церемоний. Мне надо поговорить с тобой. – Вадик показал рукой на соседнее кресло, через проход. И я, как загипнотизированная, опустилась в него.

– Леночка, я не буду тянуть. Знаешь, много думал и понял, что люблю тебя такую, какая ты есть. Все равно – блондинка, брюнетка. Брюнетка – даже интереснее. Смотри! – Вадим протянул свой телефон, я взяла его дрожащими руками и увидела на экране фотографию. Знакомый мне могильный камень с эпитафией. Только в овале была уже не Мерилин Монро кисти Уорхолла, а скорее Мирей Матье. Со смоляным каре, обрамляющим лицо.

Самолет резко тронулся с места и пошел на разгон. Оказывается, будучи в шоковом состоянии, я пропустила все. И рулежку, и ожидание разрешения на взлет. От неожиданности я не удержала телефон, он упал и, как с горки, заскользил по ковру прохода куда-то в хвост – наш самолет набирал высоту. Вадим проводил телефон глазами.

– А, не жалей! Новый куплю.

– Вадик, а как ты попал на этот рейс? Откуда узнал, что я лечу в Мюнхен?

Олин брат усмехнулся.

– Я тут думал-думал… И надумал, что раз не могу тебя сделать своей женой, то могу же сделать своей персональной стюардессой? Летаю много, будет приятно видеть любимое лицо. А нужные люди везде есть. Дал свой график перелетов – и вуаля. Кстати, ты в отпуск не идешь. После Мюнхена у меня образовалось срочное дело в Калифорнии. Полетишь в Лос-Анджелес через неделю. Тебе диспетчер завтра позвонит, сообщит. И да. Держи, это тебе! – С этими словами Вадим протянул мне букет белых роз и откуда-то взявшегося плюшевого кота-уродца. – Ха, как я попал на твой рейс… Это не я попал, а ты попала.